Изучать историю Отечественной войны 1812 года мне интересно по воспоминаниям, письмам, мемуарам участников тех далёких событий. Именно они позволяют судить как об эпохальных событиях, так и о множестве значительно более мелких происшествий, случаев и эпизодов, составляющих вместе пёструю сложную мозаику исторического «действа», подлинное лицо истории. Однако не все смогли оставить свои воспоминания. Например, Александр Самойлович Фигнер, герой войны 1812 года, создатель партизанского (диверсионного) отряда, действующего в тылу французской армии на территории России, Польши и Германии. Он погиб во время заграничных походов русской армии. Я рискнул предположить, что мог поведать Александр Фигнер в своих записках случайно обнаруженных в наши дни. Повествование будет от его лица.
      «Я, Александр Самойлович Фигнер, сын переселившегося в центральную Россию из Ливонии в начале XVIII ст. остзейца Самуила Фигнера, который службу закончил в чине статского советника, окружённый почетом и награжденный орденами.  Образование получил в Петришуле, с 1802 года воспитывался во 2-м кадетском корпусе.  В 1805 году назначен в войска англо-русской экспедиции в Средиземном море. Попав при этом случае в Италию, я в совершенстве выучился итальянскому языку, что весьма пригодилось мне впоследствии. С открытием кампании 1810 года против Турции поступил в молдавскую армию и принял участие во взятии крепости Туртукай. В 1812 году прибыл в 11-ю артиллерийскую бригаду из Турции в должности штаб-капитана.  Думал оставить армию, но наполеоновская армия перешла русскую границу. Началась война. Был назначен командиром 3-й лёгкой роты 11-й артиллерийской бригады. В лёгкой роте имелось восемь шестифунтовых пушек и четыре двенадцатифунтовых «единорога» с прицельной дальностью 900-1000 метров.   
      Начало войны складывалось для России неудачно. После Бородинского сражения и оставления Москвы я утверждал, что «настоящая война есть война народная; что она не может быть ведена на общих правилах»; и что «если бы мне дали волю и позволили выбрать человек 50 охотников, я пробрался бы внутрь французского лагеря, до места пребывания Наполеона, и непременно бы убил его, и хотя уверен, что и сам бы жив, не остался, но охотно бы пожертвовал жизнью!». Я добился встречи с Кутузовым. Разговор был недолгим: выслушав меня, главнокомандующий улыбнулся и доброжелательно заметил, что мой план интересен.
      – Всегда буду рад оказать вам помощь и содействие, – сказал он, заканчивая разговор.
      За короткий срок мне удалось нанести большой урон наполеоновской армии и доставить важные сведения русскому командованию. Кутузов регулярно получал от меня донесения обо всем, что происходило в Москве, о состоянии наполеоновской армии, её передвижениях, о грабежах, ею чинимых, о районах пожаров и их распространении. Первым моим крупным делом стал взрыв боеприпасов оставленных в Москве. Дело в том, что в связи с внезапным отступлением из Москвы русской армии не удалось вывезти запасы продовольствия и боеприпасов. В городе оставалось 20 520 пудов пороха, 20 946 боевых зарядов, 425176 патронов. Продовольствие было затоплено раньше. Теперь под носом неприятеля удалось уничтожить и боеприпасы. Грозным предупреждением для захватчиков прозвучал этот взрыв необычайной силы. Лишь немногие в штабе главнокомандующего знали, чьих это рук дело.
      Из оставшихся в Москве жителей я создал вооруженный отряд. В одежде крестьянина я бродил между французскими солдатами и офицерами. Прислуживая им, вслушивался в их разговоры. А то одевался франтом и тоже разгуливал по улицам. Мне пришлось быть даже в роли парикмахера. Однажды, брея видного французского генерала, я приставил к его горлу бритву и смог получить исключительно важные для русских сведения. Очень пригодилось мне тогда отличное знание французского, итальянского, польского языков. Мой отряд работал ночью, когда спали солдаты врага. Мои люди ходили из дома в дом, а на утро неприятель недосчитывал многих своих солдат.
      Я делал несколько попыток проникнуть в Кремль и убить Наполеона. Так один раз мне чуть не удалось пробраться в Кремль, к Наполеону, но каналья, гвардеец, стоявший на часах у Спасских ворот... шибко ударил меня прикладом в грудь. Это подало подозрение, меня схватили, допрашивали: с каким намерением я шёл в Кремль? Сколько ни старался я притвориться дураком и простофилей, но меня довольно постращали, и с угрозою давали наставления, чтобы впредь не осмеливался ходить туда, потому, что мужикам возбраняется приближение к священному местопребыванию императора.
      В тарутинский период руководство народными и армейскими партизанскими отрядами возглавил М. И. Кутузов. О задачах армейских партизанских отрядов он писал: «Поелику ныне осеннее время наступает, чрез что движения большою армиею делаются совершенно затруднительными, то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну, ибо разделённые силы неприятеля и оплошность его подают мне более способов истреблять его, и для того, находясь ныне в 50 верстах от Москвы с главными силами, отделяю от себя немаловажные части в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску».
      Мой отряд, действовавший вблизи Москвы, наводил ужас на завоевателей. Днём отряд обычно прятался в чаще леса. Я же, переодевшись французским офицером, отправлялся в расположение наполеоновских частей. В кармане у меня всегда лежал орден Георгия, полученный в русско-турецкую войну. Это был мой своеобразный талисман. На территории врага я беседовал с офицерами. Сообщал им ложные сведения о расположении русских, указывал ложные направления для фуражиров. А сам в это время зорко оглядывался по сторонам, запоминая всё, что может заинтересовать русское командование. Вечером вместе со своим отрядом внезапно нападал на врага, считавшего себя в полной безопасности. В зависимости от обстоятельств неприятельских солдат приходилось уничтожать на месте или забирать в плен. В иные дни мною отправлялись в Тарутинский лагерь по 200-300 пленных.
      Вдали от регулярной армии партизаны должны были соблюдать особые меры предосторожности: двигаться большей частью по просёлочным дорогам или лесным тропинкам, быстро, без шума переходить с одного места на другое, отдыхать в лесах и оврагах. Никто, кроме меня, не знал, куда и с какой целью направляется отряд. Получив сведения от крестьян или казачьих разъездов о близости неприятеля, я с несколькими офицерами и казаками отправлялся на рекогносцировку, чтобы выяснить силы противника. После этого мне приходилось принимать решение напасть на неприятеля, или, если вражеские силы были значительными, посылать сообщение соседним отрядам, а иногда и в Главную квартиру. Известия доставляли офицеры или крестьяне, помогавшие поддерживать связь между летучими отрядами.
      Во второй половине сентября я побывал в Тарутинском лагере. Благодаря содействию Кутузова и Ермолова  мой отряд значительно увеличился.  Теперь я стал ещё опасней для неприятеля. За мою голову было назначено большое вознаграждение!  Дорога на запад от Москвы постоянно контролировалась моими партизанскими отрядами. В связи с ростом партизанского движения Наполеон был вынужден отдать следующий приказ начальнику штаба французской армии А. Бертье: «Подтвердите моё повеление, чтобы из Смоленска не отправляли ни одного транспорта иначе, как под начальством штаб-офицера и под прикрытием 1500 человек. Напишите генералам, командующим корпусами, что мы теряем ежедневно массу людей, что число людей, забираемых в плен неприятелем, доходит ежедневно до нескольких сотен... дайте знать герцогу Эльхингенскому, что он ежедневно теряет больше людей, чем в одно сражение». Для борьбы с партизанами французское командование направило на Можайскую дорогу пехотную и кавалерийскую дивизии.
      Не раз я попадал, казалось бы, в безвыходное положение. Так в конце сентября наши партизаны снова возвратились в Тарутинский лагерь. В Тарутине я усилил свой отряд казаками, драгунами и гусарами, получил два орудия, встретился с Кутузовым и опять отправился в путь.
      Миновав нейтральную зону, отряд подошёл к селу Воронову, где находилась штаб-квартира Мюрата, командовавшего французским авангардом. Я и поручик Орлов переоделись во французскую форму, оставили партизан в лесной чаще и направились в село. Миновав две французские конные цепи, подъехали к реке. Часовой на мосту спросил пароль. Я не растерялся, на чистейшем французском языке выругал часового. Разве часовой не видит, что это обход? Почему он спрашивает о пароле? Безобразие! Чтобы этого больше не было! Ошеломлённый часовой пропустил всадников, и мы направились в Вороново. Мы объехали почти весь лагерь. Останавливались у костров, вокруг которых грелись французы. Там мы шутили, смеялись и, походя, узнали все, что хотели. Даже о перемирии поговорили. Был очень огорчён сообщением, что Наполеон не собирается навестить авангард. Понял также, что французы не ожидают атаки русских.
      Собрав необходимые сведения, я и мой спутник сели на лошадей. Наблюдая нас, никто не мог даже предположить, что это русские офицеры. Подъехав к мосту, я не выдержал и сказал несколько ласково наставительных слов знакомому часовому. Первую цепь французов миновали удачно, на второй пришпорили коней и вихрем пронеслись мимо ошеломлённых солдат. Раздались запоздалые выстрелы, но пули пролетели мимо. В ожидании нас отряд притаился в лесу. Услышав стрельбу, партизаны забеспокоились. Даже обсудили вопрос о том, кто сможет заменить меня, если я попаду в руки французов. Решили, что заменить меня некем, придётся возвращаться в Тарутино. Но я благополучно добрался до своих.
      Утром 4 (16) октября я написал донесение о результатах своего посещения лагеря Мюрата: «Армия неприятельская стоит на прежнем месте в 15 верстах от Воронова к Калуге. В Москву недавно пошёл отряд, который должен будет прикрывать большой транспорт с провизией. В Москве ещё и теперь находится вся гвардия. В Воронове стоят два пехотных полка, которые могут быть в 2 часа истреблены отрядом генерала Дорохова и моим, за истребление их ручаюсь головою». Закончив донесение, я нарисовал на клочке бумаги план местности, указав на нём расположение всех дорог, мостов, ручьёв и отметив участки, на которых лучше действовать пехоте, кавалерии и артиллерии. Отправлять донесение и план с офицером из отряда было опасно. Решили послать двоих крестьян. Бумаги запрятали в лапти. Около 9 часов утра крестьяне покинули отряд и кратчайшим путём через лес направились в Тарутино. На основании данных, полученных от меня и Дорохова, Кутузов принял решение атаковать французский авангард Мюрата.
      6 (18) октября произошло знаменитое Тарутинское сражение. О победе, одержанной русскими войсками, Кутузов писал: «Первой раз французы потеряли столько пушек и первой раз бежали, как зайцы». После этого сражения Наполеон принял решение об оставлении Москвы. 7 (19) октября все корпуса наполеоновской армии, кроме отряда Мортье, покинули древнюю русскую столицу и по Старой Калужской дороге начали свой позорный путь назад. От Воронова они повернули на запад и перешли на Новую Калужскую дорогу.
      Я и Сеславин сообщали в Тарутино сведения о движении неприятельских войск. Благодаря нашим данным Кутузов успел прибыть в Малоярославец и преградить Наполеону путь в южные плодородные губернии России. Под грохот артиллерийской канонады мой отряд  тоже подошёл к Малоярославцу и вместе со всей армией принял участие в сражении за этот город. В ходе упорных боёв Кутузов заставил наполеоновскую армию отступать по разорённой Смоленской дороге. Началось стремительное параллельное преследование врага русскими войсками и партизанами. Поэтому деятельность моего отряда еще более активизировалась. Мои партизаны совершали налёты на неприятеля на  всём протяжении от Можайска до Гжатска.
      22 октября (3 ноября) авангард М. Милорадовича, мой партизанский отряд и Сеславина настигли отступающие корпуса Даву, Богарнэ и Понятовского у города Вязьмы и атаковали их. Но французам удалось занять высоты перед Вязьмой и соединиться с войсками Нея. Маршал Даву приготовился к упорной обороне. Тогда мой партизанский отряд объединился с партизанским отрядом Сеславина. Наши отряды переправились через реку Улицу и неожиданно появились на правом фланге противника. Находчивые и смелые действия наших партизан дали возможность кирасирам Уварова занять выгодную позицию. Подтянулась русская артиллерия. Маршал Даву вынужден был оставить город. Отступая, его солдаты подожгли Вязьму. Вечером русские двинулись вперёд. Объединённые отряды партизан вошли в город вместе с войсками. Среди пламени пожаров и облаков дыма мы прошли Вязьму, переправились через реку и заняли западную окраину города у Смоленской заставы. Казаки Платова преследовали отступающих французов.
      После освобождения Вязьмы Кутузов дал мне ещё одно ответственное поручение: побывать в тылу наполеоновской армии – в Смоленске и его окрестностях. Мне, как разведчику, удалось добыть важные для русского командования сведения о неприятеле. В письме дежурному генералу П.П. Коновницыну я писал: «Спешу известить вас, что французская гвардия и спешенная кавалерия уже семь дней как вошли в Смоленск, который укрепляется с самого туда их вшествия, войска останавливаются там, а обозы, слабые и пленные идут на Красный. Около самого города строят неприятельские батареи. О направлении неприятеля из Красного не премину чрез 2 дня уведомить».
      Под ударами русской армии и партизан напалеоновские войска поспешно отступили на запад. О боевом успехе партизан М.И.Кутузов доносил Александру Первому: «Победа сия тем более знаменита, что в первый раз, в продолжение нынешней кампании, неприятельский корпус положил перед нами оружие». Это донесение было поручено мне повезти в Петербург. «Сей чиновник, - писал царю Кутузов, - в продолжение нынешней кампании отличался всегда редкими военными способностями и великостью духа, которые известны не токмо нашей армии, но и неприятельской». Александр Первый меня принял лично.  По ходатайству главнокомандующего он произвёл меня в подполковники с переводом в гвардейскую артиллерию. Император поздравил меня также с назначением флигель-адъютантом.
      Мне же хотелось отметить мужество своих партизан. Так, невзирая на чрезвычайную трудность путей, офицеры наблюдали в своих командах совершенный порядок. От чего в самые мрачные ночи в лесах, едва днём сквозящих, марши были быстры, а следствия оных неприятелю гибельны. Перенося равнодушно холод и стужу, презирая опасность среди многочисленнейшего неприятеля, они поселяли твёрдость и надежду в солдатах».
      Я надеюсь, что подготовка к празднованию двухсотлетия Отечественной войны 1812 года, позволит вспомнить потомкам победителей о славном подвиге российского народа, об именах героев, которые редко сейчас на слуху.
      Своё сочинение хочу закончить отрывком из воспоминаний французского солдата: «…Не долго, однако ж, могли мы спокойно хозяйничать в Москве. Начались беспрерывные пожары, и мы были в поминутном страхе, чтоб нас и самих не сожгли вместе с городом. Продовольствие час от часу уменьшалось; фуражиров наших или ловили русские партизаны, или душили крестьяне. Вместо красивых мундиров оставались противные для глаз лохмотья. Оставшиеся в рядах наших были как выходцы из того света: бледны, тощи и слабы. Жалкое  зрелище представляло наше войско по выходе из Москвы!».
                                                                      
                                                                                                                          август 2012 г.