Кони небесные

                                 

                              
 

  Донская рыжая кобыла их привела в рождественскую ночь. Их было двое: один – рыжий жеребёнок – весь в мать, медового отлива. Наверное, Селена, царившая в небесном  океане, пробив морозную зыбучесть ночи, сквозь окно конюшни монастырской взяла и брызнула и растворила в нём своё призрачно-рыжее одиночество. Другой, скорей всего в неведомого отца, - серый, в серебристых пятаках. Когда успел попасть он под небесный звездопад?   
  Вселенский холод – был первым ощущеньем мира. Сквозь его хрустальную надменность, донесся к ним приглушенный гул монастырского колокола.
  Неизмеримый страх их одолел, когда сквозь утреннюю синь увидели они  заснеженную гладь, царившую  вокруг монастыря. Их слабенькие ноги  ещё подкашивались, и уши нервно вздрагивали при  звуках чуждого им мира. А вечером  носились беззаботно жеребята, взметая снежное серебро степей. Казалось, вечно будут так играть …
  Их разлучили люди через год. Рыжего забрал один зажиточный мужик к себе в подворье. А серого казак приметил для ратной службы. Так первый Рыжиком назвался, второй стал Соколом.
  В достатке Рыжик жил. Однообразной жизнь была его, зато размеренной и сытой.  Возил дрова он, сено, прочий груз для хозяйского двора. А его игривый братец с  полынно-хмельным ветром  по степи наперегонки пускался. Его серебряная грива, казалось, вот-вот разбросает в степном разнотравье блестящие монеты. Не знал сокол вожжей, хомута и оглоблей. Не пугал его грохот взрывов и оружейные выстрелы. Признавал он только одного хозяина – бравого казака Степана. Слушался только его нагайки, его движения тела и ударов по бокам его сапог.
  Рыжику милее был визгливый скрип несмазанных колёс своей телеги. Лениво он тащил её в гору по изъезженной колее. Свободы Рыжик не знал, но жизнью был доволен.
Но вот однажды увидел Рыжик вдруг ретивого коня, несущего-ся с всадником к реке. В порыве захотел к нему свернуть, но получив удар кнутом по крупу, успокоился, побрёл своим путём.
  А Сокол, поднимая брызги, сверкающие бриллиантами  на солнце, ворвался в освежающую воду.  Вечером он мирно пасся  под занимающимся светом звёзд  в раздольном поле. Но создан Сокол не для мирных пастбищ, а для поля битвы,  где смерть на саблях  в воздухе свистит, где порох  пропитывает запахом и шкуру и само нутро, где свежесть утра заменяет гарь минувшей битвы.
  А Рыжик после трудового дня хрустел овсом в конюшне и всё фыр-кал, фыркал. Он был взволнован и немного раздражён, ему казалось, что тот купающийся на речке конь похож на жеребёнка детства: тогда они, едва окрепнув, неслись, неслись, неслись по снежной целине…
  На следующий день опять он видит серого коня, и сердце в бешеный пустилось танец: заржал призывно Рыжик, сам не зная почему, рванул к реке, … и тут же получил хлыста, а дальше крик, опять удар по крупу, досталось даже по ушам. Шёл рыжий конь с опущенной главой, тянул телегу по разбитой колее, шёл и детство вспоминал: кругом был первозданно чистый снег, их слабые колени подгибались, а к вечеру они барахтались средь снежной пудры, как будто это был не первый день их жизни.
  И вновь зима окутала пространство. И снег их детства был та-кой же белый и обжигающе горяч. Но Рыжику он почему-то просто в тягость стал. По снегу он за собой таскал нагруженные сани, до одури хотелось - просто так, без цели и без груза, вдаль умчаться с тем конём; лететь, и, обгоняя ветер, всё ржать о счастье вольных дней.
  Скучал ночами Рыжик, овсом уже не хрумкал. А снег всё мягко па-дал, обостряя тишину и ту невыразимую печаль, что посетила сердце жеребца; от звёзд она всё шла, от океана неба …
  В такой же снег упал рысак, посеребрённый пятаками. На поле боя он упал неведомой ему страны. Когда стреляли в казака Степана, поднялся конь вдруг на дыбы. Остался всадник жив, а пуля, подлая, застряла в шее у коня. И белизну, сошедшую с небес, он светом звёзд далёких напитал.
  А брат его, за много вёрст от поля боя,  заржал надрывно в тот же  миг в своей конюшне и разбудил хозяев. Они к нему, а он лягаться. Подумали, что конь чего-то испугался. И до утра рысак всё ржал, брыкался. Не знали, как с ним совладать. Решили, что взбесился конь, и что он для работы теперь уж не пригоден.
  И  утром Рыжик пал, но не от пули, не на поле боя, а от хозяй-ского ножа в конюшне.
  И часто люди, проживающие в деревне недалеко от монасты-ря, в Рождественские праздники, могли видеть двух коней, несущихся  по заснеженной степи. Их не ловили, только всё крестились и почему-то пристально вглядывались  в небесную высь.
  А лунными ночами кони отрывались от земли …