…Цвет снежинок…
…Раскрыл маленькие листики, по которым озорно прошлась кисть ветерка, белого, чудного; и мне стало тепло...
Ведь в один день они подарят каждой капле росинке сияние радуги)...
Он перестал кружиться в алой дымке крохотных узорах звездочек и опустил глазки на свой белоснежный след, тихонько...
Улыбнулся ему, в…


...Той, неприятной, скользкой, заскрипел словно невидимыми когтями, хотя, это было лишь ощущение: решетка лязгнула:
"Вот... интересно, если все свести к... сыру - тебе станет веселее?"
"От чего?!... Безнадежность... И на таком-то подобии?... Не по Фрейду..." - его голос устал давать иллюзию бдительности тому, чьим ехидством напомнила о себе решетка.
"Может, и я такой же сыр, как и ты, тот, который ем!" - настойчиво продолжали в глубине теней, шелестящих цепями.
"Ешь меня?! - усталый полусонный взгляд взметнулся, - Ты... Уже не знаю, кто из нас больной, если соглашаюсь с тобою! Она не должна узнать..."
Больной гадко и громко захохотал, чувствуя правоту кого-то в этом замкнутом полумраке чужих скитаний и торопливо приписывая ее себе.
"А сыр не бывает чистым... Или ты возомнил что он чистый, свежий, без плесени; вкусно, да?... - в экстазе лязгнул он громче, - Угости мышку, ей страшно... За ней кошка следит..."
"Или ты замолчишь или я... Не отвечаю за себя! - отчаянно бросился он на решетку, судорожно запертую на замок им же, - Убери своего мерзкого черного кота, имей к ней жалость!..."
"Я не должен жалеть мышку, которая украла сыр! - пациент изловчился и ударил запертой решеткой его по щеке, - А мне нужен сыр, но он вдруг окунулся в сказку и заговорил, ему надоело быть одиноким (пусть лучше его съест такая хорошенькая мышка, зато он не проживет зря)... А он нужен мне, я за него деньги платил, чтобы его съесть!... Вот и вся его настоящая жизнь!... "
"Больной... кто-то больной... - зловеще приоткрывается решетка и он ставит очередной укол с самой сильной дозой ЛСД, на этот раз в спину, морщась и невольно отвешивая подзатыльник ее обитателю, пытаясь успокоить его от страшного ора.
"Ардес, пожалей себя! - наклонился он к методично скрученным рукам больного, - Я больше не могу тебе больно, чтобы облегчить страдания... Приди в себя, услышь!..."
Изнеможенная физиономия Ардеса счастливо улыбнулась и рывком подтянулась к его лицу.
"Доктор, пора открыть глаза... Правда, тебя учили этому, Белли?... Ты портишься, пытаясь лишить себя глаз; нехорошо... А когда-нибудь... Я снова... попробую тот... сыр..."
Он застыл в изумлении, наблюдая подозрительно испуганные, слепо оглядывающиеся, глаза и медленно двигающиеся челюсти пациента и резко побелевшие впалые щеки, мокрые от чего-то, что...
Заставило его не глядя высвободить тело больного из разорванных ремней и путов с затихающими проводниками, не своим голосом пронзить себя мыслью:
"Все... его не спасет уже и бред... Прости меня, Ардес!... Я действительно сыр, если смог скукожиться от жадности... Или вправду люблю ее... Нет, ничего не пойму...".
Доктор закрыл лицо руками и с надеждой окунулся в надорванные цепи и холодные коридоры лунных лучей, рисовавших ему одно лицо уже много дней и ночей - ее черты, теперь, наверное, жадно укрытые в прохладе бездонных туманов.
Это заставило его резко отпрянуть от решетки, наконец замолчавшей, злорадно усмехнувшейся его ужасу, закравшемуся в улетающем дыхании, тонком, неповторимом, оставшемся в его сердце...
"Она... Ни в чем не виновата! Это все ты... Я перестал тебя терпеть, еще на стадии галлюцинаций... Теперь, Ардес, ненавижу... сыр... плесень невкусная... Хоть в этом ты прав...".
Мысль его остановилась и замерла...
"Сыр, занавес хаоса в желтизне, луна... Не обо мне... Нет!!!..."
И... тишина среди логики и неслышного шороха замирающих стрелок...
Тонкой колыбельной они готовили хрупкий ручеек сна для Бетти - скрежет промелькнувшего видения не коснулся ее, он затаился, скользящим взором собравшего силы в кулак пациента окидывая ее безмятежно спящее лицо; "пока не поздно" - навязчиво шептало ему нечто вроде бессознательного, уговаривая взять все права ночи; пользуясь темными привычными и долгими размышлениями доктора.
Оно было настойчиво, настолько, что судорожно затрясло руки своему владельцу, поспешно открывающему решетку и крадущегося к кушетке с тоненькой белоснежной фигуркой; Ардес с затаившимся дыханием приготовился дать ему волю, не в силах сносить его пыток видениями и грезами, сами собою напрашивающимися и дразнившими его, как...
"Я... Все же согрет, что ты выжил! - как током кольнул его голос сзади, - Что же ты творишь?.. А ну спать!"
Вне сомнения, то были снисходительные глаза врача, все так же преданно, как и тридцать лет назад, сторожившие покой, анализирующие и вернувшиеся к полумраку и заботливо искавшие в нем больного.
"Я не могу! - прошептал тот, нехотя поддаваясь рукам, возвращающим его за вновь запертую решетку, - Белли, если ты когда-то был мне другом... Хоть выслушай меня, иначе я свихнусь..."
Его собеседник устало приготовил карандаш и блокнотик, с холодом краем глаза отмечая все более разгорающийся взгляд оппонента.
"... Отдай мне хоть одну ночь воли, я молю..."
"На что тебе? - тихо еле выговорил он, от отчаяния швырнув карандаш от себя, - Ты тогда еще больше с ума сойдешь! Я хоть помладше тебя, но..."
"Нет, Белли, нет! - ласково отрезал тот, от рвения даже смиренно отодвинувшись в глубь гроздьев цепей, - Я не вылечусь, но... Я не могу терпеть более! Пока я не получу свой сыр, не успокоюсь!"
"Это отрава, а не сыр, поверь!" - горько эхом донеслось предостережение.
"Пусть!"...
"Посиди еще со мной, не торопись уходить..." - пронеслось через гул в очередной раз, и…
Бетти пошла, как ей казалось, на голос, минуя шелестящие реостаты, порывающиеся вернуть свет. Она все всматривалась в темноту и пробовала наладить ближайший механизм, не замечая, как бесшумно упала накидка от ее наряда; являвшийся этому причиной Ардес перестал дышать: "отрава", о которой когда-то смутно припоминалось в ошеломленном открывшимся зрелищем рассудке, на губах оставляла вкус мягкой теплой, немного вздрагивающей от прикосновения, формы очаровательной точно статуэтки. Ощущение этого было достаточно, чтобы он, не помня себя, стал тихо и незаметно вновь и вновь припадать к ней лицом, едва касаясь краем губ.
Бетти подумала, что это очередной паучок шаловливо спутал ее со стеной или лампочкой и легонько принялась шевелить лопатками, чтобы стряхнуть его; "он" же, увлеченный ловлей чувства гладких и ослепительно белых контуров, неконтролируемо сцепил руки у нее на талии, заставив ее, затаившую испуганно дыхание, замереть и оглянуться, но будто сама темнота была на его стороне, и девушка долго не могла от волнения ничего различить в ней, лишь со страхом ловила его горячее дыхание, прерываемое неясным глухим и отрывистым шелестом и все нарастающие тихонько вибрации не то голоса, не то бегства последнего.
"Ардес! - только и могла легонько вскрикнуть она, увидев его испытующие глаза совсем близко от своих.
Он молчал, дрожащими руками незаметно обнимая ее сильнее и чуть кусая губы.
"Съешь меня!» - томно шепнул он, напористо отведя и прижав ее к стене.
"Что ты делаешь?" - притихло съежилась в его руках Бетти, со слабой надеждой ища глазами, куда убежать.
Похоже, неведомые силы передали это тонкое дуновение мысли пациенту, с азартом улыбнувшегося и, облизав губы, с трудом выговорившего:
"Давай, мышка!.. Не то я тебя съем, я - сыр; это же ненормально!"
Вконец испуганная речами его, невольно все же бросившегося ласкать ее лицо руками с той настойчивостью, на которую способен лишь сумасшедший, она забилась и зашептала одно: "пусти, пожалуйста...". Но ее просьбы не долетали до слуха Ардеса, мягко зажавшего ей рот одной рукой, а второй норовя дернуть за завязку оставшегося компонента ее наряда; почуяв это и желая отделаться от него, его хозяйка робко напрягла все силы маленькой спинки и прижалась к стене, но тут...
Она испуганно и бессильно вскрикнула сильнее, нечаянно поскользнувшись и упав на кушетку, чувствуя на своей шее губы Ардеса, словно пьянеющего с каждой секундой все больше и от этого все больше наклоняющегося к ней всем телом.
"Я тебя съем!" - словно как выдохнул он и впился в ее губы своими; Бетти потихоньку изнемогала и стеснительно все же пыталась остановить его руки, трепетно скользящие по ее плечам, что-то вырвалось наружу извне и пронеслось через всю фигуру "кусающего" ее "сыра", от экстаза с наслаждением удерживающим ее безуспешно пытающие спрятаться щеки обеими руками; она ощущала это, со страхом глядя, как он посылает ей безмолвно одно, обжигающее незнакомым ей пламенем, признание безмолвно, чем-то жутко-безмолвно, отчаянно; от силы касания этого признания Бетти на миг потеряла сознание; и тут же...
Ахнула, широко оглянувшись и не желая верить, что это происходит с ней - задыхающийся и точно раскаляющийся незримо на глазах, Ардес с удовольствием как бы нечаянно дотронулся до ее животика, изумленно заволновавшемуся от этого под белой тканью шелковой юбки; ловя ушами сотни капель снотворного, непонятного, непрошено просящимися к ней в мозг...
"М... - протянул, смакуя этот миг он, не то с трудом соображая, не то чуть простонав, - Да ты чувственная, мышка! Вот я тебе задам!"
С этими словами он сильнее заводил по животику рукой, другой удерживая руки Бетти, только и чуть проронившей: "Ардес, нет!..". Комната все наливалась неведомым, закравшимся в темноте, обжигая приятным жаром ему руки и дернув его броситься целовать этот мягкий и робкий кусочек "мышки", "запищавшей" от растерянности; что моментально раззадорило его и на, беззащитный, "кусочек" снова посыпались горячие неведомые ее хозяйке признания.
"Какая ты сладкая!" - в неге вырвалось у него, жадно прижимающегося к нежным белым-белым прядям девушки, спутавшимся и кротко пытавшимся скрыть ее лицо, но отводимым его рукой и примятыми его щеками; как точно все больше утопающими в невидимом огне...
"... Да, Белли, да! - вновь кожей ощутив каждое пронесшееся мгновение этого, немного прикрикнул он. - Моя грудь, кожа горела, задыхалась, тряслась, но я стонал от того неведомого наслаждения; и с каждой секундой я жаждал еще раз повторить пролетевший миг; у меня... Не было ума, никогда не было; тем более тогда!"
Доктор покачал головой, явно чувствуя было сожаление к больному рассудку собеседника, необыкновенно внимательно глядевшего на него; но дуновения прошедшего, нашептывающиеся от фигуры девушки, отпрянули его от этого чувства, и он спросил со всей строгостью и даже подкрадывающейся злостью:
"Да ты... На что ты упорствовал, если она сопротивлялась?"
"Она... Мне? - шокировано переспросил тот, отряхиваясь от непонятных воспоминаний, которые судорожно выпалил врачу. - Да она и пикнуть лишний раз боялась, еле-еле пробовала меня оттолкнуть, но это только распаляло меня..."
"Не удивительно! - притворившись, что он не слышал или неправильно понял слова, парировал язвительно собеседник, пересилив горький взгляд, - Ты же монстр трехметровый, крепкий, костлявый... Я думал, что переливание крови истощит тебя, вопреки всем законам у тебя хватило сил выжить, раздражаться еще больше и..."
"Тут не переливание, Белла! - рявкнул клиент, потеряв терпение, - А... Скорее, это что-то вроде того, чтобы напомнить тебе: не следовало ее тебе целовать тогда!..."
"Ты!... - оскорблено привстал оппонент и пошел вглубь комнаты, - Какой ужас... Ладно, твои спектакли с припадками, чтобы разозлить меня, или оханья на ревности, но протаптывать свой след на "сыре"!.."
"Смыть чужой, ничего более!.. Как волшебно это было - смывать его, ты не представляешь!.." - и бессознательно Ардес снова повернулся к переживаниям, тонким, тихо проходящим мимо доктора, молчавшего и тяжело качавшего головой, в сердце, с трудом бьющееся и судорожно соображающего цель, ради которой стоит продолжать это совершать после случившегося...
"Ардес, Ардес... - проронил врач, пытаясь не смотреть на алый ручеек трагичности, просвечивающий все через простыни, укрывшие кушетку с Бетти, - Ты ведь не мог не заметить, что она не любила тебя?.. И от этого ты совершил такое?.."
"Я не хотел! - слабо вскрикнул тот, горько чувствуя холод, норовивший украсть тепло глаз доктора, все еще обращенное к нему и поддерживающее, - Повторяю в который раз, я не хотел!.. И вновь я вижу это! - вдруг произнес он, торжествуя, - нож вонзаю не я, а ты; только без моей воли, незримо... Ох, и глубоко же он теперь, Белли! Не вытащишь!.. Но тебе нравится меня мучить, ведь это питает твое тщеславие ученого, которому попался особо удачный пациент: и шизофреник, и ноет, и передает свои болезни другим... Как интересно его мучить, да?"
"Я давно не ученый... - опять с горечью приоткрыл страницы прошлого памяти его оппонент и элегически вздохнул, придвигаясь к больному, - Ты умен, и сам это доказал мне... Что же такое случилось с твоим умом, бедный Ардес?"
"А с твоим слухом? - парировал надломлено тот, - Нет у меня ума, не льсти мне, я не был бы тут, если сыр не впитал мой рассудок, а потом отравил меня... Не раскаиваюсь, нет! То было не в моей власти..."
Психиатр снова резко встал и твердо переспросил, слабо надеясь утешиться лишним, приносящим боль, вспоминанием клиента:
"Так, еще раз расскажи, что произошло! Потом решу, как быть..."
В свою очередь, Ардес ловко преследовал ту же цель, зная необычную интуицию и восприятие собеседника, потому с радостью принялся погружаться в миг, в котором...
Осторожно притянула его лицо к своему Бетти, кротко всматриваясь в его глаза, как бы спрашивая: "Зачем все это?".
Взгляд Ардеса отвечал: "Правда, уже не знаю, мышка! Все перевернулось... Я хочу тебя съесть, ты гладила кота... Как приятно мурчал он тогда... Интересно, а сыр может мурчать?.."
И внезапно она притихло присмотрелась к себе, с внутренней, невиданной раньше глубины, и не узнавала: ее пальчики осторожно чертили на всклоченных волосах Ардеса одно из последних запечатлений ее дремы о загадочном вальсе гостей в сказочном замке...
Его хозяин - принц, таинственный и немного пугающий своею загадочностью, но радушный и внимательный; неведомым путем исчез оттуда... и появился вновь, странно и гипнотизирующе зажмуривающемуся от ее прикосновений и руками скользящему по ее, тихонько обнимающими и прижимающими его к себе.
"Что?! Как это возможно? Не может быть!.." – безмолвно, точно спросонок, призадумалось мгновение, но пугливо исчезало - некий неведомый, закравшийся в темноте, кроткий и постепенно распрямляющий крылья, энтузиазм сам приблизил лицо девушки к губам "принца", еще больше потерявшего рассудок при наблюдении того, как она, чуть стеснительно, все же отвела голову, почти уже коснувшись их, робко и дремлюще вздохнув, открыв им белоснежную шею...
"... И стрелки мои похитят тебя!" - словно шепотом "его" огласилась тишина, мерцающими реостатами так украсившая залу светлячками-игрушками с новогодней елки, канделябрами и свечами...
Одна из них точно проникла в "ему" сердце и обожгла его неведомыми искрами, быстрыми, поглощающими его покой и, в то же время, укрывая последним...
...Последним щелчком вякнул реостат, погасший от перенапряжения, ветер дуновением задернул шторы на окошке - свечи погасли, скрывая белое платье медсестры, медленно сползающее от чуть ослабленного узла завязки; она снова поднесла губы к пламенному признанию Ардеса и, ощутив его, почти не пыталась скрыться от него.
"Бетти... Моя мышка... - только и успел прошептать тот, осторожно кладя голову ей на сердечко, с замиранием собственного слушая, как оно бьется, - Не бойся меня, молю... - далее он тихо-тихо поцеловал ее сердечко, как во сне наблюдая, что она приподымается и придвигается к нему; мерцание...
Перепуталось с темнотой, шелест листьев - с щелканьем цепей, а улетающие порывы дремы и малейшего сна наяву - с падающими каплями невидимых очень притягивающих взор, вкус и касание блесточек (быть может, следов от лунного света, может быть, от ослепительного касания чего-то совершенно другого, невиданного), притаившихся на коже Ардеса и Бетти, невольно отдающихся неистово укрывающей их сладостному полумраку, крадущих их друг у друга, замирающих в ощущении...
Книга их, невидимых переплетений этих противоречий снова была откинута восприятием Вендера, задававшего самому себе лишь один неожиданный вопрос: "Как я мог такое допустить, я же врач, обязан был пресечь?"
Но и… самый эффектный и отчаянный, по его мнению, способ, тихо отворачивался от памяти, шелестя всплывающими оттуда трубами...
Они абсолютно не заботились о том, чья кровь побежит по ним и смешается с двумя продолговатыми колбами (с растворенным успокоительным и с разведенным геммотогеном), при этом отделенных друг от друга и четко должными прекратить страдания подключенных к ним.
С поистине отеческой заботой доктор закреплял иглу на ручке Бетти, вновь будто спящей от приступа бессилия и потому ничего не чувствовавшей, подкладывал смоченную вату, нетуго закреплял ремни, подключив провод к первой трубке - тихо булькая, колбу с геммотогеном заполнила нежно-розовый ручеек, робко проходящий по трубке...
Она точно улыбалась скрежетом неприятной остроты иглы, которую следовало вставить в вену Ардесу, почуявшему неладное и потому перед этим убегавшего от психиатра на всех парах, но тот воспользовался случаем, когда пациент снова запутался в, свешивающихся невесть откуда, цепях; силой положил его на кушетку и завязал цепями ноги, пристегнул ремнями к ней туловище и закрепил к краям наручниками руки. Это перепугало больного не на шутку: доктор столько лет терпел его выходки и преданно не давал никаким инстанциям казнить или посадить в тюрьму, просто выселить его из опустевшей больницы; неужели сейчас он убьет его?
Трубка с иглой, с трудом приставленная к сосуду клиента, давала убедиться в обратном: это просто медицинская процедура, но...
Зачем же с него точно вытягивают соки и не вливают ничего, что безмятежно колыхалось во второй колбе?
Догадка оказалась пронизывающей сознание Ардеса: после характерного щелчка рычага, агрегат забулькал содержимым, и он наблюдал, как его кровь, разбавленная успокоительным, перетекает в другую трубку, воткнутой в, белую, точно снег, ручку, все не просыпающейся, девушки! А через мгновение ощущение сна и само тяжело стало окутывать его: комната поплыла перед закрывающимися глазами и не было сил дергаться и кричать от едко всунутой иглы, последний ручеек штрихом пронесся перед взглядом (он был мягкого розового цвета)...
Они непроизвольно закрылись - доктор со стыдливым вздохом отключил аппарат, как только все содержимое колб опустело, перемешалось и прочно влилось в тела пациента и медсестры, порывающейся легонько встать, но удерживаемой его рукой.
"Отдохни, Бетти! - мягко аргументировал он, отводя виноватый взгляд, - Геммотоген должен усвоиться, полежи..."
"А как же Ардес?" - просто и с ответственностью одернула себя она, с удивлением обнаруживая его, необыкновенно тихого и спящего на соседней кушетке.
"Он поправится! - заверил ее врач, готовясь отвезти кушетки по комнатам, - Я влил ему лекарство и... Он обязательно после этого поправиться!"…
"…Что же ты мне наврал? - горько спросил Вендер, отходя от больного, все не отводящего убитый взгляд от кушетки, накрытой простыней, - Ты обещал оправдать мои надежды..."
"Я никогда ничего тебе не обещал. - шепнул тот, разочарованно тоже отодвигаясь от собеседника, - Обещать можно, зная и понимая, что сулишь, я же..."
Он хотел повторить привычное о том, что безумен, но гнетущий холодок в тишине невольно похитил его слова и заставил задуматься: "Разве могло быть это явление тут?".
С одной, теперь теплящимся укромным огоньком отголоска, припоминалось, как приятели по больнице уверяли Вендера в том, что пару простых принципов враз вылечат его манию к сыру; с другой...
Это давно перестало быть и улетучилось, незаметно и негаданно, в один из вечных, из-за тумана и дождя, вечеров, когда в опустевшей больнице раздались тихие шаги...
Они с изумлением наткнулись на скромный крохотный кабинет врача и множество пустых лабиринтов коридоров, скрывающих лестницы без перил, старомодные колонны и зеркала во всю стену, мутные от паутины и отражающегося в них темного неба...
Оно точно прояснилось перед его взглядом, навек открывая точно как ожившую сказку, своим неслышным приходом из любопытства отвлекшую его от утешающе-привычных забав с котом и придавшую ему ловкости забраться на запертую решетку и, придерживаясь за цепи, с осторожностью заглянуть в нее; она...
С изумленным интересом изучала его лицо и нескладную худую фигуру глазами, точно лепестки роз, чуть блестящими приятным, капельку розовым цветом, чудно-красиво обрамляясь белыми ресницами и бровями, заключаясь в тот взгляд, что приковал... его к себе навсегда, своими...
Тоненькими чертами будто мягких листиков деревьев дальних стран, вдруг открывших миру свое, маленькое и хрупкое чудо, с нерешительностью поправляющее белоснежный наряд, дивный простотою и кротостью, казалось, одной накидкой и предлинной юбкой, едва приоткрывающей крохотные босые ножки, быстро и аккуратно пробующие ступени, ведущие к замку решетки; как всегда ключа там не было, и...
Точно сотканная из пленительного лунного луча, незнакомка завозилась со скважиной, пробуя ее отпереть почти детскими смышлеными ручками, иногда останавливаясь и убирая ими пряди белых волос, стеснительно вдруг порывающимися упасть то на носик, то на округлые щечки, то на ротик, от рвения чуть приоткрывающийся и придающий ее бледно-бледно-розовым губам забавное и, в то же время, трогательное выражение; оно...
На секунду скрылось, журяще невидимо пошлепывая их, напоминая их крошечной хозяйке этикет; следуя ему, она чуть присела в поклоне и сказала:
"Меня зовут Бетти, рада тебе помогать..."
После этого он незнакомо-притихло с рвением придвинулся ближе и, отчего-то желая снова услышать ее тихий и приятный голос, заговорил:
"А я... Я - новый сорт сыра - Ардес..."
Бетти чуть улыбнулась от забавности сказанного, будто призабыв и не понимая всего окружающего мига, в котором было это сказано; что невольно вызвало улыбку и у автора этого произнесенного, совсем не замечающего ничего вокруг и… другого голоса, вновь подходящего с нотацией:
"Ну что за тщеславие! Даже ты успел понять, что "новое" - предрассудок старого!.. Что ты тут делаешь?"
Слова были обращены к девушке, тихонько слезшей со ступенек и еще раз поклонившейся и представившейся, не поднимая глаз: "Бетти, сэр... Буду стараться быть хорошей медсестрой для Вас!"...
" "Буду стараться..." " - как один, с ностальгией повторили мысленно и он, и доктор, с тоской поглядев на простыни кушетки, укрывающиеся дымкой расцветающего вечера; мгновения дуновением свежего ветерка все проносились над ними; не хотелось покидать ее, не раз...
Незаметно подкладывающую задремавшему врачу рисунок, изображающий солнышко, приятные розовые облачка и его инициалы; внимательно и прилежанием слушающую его лекции и проводящую психологические эксперименты; робко торопливо удаляющуюся в свою комнатку; что укрывала...
Ее чуткий сон, прерываемый новой творческой идеей, посвященной рассказику о "черном котенке, что стал другом для непонятого ребенка, покинутого почти всеми"; салатику, приготовленному по рецепту той страны, где аромат и острота составляют всю честь кухни; историям о волшебной ленточке и бедняке, о принцессе и драконе, о садах и мягком пении-шелесте лунных листочков, что...
Не перестают укутывать Ардеса, всем существом выбросившем в бездну отрицания то, одно из ранящих и лже-намекающих огрызаний уставшего психиатра: ведь не он тоскливыми ночами, пробивающими все железо холодом, укрывал его одеялом, не он слушал, не смеясь и не отвешивая психологические подзатыльники, его пересказы снов и галлюцинаций; не он кормил кота и его, не отчитывая за все прошлое, будущее, настоящее; все то...
Она, Бетти, что с вдохновленной суетливостью бралась его осматривать, расспрашивать, купать, видно, невольно слушаясь природу и видя в нем милого и робкого малыша, там, где все остальные называли его психопатом и маньяком, отрекались и шарахались; вот почему...
Он с жаром вновь прижимает к груди кота, что, ничего не подозревая, терся головой о свесившуюся ручку, ту, что гладила его, утешающе не отталкивала его собственной и трудилась над отчетами для Беллы; он...
С прощающим тихим кивком головы принял в ладони голову Ардеса, у которого больше не было сил сдерживаться и который заплакал, кротко прислонившись к нему; вспоминая, что, как ни в чем не бывало, взошла луна, напоминая о Бетти, осторожно...
Берущей его руки в свои и целующей их, не замечая спрятавшегося в них ножа, что неведомо что сунуло в руку больному, млеющему от каждого касания к ней; вдруг... Нож, точно ревностной рукой врача вцепился в животик девушки, от неожиданности принявшейся торопливо отводить Ардеса от себя, словно не давая острому лезвию задеть и его, не успевшего понять как и за что закравшийся в темноте миг повернул все так; и снова белоснежная сказка, затихшего навек, ее взгляда пронеслась сквозь шелест цепей и...
Застыла в его глазах, смешалась с трепетом перед чувством чего-то... Теплого, тонко ведущего к белоснежным следам дождя; он все брел без оглядки...
Закравшийся в темноте той, неприятной, скользкой...
Заскрипел словно невидимыми когтями, хотя...
Это... было лишь... ощущение?...


…- Сквозь дождь...
…Брели сотни, крохотные, задумчивые капельки...
Они немножко боялись глубины, в которую их относил их ветерок...
Но... там был целый мягкий, теплый, сияющий мирок, совсем не холодный, и все в нем осталось сиять, ведь...
Дождь шелестел, осторожно, нашептывая сказки: "Жила та, что просто шагнула вперед..."
А попала в лучик солнышка, это - капелька, что брела, как и...
Сотни, крохотных, весело кружащихся вместе, в мягкой глубине...