А дед всё сидел и ждал, слушал, приставив сухонькую ладонь к уху. Когда же позовут за праздничный стол, но из окна раздавались только звуки нескончаемой и где-то уже поднадоевшей музыки. Он морщился и всё поглядывал на крыльцо, но и оттуда никто не выскакивал с радостными криками. В желудке же как-то странно засосало и дед невольно пожевал губами. 
- Эээээх! Ети иху мать! Да сколько же можно тянуть кота за хвост? Ну прям тебе целую свадьбу готовят. Так и помру здеся с голоду, не покушав вдоволь на свои девяносто лет.
Странно! – опять подумалось ему, - и куда все запропастились, - така семьиша огромная, и куды все подевались, ну хуть бы одна тебе сноха по двору пробежала, сверкнув голыми пятками. Ай не случилось чаго там. Ан нет, тогда бы все забегали кругами. Аааа чёрт их в душу мать разберёт. Ну пора бы ужо, пора. Дед опять поёрзал на завалинке от нетерпения. Новая белая рубаха, что привезла из городу сноха Нинка, жена старшего сына Петра, уже прилипла к спине. Солнце палило нещадно, не спасала его даже соломенная шляпа, что привезла сноха Наташка. Жена среднего сына Павла.
       Дед устал уже сидеть в одиночестве, когда услышал детский голосок.
- Диду, а диду, чёму нас не зовут, забыли, а можа уже всё вкусное съели?
       Косички с огромными красными бантами, как маки на грядке, выглядывали из-за угла дома.
- Иди ж моя Маковка, сюда. – выставив заскорузлый палец, поманил дед к себе внучку.
- Нииии диду, я туточки побуду, а то ты эшо укусишь. - И она захихикала показывая два ряда белоснежных зубов.
- Та ни внученька, у меня ж ить и зубов –то. – и дед улыбнулся в ответ, щербатым ртом.
       Пока дед с внучкой беседовали во двор парами и по одному стали собираться гости. Они подходили к деду, радушно обнимали, целовали его в обе щёки, как полагалось по русскому обычаю, а затем отдавали подарки, неизвестно откуда появившейся снохе Любке, жене младшего сына Прохора. Она кланялась вместо деда благодарила за подарки и внимание и приглашала в дом за праздничный стол.
- Ну отец, и твой черёд настал. – сыновья подхватили деда на руки и под общий хохот и гвалт усадили его на почётное место. 
       Увидев празднично накрытый стол и убранство комнаты, прослезился. Красочные плакаты призывали жить до ста лет, а у него от ярких шаров и цветов, что украшали комнату, так защемило сердце, что хоть ложись и помирай. Все суетятся в рюмки водку наливают и предлагают за него, то есть за деда выпить. Да такие слова хорошие говорят, что хоть и вправду живи через немоготу. Одна Любка-то и заметила, что ему не хорошо. Быстро сунула ему в рот горькую пилюлю, и вскоре деду полегчало. Он уже благодушно улыбался и тянулся чёкнуться с очередным соискателем его рюмки. Но зоркая Любка тут же ловко выхватывала рюмку и сливала её содержимое куда-то в бок. Куда, деду не было видно. И тут же накладывала ему закусочки, приговаривая, - ишь диду, сил набирайся.
Ему бы обидеться, встать, да уйти. – Что это мол я маленький что ли, что мне и рюмки испить не дали,- но Любка любимая сноха. И он не мог себе позволить обидеть её. – Значит так и надо. И он принимал поздравления, звонко чёкался рюмками и стаканами, но быстрые и ловкие пальцы снохи, тут же в очередной раз уводили его рюмку куда-то в бок. 
А подогретые вином да самогонкой гости пустились в пляс. И понеслись частушки, ах в душу их мать, заковыристые, со смыслом. Дед слушал, ухмылялся, - про него же черти, пели. Ни одно поздравление не пропустил. Слушал и смотрел, как по телевизору. И даже местное начальство пожаловало. Уважили, ить девяносто, это тебе не семьдесят. Хотя тоже возраст. Грамоту вручили и ценный подарок – транзистор. 
- От теперь и на завалинке слушать новости можно. – обрадовался дед. Молоденькая секретарша, передавая грамоту, зарделась вся. Да и то наклонилась, а через глубокий вырез, вся прелесть так в руки деду чуть и не вывалилась. Ухмыльнулся и будто поправил не существующие усы. Задался праздник. И стар и мал пляшут, едят, пьют и поют. Задушевно поют так, любимую его песню, а голос Прохора звенит, как натянутая струна. 
- Ходют кони под горою, ищут кони водопою. К речке не идут больно берег крут. Вот и прыгнул конь Буланый, с этой кручи окаянной. Быстрая река, очень глубока…
и слёзы и радость на лице деда. Затем и внуки, а у него их двенадцать, целый концерт устроили. И уж когда прощались Любка сама поднесла старику чарку и проследила, что 
б до конца испил.
       Стихло на подворье, гости уже затемно разошлись, а в доме всё суета. Всё куда-то бегают снохи, едри иху мать, сверкая голыми пятками. Внезапно наступила такая тишина, что дед Анисим услыхал, как звёзды в небе звенят. Подмигнул им, да рукой помахал – приветствуя. И тут по досчатому подворью, раздались гулкие, чёткие шаги и живая, человеческая стена надвинулась на деда. Три сына, снохи, двенадцать внуков в три шеренги наступали на Анисима. Остановились, поклонились в пояс – приглашая деда 
в горницу.
       Накрытый заново стол ждал гостей. 
Вот теперь в тесном кругу самых родных и близких, дед ещё раз встретил своё девяностолетие. Спать уж с петухами легли.
       Утро разбудило их яркими лучами. Вставать не хотелось, да что поделаешь? Надо! Животина зовёт, жрать просит. И болит ли у тебя голова с похмелья иль ноги и руки от усталости, а глаза ещё и не проснулись, вставай да бегом за дело.
А Любашка уже и пола перемыла, посуду чистую по полкам расставила и на стол собрала, только и ждёт команду дать. Расселись. Кто квасок попивает, а кто и рассол. А кто и к рюмочке потянулся. Лишь дед сидит ухмыляется, хорошо ему.
- Ну диду, вот и наш черёд пришёл! Давай по рюмашечке, а то как-то не по-людски. 
Я ж с тобой так и не поздравилась. Чинно выпили, закушали. День наступал, некогда рассиживаться.
- Ох, и молодец эта Любка! – думал дед сидя на завалинке, близко прижимая транзистор 
к уху. – правильно, что мне пить вчерась не дала, а то б болел сегодня и таку красоту не видел, - а мимо чинно проходили соседки, гоня коров в стадо и все кланялись ему в пояс.
Анисимушка – поздравляем тебя сокол наш ясный, - шамкали они беззубыми ртами. А он видел их молодыми красавицами, с длинными косами, румянощёкими. Лента крутилась и крутилась а 
из упавшего к ногам транзистора лилась любимая песня – Вот и прыгнул конь Булааныыый…