День рождения Степана  Журавлева.

Рассказ

 

    Ранним утром тридцатого числа весеннего месяца мая тысяча девятьсот восемьдесят пятого года исполнилось двадцать пять лет со дня рождения Степана Журавлева, молодого специалиста МНИПИ – Межгородского института приборостроения.

Сам именинник об этом узнал не сразу. Накануне вечером он репетировал свой день рождения с друзьями в их политеховской общаге. И настолько увлекся этим процессом, что даже остался там ночевать. И, соответственно, проснуться и подняться ему ранее десяти утра не удалось. Правда, общаговские друзья перед своим уходом его будили, даже как-то по-медвежьи грубо будили, но Степан в детстве кое-что читал о повадках медведей, поэтому притворился мертвым, и они от него отстали.

Когда наконец-то в половине десятого Степан проснулся, то с удивлением обнаружил, что выспался он хорошо, и, несмотря на некоторый озноб, достаточно  бодр и полон сил. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, ведь вчера пили исключительно пиво. Но это с одной стороны, а с другой стороны – пили это пиво в нескончаемых количествах. И поэтому удивительно, что пробуждение было столь легким. Ведь именно от обильного пива, по опыту Степана, и бывает самое тяжкое пробуждение. И весь второй день можно прожить только опять же на пиве, а там, постепенно понижая дозу, надо плавно выходить из хмельного штопора.

 Лет несколько тому назад Степан, будучи в Москве на Новом Арбате в «Жигулях», выпил за вечер литров десять  пива с каким-то таким же, как и он, студентом. А это при степановой и поныне не тучной комплекции явилось тогда абсолютным его рекордом. Ни как того студента звали, ни какое они пили пиво – «Московское» или «Жигулевское»( а другого, собственно, тогда никакого и не было - нет, было еще «Рижское»), Степан уже не помнил…

 Но хорошо запомнилась стена при входе в зал с какими-то автографами и огромный зал в клубах сигаретного дыма (хотя курить полагалось выходить в просторный зеркальный холл к туалетам). Запомнились креветки, огромные и толстые, коих на ладонь умещалось только пять штук, шестая уже не помещалась и падала с ладони, как ни клади. Запомнились двухлитровые с широким горлом графинчики, то и дело подносимые официантом к столику, и разрастающаяся пирамидой, груда креветочных ошурок, образовавшаяся между Степаном и его товарищем прямо по середине стола. Частые визиты в холл покурить (и прочее) тоже запомнились хорошо. Когда уже под конец застолья Степан, изрядно уставший и захмелевший, решил прикорнуть за столом, ожидая пока подойдет удалившийся куда-то его новый друг - студент, то, помнится, минут десять, а может быть, и полчаса, он, дремав, нет – нет, да и поглядывал одним глазком - не пришел ли его товарищ. Студент все не приходил и, немного вздремнув, Степан через какое-то время решил подняться, поискать его. Каково же было удивление Степана, когда товарища, друга-студента своего, он обнаружил мирно спящим на столе, прямо за кучей креветочных пустых панцирей, - до того эта пирамида стала огромной и высокой.

Впрочем, чем там дело кончилось, и как они расставались, Степан помнил не отчетливо. Там ли студент остался, затерявшись в холле, или среди столиков в задымленном зале с приземистыми потолками? Или же еще ехали они с ним куда-то на такси? Неведомо…

Сам же Степан очнулся на вокзале только под утро…

Но оставим подробности того безрадостного октябрьского утра. Это было неописуемо, поэтому и невозможно рассказать человеческим языком о тех нескольких часах после тогдашнего его пробуждения. Нет еще пока достаточных выразительных средств для передачи всего этого…

 

 Так, погруженный в воспоминания многолетней давности, Степан приводил себя в порядок: умывался, одевался, и, съев оставшийся со вчерашнего дня засохший бутерброд с сыром, поспешил домой – переодеться, хорошенько позавтракать, затем купить вина и забрать с фабрики-кухни заказанные еще вчера два торта. Один из них шоколадный «Штефания», а другой еще какой-то.

Потому что  свой день рождения, что уже наступил, он должен сначала отметить сухим вином и чаем с  тортами на работе с коллегами, а на вечер для Степана,  его  невесты Любы и для их друзей уже заказан и даже оплачен столик на восемь персон в неплохом ресторане в центре города.

И в двенадцать часов пополудни Степан Журавлев в новом костюмчике, с тортом и вином в пакете ехал в троллейбусе пятого маршрута по направлению к НИИ приборостроения.

Сердце его пело, потому что, кроме предстоящего приятного принятия поздравлений и подарков, выпивания вина и поедания торта в тесном кругу сослуживцев, он сегодня снова увидится с Викой.

Вика – это любимый степанов человечек, его сердечная мука, душевная привязанность и, пожалуй, единственный повод и смысл его каждодневного пребывания на работе. Они познакомились ровно год назад в НИИ именно в прошлый его день рождения. Впрочем, Степан за месяц до этого случайно, мельком увидел ее в вестибюле их института. Она тогда совершенно поразила Степана своей необычностью и непохожестью на здешних НИИшных обитателей. Ее грациозная походка, раскованные жесты, веселая улыбка и насмешливо-обаятельный взгляд никак не вязались с чинной и чопорной атмосферой МНИИПа, этого храма науки и труда, с его брюхатыми начальниками, осовевшими ВОХРушками, красномордыми работягами и бледнолицыми инженерами и конструкторами. Можно было с уверенностью сказать, что эта девушка попала сюда совершенно случайно, по нелепой ошибке или досадному недоразумению.

«Но все же, кто она и откуда? – думал тогда Степан, ошалело застыв на мраморной лестнице, ведущей в вестибюль, и, как сквозь сон, наблюдая за незнакомкой, прогуливающейся внизу за турникетом и весело беседующей с какой-то дамой. Вот, закончив беседу, она послала воздушный поцелуй той даме и скрылась за массивными стеклянными дверями, ведущими на улицу. Степан было бросился за ней вслед, но на турникете путь ему преградила злобная толстая вохрушка в портупее и с пустой кобурой под брюхом. «Не положено, обед еще не начался, - прорычала она, - давайте увольнительную…»

С тех пор Степан лишился покоя и каждый день, иногда и не по разу выходил к институтской проходной и обходил все его коридоры в надежде на новую встречу с той незнакомкой… Но все напрасно. Он почти отчаялся увидеть ее вновь и даже начал подумывать, а не пригрезилась ли она ему тогда… Но вот еще через пару недель он снова встретил ее в конструкторском бюро - КБ их отдела. И хотя зашла она туда лишь на пару минут и тут же упорхнула, но через час от своих знакомых конструкторов Степан о своей незнакомке знал все, что было ему нужно.

Итак, ее звали Вика. Она оказалась студенткой радиотехникума и сейчас была направлена к ним в КБ на летнюю практику с мая по июль.

С тех пор Степан был счастлив каждый день видеть Вику. Он ждал удобного случая познакомиться с ней получше и, может быть, подружиться. Но ему не хотелось, чтобы это произошло как-то обыденно и пошло. И таковой счастливый случай вскоре ему представился.

И это случилось в день его рождения год назад.

Все в тот день шло, как обычно: поздравления сослуживцев, торт, сухое вино, затем чай. С обеда Степана отпустили, но сразу домой он не пошел, а решил попить холодного сока и съесть мороженое в баре при институтской столовой. Он спокойно поедал свой пломбир,  попивал прохладный яблочный сок и, обдумывая планы на остаток дня, слушал по радио какую-то дребедень, как вдруг в бар вошла она – Вика. Сердце Степана   в тот же миг сильно и часто забилось где-то около его горла.

Вика подошла к стойке бара, и Степан, оставив свое мороженое, последовал за ней. Это был его шанс познакомиться  с Викой при обстоятельствах иных, нежели в пыльных коридорах НИИ или же в шумном и душном отдельского КБ. Но пломбир застрял в горле у Журавлева. Это сердце, бьющееся все сильнее и чуть ли не выпрыгивающее из его груди, никак не давало пломбиру провалиться вовнутрь Степана. Вика обернулась к нему и, увидев его замешательство и взгляд, обращенный всецело к ней, сказала с улыбкой:

-          Здравствуйте, Степан Журавлев. Я слышала, у Вас сегодня день рождения? Поздравляю…  Да что это с Вами?

Мороженое наконец-то было проглочено, но, ошарашенный Викиным приветствием, Степан даже не поблагодарил ее за поздравление, а тут же сбивчиво и путано затараторил что-то давно для этого случая заготовленное:

-          Здравствуйте, Вика. Но мы же с Вами еще не знакомы… Как Вас зовут? Позвольте угостить Вас мороженым, у меня сегодня день рождения.

Вика, недоуменно выслушав лепет Степана, рассмеялась и сказала, что ей очень приятно с ним познакомиться, что лучше сразу перейти на «ты», и что она хочет пломбир с орехами и сок вишневый.

И вот они уже лишь вдвоем в опустевшем  по случаю окончания обеда институтском баре. И съедено уже не по одному пломбиру. И соки уже попробованы все из трех имеющихся в меню. И уже не с бешено бьющимся, а с замирающим от наслаждения сердцем слушает Степан Вику, ту самую свою незнакомку, в чье реальное существование он еще несколько дней назад почти перестал верить. Но вот она здесь, рядом с ним… И неспешно поедает очередной свой пломбирчик, и о чем-то спрашивает Степана про их приборостроительный институт, и посмеивается над его ответами невпопад.

Знала бы она, что сейчас творится в его душе…

По радио закончили передавать новости, и  вдруг в баре зазвучала прекрасная музыка.

Это был вальс легкий, волшебный и таинственный…

Степан предложил Вике потанцевать, и они, выйдя в пустующий холл около бара, закружились в светло-печальном и плавном танце среди угрюмых мраморных колонн под неодобрительными взглядами суровых мужчин и женщин, призывающих с развешенных вокруг плакатов соблюдать меры пожарной безопасности, быть бдительными, беречь государственную тайну, не болтать и тем самым не стать находкой для шпиона.

Но ни угрюмость холла с его гнетущими колоннами, ни суровость плакатных героев и их призывов не могли омрачить праздничного и неимоверно прекрасного настроения Степана!

Колонны кружились вокруг них, лица с плакатов, ему казалось, улыбались им. И вот уже никого нет вокруг, а есть только Вика рядом с ним, ее лицо у его лица, ее смеющиеся глаза напротив его глаз, и сердце вновь выпрыгивает из его груди, и восторгом и счастьем переполнено оно…

В те мгновенья все помутилось и окончательно смешалось в голове Степана Журавлева… Но в то же время он вдруг явственно осознал, что же случилось с ним в этот месяц май, в день, когда он впервые увидел Вику… Он влюбился!

 

Потом они часто, почти каждый день, виделись с Викой и иногда даже гуляли у фонтана на территории НИИ, но общение их и дружба ограничивались лишь стенами института. У Вики была своя жизнь, и на практике ей необходимо было появляться только до обеда, и Степану оставалось лишь ждать следующего утра, чтобы вновь увидеться с нею. Правда, и  Степан жил своей жизнью. У него была Люба, его еще институтская подружка, с которой они уже который год собирались пожениться, да все как-то откладывали. Уже Степан познакомился с ее родителями и сам познакомил Любу со своими. Уже и их родители познакомились меж собою. В общем, свадьба была неизбежна. И до недавнего времени Степан был тверд в своих намерениях… А тут - такое горе…

Такое счастье!

 

Так, качаясь в неспешно, вразвалочку ковыляющем троллейбусе, подвывающем и пощелкивающем на ухабах, проступивших и еще не залатанных после зимы, Степан думал о предстоящей встрече с Викой, о все еще намечающейся свадьбе с Любой, о предстоящем вечере в ресторане и о погибающих на летней жаре его тортах…

Когда почти год назад у Вики закончилась практика, она перестала приходить в их НИИ приборостроения. Степан был в это время в командировке и не успел с ней ни попрощаться,  ни узнать, где она живет, ни взять телефон. Все как-то откладывал, откладывал все это узнать у нее… И вот, придя по возвращении из отъезда,  в свой НИИ, он уже не встретил Вику, а лишь нашел, и то почти случайно и не сразу, вложенную в его рабочий журнал ее записку: «Степа, очень рада была познакомиться с тобой и счастлива подружиться. Возможно, еще когда-нибудь увидимся. В&К».

Тогда Степан сильно затосковал от того, что опять стало невозможно видеться с Викой, но что было поделать?

Он дождался через месяц своего отпуска и стал искать Вику. Но никакой информации о ней нигде не осталось: ни в отделе кадров их НИИ, ни в ее радиотехникуме он ничего не смог найти. «Дипломники – отрезанный ломоть», - сказала ему секретарша в деканате. Отчаявшись совсем найти Вику, Степан заболел, чем немало огорчил своих родителей и невесту Любу. Целыми днями он то спал, то бессмысленно смотрел в телевизор, то читал журнал, невидящим взглядом вперясь в одну какую-нибудь его страницу и думая о чем-то о своем… По началу родные и близкие Степана не трогали, а потом начали сначала ненавязчиво, а затем все настойчивей интересоваться его самочувствием. Но объяснить он им ничего не мог, да и не хотел…

И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в начале мая этого года в МНИИПе вновь не появилась Вика. И вот уже месяц Степан совершенно счастлив: они видятся с Викой на работе каждый день, снова едят мороженое и гуляют у фонтана в обеденный перерыв, и он опять ждет - не дождется, когда пройдут суббота и воскресенье и они вновь встретятся с Викой в понедельник. Так, с появлением Вики, в жизни Степана все стало как прежде, и сейчас он совершенно забыл о своих недавних и давнишних переживаниях.

Впрочем, появились и новые. Его невеста Люба в те же дни, как вновь появилась Вика, сообщила ему, что ее стало по утрам тошнить и что это, наверное, значит, что у них будет ребенок. А это в свою очередь означало, что со свадьбой тянуть более не стоит…

 

Троллейбус застрял в пробке и уже минут двадцать не трогался с места. Его и справа и слева медленно обползали, побибикивая, легковушки. И даже грузовички объезжали его, но сам троллейбус застыл неподвижно на раскаленном асфальте проспекта Гагарина, уткнувшись в зад такому же безжизненному своему собрату…

«Похоже, в этом пекле торты накроются, - подумал Степан. – Надо идти пешком». И он вышел из троллейбуса. Легкий ветерок и сетчатая тень деревьев на пешеходной дорожке слегка освежали. Опаздывать не хотелось, ведь в секторе его будут ждать к обеду. До обеда оставался час, а идти отсюда до НИИ минут сорок налегке. Но выбирать не приходилось, и с тортами, перевязанными меж собой, в одной руке и пакетом с двумя бутылочками сухого вина в другой Степан двинулся в путь.

Вообще-то, опаздывать Степан Журавлев не любил. Но приходить вовремя, особенно на встречи с кем-то, Степан не любил еще больше. Лучше опоздать на минуту другую, чем прийти раньше на пять-десять минут и ждать, ждать… А если человек, с кем назначена встреча, сам опоздает? Потом начнутся оправдания, извинения… Нет, Степан этого не любил до крайности, - лучше уж самому десять раз быть виноватым, чем кого-нибудь завиноватить по пустяку. Эту свою теорию он как-то изложил Вике на одной из их первых совместных прогулок у институтского фонтана. Вика была замечательным собеседником, остроумным и даже едким в своих замечаниях по разным поводам, коих Степан давал ей предостаточно.

-          Так значит лучше на пять минут опоздать, чем на десять прийти раньше? – спрашивала она Степана, лукаво улыбаясь.

-          Да, - отвечал убежденно Степан, - а то неудобно как-то, когда приходится кого-то ждать.

-          А что, с самолетами, поездами и пароходами вы столь же деликатны, Журавлев? – спрашивала она, смеясь и нарочно переходя на «вы». 

Степан не нашелся, что ответить, и они с Викой тогда вдоволь повеселились, развивая эту тему. Нет, их послеобеденные прогулки, где он развлекал ее своими завиральными историями и эксцентричными теориями, были едва ли не лучшими минутами в его обыденной жизни молодого специалиста приборостроительного НИИ. Вика, конечно, подтрунивала над ним, его «мудрыми» мыслями и манерой излагать их, но Степану и это доставляло необъяснимое удовольствие и, дожидаясь очередного обеденного перерыва, он всегда обдумывал, чего бы такого сегодня еще наплести, чем бы вновь ее повеселить…

 

Часы над институтской проходной показывали без десяти минут час пополудни. Степан не опаздывал, обед еще не начинался. Но  на турникете с тортами из-за их больших коробок у него чуть не вышла заминка, тут же, впрочем, разрешившаяся. Дежурившая там охранница никак не хотела пускать Степана на территорию НИИ, но сменившая ее через пару минут другая дежурная была более благосклонна к нему и Степан, благополучно миновав проходную, поспешил к себе в сектор.

На площадке второго этажа, где находилось их конструкторское бюро, Степана поджидала Вика со своей подружкой Галей. Завидев Степана, они начали дружно смеяться, потом стали наперебой поздравлять его, желать ему всего-всего, потом поцеловали его каждая со своей стороны: Вика – в правую, а Галя – в левую щеку, потом со смехом вытерли каждая свою помаду с его щек и, уж совсем придя в восторг, вручили Степану подарок – торт в картонной коробке очень приличных размеров, хотя и довольно легкий. «Песочный, наверное», - подумал Степан и, сердечно поблагодарив Вику с Галей, заспешил далее. «Неси осторожней!» - чуть не хором и, продолжая смеяться, прокричали они ему вслед и упорхнули к себе в КБ.

«Да песочному - то ничего не будет, как ни роняй, - думал Степан, поднимаясь по лестнице на четвертый этаж десятого корпуса к себе в сектор, и с трудом удерживая три торта и пакет с винными бутылками в руках. – Вот бисквитный - этот ронять нельзя. А третий торт как раз кстати, а то мой «Штефания», может быть, уже и не торт вовсе, а сплошной  горячий шоколад…»

В секторе его тоже ждали. Обед только-только начался, но чайник уже кипел, а на столе, отсутствовавшего по причине командировки начсектора Трудовского, возвышались шесть бокалов и стояло столько же разнокалиберных чайных чашек и столь же разномастных блюдец.

Все сослуживцы дружно поздравили запыхавшегося Степана с днем его рождения и от всего коллектива сектора LCR– метров и от всей души подарили ему черепаху Чарли, но почему-то в птичьей клетке. Впрочем, клетка была достаточно просторной, с прямоугольным деревянным основанием и изогнутыми над ним дугой блестящими, стальными прутьями с деревянными же перепялинками. Тут же имелось место для корма  и поилки, а в центре клетки покачивалась трапеция, которая, впрочем, Чарли могла понадобиться еще не скоро. Степан подарку обрадовался и всех поблагодарил.

Тут же были открыты бутылки с сухим вином и порезан на кусочки один из тортов, шоколадный «Штефания», за который Степан переживал более всего, но тот доехал до работы во вполне съедобном виде. Все собрались у стола, зазвучала музыка, раздались здравицы в честь именинника, зазвенели бокалы, и уже через пять минут сектор наполнился веселым смехом Журавлевых молодых коллег. «Хорошо, когда начальство не присутствует на застольях, - подумал Степан. – И всего-то одного человека не хватает, их начсектора Трудовского, а веселее стало в десять раз по сравнению с чьим-то предыдущим днем рождения, что был здесь же пару месяцев назад и на котором Трудовский торчал в их компании, как кость в горле. Ну, да бог с ним - сегодня-то его нет.

Из соседнего сектора глухо постучали по стене. Сначала все собравшиеся за столом подумали, что это их просят шуметь потише, но тут же выяснилось, что зовут к телефону Степана Журавлева.

Звонила Люба, невеста Степана. Она поздравила его с днем рождения и сказала, что, к сожалению, в ресторан сегодня прийти не сможет: ее с самого утра постоянно тошнит. И Хомпики тоже не придут – у них заболел самый маленький Хомпик Гриша. Но все его поздравляют: и Хомпики, и она сама, и ее мама, и просят к ним сегодня заходить, но не очень  поздно. Степан поблагодарил всех в том  же порядке: и Хомпиков – Мишу, Гришу и маму их Иришу, и Любу, и ее маму, Маргариту Алексеевну, и положил трубку.

Настроение было слегка испорчено. Он хотел отметить свое двадцатипятилетие в обществе своей невесты, ее и своих друзей, но, похоже, вечером придет только Леха Скоков со своею новой подружкой Юлей, которую Степан даже не знает и еще ни разу не видел. И, возможно, вечер будет изрядно скучным. Можно было бы перенести празднование на другой день, но столик уже заказан, да к тому же в другой день будет у кого-то другого день рождения, а сегодня у него, у Степана Журавлева. 

Он, было, совсем загрустил, но тут его вдруг осенило – Вика и ее подружка Галина, вот кто не дадут погибнуть ему и его сегодняшней компании в тоске и скуке там вечером в ресторане. Эти две хохотушки кого хочешь рассмешат – сколько раз он приходил к ним в КБ в самом мрачном расположении духа - то по работе нелады, то с начальством поцапался, то еще что-то не так, - а уходил от них, насмеявшись над их проделками и дурашливым лепетом до коликов в животе. После обеденного перерыва надо пригласить Вику с Галей на празднование, только б они были свободны вечером.  «Хорошо, что Любы не будет, - подумал вновь повеселевший Степан. -  Очень даже кстати».

В секторе стояло тихое шушуканье, а на лицах коллег читалась растерянность.

-          Ты чего принес? – спросил с тревогой в голосе Степана старший инженер Белов, встретивший его в дверях с длинным кухонным ножом в одной руке и картонкой от только что подаренного Викой и Галей торта.

-          Торт, конструкторы подарили, - ответил Степан, не понимая, в чем дело.

-          Пойди, посмотри на свой торт, а то уползет, неровен час, куда-нибудь...  Я решил его разрезать, думал, судя по коробке, действительно торт, поставил его перед всеми на стол, а там как чего-то зашевелится, открыли, а женщины как вскрикнут… Иди сам смотри, - скороговоркой тараторил Белов, сопровождая Степана к столу.

На столе начальника сектора Трудовского, тщетно старалась переползти через высокие стенки картонной коробки черепаха. Она была чуть крупнее только что подаренной Степану сослуживцами. Рядом с коробкой лежала украшенная вензелями записка: «С днем рождения, Степан! Меня зовут Чапа. Я тебя люблю». Чарли, чья клетка стояла неподалеку, молча и неподвижно наблюдал за происходящим. Казалось, он был грустен. Видимо, предчувствовал скорое расставание со своей холостяцкой, разгульной жизнью. Впрочем, и отблески радости осторожно поигрывали на его плутоватой морде… И это тоже можно было понять: как-никак новая подружка, да еще такая симпатичная.  

Впрочем, замешательство было недолгим. Открыли коробку с  третьим тортом, что тоже вполне благополучно перенес жару, стали разливать вновь заваренный чай, и через какое-то время, в секторе вновь воцарилось веселье…

Чапу познакомили с Чарли. Не сказать, чтобы они дико обрадовались встрече и сразу набросились друг на друга с объятьями и ухаживаниями, нет, у черепах это, говорят,  вообще не слишком быстро происходит, а Чарли с Чапой просто, видимо, были еще и хорошо воспитанными  рептилиями. Но на всякий случай им отгородили приборами небольшой загон у окна, поставили блюдечко с водой, дали тортовых крошек и оставили пировать одних.

Обед заканчивался. Все степановы сослуживцы и друзья остались довольны, а замещавший начсектора Трудовского старший инженер Белов подписал Степану Журавлеву, согласно давнишней традиции, положенный имениннику отгул на вторую половину рабочего дня.

И через пять минут, водрузив задремавших Чапу и Чарли в клетку, Степан уже направлялся в конструкторское бюро. Вика с Галей вновь встретили Степана веселым смехом. Пока их коллеги, оторвавшись от своих кульманов, рассматривали и старались расшевелить сонных черепашек, Степан пригласил подружек отпраздновать вечером свой день рождения. Галя сказала, что, к сожалению, пойти не сможет, у нее на вечер планы. А Вика, немного подумав, согласилась, и Степан, осмелев, предложил ей уйти с работы прямо сейчас, с обеда, и где-нибудь погулять. Пойти в парк  или в кино, в общем, как-нибудь повеселее, чем здесь, на работе, провести время до вечера.

-          А то куда я с этими детьми, - уговаривал он Вику, показывая на черепашек. – Домой тащиться не хочется, да и далеко. А в парке сейчас хорошо, жара уже спадает. Запустим их в травку, – пусть порезвятся, - уговаривал он Вику.

-          Хорошо, Степа, - согласилась Вика, - сейчас пойдем, только отпрошусь у начальства.

 

Парк культуры и отдыха «Имени Ленинского комсомола», в народе называемый «Швейцарией», начинался неподалеку от НИИ и тянулся вдоль окского откоса на насколько километров. Ресторан же, где собирался провести вечер Степан со своими друзьями, был ближе к центру города, на противоположном конце парка. Можно было замечательно погулять по тенистым парковым аллеям, полюбоваться величественными видами, открывающимися с высокого берега реки Оки. В парке, несмотря на будний день, звучала музыка, то тут, то там попадались киоски с мороженым, пивом и прочими атрибутами народного веселья.  

Какое-то время они шли молча, поедая мороженое, и, после духоты институтских коридоров и комнат с их бестолковым шумом, наслаждались свежим ветром, веющим с откоса, и птичьим гомоном, льющимся из светящейся в лучах полуденного солнца листвы деревьев…

Черепашки мирно спали в клетке подле друг друга. Лапы их соприкасались, и казалось, что Чарли нежно и деликатно держит Чапу как бы за руку.

-          Похоже, отношения у них могут сложиться, - сказал Степан, кивая на мирно спящих черепашек.

-          Похоже…- согласилась Вика и, продолжая весело поглядывать по сторонам, добавила:  Как здесь чудно! Я только в детстве с родителями была здесь.Так все изменилось, так выросли деревья… А после того, как мы переехали в другой город, я здесь так ни разу и не была.

Ей нравилось гулять со Степаном по парку. Все ей было интересно и почти все внове. Она постоянно озиралась по сторонам, и если что-то вдруг узнавала или вспоминала из детства, то радовалась, как ребенок.

Так, поедая мороженое, вспоминая всяческую чепуху из детства, весело болтая и смеясь, они прошли большую часть «Швейцарии» и вышли к аттракционам. По причине буднего дня, да еще и не вечера половина из них не работала. На «Колесо обзора» была очередь и довольно большая,  «Лодочки» ремонтировались, а «Самолетики» Степан не любил с детства. Но выбирать было не из чего и, заняв очередь на «Колесо», они пошли на «Самолетики». После первых десяти кругов Степан понял, что слегка погорячился, согласившись полетать на этих «летальных» аппаратах - устройствах по выворачиванию «наизнанку» и чуть было сильно не пожалел об этом своем легкомысленном шаге. Для того, чтобы случилось непоправимое, ему не хватило каких-нибудь двух-трех кругов. Вика, сидевшая на переднем сиденье самолетика и не видевшая мучений Степана, а только не без удовольствия повизгивавшая при наборе высоты и пикировании, была не против полетать еще, но Степан отказался. Ему вдруг стало жалко съеденных давеча трех кусочков торта  и двух мороженых, да и Рислинг, верно, еще оставался в желудке. И к тому же он начал икать. Пока Степан икал, Вика ни на чем не настаивала. Они прогуливались по площадке с аттракционами и Вика было начала грустить… Но тут подошла их очередь на «Колесо обзора».

-          У вас гигиенических пакетиков не дают? – спросил Степан аттракционного работника, садясь в люльку «Колеса» вместе с Викой.

-          Не дают, - безучастным эхом отозвался тот.

« А зря, - подумал, икая, Степан, - на такую высоту нужно отправлять с пакетиками, а то, случись чего,  всем понемножку достанется, и добавки никто не попросит…»

 Вика с тревогой посматривала на икающего Степана, но с тем это вскоре прошло, и она вновь повеселела.

Они медленно поднимались вверх…

 Их взорам открывалась величественная панорама Оки во всем ее раздолье и великолепии. Чуть выше дальней береговой линии, в легкой дымке проступали контуры заводов и жилых кварталов  заречной части города, а далее - сколь можно было видеть глазу – лежали необозримые просторы, уходящие за горизонт и сливающиеся там, в красно-рыжем мареве, с небесным куполом, наполненным ослепительным солнечным светом и прозрачной синевой.

Они приближались к верхней обзорной точке. Вика, вцепившись в поручни люльки, как завороженная смотрела то на открывшиеся с этой высоты окские дали по одну сторону панорамы, то - по другую ее сторону - на нагорную часть города с его хорошо видимыми отсюда улочками, домиками, снующими машинками и ползущими человечками…

Глаза ее блестели, румянец проступал на щеках, ветер теребил ее платье…

 Ей, похоже, было и боязно, и интересно одновременно, как это бывает только у детей. Степан изредка поглядывал на Вику, и нежностью и любовью к ней переполнялось его сердце.

 А над ними было бескрайнее небо, и ветер веял свежо и напористо, и чайки реяли рядом с ними…

«Эх, кабы Любу еще не тошнило, - подумал Степан, глядя на прекрасно преобразившуюся Вику, - а меня бы с этих самолетиков уже не тошнило, то я бы сейчас, наверное, расцеловал эту прелесть». Но он тут же, впрочем, отогнал от себя эту мысль.

 

Когда Степан с Викой подходили к ресторану, школьный его товарищ Леха Скоков уже ждал их со своей новой подружкой Юлей и издали помахал им рукой.

Степан познакомил Вику со своим другом и его подружкой.

-          Вика - это что ли  Виктория?  - переспросила, улыбнувшись, Юля.

-          Вика - это Вика, - сказал ей Леха и как-то избыточно сурово поглядел на свою подружку.

«Хорошо, что Леха ничего не спросил по поводу отсутствия Любы, - подумал Степан. – Он, кажется,  даже рад, что со мной пришла не она, а Вика. Еще бы ему не радоваться знакомству с такой прелестной девушкой. Еще со старших классов школы Леха был неисправимый Дон-Жуан и ненасытный сердцеед».

-          А черепахи эти живые? – не унималась со своими расспросами Юля.

-          Живее всех живых, - отвечал Степан.

-          А что ж не шевелятся?

Степан чуть было не сказал: «Спят», но тут вмешался Леха:

-          Так еще не вечер. Вот сейчас по «соточке» на панцырь примут и оживут, может, даже и спляшут.

-          А еще по «соточке», так и споют, - поддержал Степан друга.

Настроение у всех было прекрасным, близился восьмой час, и они прошли в зал ресторана. Посетителей почти не было. Высокие потолки, низвергающие хрустальные водопады трех могучих люстр, и огромные окна на две стороны, наполовину завешенные парусами плюшевых с огромными кистями штор терракотового цвета, говорили о престижности заведения. А переходящий вымпел «Предприятию – передовику социалистического соревнования в сфере общественного питания» красного бархата, укрепленный на видном месте при входе в зал, и приятно дразнящие обоняние кулинарные запахи, доносившиеся с кухни, обещали неплохой ужин.

 У сцены, что была сразу же у входа, располагалось несколько довольно рослых пальм произраставших из огромных кадушек в три обхвата каждая. На сцене в лучах пюпитра царственно парил открытый рояль, белый и пушистый, точнее, как-то перламутрово - жемчужно искрящийся в лучах яркого света.

Пока молодые люди поджидали официанта, что сопроводил бы их к заказанному столику, Вика с Юлей пошли к сцене погулять меж пальм, посмотреть на рояль и погладить его.

Появился распорядитель, небольшого роста и крепкого телосложения пожилой господин в хорошем костюме с бабочкой и серьезным, хотя и довольно глупым, выражением лица. Узнав фамилию Степана, он, сверившись со своими записями, сообщил, что их столик семнадцатый, и находится он в самом конце зала у окна.

-          А что это у Вас? - также поинтересовался распорядитель, обращаясь к Лехе Скокову, около которого мирно спали в  стоявшей на полу клетке Чарли и Чапа. – С животными у нас нельзя. Вы читали там, на входе, объявление: «С собаками вход воспрещен!».

-          А это не собаки, - резонно заметил Алексей, - и не животные. Это…деликатес. Мы, знаете ли, любители экзотических блюд.

-          Ну, тогда, может быть, их на кухню? - ехидно улыбаясь, спросил распорядитель.

-          Мы еще не решили насчет деликатеса, - слегка насупившись, ответил Леха.

-          Тогда, пожалуйста, в гардероб.

-          Они не раздеваются, - отрезал Леха и, подхватив клетку с черепахами, стал пробираться к семнадцатому столику, увлекая за собой Степана.

-          Сам ты ступай на кухню, козел, - бурчал он, двигая стулья, попадавшиеся им пути. – Компанию нам хотите развалить? То-то у них так пусто в зале. Не умеют с клиентами обходиться по-человечески, чуть что – сразу на кухню, в гардероб…Самого бы тебя на кухню…

Наконец-то столик был найден. Он оказался довольно узким и вытянутым в линию. Кроме восьми приборов, двух ваз с фруктами, череды бутылок с шампанским и коньяком и разных мелких блюд с салатами и закусками, по центру стола размещалось огромных размеров блюдо с селедкой «под шубой».

-          Что это, Степан? – спросил Леха, слегка оторопев. – Не может быть, чтобы ты к этим напиткам заказал «шубу».

-          А я и не заказывал, - рассеяно отвечал Степан.

-          Ну не от заведения же тебе это подарили. Эй, любезный, - позвал Леха уже спешащего к ним дородного официанта и, кивнув на произведение монументального кулинарного искусства, спросил, - откуда это?

-          Заказ по вашему столику уже сделан, - уклончиво отвечал официант, - и согласован с зав.производством.

-          Зовите зав.производством.

-          Её уже нет, будет только завтра и к ней, пожалуйста, все претензии…

-          Ну, ладно, тогда уберите её, его, это вот отсюда, – сурово произнес Леха.

-          А не могу, - также уклончиво отвечал, вздохнув, официант, - как же я потом калькулировать буду?

-          Ну, хоть на край стола её убрать что ли? Вон туда, подальше от людей, а то, не дай бог, девушка сумочку или косметичку туда уронит – и с концами, прощай сумочка, прощай косметичка…

Пока официант, не без помощи Степана, отодвигал блюдо с сельдью на дальний край стола, Леха пошел к пальмам и роялю за девушками.

Вика и Юля, приведенные Алексеем от пальм, сообщили Степану, что с восьми до десяти вечера здесь будет дискотека. А после десяти и  до полуночи выступает джаз-банд, живая музыка. И еще обещают какой-то сюрприз.

Пока все рассаживались за столом, Степан рассказывал:

-          Последний джаз-банд, мне довелось услышать вживую в каком-то захолустье на владимирщине, в командировке полгода назад. Это был бывший духовой оркестр местной пожарной команды. У них с утра, если пожаров нет, похороны, а вечером, ежели опять  ничего нигде не горит, - джаз-банд в местном кабаке. И вполне сносно дудели, по крайней мере, сыгранность идеальная.

-          Значит, утром для белых играли, а вечером для красных… - ернически прокомментировал Леха Скоков.

Степан заметил, что Вика осуждающе, но не без любопытства посмотрела на его друга.

 

Пока Степан ухаживал за Викой и Юлей, предлагая и подавая им различные салаты и закуски, имеющиеся на столе, Леха Скоков занимался откупориванием шампанского. Освободив от проволоки и серебристой фольги пробку и помогая ей выстрелить из бутылки, он при этом так хищно, по-охотничьи поглядел на люстру, висящую почти что над ними, что у Степана в недобром предчувствии екнуло сердце. Но в люстру Леха не попал, хотя прицеливался явно в нее и до последнего момента напряженно поводил горлышком бутылки, стараясь поточнее его выставить. Но, к счастью, пробка пролетела мимо люстры и исчезла под потолком зала. Какая-то дама при этом испуганно, но весело вскрикнула в той стороне, куда улетела пробка, столиках в нескольких от их компании. Ну, да мало ли чего там могло случиться, за всем ведь не уследишь…

Зашипело и вспенилось шампанское в бокалах у наших друзей. Наперебой защебетали свои поздравления Вика и Юля. Леха выкрикнул свое гусарское троекратное – ура-ура-ура! И, как на миг показалось Степану, даже Чарли с Чапой, чья клетка располагалась рядом с ним на свободном стуле, поприветствовали его легкими кивками своих очаровательных головок…

Постепенно народ в зале стал прибывать. К веселому смеху, тостам и заздравным речам наших друзей присоединились компании прочие со своим перезвоном бокалов, речами и песнями…

Потом что-то им приносил официант и уточнял у Алексея, что принести еще… Потом были еще тосты и опять поздравления…

И вот на сцене у рояля настало заметное оживление. Началась дискотека.

Как и на всякой дискотеке, вне зависимости от места и времени ее проведения, все понеслось, что называется, с места и в карьер. И сначала преимущественно молодежь, а потом, после некоторого возлияния, и старшее поколение под задорные музыкальные аккорды и бессвязный треп диск-жокея заполняли пространство под пальмами у сцены. В самом начале вечера все, уже веселые, но еще полные сил, неистово отплясывали под стандартный диско-репертуар: ABBA,  Bony-M,  Chilly и  LaBionda…

Но за столом наших друзей веселье шло своим чередом. Наполнялись и звенели бокалы, Леха упражнялся в искусстве произнесения тостов, дурачась при этом  совершенно отчаянно и вызывая всеобщий хохот. Юля задорно хихикала и даже неоднократно принималась хлопать в ладоши. Вика тоже от души смеялась лехиным шуточкам, ей было приятно в компании Степана и его друзей.

Потом, когда салатов и закусок на их столе заметно поубавилось и батарея напитков заметно поредела, когда Степану все пожелали всего, что только можно пожелать: от крепкого здоровья до счастья в личной жизни, когда дискотека достигла своего апогея и собрала под пальмами, казалось весь зал,  Алексей с Юлей упорхнули к сцене, чтобы присоединиться там к пляшущим человечкам,  Степан с Викой остались за столиком одни.

И только тут Степан заметил, что Вика чем-то удручена. Слегка склонив голову над столом, она задумчиво выводила коготком мизинца какие-то медленные вензеля на салфетке и скатерти. 

-          Ты что, Вик? - спросил Степан. – Хочешь чего-нибудь съесть или, может быть, выпьем еще?

Вика не отвечала, а только отрицательно мотнула головой.

-          Ну, что с тобой, Вика? – не унимался Степан. – Может быть, шампанского?

-          Да, «шампанского и женщин переменить», - с иронией в голосе произнесла Вика, с грустью поглядев на Степана.

-          Каких женщин? – недоумевая, спросил тот.

-          Твоих… Говорят, ты женишься?

-          Кто говорит? – опешил Степан. На работе никто, вроде, о его планах на этот счет не знал. Откуда же узнала Вика?

Видя его недоумение, она продолжала:

-          А я вчера звонила тебе по тем телефонам, что ты оставил в отделе. Хотела узнать, будешь ли ты на свой день рождения в отделе. По одному телефону никого не было, а по другому трубку взяла какая-то бабуля, и сказала, что сейчас позовет Любу, твою невесту. Так и познакомились. И поговорили славненько… Я даже узнала, что они с ее мамой подарят тебе на день твоего рождения.

-          Что ж невеста, так невеста, - тускло произнес Степан.

Он посмотрел на черепашек. Те, разгулявшись, угрюмо ползали по клетке, то и дело начиная пихать друг друга и бороться меж собой. При этом Чарли вдруг перевернулся и стал похож на утопающего, погружающегося в пучину, беспорядочно молотящего воду своими конечностями и в бессилии выгибающего шею, стараясь вынырнуть на поверхность. Степан вынул из кармана авторучку и помог Чарли встать на ноги.

 Какое-то время они с Викой молчали. Степан вдруг поймал себя на том, что вот уже и он рисует какие-то узоры на своей полупустой тарелке.

-          Вика, ты обижаешься на меня за что-то? – спросил он, нарушая тягостное молчание.

-          Да за что, Степа? – грустно отвечала Вика. – Просто я думала до вчерашнего дня, что я тебе нравлюсь…

-          Нравишься, Вика, - с жаром заговорил Степан, - очень даже нравишься! Я от тебя весь год без ума, с прошлого лета, как только увидел… Я был сам не свой, когда тебя так долго не было в нашем НИИ. Как хорошо, что ты опять появилась! Я без тебя просто не могу… Поверь мне…

Степан взял Вику за руку и, стараясь заглянуть ей в глаза, хотел сказать еще что-то, но она перебила его:

-          Но у тебя же невеста?

-          Да, невеста, - невесело произнес Степан, - и ее уже тошнит.

-          Ждет ребенка? – почему-то игриво спросила Вика.

-          Ну, не знаю, может, отравилась чем пару месяцев назад, – грустно пошутил Степан.

Ему как-то хотелось развеять их невеселое настроение, но никак не получалось…

Они вновь на какое-то время замолчали. Степан налил Вике и себе шампанского.

 Чарли снова почти перевернулся. Степан слегка покачал клетку, помогая ему обрести естественное свое положение.

-          Жаль, Журавлев, что у нас с тобой ничего не получилось, - сказала Вика, вдруг повеселев. – Давай выпьем за здоровье твоей невесты.

-          Жаль, - искренне согласился Степан. – Только, Вика, любимый мой человечек, если бы и тебя сейчас от меня затошнило, я бы, наверное, удавился.

Вика медленно и грациозно выпила свой бокал, весело и как-то лукаво посмотрела на Степана и, приблизившись, поцеловала его в губы, сказав при этом: «Не удавился бы, даже и не мечтай».

Степан почему-то страшно смутился и, взяв со стола большую суповую ложку, стал помогать ею как нельзя кстати перевернувшемуся Чарли вновь встать на ноги. В голове Степана гудело, руки его тряслись, и когда он наконец-то справился с Чарли и немного пришел в себя, то увидел, что за столом он уже совершенно один, а Вика танцует у сцены в компании Лехи Скокова и его подружки Юли.

И Степан загрустил…

Чарли опять потребовалась помощь. Он перевернул черепашку и поставил клетку под стол, надеясь, что хоть там, в темноте, его питомец успокоится и, может быть, заснет.

В это время музыка в зале смолкла, и публика потянулась к своим столикам освежиться напитками и подкрепиться. Вернулись за столик и друзья Степана. Он заметил, что на лице разгоряченной танцами Вики не осталось и следа грусти и огорчений от случившегося у них совсем недавно разговора. Напротив, она была как-то особо, по-детски дерзостно весела. Они с Лехой Скоковым о чем-то темпераментно спорили - то ли о каком-то новом фильме, то ли о книге. И оба были этим так увлечены, что, казалось, не замечали ни с грустью наблюдавшего за ними Степана, ни сидевшую между ними Юлю. А та, не в силах вставить в их разговор даже слова, то вспыхивала при веселом смехе Вики, то вдруг мрачнела, когда начинал смеяться Леха.

Семен наблюдал все происходящее за их столом с немым безучастием. Нет, он был совершенно трезв. И слова Вики, недавно сказанные ему, ее поцелуй, и эта галиматья, что несут они с Лехой, и эта Юля, находящаяся от ревности и злости в полуобморочном состоянии, и даже коньяк, к которому он регулярно прикладывается, казалось, делали Степана все трезвее и трезвее.

Диск-жокей объявил  заключительный в его программе танцевальный марафон. Вокруг все повскакали с мест, и заспешили к пальмам на площадку у сцены. Покинули Степана и его друзья, попытавшись, впрочем, чуть не силой утащить и его с собой. Но Степан плясать не пошел, а остался присматривать за черепашками, что хоть и слегка поутихли, но все еще  ползали по клетке.

И тут на противоположном от Степана конце стола в светящемся  облаке синеватого газа появилась фея примерно его, степанова возраста, в ослепительно белом платье, усыпанном множеством играющих разными цветами блесток. Мало того, что в силу своих крупных, но строгих пропорций и масштабному декольте была эта фея совершенно шикарна даже по здешним, ресторанским понятиям,  она и взялась-то совершенно как бы ниоткуда. То есть взяла вдруг, да и появилась прямо здесь, за столом, откуда-то снизойдя, а может быть, соткавшись из воздуха. И это все порадовало, удивило и огорчило Степана одновременно. Порадовало тем, что нарушило уже наскучившее ему одиночество, удивило своей, хотя и приятной, но  все же внезапностью, а огорчило своим мерцающим блеском и от этого как бы  подчеркнутой недоступностью. Впрочем, последнее – недоступность – была нарушена самой феей, когда та, окончательно проявившись из воздуха, вдруг поднялась из-за стола, и, плавно покачиваясь, переместилась к Степану поближе.

-          Молодой человек, я вижу, вы не в настроении и скучаете. Я тоже… Разрешите составить вам компанию? – довольно развязно пропела она.

Степан, поборов робость, взглянул на фею и заметил, что блестки на ее не очень-то уж и белоснежном платье заметно поутухли. Да и свечение газа куда-то исчезло вместе с  улетучившимся ореолом таинственности.

-          Извольте, - ответил Степан, косясь то на фею, то под стол на борющихся там, в клетке, черепах.

-           А чего это у вас там, под столом? – поинтересовалась фея.

-          Подарки, - отвечал Степан. – Смотрю, на месте ли. Сегодня у меня день рождения.

-          Поздравляю. Наливай, а то уйду…

-          Коньяк? Шампанское? – предложил Степан.

-          Согласна, - радостно отвечала фея.

-          Так чего?

-          А – всего!

Степан налил даме бокал шампанского и рюмку коньяка. Себе – коньяк.

-          Ваше здоровье, э-э-э…- пропела фея, выливая коньяк в бокал с шампанским.

-          Степан, - представился Степан.

-          Медведь бурый, - сказала фея, рассматривая на свет свой бокал с искрящимся напитком оливкого цвета. В два глотка она осушила его, и изящно откинулась на спинку мягкого стула  совершенно умиротворенная.

Степан посмотрел на танцевальную площадку около сцены. Там, под пальмами, Юля, Леха и Вика отплясывали какой-то ритуальный танец в общем круге с девицами из-за соседнего стола. К этой же компанией, похоже, принадлежала и явившаяся Степану в облике феи их подружка, но они её почему-то оставили. У сцены начинался танцевальный марафон, зажигательное диско не смолкало ни на секунду, один ритм сменялся другим, и, похоже, ни друзей Степана, ни феиных подружек можно было скоро не ждать.

-       А тебя как зову-ут? – промурлыкала вдруг очнувшаяся фея.

-       Степан, - ответил тот, - а тебя?

-       Натали-и…

Они выпили за знакомство, причем Натали настояла, чтобы Степан налил ей то же самое, что и в предыдущий раз. И точно так же, отвалившись на спинку стула, Натали и в этот раз отсутствовала минут пять, а вновь ожив, спросила:

-          А где твои друзья?

-          Танцуют, - ответил Степан, - впрочем, уже пляшут.

-          Где же они? – вопрошала Натали, силясь кого-нибудь разглядеть на танцплощадке у сцены.

-          Да вот те трое, с хвостами, рогами и копытами, что под пальмами, у рояля…

Натали, вновь наморщив лобик, еще раз поглядела в сторону сцены.

-          С хвостами? Рогами?…– недоверчиво переспросила она.

-          Ну да! – утвердительно отвечал Степан. – А еще двое уже напились и ороговели почти полностью. Сейчас валяются в лоскут пьяные под столом. Чарли и Чапа их зовут.

-          Смеешься? - обиженно, но все еще с надеждой в голосе спросила Натали.

-          Какой тут смех? – отвечал Степан. – Напились, упали, начали общественный порядок нарушать… Пришлось их в клетку поместить.

-          Думаешь, я пьяная?!  Да! Или дура? - вскипела Натали. - А ну – покажи!

-          Вот, - спокойно сказал Степан, приподнимая клетку с Чапой и Чарли над столом.

-          Ой! Ой, и правда – точно в клетке двое! – завизжала радостно Натали,  и с удивлением добавила. – Да они же черепахи?…

-          А ты попей с ихнее, - грустно заметил Степан, - посмотрим, кем ты станешь… Пьянство и алкоголизм до добра не доводят.

Он взял со стола ложку, и ловким движением поставил на ноги, вновь перевернувшегося было, Чарли.

Заводное диско вдруг стихло и народ потянулся от сцены к своим столикам. Возвращались и Журавлевы друзья. Впереди краснее закатного солнца и мрачнее ночной тучи порывисто вышагивала Юлия. Чуть позади её, пританцовывая, двигался Леха Скоков, легкой дюймовочкой грациозно кружилась вокруг него Вика. Эти двое все еще не могли выйти из танца...

-          Здра-а-а-вствуйте… - запела навстречу им, пытаясь подняться из-за стола, Натали. – Меня зовут На-та-ли-и-и… А вас всех, как зовут? Мы тут с вашим именинником чудно проводим время. И я уже со всеми познакомилась – Чарли, Чапа, Степан… А вы, кто бу-ди-ти?

-          Леха, Юля, Вика, - представил своих друзей Степан.

-          Какая у вас чудная компания! Как я за вас всех рада, вы такие молодцы!.. - рассыпала восторги Натали. И вдруг заговорщически спросила, обращаясь к Алексею. - А что, Чарли с Чапой точно были алклголиками?

-          Почему были? – мрачно подыграл Леха. – Они и сейчас пьют, как лошади.

-          Неужели?.. – искренне изумилась Натали.

-          Воистину так, - с печальным вздохом произнес Леха и, сложив  ладони у подбородка, вознес свой взор к ближайшей хрустальной люстре.

Юля и Вика никак не могли понять, о чем идет речь, и даже переглянулись. Но Вика рассмеялась первой…

Леха со Степаном вновь наполнили  бокалы и рюмки, и все выпили за новое знакомство, здоровье именинника и скорейшее выздоровление Чарли и Чапы одновременно. После очередной порции «медведя бурого» Натали, глубоко икнув, надолго опять потерялась. И только изредка приоткрывая глаза, всем кивала и улыбалась невпопад.

Со сцены вновь зазвучала музыка. На саксофоне в сопровождении ударных солировал некто из заезжих знаменитостей. Это, наверное, и был обещанный сюрприз. Шум в зале заметно поутих. Наши друзья тоже примолкли,  и внимали иступленной игре саксофониста. Между первой и второй композициями заметно оживилась Натали и, нет-нет да икнув, выдыхала из себя нечто вроде: «Ах.. как чудно… Ах, как хорошо!»

Леха и Степан, сидевшие друг напротив друга, изредка посматривали на Натали. Она удалилась икать на противоположный от них край стола, туда, откуда пригрезилась Степану впервые. Никаких опасений она пока не вызывала. И только когда сакс заканчивал свою третью композицию ревуще-героической темой, Натали, на миг очнувшись, громко и даже членораздельно подвела как бы итог: «Нет, чудно! Чудно, господа! Нет, и все же, и все же… Жизнь нужно прожить так!..»

Степан, не отрывая взгляда от агонизирующего под фортепьянные аккорды саксофониста, ждал, что же дальше скажет Натали, как же нужно прожить свою жизнь? Ему это сейчас было крайне нужно знать, как жить… Но вместо внятного продолжения своей мысли он услышал с ее стороны лишь приглушенный саксом звук, который обычно издают болотные сапоги, погружаясь в густую лужу грязной жижи…

Шмяк!..

Степан и Леха обернулись на этот звук одновременно…

Их взору предстала лишившаяся чувств Натали, всем своим лицом, шеей и большей частью шикарного бюста погрузившаяся в гигантское блюдо с салатом «Селедка под шубой»…

Времени на раздумья о том, как прожить жизнь, у Степана не оставалось вовсе, и он с Лехой бросился спасать из салата Натали, дабы не пришлось потом делать ей искусственное дыхание. А это было бы уже слишком, даже несмотря на всю ее сексуальность.

-          Нам пора, - сказала, вставая из-за стола, Вика. – Мальчики, мы уходим!

На лице ее читалось беспокойство. Ничего не соображавшая Юля тоже поднялась со своего стула и, ошалело хлопая глазами, искала, где же ее сумочка.

Как только Натали была извлечена из салата и, посредством салфеток, более-менее почищена и приведена в порядок, наши друзья покинули ресторан, поручив дальнейшие заботы о своей новой знакомой девицам из ее прежней компании.

 

Сначала проводили Юлю. Степан с Викой, Чарли и Чапой пропустили ее с Лехой Скоковым вперед и медленно пошли следом, поневоле наблюдая и слушая, как те все громче и громче начинают переругиваться между собой. Но, благо, идти было недалеко, и вскоре Юля скрылась в подъезде своего дома, картинно сделав всем ручкой салют и пожелав взволнованным голосом спокойной ночи.

Потом настала очередь провожать Вику. Она снимала квартиру тоже неподалеку. Чтобы не беспокоить ее хозяйку лишним народом, Леху с черепахами на пять минут  оставили на улице, а Степан с Викой поднялись на второй этаж в квартиру, что снимала она со своей подружкой Галей, с которой они еще в обед поздравляли Степана с днем его рождения.

В темной прихожей, прощаясь с Викой, Степан хотел поцеловать ее, но она отстранилась, а потом вдруг прильнула к нему и, уткнувшись лицом в его плечо, тихо, почти безмолвно заплакала. Степан молча гладил ее по волосам, стараясь успокоить. Он почувствовал, как плечу его стало тепло, и теплота эта постепенно переходила в жар… Ему даже стало горячо почти до боли. Он обнял Вику и попытался снова поцеловать ее, но она вновь отстранилась и, не сказав ни слова, скрылась за дверью своей комнаты.

Степан, затворил за собой дверь квартиры и вышел на улицу к Лехе.

-          Хочу выпить… И - много! – сказал он Скокову. 

-          Пойдем, у меня есть коньяк, - ответил Леха.

До лехиного дома они добрались на «частнике» уже хорошо за полночь.

Стараясь не разбудить лехину бабушку, осторожно в темноте прокрались на кухню и только там включили свет. Пока Леха занимался рюмками, коньяком и лимоном, Степан выпустил своих питомцев из клетки – побродить по теплому деревянному полу кухни. Те, поначалу, похоже, оробели, и далее положенного им в клетке полуметра идти никак не хотели. Но постепенно осмелев, Чарли рысью, а Чапа неторопливой иноходью, стали мерить пространство кухни по всем направлениям…

Леха позвал к столу.

Молча, без тостов, а по одному лишь согласному кивку головы, как это бывает меж старинных друзей, они выпили. Коньяк был хороший, настоящий армянский «Арарат», видимо, из старых лехиных запасов. После первого глоточка Степан ощутил на выдохе почти забытый, глубокий, переливающийся тонкими запахами и изменчивым вкусом букет. После этого напитка богов то, что им подавали в ресторане, вспоминалось, как заурядное плебейское пойло.

Когда Леха закончил нарезать лимон тонкими дольками и посыпал их сахарной пудрой, не спеша выпили еще по одной.

Какое-то время посидели молча.

-       Мою, ты знаешь, Лёх, тошнит. И это от меня, – сказал Степан, нарушив тишину. Ни радости, ни оптимизма не было в его словах.

-        А меня, Стёп, тошнит и, ты знаешь, от моей, - незлобно передразнил он Степана. – Такая редкостная попалась дура.

-       Так брось её, - сказал Степан.

-       Не могу. Уж больно в койке хороша. Такая егоза – это что-то! Мне с ней хорошо, как ни с кем. Мы с ней улетаем… Я иногда чуть сознание не теряю. Ну что, ты не знаешь что ли, как это бывает?

-       Да вроде знаю. У меня тоже иногда всякие галлюцинации бывали, когда мы этим с моей Любовью занимались. Но всегда представлялись то река какая-то, которую не переплыть, то стена, которую не одолеть. Но и у реки мне очень даже ничего, и под стеной хорошо бывало до изнеможения.

-       А вот погоди, что ужо будет за рекою. А что за стеною-то будет… - с иронией в голосе и нараспев произнес Лёха.

-       Да будет вам… - пессимистично отозвался Степан.

Они замолчали, каждый рассеяно думая о чем-то своем.

Черепахи медленно и коряво вышагивали по полу кухни, негромко и размеренно шаркая и глухо постукивая костяшками своих лап по дереву. Они постоянно двигались каждая в своем направлении и то удалялись друг от друга, то сближались и почти сталкивались. И пару раз даже столкнулись, но, постояв в некотором оцепенении, и спрятав головы каждая внутрь своего панциря, постепенно оживали и вновь продолжали движение каждая к своей цели: Чапа, чтобы упереться в мойку, развернуться и поползти назад, Чарли, чтобы обследовать, где же здесь на кухне можно забраться на плинтус или на шкаф.

Степан с Алексеем выпили еще и стали наблюдать за Чарли и Чапой.

-       В каждом из этих существ, - сказал с легким пафосом Степан, - торжествует жизнь и постоянно берет свое!

-       Ничего при этом самим этим существам не давая, кроме тщетной суеты, - парировал Лёха.

Степан в ответ улыбнулся и энергично кивнул головой в знак согласия.

На кухне вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь негромкой черепашьей возней.

-       Давай чего-нибудь споем что ли, - грустно предложил Лёха, наконец нарушив тягостное молчание.

-       Давай, - согласился Степан. Ему тоже загрустилось и хотелось как-то взбодриться. – Только я никаких песен, кроме «Ой мороз, мороз…», не знаю.

-       Нет, сейчас же лето, - какой мороз! – возмутился Лёха. – Не по теме. Давай хоть «Жили у бабуси…». Знаешь?

-       Ну, более-менее…

-       Да знаешь! Там половина песни – один припев. Только давай душевно, с чувством и негромко.

И Леха запел тихо-тихо, почти шепотом, и необычайно тоскливо:

-    Жили у бабуси два веселых гуся.

-       Один серый, другой белый, - грустно подхватил Степан, - два веселых гуся…

-       Мыли гуси лапки в луже у канавки, - пел Лёха.

- Один серый, другой белый, спрятались в канавке, - уже погромче и с нескрываемой слезой в голосе продолжал Степан.

- Ой, кричит бабуся, ой, пропали гуси, - вытягивал Лёха

- Один серый, другой белый, гуси, мои гуси, - чуть не рыдая, пропел Степан.

Тут дверь на кухню приоткрылась и в её проеме показалась в сером ночном халате бабушка Лёхи Скокова с заспанным, но, в то же время, чрезвычайно встревоженным лицом.

- Случилось чего, сынки? – спросила она с заботой и участием в голосе.

- Да ничего, бабуль, не случилось, - успокоил её Лёха, - песни поём мы просто.

- А я слышу, на кухне ровно кто в голос плачет… Думаю, может горе какое приключилось у кого, дай погляжу, чего это там у нас деется.

- Да вот у Степана сегодня день рождения. Празднуем! Можешь его поздравить.

- Здравствуй, Степан, поздравляю тебя, - хриплым спросонок голосом проговорила Лёхина бабушка. – Так у вас все хорошо?

- Да все хорошо, ступай спать, - успокаивал свою бабулю Лёха. – Спокойной ночи.

И бабушка удалилась.

Друзья выпили ещё по рюмочке, и какое-то время посидели молча в полной тишине… Даже черепах не было слышно. Да и не видно было нигде. Наверное, убаюканные тихой песней наших друзей, Чарли и Чапа уснули, что называется - отошли «на боковую», если к ним можно применить подобное выражение.

-  А давай еще про гусей, - попросил Степан, - там, вроде, целый куплет  остался.

-       Давай! - согласился Лёха. – Только теперь побойчей и пободрей, а то моя опять прибежит. Да и ты совсем раскис. Больше жизни, Степан! Давай, на манер строевой песни.

Они сделали из своих рюмок по большому глотку коньяка и Алексей по-молодецки звонко запел, выстукивая при этом пальцами по столу  некое подобие барабанной дроби.

-       Выходили гуси, кланялись бабусе!

-   Один серый, другой белый, - с задором подхватил Степан, - два веселых гуся!

В дверях кухни вновь появилась Лёхина бабушка. Лицо её уже не было заспанным, а на халат был накинут большой пуховый платок.

-    У вас чего-то точно случилось, сынки, - проговорила она и, глядя на Степана, спросила:  Дома все ли хорошо, Степан?   

-  Да все хорошо, сердобольная ты моя, ласково отвечал ей вместо Степана Алексей, поднимаясь и жестами приглашая к столу свою бабушку. – Поди, посиди, старая, с нами, выпей коньячку за здоровье именинника.

- Спасибо, не буду, - отвечала бабушка. - Какого еще коньячку? Это с утра-то? Избави бог! А здоровья желаю…

- Спасибо, и Вам того же, Марья Алексевна, - ответствовал Степан.

- Ну, а мы тут того, сейчас допьем и уж шуметь более не станем, - шаря взглядом по полу кухни, говорил меж тем Леха. – Смотри, бабуля, каких зверей подарили Степану сослуживцы на полуюбилей.

При этом он поднял с пола нашедшегося в углу полусонного Чарли и протянул его бабушке.

- Мордаш, совершенный мордаш! А какая вязкость! А звероватость какая!!!

- Святые угодники, - вскрикнула бабуля и, всплеснув руками, заторопилась быстрее прочь с кухни.

 

Утром Мария Алексеевна нашла наших героев мирно спящими за кухонным столом. Черепахи также спали каждая в своем углу, облюбовав их еще с ночи.

Была суббота, и на работу идти было не надо. Поэтому бабушка никого будить не стала и дала всем четверым как  следует выспаться.

 

К полудню Степан Журавлев появился у своей Любы.

Был он с сильного похмелья, и встретила она его неприветливо. Но с днем рождения, хоть и с прошедшим, все же поздравила. И вручила подарок – перевязанную крест на крест красной шелковой лентой черепаху с большим праздничным бантом на спине. У ошалевшего Степана, вместо положенного «спасибо», вырвалось в сердцах лишь: «Ну, Вика, чертовка!».

Может быть, вследствие этого, или, быть может, по другой какой причине, но Люба не разговаривала с ним до самого вечера. Впрочем, Степан все это время то отдыхал в кресле у телевизора, а то  был занят со своим новым питомцем.

Третьего он назвал Брутом. В том смысле, что и третий подарок, - «и ты, Брут» - оказался черепахой…

 

Послесловие.

 

Дальнейшие судьбы наших героев складывались по-разному.

У Чарли с Чапой, со временем, родились дети – Леонардо, Микеланджело, Рафаэль и Донателло. Они росли веселыми и спортивными черепашками.

Брут съел чего-то, от этого мутировал и стал Крысой. Он учил детей Чарли и Чапы восточным единоборствам и искусству обращения с холодным оружием. А он был мастак в этом деле, и особенно хорошо, как и его древнеримский тезка, владел ножом.

Через неделю после дня рождения Степана они с Любой поженились. Тошнить Любу сразу же после свадьбы перестало, и они беззаботно провели очередной отпуск Степана в разъездах по своим, теперь их общим родственникам, что обильно расселились по югу и северу Межгородской области. Еще через месяца два или три Любу снова стало тошнить, и в положенный срок, уже следующей весной, у них родилась девочка.

Сразу же после свадьбы  Журавлевых сыграли свою и Леха Скоков с Викой.

Они жили счастливо и умерли в один день, когда возвращались из свадебного путешествия на лехиных «Жигулях» с Черного моря, где в Сочи провели медовый месяц. Ночью заснувший дальнобойщик выехал на встречную полосу и столкнулся с ними лоб в лоб на трассе М2 - «Москва – Симферополь».

Степан узнал об этом только почти через год. Он не был у Лехи с Викой на свадьбе, хотя и был приглашен. Переехав сразу после своей женитьбы в пригород Межгорода, отношения ни с кем из своих одноклассников он не поддерживал, и поэтому о том, что случилось тогда, в двадцатых числах июля, на ночной трассе близ Запорожья  он ничего не знал все это время. И узнал -то случайно…

Вопреки возражениям жены Любы, свою дочку Степан назвал Викой, а родившегося через год сына – Алексеем.

 

К чему я рассказываю все это?

К чему это послесловие столь дурацкое, нелепое и трагическое?

Да к тому, что жизнь дается человеку, людям, известно, – один раз…

И вот сейчас она еще играет перед нами всеми своими красками, предстает во всем своем блеске и многообразии, очаровывает нас своей дурашливостью, разгульностью и бесшабашностью. И надо не давать ей, этой жизни, угасать в нас.  Не давать случаю вырвать из нашей жизни наших любимых и наших друзей.

И они всегда будут с нами, пока с нами их имена, пока мы любим их, пока мы помним о них…

И мы будем жить, пока они будут жить в нас!

 

 

Н.Кириллов.

2003г.