Брук в который раз смахнула ладонью одинокую слезинку с бледной щеки и, протяжно вздохнув, отвернулась к окну. Элли не должна умереть, с какой-то мрачной уверенностью произнесла она про себя, она так молода, очень молода, она должна жить. Брук казалось, она давно перестала понимать всё то, что происходило вокруг. Единственное, что со всей ясностью врезалось в её сознание, это то, что её Элли, такая жизнерадостная, всегда полная сил и самых невообразимых планов на их совместное будущее, теперь вдруг оказалась прикованной к больничной кровати. А ведь всего каких-то два дня назад (хотя Брук казалось, что с тех пор прошло гораздо больше времени, целая вечность) Элли была ещё такой веселой, лёгкая улыбка ни на минуту не сходила с её лица, а глаза сияли. При воспоминании об этих беззаботных днях девушка снова провела рукой по щеке, на ладони остался влажный след. Стряхнув с себя уже ставшее привычным оцепенение, она вырвалась из плена воспоминаний. Она должна быть сильной ради Элли, напомнила она себе.

Они стали жить вместе всего каких-то полгода назад. Молодая семья, так любили они называть свой союз при каждом удобном случае. Да, семья не самая обычная в традиционном понимании, но разве это так важно…. У них ведь всё удачно складывалось. Все эти полгода Брук и Элли занимались лишь тем, что пытались наладить свой собственный семейный уклад, дать начало трогательным и забавным традициям их маленькой семьи. Не так давно им пришла в голову идея в скором времени обзавестись и детьми. Они даже обсуждали имена, споря каждый вечер перед сном до тех пор, пока их обеих не начинал душить смех. А потом случилось то, что отбросило всё это далеко назад на шкале ценностей Брук.

Два дня назад радостным солнечным утром Элли как обычно быстро поцеловала Брук на прощание и выпорхнула из дома, оставив после себя лишь лёгкий ароматный шлейф духов, а через несколько минут из-за поворота на повышенной скорости выехал какой-то лихой юнец на отцовской машине, превративший существование Брук в ночной кошмар и чуть не оборвавший жизнь Элли. Потом были долгие часы операций и ещё более долгие часы ожидания неизвестно чего. «Операция прошла удачно, но больше ничего определённого на этот момент сказать нельзя». Такие привычные, такие будничные слова. Брук и сама не раз произносила их практически на автомате, стараясь абстрагироваться от обнажённого страдания, написанного на лицах людей, вверивший своих близких в надёжные руки хирургов и медсестер, одной из которых и была Брук. Теперь она снова была там, в той же больнице, где работала, но в другой, ненавистной для неё роли, а потому в этот раз слова о неопределённом исходе удачно проведённой операции прозвучали для неё как приговор, хотя она лучше, чем кто-либо понимала, что дела обстояли именно так – ничего конкретного сказать пока было невозможно. И вот теперь прошло уже два бесконечных дня, а Элли всё ещё находилась в коме.

Просиживала ли она долгие часы у постели Элли, возвращалась ли одна в пугающий своей пустотой дом, Брук практически постоянно была погружена в спасительные воспоминания. Воспоминания о том времени, когда всё ещё было хорошо.

Они познакомились в колледже. Брук не сразу обратила внимания на хрупкую скромницу Элли. Невысокий рост, прямые темные волосы и огромные, почти чёрные глаза ничем не выделяли страстную любительницу классической литературы Элли из окружающей толпы. Брук же была полной её противоположностью – она предпочитала вечеринки утомительной, кропотливой работе с учебниками, обожала яркие цвета и уделяла массу внимания своим роскошным волосам цвета темного золота. На Брук все смотрели с восхищением, Элли же едва замечали, но, тем не менее, несмотря на зияющую между ними пропасть, по непонятной прихоти судьбы со временем девушек вдруг со страшной силой потянуло друг к другу. Брук не могла без улыбки вспоминать о том, как Элли в первый раз непослушными губами пробормотала нескладное признание в своих чувствах и тут же спрятала раскрасневшееся лицо в ладонях.

– Элли, ты замечательная, – прошептала ей тогда Брук и обняла так, словно не хотела её больше от себя отпускать. В каком-то смысле так и получилось, с тех пор они практически не расставались… до того злосчастного автомобиля.

Когда девушка уставала от воспоминаний, она начинала мечтать о будущем, совсем недалеком будущем – вот завтра она вновь войдёт в ставшую её вторым домом больничную палату и увидит, что с Элли всё в порядке. Конечно, всё так и будет, убеждала она себя, ведь невозможно же себе представить, чтобы всё так закончилось. Но утром, едва пройдя сквозь больничные двери, Брук уже знала – ничего не изменилось, Элли не пришла в себя. Она определяла это безошибочно по тому, как смотрели на неё коллеги. Она знала, они все жалели её.

– Я не хочу, чтобы ты зря надеялась, – сказал ей как-то один из врачей, Грэм Байерс, – Ей может помочь только чудо.

Брук только отмахнулась от него и направилась к палате Элли. Она понимала, что Грэм как друг, как коллега переживал за неё, но ей было нужно не сочувствие, а Элли.

– Как ты сегодня, Эл? – прошептала она, стараясь сдержать готовые политься слезы. – С тобой ведь всё будет в порядке, правда?

Последние слова Брук произнесла скорее для себя, она каждый день изо всех сил старалась убедить себя в том, что их с Элли ждёт впереди ещё долгая и счастливая жизнь.

Вглядываясь в осунувшееся, неподвижное лицо Элли, девушка невольно вспомнила их первый разговор. Да, они учились вместе, но их интересы лежали в абсолютно разных плоскостях, а потому, сталкиваясь практически ежедневно, они совершенно не общались друг с другом. Но, в конце концов, Элли всё же заметила, что насмешливая красавица Брук вот уже несколько недель практически не спускает с неё глаз. Сначала это её страшно смущало, но позже постоянное повышенное внимание к её скромной персоне стало привычным, даже необходимым.

– И что же ты во мне такого нашла? – спросила однажды Элли, перехватив очередной восторженный взгляд Брук.

– Ты о чём? – невинно захлопала ресницами та, пряча довольную улыбку, поскольку на самом деле она прекрасно поняла, что именно имела в виду Элли.

– Ты же постоянно на меня пялишься! – нарочито напористым тоном, призванным скрыть волнение, выдала Элли. – Вот мне и стало интересно, что ты могла во мне найти. Я же маленькая и некрасивая… – последние слова её прозвучали совсем по-детски.

Брук подошла чуть ближе и улыбнулась своей чарующей улыбкой.

– Что правда, то правда… – медленно проговорила она, а когда Элли, задохнувшись от возмущения, сделала попытку ответить ей колкостью, Брук обезоружила её словами – Но всё-таки, что-то такое в тебе есть.

Элли, наконец, улыбнулась, покраснев до корней волос. Может быть, она впервые в жизни услышала комплимент в свой адрес, озадаченно подумала Брук. Вскоре она узнала, что судьба не баловала Элли вниманием. Она всегда, с самого своего сиротливого детства была одинокой, отсюда и взяла начало её неуемная любовь к чтению. Брук оказалась первым человеком, которому по-настоящему захотелось дарить Элли своё тепло, и та расцвела. Пришёл день, когда Элли с удивлением обнаружила, что она не серая некрасивая мышка, какой всегда себя считала, и в чём никто до этого не спешил её разубеждать. Когда она поделилась своим открытием с Брук, та только рассмеялась и повторила то, что уже сказала однажды:

– Я же говорила, что что-то в тебе есть. Именно за это я тебя и люблю.

Элли тогда счастливо улыбнулась. Сейчас Брук отдала бы всё, лишь бы снова увидеть хотя бы тень той улыбки на лице Элли. Но нет, этого можно было не ждать…. Элли лежала на своей кровати, такая маленькая, такая неподвижная.

– Где ты Элли? – задала вопрос девушка, зная, что ответом ей будет лишь тишина и шум респиратора.

Как-то совсем неожиданно в памяти её всплыл разговор имевший место несколько недель назад.

– Я иногда представляю себе, что стою на краю бездны, – торопливо говорила Элли, мечтательно глядя вдаль, мимо Брук, – на самом краю, там, где остаётся сделать всего один маленький шаг, и ты полетишь вниз. Это так страшно…. Страшно и интересно одновременно, даже дух захватывает.

Элли замолчала, а Брук, с беспокойством заглядывая в её бездонные чёрные глаза, нервно произнесла:

– Что же в этом интересного?

– Так… любопытно, что будет дальше, – ответила Элли, а затем быстро прибавила, – Но я знаю, что сознательно я никогда не сделаю этот шаг.

Брук вскоре забыла тот разговор, но теперь он слово в слово возник в её голове, и тогда она снова обратилась к Элли:

– Эл, ты слышишь меня? Я знаю, что ты сейчас на краю бездны, и знаю, что тебе любопытно, что там, за краем, но вспомни, ты ведь обещала, что не сделаешь этот шаг. Я не дам тебе его сделать.

Её голос сорвался, и она, с трудом подавив рыдания, легла на кровать рядом с Элли и крепко обхватила её обеими руками. Я удержу тебя здесь, я не дам тебе уйти, повторяла она про себя, крепко зажмурив глаза, а из-под ресниц катились ей на щеки крупные слезы.

Внезапно Брук почувствовала какое-то слабое движение, рука Элли чуть дрогнула под её ладонью. Она знала, что это могло означать – Элли, возможно, начала выходить из комы.

Брук мчалась по больничному коридору как безумная.

– Брук, что случилось? – окликнул её Грэм.

Она, шумно дыша, сообщила ему о возможных переменах в состоянии Элли.

– С ней ведь всё будет в порядке? – то и дело спрашивала она, с нетерпением заглядывая Грэму в глаза, пока они шли назад в палату.

– Будем надеяться, что да, – терпеливо отвечал он, по-дружески приобнимая её одной рукой за плечо.

Когда они вошли, Элли была всё так же неподвижна. Грэм осмотрел её, грустно пожал плечами и, бросив последний жалостливый взгляд на Брук, вышел из палаты. Она снова осталась наедине со своими страхами.

– Элли, я знаю, ты меня слышишь, – негромко произнесла она, – Когда ты поправишься, я увезу тебя из этого города. Мы поедем туда, где ты никогда не была.

Брук ещё долго расписывала Элли красоты тропических лесов, сверкающих снежных вершин, всех тех мест, которые она мечтала ей показать. Всё это она говорила с одной только целью – добиться хоть какой-нибудь реакции со стороны Элли. Всё, что угодно: движение, вздох, лишь бы она отреагировала… но всё было бесполезно.

Вечером Брук вновь вернулась одна в пустой дом, и её снова охватило страшное отчаяние. Когда она была рядом с Элли, она ощущала некое подобие спокойствия, создававшее иллюзию того, что там она могла контролировать ситуацию, но стоило ей оставить Элли, даже на несколько минут, она начинала беспокоиться. Она боялась того, что в её отсутствие с Элли может что-нибудь произойти.

Брук, никогда не отличавшаяся особой религиозностью, научилась молиться. Она и засыпала с молитвой, а утром, чуть только начинало светать, уже мчалась в больницу.

Именно так началось и следующее утро. Брук торопливо прошла в палату Элли и буквально окаменела, когда в глаза ей бросилась пустая кровать. Сердце Брук упало. Она выскочила в коридор и налетела на Грэма.

– Где она? – выдохнула Брук. Ей хотелось кричать, но силы вдруг внезапно покинули её. Судорожно вцепившись в руки Грэма, она готовилась услышать страшную новость.

– Час назад у неё оторвался тромб. Она сейчас в операционной, – в голосе Грэма звучали нотки сожаления.

– Почему мне никто не позвонил? – взвилась Брук. Её состояние граничило с истерикой.

– А что бы ты могла сделать? – резонно отозвался Грэм. – Элли сейчас в надёжных руках, а тебе просто жизненно необходимо отдыхать.

Грэм хотел обнять Брук, но она вывернулась из его рук и кинулась наверх, вновь ждать под дверями операционной. О чём он говорил? Какой может быть отдых, когда я нужна Элли, стучали вопросы в её голове.

Она не помнила сколько времени просидела, уставившись на закрытую дверь, не чувствовала, что ноги её давно затекли, не замечала никого и ничего вокруг. Все мысли её были там, где на операционном столе лежала Элли, её единственная родная душа.

Брук очнулась только тогда, когда дверь операционной медленно открылась и плавно закрылась. Показалась знакомая фигура Сары Доусон, хирурга. На лице её была написана смертельная усталость и разочарование, но стоило ей увидеть устремленные на неё глаза Брук, это выражение сменилось жалостью, и Брук всё поняла.

Сара направилась было к Брук, но девушка порывисто вскочила на ноги, яростно мотая головой и будучи не в силах произнести хоть одно слово. Сара прошла мимо, бросив на ходу:

– Мне очень жаль, Брук.

Но Брук, как и раньше не нужна была жалость, ей нужно было то, что никто не в силах был ей дать – ей нужна была только Элли, а Элли было уже не вернуть.

Брук медленно спустилась вниз. Грэм направился было к ней, но она просто прошла мимо него, дав понять, что она хочет остаться одна, наедине со своим горем. И сломленная им, она вышла из больницы, ей там больше нечего было делать, и медленно побрела вдоль дороги, не задумываясь о том, куда она ведёт. Перед её внутренним взором стремительно проносились картины их жизни с Элли, всё то, что теперь безвозвратно ушло.

Элли однажды сказала ей: «Я часто плакала в детстве. Когда мне было больно или грустно, слёзы неизменно приносили облегчение». Вспомнив мягкий голос Элли, произносивший эти слова, Брук вдруг остановилась, закрыла лицо ладонями и дала волю душившим её слезам. Мимо шли люди, проносились автомобили, а она, не вытирая слез, оплакивала Элли и своё ушедшее счастье.