Я посмотрел в себя - море снова охладело, то, что обещало быть без края, без дна, оно просто было...

Теперь мне стыдно, оно больше не волнуется, и куда теперь поплывет корабль, единственный, маленький - мое сердце...

Пробую вспомнить, как было - много раз, из забавы, ранее, смотрел на оставленные ветрами корабли, они стремились плыть, но не могли, так и утонули, мне было все равно, теперь страшно - что будет со мной?..

Когда-то я жил с братьями у берегов заброшенного острова, охранял стада отца, что напоминали кудрями белой шерсти волны царства его; и братья камни убирали с горных склонов, освобождая солнцу почву, чтобы росла трава и питала овец, так ходил с ними, ел сыр, пил воду и скучно спал, а днем все видел тот же берег...

Единственный глаз обводил горизонт, слуха касалось беспечное блеяние питомцев братьев, морской воздух вызывал странное чувство, что и днем спится, и в то же время надо бодрствовать, рассеянно, в тоску вкрапливалась каждая частичка бриза, все тихо и растет, течет своим ходом...

И мне стало интересно, что же мне делать, чтобы развлечься? Беседы с братьями стали все реже с момента, как я вырос (я самый младший), да и обижен я на них - они все бродят по своим делам, под вечер равнодушно угощают, поддерживают общий костер, а после снова уходят в пещеры, а когда мой глаз восторженно ловил новый рассвет, и бабочками рассыпалась в нем радуга, а я, еще совсем крохотный и несмышленый, бежал за ними и ловил руками, бережно сажали на высокие плечи, улыбались, подносили облачко в форме бабочки и катали на нем...

Теперь этого не стало, а всякий раз, как встречаю напоминание неба - радужные бабочки, смотрю с грустью вслед - печаль берет меня, я уж не могу одним своим видом приблизиться к ним, хотя руки вольно гладят и даже играются ими, это не то - нет радости, стало все слишком легко и одиноко (сам могу теперь вспомнить детство, поносив на руках радушную жемчужину света, и лишь); глаз устало и с тоской отмечает ее контуры...

Впрочем, быть может, пора окунуться в прежние заботы - мне надо вывести стада, остричь овец, потом подоить и приставить ягнят к матерям, охранять их забавные игры и сон, милые детки, живые барашки волн также, как и они, бегают по синей ночной глади, по которой пробегает зябью лунный свет и ветер, прыгают по бугоркам, догоняют друг друга, в шутку дерутся, и каждый спешит ко мне...

Вот-вот оно, ужели? - с трепетом радости думаю и радостно наклоняюсь к ним: овцы, все, старые и малые, жались ко мне, терлись умильными, кажущимися, от шерсти, почти шарообразными фигурками, сворачивали губки и легонько ими касались моих рук, живота, ног, до чего дотянутся, заглядывали в глаз с милыми мордочками; я с увлечением, бережно стал гладить их, брать на руки, обнимать, кормить, поить, купать, лечить, стричь, осторожно играть с ними, подкармливать и укрывать от ветра, царящего в суровой пещере, но...

Получив уход и ласку, так же возвращались к своим простенький круговоротам шерсти и ножек, блеяния и ускакивающих резво себе обратно на пастбище, как будто ничего и не было или точно все было так, как должно быть, и уверены, что и всякий раз я буду их так обнимать, греть и холить; другие требовали еще пищи и ласки и через ласку получали еду и через еду давали реализовать на себе желание потрогать их мягкую шерсть, ушки, погладить реснички и осторожно провести по мягким губкам...

Отчаянно даю по шее ближайшей овечке, крепко наконец осознав это, от расстроенных чувств - собственно, за что я должен быть так мягок с ними, с творениями, что не были мною созданы, если они все себе живут, и на меня так лестно смотрят, на своего хозяина, оскорбляют ложью этой пустой лаской мой глаз?.. (отворачиваюсь и отпихиваю прильнувших овец - они, как бы ничего не понимая, продолжали меня обнимать плотными тельцами)...

Ну что делать, если они такие? Они тоже как я хотят, чтобы о них заботились - скользнуло у меня в мозгу (вытираю слезки животному и примирительно легонько целую в тихий лобик). Тоже! - повторилось у меня, как гром, как эхо взгляда на самого себя, ну тогда вопрос иной - а почему?..

Долго я искал взглядом ответ на этот вопрос, обводил им острые неприступные скалы, которые были отвесными и дальними, и только мы с братьями смогли тут жить, тяжелые камни, что выше любого человека и с тупыми камнями, которыми мы выиграли битву у кентавров, защитив честь нашего рода, морского народа коралловых долин и чудных ракушек, жемчуга и живописного моря, и это все тут, у моих ног, это дар отца, богов...

От братьев я слышал, что далекие государства от нас и земли чтят своих царей, и все ему отдают, понимая, что цветут благодаря ему.

Так я размышлял, когда увидел... как в воде у берега, вместе со звездами в море плескается удивительное создание, с чистыми глазами, переливающимися волосами, бледное, точно сотканное из дымки ночного тумана - то была ты, Нимфа; ты увлекла меня в себя, с того момента каждую ночь я выходил на берег, посмотреть на твое купание, одежда твоя сливалась с волнами, шепот их прибоя заглушал биение моего сердца, ты улыбалась дельфинам, прильнувшим к тебе, подобно тому, как мои овцы жались ко мне, и кружилась на разных глубинах, не боясь утонуть (когда ты в ней, вода казалась моему глазу облаком, только сине-зеленым, я словно держу его в руках, тихо, мысленно)

Долго просил я тебя покинуть море и остров мой, быть вместе, приносил в жертву Афродите самого хрупкого ягненка, спускался с риском и нырял за жемчужинами для тебя, долго пытался сказать тебе только одним взглядом, мечтательным вздохом, томно целовал бедное одеяло, покоряясь воображению и тоске о тебе, так долго...

Однажды я (пронзительно-остро помню, как) пришел к тебе, на колени упал и взмолился - все отдаю, все разделю с тобой, только люби меня, обнимаю, целую, ласкаю самозабвенно; на это ты молча отвела меня, взгляд от моего глаза, пошла вглубь так быстро, что можно было не заметить; но, ошеломленный, я бросился в вдогонку - постой, куда же ты? Тогда ты рассмеялась дымкой, и скользнула быстрее морской дымкой, я пошел опечаленный назад, как услышал... твой смех и речи о том, как неуклюжий циклоп снова жемчуг подарил... И слышал чужой голос, юноша Пана был с тобой!..

Как ты могла?!.. - кровь облила мне бешенной, сокрушительной волной сердце. Ты не будешь с ним! - зачеркнул я прошлые грезы валуном, которым запустил в сына правителя лесов, что украл твою любовь ко мне; он упал, разлившись рекой, трусливо побежавшей в алой полоске заката вдаль, ты улетела за ним, навсегда, бросив в острое ущелье и след памяти и себе - корону невесты, подаренную мной; все кончено...

Ты был прав хитроумный чужестранник - Никто ослепил меня! - мой глаз был затуманен жаждой надеждой на счастье, как призрачна она, как быстра и сладка, тяжело, усыпляюще сладка ее горечь; холод внутри, пробую его растопить воспоминаниями, но лишь мираж, боль, и, как камень, кидаю в себя отчаяние - моя душа тонет в пустоте, в повторяющейся снова наступившей, я наблюдаю ее глазом...

Я смотрел в себя - море охладело, то, что обещало быть без края, без дна, оно просто было...

Мне стыдно, оно больше не волнуется, и куда теперь поплывет корабль, единственный, маленький - мое сердце?..