Арагви. Рестораны с таким названием есть сегодня во многих городах и странах, но старый Арагви, овеянный историей и легендами, остался в памяти москвичей старшего поколения и многочисленных гостей столицы...

«Божественному Лонгинозу» - так подписал Маяковский свою книгу стихов. И подарил одному грузинскому парню из столовой. И юноша оправдал доверие, сделавшись директором легендарного московского ресторана «Арагви», что на Тверской.

Этой весной первый национальный ресторан столицы открылся вновь, а его история стала находкой для старателей, «намывающих» золото советского жизнестроения.

Из легенд «Арагви» можно составить увесистый том. Но фигура первого директора - вне конкуренции. Она оказалась песчинкой, по которой можно судить о «пробе» сталинской эпохи.

О Лонгинозе Малакеевиче Стажадзе рассказывает его сын – Леван Лонгинозович Стажадзе - главный научный сотрудник НПЦ экстренной медицинской помощи Департамента здравоохранения г. Москвы, профессор кафедры, доктор медицинских наук, академик Международной академии астронавтики.

«ЗАВТРА». О вашем отце почти ничего не известно. Мелькает лишь один эпитет – «легендарный». Вся надежда на вас.

Леван СТАЖАДЗЕ. Понимаете, у нас с отцом очень большая разница в возрасте. Ему было 44, когда я родился. Поэтому вся его деятельность немножко мимо меня прошла. Это первое. Второе – в те годы люди были скромны и сдержанны. Они не любили фотографироваться, а уж болтать - тем более. К тому же, отец работал в таком месте и встречался с такими людьми, что никогда дома ни с кем не делился.

Отец родился в 1893 году в селе Абаноети Амбролаурского района, в семье крестьянина. Это в горах, в районе Рача. Рядом, кстати, - село Хванчкара. Папа был девятым из 11 детей. Жили они очень бедно, и его в двенадцать лет отдали в услужение к одному князю, на кухню. Фамилию князя не помню, возможно - Гиоргобиани…
Мальчику пришлось по душе кулинарное искусство. А лет в восемнадцать он перебрался в Тбилиси, устроился работать в кооператив по снабжению и так преуспел, что даже сумел купить домик. Отец всю жизнь был очень энергичным, настоящим трудоголиком. Мало спал – говорил, что ночью надо думать, а днем действовать.

Однажды какой-то знакомый или сослуживец занял у отца деньги и пропал. Вскоре стало известно, что уехал он в Москву. То ли это обстоятельство подвигло, то ли что еще – папа оказался в столице. Он думал, что Москва – такой же город, как Тбилиси или Кутаиси – все друг друга знают, на улице по нескольку раз видятся. И хотя его предупреждали, что столица - большая, Москва произвела на отца совершенно безумное впечатление. Это был где-то 1924-26 год. Тут он прибился к каким-то грузинам и стал работать в столовой на Пушечной улице. Возможно, столовая располагалась в домах на месте нынешнего Детского мира.

И оказалась она не простая: сюда по вечерам заскакивали сотрудники НКВД – тут было дешево и вкусно, а лобио можно было запивать чачей. И вот, в какой-то момент об этой столовой проведал Берия – тогда он еще в Грузии работал, и отец знал о нём понаслышке. Но в 1930 году Берия приехал в Москву. Как-то вечером к подъезду подкатили три машины – по тем временам серьезное событие. А папа как раз задержался допоздна. Вышли люди в «коже», и с ними человек в пенсне. Отец только по разговору догадался, кого принимает. Он со свойственной ему энергией всё рассказал и показал Лаврентию Павловичу, и каким-то образом у них получилось, что они друг другу понравились. Берия уехал, а через два или три года у ворот - опять машина с «чекистами». Нашли отца, сказали «поехали» и «не бойся, все будет хорошо». Папа испугался – тогда всем говорили «поехали» и «не бойся». Привезли в кабинет Берии, а тот и говорит: «Знаешь, я подумал, с Хозяином согласовал, давай мы тебе поручим сделать грузинский ресторан?» Отец, конечно, согласился с большой радостью.

А дальше закрутилось: лучшие архитекторы, лучшие специалисты по общественному питанию… «Мне было с ними очень интересно, но трудно», - рассказывал отец. Потому что образования у него было всего четыре класса сельской школы. Хотя говорил он с акцентом, писал «не дай бог», но понимал прекрасно и изъяснялся очень выразительно. И очень хватким был.

«ЗАВТРА». А какой был распорядок дня у Лонгиноза Стажадзе?

Леван СТАЖАДЗЕ. Каждый день, в шесть утра отец вставал, пил чай и пешком шел в ресторан. Он лично следил за тем, как принимают и готовят продукты – чтобы все было только на высшем уровне. Примерно в полдень он возвращался домой обедать.

Да-да, папа никогда не обедал в ресторане. Мама готовила потрясающе, она была очень энергичной женщиной – под стать отцу. По профессии – фельдшер. Тоже из многодетной семьи – она была восьмой. И почти вдвое младше отца. Отцу было 44, а ей 24, когда я родился. Готовить мама умела абсолютно всё, а папе, который по своему обыкновению, совал нос во все кастрюли, говорила: «дома – я директор!». После обеда папа обыкновенно ложился спать на полтора-два часа. Потом вновь уходил на службу, и до 11-12 ночи его никто не видел. Работал или в ресторане или на приёмах или на дачах – у всех этих, великих.

Кстати говоря, ресторан очень большую продукцию делал в виде полуфабрикатов и готовых блюд для дач. Многие руководители партии и правительства пользовались тем, что готовилось в «Арагви». Как-то я услышал, как отец говорил о том, что были дни, когда на дачах съедалось больше, чем заказывалось в ресторане. Срабатывало «сарафанное радио». Между прочим, устроить массовое отравление в такой ситуации ничего не стоило. И никто бы с отцом не чикался. Поэтому каждое утро он приходил и следил, чтобы на кухне не было посторонних – только сотрудники.

«ЗАВТРА». Известно, что во время войны «Арагви» был единственным заведением, сохранившим ресторанный статус.

Леван СТАЖАДЗЕ. Да во время войны папа из Москвы не уезжал и получил медаль «За оборону Москвы». Мы с мамой были в эвакуации меньше года. В 1944 году я пошел в московскую школу, и первый урок начался с посещения бомбоубежища. Во время войны, я вам могу сказать, жили мы очень скромно. Ели то, что было положено по карточкам. Отец никогда ничего из ресторана не приносил, и никого нас туда не пускал. «Арагви» был табу.

«ЗАВТРА». И все равно после расстрела Берия на Лонгиноза Стажадзе «накатали» донос, который благополучно висит в интернете. Как ему удалось сохранить жизнь?

Леван СТАЖАДЗЕ. Расстреляны были только ближайшие соратники Лаврентия Павловича. А обслуживающий персонал отделался несколькими годами тюрьмы. Я думаю, что новое руководство понимало, что деятельность отца была связана с общественным питанием, а не с политикой. Да и репутация у «Арагви» была высочайшая. Но после его отставки многие сотрудники ушли, включая шеф-повара. Шеф был очень сильный – Николай Семенович Кикнадзе. Он в 1958 году на выставке EXPO в Брюсселе гран-при и золотую медаль получил. Отец уважал его безмерно, и делал всё, чтобы тот никуда из «Арагви» не ушел.

«ЗАВТРА». Ходят слухи, что в «Арагви» была секретная комнатка с записывающей техникой, разговоры прослушивались, а сам Лонгиноз Малакеевич служил агентом НКВД, да еще в чине полковника.

Леван СТАЖАДЗЕ. В «Арагви» встречались разные люди – дипломаты, разведчики… О «тайной комнатке» мне ничего не известно, а отец настолько плотно был занят рестораном, кухней, культурной программой, что с ним даже вышел забавный случай. После войны многих людей посылали в Берлин – посмотреть на заводы, перенять опыт. Отца тоже пытались послать – он ни в какую. Сшили специальный костюм военного летчика – с голубыми околышками – костюм так в шкафу и провисел. Отец считал, что каждому надо заниматься своим делом, и мама даже волновалась – как это он ослушается рекомендации «сверху». Видимо, так и появилась легенда об «агенте». А вообще соглядатаев и подслушивальщиков было в то время много – это были особые люди, со своим режимом дня. Возможно, определенный эффект давали сводчатые потолки - ведь известно, что если сесть под сводом, тебя будет слышно в самых отдаленных уголках. В «Арагви» музыкантов из большого зала было одинаково хорошо слышно везде. Но, повторюсь, отец был занят сверх меры, и если бы Лаврентию Павловичу понадобилось сделать из «Арагви» телефонную будку, он бы Лонгиноза Малакеевича даже не спросил. Кстати, с Берией папа общался гораздо реже, чем, например, с Анастасом Микояном, который ведал пищевой промышленностью.

«ЗАВТРА». В сознании москвичей Лаврентий Берия до сих пор не нашел достойного места. Подъем кавказского хозяйства, триумфом которого, по сути, и был «Арагви», и прочие заслуги перед отечеством терты «народным приговором». «Для него тут даже оборудовали кабинет – с балкончиком. С него нарком обозревал зал, находившийся уровнем ниже. По легенде, высматривал женщин», - цитирую газету «Культура», №8, 2016.

Леван СТАЖАДЗЕ. Как-то я прочел у Евтушенко – в его книжке «Фуку» об одной вечеринке – дне рождении девушки, в которую Берия был влюблен, и которую поселил напротив «Арагви» и «прикрепил» к кухне. Он пишет, что подавал блюда сам Стажадзе. Ничего не могу сказать об этом, кроме того, что фамалия «Стажадзе» пишется через «а», а не через «о». Но когда мне довелось увидеть Евгения, я его спросил: «а какие впечатления остались от стола?». Он ответил: «Выше всяких похвал!». Вот этой информации мне вполне достаточно.

Интересно, что кабинет, где ужинал Берия, был отделан под орех, как сталинская и все правительственные дачи. Я эти дачи с детства помню. Мы несколько раз гостили с родителями на даче у Деканозовых. Это были удивительные дачи – они стояли в лесу абсолютно пустые – ни хрусталя, ни дорогих финтифлюшек… Как, впрочем, и у нас дома. Уклад был точно такой же, как у вождя – ставился суповник, подавалось второе, и каждый сам себя обслуживал, никакой прислуги. Единственное, что потрясало меня – это кинозал с трофейными фильмами. Я тогда первый раз увидел Марику Рёкк, Марлен Дитрих. Но рассказать об этом было невозможно – никто бы ничего не понял…

«ЗАВТРА». А у директора первого национального ресторан в Москве такой дачи не было?

Леван СТАЖАДЗЕ. Не было. Когда предлагали – категорически отказывался. Отдыхал папа в санатории – так было принято тогда. Несколько раз мы снимали домик в Подмосковье.

Отец всю жизнь прожил в коммуналке. Сначала в Варсонофьевском переулке – ему дали там две комнаты. (Потом я уже сам немного вырос, стал работать в институте медико-биологических проблем с космонавтами, стал доктором наук, и мне удалось эти две комнаты соседские присоединить к нашей. И до сих пор я в этой квартире обитаю). Году примерно в шестидесятом отец уехал в Тбилиси, где ему тоже дали пару комнат с соседями. Он был чрезвычайно щепетилен, несмотря на многочисленные награды.

«ЗАВТРА». Что-нибудь сохранилось?

Леван СТАЖАДЗЕ. Да нет… Знаете, это были какие-то другие люди. Они не хвастались, дипломы и грамоты не хранили. Довольствовались самым необходимым. И мама такая была – притом, что она была вхожа ко многим знаменитостям… Я не могу найти награды – не знаю, есть что-то в Москве или в Грузии… Но кое-что я помню.
Например, что папа был в составе персонала Тегеранской конференции в сорок третьем, участвовал в организации банкетов в честь Победы в сорок пятом и в сорок седьмом – в честь тридцатой годовщины Октября. Он ездил открывать рестораны в Белоруссии и Прибалтике, на Кавказе.

Есть один эпизод, о котором мало кто знает. Отцу поручили организовать встречу Сталина с каким-то очень крупным деятелем. Ни разу в жизни он не произнес имени высокого гостя. Ни разу! Ходили слухи, что это мог быть Черчилль, но утверждать не берусь. Так вот, ему поручили сделать что-то необычное для вечерней встречи tet-a-tet. И дали карт-бланш. Отец высоко ценил московскую молочную телятину и считал, что равного сырья для кулинарии не существует. Хотя ресторан снабжался из Грузии и было время, когда к поезду Москва-Тбилиси прицепляли специальный вагон с мукой для хачапури, для мамалыги, для мчади (лепешки, для которых требуется кукуруза специального помола), с травами, винами, коньяками, «Боржоми» и «Тархуном», но телятину использовали только московскую.

И вот, отец со своими друзьями (сегодня их назвали бы дизайнерами) сделали из грузинских трав лужайку. Тархун, цицмах, охрахуш, кинза… И на этой лужайке стоял молочный теленок. Его неделю поили молоком в стойле, потом целиком сварили и обжарили – по какой-то очень специальной технологии. Позади теленка шумел водопадик из «Хванчкары». Вокруг стояли серебряные кубки. Серебряные тарелки, большие двузубые вилки и кинжалы, вроде маленьких мечей. Приборы отец подсмотрел у крестоносцев: те втыкали вилку в жареного быка, отрезали кусок и отходили на свое место пировать.

Когда Иосиф Виссарионович пригласил гостя в зал, тот натурально обалдел, а Сталин был в полном восторге. Гость схватил вилку, отрезал мяса, зачерпнул вина, и оба расхохотались. И пошла у них беседа. Помню, я спросил папу: «А если бы не понравилось?» – «Я бы с тобой тогда тут не сидел», – засмеялся папа. Время было суровое, и он прекрасно это понимал.

«ЗАВТРА». Грузинская кухня считалась в Москве самой вкусной. Как бы вы оценили вклад Лонгиноза Стажадзе в столичную кухню?

Леван СТАЖАДЗЕ. Ресторан пользовался бешеной популярностью. Помню два великолепных зала в подвале – один сводчатый, с буфетом, а другой с очень высокими потолками, а на стенах - картины Ираклия Тоидзе – очень красивые, в том числе, сюжет из «Витязя в тигровой шкуре» - где Тариэл сражается с тигром.

Отец привнёс в московскую кухню хачапури. И при этом говорил: «Если кто-то назовет хачапури пирожком, аккуратно объясните, что это разные вещи». Помню, он сделал шефу выговор за то, что тот назвал хачапури ватрушкой. И так же точно было с хинкали: «если кто-то назовет хинкали большим пельменем, объясните ему, что у хинкали бульон внутри, у пельменя – снаружи, и вкус у них разный».

Сациви до отца в Москве тоже никто не знал и не готовил. И купаты – настоящие, не проворотка, а рубленые. Сыры: сулугуни и гуда. И все подливы – ткемали, сацебели, дженджели, тклапи… – это все отец привозил и внедрял. Был еще один козырь у него – «Цыпленок табака» в орехово-чесночном соусе. При этом цыплят одно время брали из Грузии – длинноногих, а потом отец присмотрел цыплят из совхоза в Непецино (В 1943 году в ведение Хозяйственного управления СНК СССР был принят подмосковный совхоз "Непецино". В1950 году он был переименован в «подсобное хозяйство", основной задачей которого являлось снабжение сельскохозяйственной продукцией сотрудников госучреждений – Ю.Б.). Эти цыплята, весили ровно 333 грамма. А поскольку отец был родом из Рачи, где все было в ореховых зарослях - отсюда и ореховый соус. Там же водились и поросята, у которых мясо при копчении приобретало красноватый цвет – их он тоже привозил в «Арагви».

«ЗАВТРА». Расскажите о посетителях «Арагви».

Леван СТАЖАДЗЕ. «Арагви» любили все, попасть туда мечтали. Помимо членов правительства, здесь часто бывали артисты Большого и Малого театра, МХАТовцы тоже чуть ли не каждый вечер проводили тут. Довольно много народу перебывало и у нас дома. Мама обычно готовила немного - хачапури и сациви. Но все радовались, несмотря на скромную кухню и общую квартиру. У нас стояло пианино, и люди приходили не столько поесть, сколько пообщаться – обстановка была всегда теплой, дружеской. Я очень любил Ольгу Лепешинскую. Это совершенно потрясающий человек. Юрий Федорович Файер к нам приходил – дирижер Большого Театра, обаятельнейший человек. Певец Владимир Канделаки - он в свое время «гремел» в оперетте вместе с Татьяной Шмыгой. Владимир Преображенский – невероятно красивый, статный, высокий, партнер Улановой и Лепешинской. Оперная певица Вера Давыдова - мама была с ней дружна. А если заходила Фаина Раневская, то хохот был воистину гомерический!

Отец боготворил Бориса Ливанова, Осипа Абдулова. А мама предпочитала Анатолия Кторова – тот пользовался бешеным успехом!

«ЗАВТРА». Вы рассказывали, что отец был строг и неразговорчив, а тут - целый домашний салон!

Леван СТАЖАДЗЕ. Тут, наверное, и традиция, и талант. Во-первых, папа на банкетах практически не пил, но при этом очень умело угощал других – это уже мастерство тамады. Во-вторых, несмотря на свои четыре класса, он любил и умел собирать в одной компании абсолютно разных людей, скажем, инженеров и артистов. И какую-нибудь такую тему им предлагал, что им всем становилось страшно интересно друг с другом. А еще он умел слушать, как никто. Слушал часами, не перебивая, записывал важное. Зато когда принимал решение, переубедить его было невозможно.

Приглашал ученых и обожал их слушать! Все время он вздыхал: «ах, если бы у меня было образование!» А нам, детям, всю жизнь говорил – «учитесь, учитесь, учитесь!». И ради этой учебы ничего не жалел: книги доставал, знакомил со всякими учеными, брал на беседы – туда, сюда – это для него было «номером один»! Так что я не только все театральные премьеры пересмотрел.
Очень уважал отец футболистов. Болел за тбилисский «Динамо», а его первый зам – за «Спартак». «Спартак» вообще каждый выигрыш отмечал в «Арагви». Я хорошо помню у нас в гостях братьев Старостиных – отец говорил, что это «особые люди».

Летчики приходили часто, писатели. Отец был особенно дружен с Фадеевым и художником Налбандяном – тот жил совсем рядом. Была у него книжка, еще со времен грузинской столовки - с автографом Маяковского: «Божественному Лонгинозу» - судя по почерку, поэт был изрядно подшофе. Об Эренбурге отец говорил: «Вот человек – с умной головой!». Высочайшим образом ценил хирурга Вишневского – за организаторскую жилку. Отец безмерно любил хороших организаторов, особенно передовиков производства. Он в них видел простых бедняков, как он сам. И всегда говорил – это настоящие люди, их надо уважать и беречь!

«ЗАВТРА». Леонид Марягин в своих мемуарах вспоминает, как в 1967 году режиссер Григорий Александров использовал оркестр ресторана «Арагви» для озвучивания фильма Эйзенштейна «Октябрь». Это удивительно: ресторанный оркестр выступил в фильме наряду с Шостаковичем, и альтернативы ему не нашлось. А вы помните, кто выступал в «Арагви»?

Леван СТАЖАДЗЕ. Помню.Оркестр располагался в мраморном зале с картинами Тоидзе.

Пианино, дудук, зурна и барабан доли. Самыми популярными песнями тогда были «Сулико» и «Цицинателла» (светлячок). А из русских, точно помню – «Валенки» (под Русланову). Пели сами оркестранты. А лезгинку и кинтоури исполняли многократно. Время от времени оркестр обходил ресторан, чтобы побудить клиентов заказывать музыку. Одну лезгинку заказывали десятки раз, тут же и учились танцевать, и плясали, кто как мог!

«ЗАВТРА». Многие рассказывают, что в «Арагви» было не попасть. Очередь доходила до хвоста коня Юрия Долгорукого, неприступные официанты, огромные чаевые…

Леван СТАЖАДЗЕ. Наверное, люди имеют право так говорить, если приходили в «Арагви» в шестидесятых. Это был уже не тот «Арагви».

Как только сместили Берию и у власти оказался Хрущёв, ситуация в стране мгновенно переменилась. Помню, как она меня обескуражила и поразила. Люди как с цепи сорвались – квартиры и дачи стали наполняться коврами, сервизами, хрустальными люстрами, шкафы ломились от одежды, дорогие машины, расточительство и обжорство – настоящее обуржуазивание и омещанивание – я не знаю, как еще сказать. Все это очень напоминало недавние девяностые – «красные пиджаки», коттеджи на Рублевке, яхты...

Я зашел в тогдашний «Арагви». Хачапури было не узнать. Теста много, а сыра – чуть-чуть. А ведь в настоящем хачапури тесто тоненькое, а сыра столько, что он буквально трещит! Из шести кусочков шашлыка три могли быть из некачественного мяса – разносортица! Разве такое мог допустить отец? Возможно, тут сыграл свою роль перевод ресторана под руководство Мосресторантреста. Связь с грузинскими поставщиками нарушилась.

«ЗАВТРА». История «Арагви» напоминает историю павильона Грузинской ССР на ВДНХ: с переходом выставки на отраслевой принцип, национальные павильоны сильно пострадали, а «Грузия» сгорела.

Леван СТАЖАДЗЕ. Согласен. К тому же «Арагви» поддерживал магазин «Грузия», с которым у отца были прочные связи… А официантам отец внушал им, что каждый посетитель ресторана – их личный, дорогой гость. И это создавало неповторимую атмосферу.

«ЗАВТРА». Вот вы стали врачом, а ниточка «Арагви» связывает вас с культурной элитой страны. Я читала, что вы принимали в «Склифе» Высоцкого…

Леван СТАЖАДЗЕ. Володя попадал к нам часто. Кстати, эта песня «Налетел на самосвал – в Склифосовского попал» как раз по мотивам. В «Склифе» все его любили. Высоцкий был очень интересный - как ртуть, подвижный, обаятельный, несмотря ни на что, всех к себе располагал. Я потом еще много с ним встречался. Подружился с администратором Театра на Таганке Яковом Безродным и все спектакли пересмотрел. Был и на второй премьере «Гамлета». Вместе с Мариной Влади. И Анастас Иванович Микоян пришел, хоть и старенький был уже.

«ЗАВТРА». «Арагви» был любимым рестораном летчиков и космонавтов. Туполев, Чкалов, Громов, Гагарин, Титов... И вы тоже «связались» с космосом?

Леван СТАЖАДЗЕ. Еще как связался.Ровно в ту минуту, когда по радио объявляли о полете Гагарина, я оказался в кабинете комиссии по распределению выпускников. И наш директор, Марья Гавриловна, сказала: «Ну, Леван Лонгинозович, люди в космос летят, а вы куда собираетесь?» – На участок. – «Молодец!». И я отправился на участок вместо аспирантуры, о чем нисколько не жалею. А в 1972 году я стал сопровождать космонавтов на тренировках и встречать их после полетов на месте приземления в составе ПСС ВВС. (с 1972 по 1987 гг. Л.С. возглавлял вновь созданный отдел по разработке методов и средств по медицинскому обеспечению пилотируемых космических полетов в Институте медико-биологических проблем Минздрава СССР – Ю.Б.)

«ЗАВТРА». Чему отец научил вас? Вы ведь не стали ресторатором…

Леван СТАЖАДЗЕ. Да, отец мне всю жизнь говорил - все что угодно, только не ресторан! Кстати, я и об артистах это же слышал. А вот медики – наоборот. Я сыну своему советовал поступать на медицинский, он так и сделал.

Хотите - верьте, хотите - нет, но я в детстве не провел в «Арагви» ни одного вечера, и ни разу ничего там с друзьями не отмечал! Днём – от силы раз десять, и то, когда достиг 14 лет. Я безумно любил мороженое, и папа меня заводил в кабинет, я там съедал порцию, и тут же вылетал вон. При этом отец не возражал, когда мы, будучи уже постарше, собирались с друзьями где-нибудь еще. Дома давал нам немного вина – водку и коньяк запрещал. И позволял ходить в ресторан «Узбекистан», который очень уважал. В «Узбекистане» мы дружили со всем начальством, когда я уже в «Склифе» работал. Отец был не против. А в «Арагви» не пускал!

Зато как-то раз, взял меня, подростка, с собой в командировку в Сочи. Там на горе Ахун строился новый ресторан. На самой горе стояла древняя сторожевая башня из камня - оттуда был потрясающий вид на окрестности. А внизу - ресторан. Большая его часть предполагалось построить из дерева. Помню, нас поселили в санатории «Светлана». Отец водил меня на заседание комиссий с архитекторами, строителями. Хотел, чтобы я поварился в деловой среде. В ресторане, куда мне было запрещено ходить, гуляли и веселились, а тут все было всерьёз.

Папа не ошибся – заседания мне потом очень помогли в жизни, особенно когда приходилось все организовывать с нуля. Вот эта последовательность действий (как говорил Станиславский, «театр начинается с вешалки), способность учитывать каждую мелочь мне очень пригодилась. Они часами обсуждали, рисовали, протоколировали, на следующий день переделывали. Один вопрос об ориентации здания относительно солнца и месте вытяжки выливался в целую научную дискуссию!

А дома, если отец видел, что я читаю, во всем доме воцарялась тишина. Один его совет я все время повторяю своим студентам: «Не стесняйтесь спрашивать. Вне зависимости от должности и ранга человека, спрашивайте, если он знает что-то лучше вас!». Моим первым настоящим учителем, например, была опытная медсестра, Тоня Краснова. Потом она стала врачом.

Науки папу завораживали. Одно время он дружил с астрономами, потом махнул рукой, и решил, что понять их невозможно. А когда я работал с космонавтами, мне удалось попасть в Бюроканскую обсерваторию, и там я познакомился с академиком Виктором Амбарцумяном. Величайший ученый, его слушать можно было часами. Но иногда он заползал в такие дебри, что и я «махал рукой». При этом отец люто ненавидел балаболов, фанфаронов и всяких любителей ерунды - тут же различал и делался грустным.

«ЗАВТРА». Лонгиноз Стажадзе жил в удивительное время, когда грузинское вдруг стало русским – ведь это про «Арагви» говорили: здесь можно угоститься по-московски. Как у Лонгиноза Стажадзе обстояли дела с «национальным вопросом»?

Леван СТАЖАДЗЕ. Отец опекал грузинских студентов, подкармливал. Конечно, с ведома высокого начальства. Но при этом был очень с ними строг. Есть такой академик Илья Несторович Векуа. Он мне и моей сестре после папиных похорон рассказал один случай. В то время драки были на каждом шагу – особенно после войны. Демобилизованный народ - все были нервные, кто без руки, кто без ноги – вот и дрались без конца. И вот компания грузинских студентов подралась с кем-то на Петровке. Среди них был и Векуа. Ребят забрали в милицию, в известный «Полтинник» - 50-е отделение. А начальник милиции хорошо знал и папу, и его подопечных. Позвонил ему – так и так, а тот – подожди, не составляй протокол, я сейчас прибегу! «Как же нам от него досталось! Мы его таким разъяренным никогда не видели! Он нам таких слов наговорил - чуть по шее не надавал. Ругался так, что даже начальник милиции начал за нас заступаться. По дороге домой кто-то из нас сказал: «Уж лучше в тюрьму, чем от дяди Лонгиноза такое слышать!».

«Дядей Лонгинозом» звал папу и Василий Сталин. И, как это ни смешно, боялся его больше своего отца. Потому что папа как-то раз хорошенько отбрил его за пьянку. Однажды Вася подарил мне велосипед. Это был сорок седьмой год, мне тогда было десять, а велосипед в то время был чем-то вроде «шестисотого мерседеса». Весь Варсонофьевский переулок, вся улица Жданова – нынешняя Рождественка – катались на этом велосипеде.

Отец всегда говорил, что надо делать все для того, чтобы русские и грузины друг друга хорошо знали и между собой дружили. В Москве «Лонгиноз Малакеевич» мало кто мог выговорить, и отца звали «Михал Григорич». Каждое лето я отправлялся в Грузию на каникулы. И не было случая, чтобы я не взял с собой одного или двух друзей – по настоянию отца. «Пусть они видят, пусть они посмотрят, как обрабатывается виноград, кукуруза, собирается чай и какой это нелегкий труд!»

Тогда отношения между Россией и Грузией были очень тёплыми, а грузинских ресторанов не было. А сейчас наоборот – отношения «так себе», зато грузинские рестораны – по всей России. Значит, вкусно!

«ЗАВТРА». Ваш отец был верующим?

Леван СТАЖАДЗЕ. Не знаю… Креста не носил, но маме полностью доверил мое религиозное воспитание, она меня и крестила в грузинской церкви. Знаю также, что во время войны к церкви стали относиться лучше, и Патриарх Алексий I у отца бывал. И папа, конечно, отправлял ему блюда из «Арагви», как многим другим.

Верите ли, за всю жизнь отец ни разу не отпраздновал своего Дня рожденья. Мы даже не знаем точной даты – думаем, где-то15 декабря. Он умер 27 февраля 1972 года, и мы похоронили его в Тбилиси на Дигомитском кладбще. Мне советовали: собери бумаги, напиши в муниципалитет, перенеси прах в Мтацминду (пантеон писателей и общественных деятелей Грузии – место, сравнимое с Новодевичьим кладбищем в Москве – Ю.Б.). Но я думаю, что отец бы меня не одобрил. А я его мнением очень дорожу.

Спрашивала Юлиана Бачманова