(16+)

Хороша и спокойна жизнь на деревне, была!

Пока эти городские не понаехали. А началось все, незаметно как-то. Стоял у нас один  дом пустой. Бабка Романиха как померла, так и хата её пустовала. А тут давеча заявляется ее внучок Петька. Здоровенный лоб, весь в коже, наглый такой.  Прискакал на мотоцикле своем, черный весь, провонял все бензином своим. Ни с кем  не поздоровался, в хате отломал доски, кои прибиты были, на ставнях и двери. Зашел, расчихался и вышел. Сел на крыльце курит. А тут шел как раз Тимофей «старый перец», пастух наш, видит человек новый сидит. Думает,- спросить надо, поздороваться.

- Ты, чьих будешь парень? Или Романихи сынок? Так тот ведь сгинул давно уже и постарше будет?

- Питер я.  Внук, значит, буду бабкин,- сплюнул он под ноги старику, - вот собственность свою приехал проверить. Хату здесь свою я устрою, для отдыха значит. От  трудов праведных,- бабкин внук громко хмыкнул и засмеялся.

«Внук он и есть внук», - подумал старик и пошел своей дорогой,- «что с них,  дураков городских,  возьмешь»?

А потом началось, по выходным заваливается вся гоп-компания: машины здоровущие черные, стекла - не видать ни черта. Девки, нарядные, визгливые, пахнет от них не по-нашему. Мужики все дюжие, злые и небритые. Все в черном.   Водку ящиками тащат, жрачку не нашенскую, в коробках, из машин по-перетаскали. В хате Романихи музыка до небес, визги женские, топот и пляс. До полуночи. А в полночь, завели моду, всей бандой  на берег речушки нашей. Костер там разведут, и давай голяком бегать, кто в кусты, кто в воду.

В общем, ад кромешный на земле моей начался…

Наши деревенские попытались как-то приструнить братков и девах ихних.  Да не тут-то было. Зашел к ним, по нашей просьбе,  участковый Васильич. И что бы вы думаете? Ан ничего. Выходит морда довольная, карман оттопыривается, да и портфельчик малость растолстел и говорит:  - факты не подтвердились, не мешайте гражданам отдыхать.

 Ну и что с ними поделаешь? А мужиков в деревне, раз-два и обчелся, да и те «пол-калеки».

Вот и сейчас, музыка у них грохочет, пьяные крики и визг.  А я  еще днем задумал постираться малость. Зомби не зомби, а вид иметь обязан. Да и штаны мои, и рубаха, мукой обсыпанные,  вид уже зачуханный имеют. 

Сижу я, значит,в речке постирался, развесил на ветках ближней ивы вещички свои,  на берегу звезды считаю.   Главное, сам то в простынку завернут. Не то, чтобы очень стеснительный, да и деревенские уже привыкли ко мне. Но, все-таки, совесть так сказать, кой-какая имеется.

Слышу, гурьба веселая и пьяная к реке идет, думаю,-  в сторонке посижу, не буду им мешать.  А там;песни и пляски в голом виде, костер, водка, шашлыки. Купаются, значит. Кто в кустах рыгает, кто девок поводе ловит. Тут один, вижу, в мою сторону направился. Бухой в дрыбаган, здоровенный как лось. Помочиться, что-ли, решил в сторонке?  Идет прямо на меня. Увидел,  встал, думает.

- Мужик ты чего здесь?- Качается, стоит ширинку расстегивает. Справился, отвернул в сторонку,  делает свое дело. Потом опять ко мне:

- Не, я не понял, ты че здесь сидишь а? Тут братва отдыхает, а ты чего подглядываешь?

- Больно мне надо,- я решил встать и поправить свою простынку, завязанную на манер древнеримской тоги, через левое плечо.

- Не, ты чё? Фраер что-ли?- Здоровяк схватился за край моей простынки и дернул.

Тут, как раз, луна выглянула из-за облачка, а простынка моя хлипкая свалилась.

- Ёп, ёпер-те-це. Мать моя,- мужик утробно икнул и сел на землю. Перевернулся, встал на карачки и так пошкандылябил к своим. Что-то подвывая при этом.

А я, что, ну не красавец, вестимо, но ведь не до такой-же степени. Даже обидно немного стало. Подобрал простынку, вещи потрогал свои. Сырые еще, не высохли. А мне вещи сырые одевать не с руки, кожа потом портится. Она и так вся дряблая зеленого цвета, а от сырости вообще может испортиться. И кусками станет отваливаться. Неудобно, очень.

 Тут слышу шаги. Опять эти,  идут уже толпою, говорят громко:

- Ты чего Андроша, какие здесь черти? Да я всех местных доходяг знаю, с бухла каких глюков  не поймаешь? Сейчас  поглядим, кому это не спится в ночь глухую? – Это Петька наш говорит и храбрится. Меня увидал, кричит:

- Эй, земляк, ты черта здесь не видел?

- Чёрта? Вы сами черти! Я ведь за вами, дети мои,  пришел из глубины земной. За дела ваши. – Тут я встал и сатанински захохотал, протянув  руки к Петьке.

- Мама, - Андрон друг Петькин, упал.  И вставать уже, по всей видимости, не собирался.

- Ой, бля, мать твою, богородицу, хрень какая,- бормочет Петька, а сам из кармана пистолет вытащил и в меня  ба-бах. Стреляет подлец.

А мне, что? Дыркой больше, дыркой меньше.

- Сволочь, ты Петька, вот возьму тебя сейчас за жопу и в реке утоплю,- говорю я офонаревшему Питеру и протягиваю к его носу свою костлявую руку.

 - Мамочки,- шепчет Петька и нажимает на курок пистолетный. А там щелчок, нету патронов. Была пара, так больше для форсу, нежели для дела.  – Ой,- смотрит на пистолет. Потом посмотрел на мои пальцы, протянувшиеся к его горлу,  и обмочил свои штаны. При свете луны хорошо видно, как на его брюках  расползается мокрое пятно. 

Я тоже смотрю на мокрые Петькины штаны, потом на свои собственные пальцы:

Тонкие костлявые. Ногти черные, по краям каемка зеленая, местами обломанные. Нормальные ногти. Для зомби конечно. Тут слышу, упал Питер, внучок Романихинский, сомлел бедняга со страху  то. Ну,- думаю, - пускай полежит, отдохнет с другом своим…

А наутро съехали гости незваные, только их и видели…

Николай Кузнецов  akakraft-cola  01.02.13