Особый случай

Жили-были, варили кашу, закрывали на зиму банки. 
Как и все, становились старше. На балконе хранили санки, 
под кроватью коробки с пылью и звездой с новогодней ёлки. 
В общем, в принципе - не тужили. С расстановочкой жили, с толком.

Берегли на особый случай платье бархатное с разрезом, 
два флакона духов от гуччи, фетра красного пол-отреза, 
шесть красивых хрустальных рюмок и бутылку китайской водки. 
А в одной из спортивных сумок надувную хранили лодку.

Время шло, выцветало платье, потихоньку желтели рюмки, 
и в коробочке под кроватью угасала звезда от скуки. 
Фетр моль потихоньку ела, 
лодка сохла и рассыпалась. 
И змея, заскучав без дела, 
в водке медленно растворялась. 
Санки ржавились и рыжели. Испарялся закрытый гуччи. 
Жили, были, и постарели, и всё ждали особый случай.

Он пришёл, как всегда, внезапно. 
Мыла окна, и поскользнулась. 
В тот же день, он упал с инфарктом. 
В этот дом они не вернулись.

Две хрустальные рюмки с водкой, 
сверху хлеб, по квартире ветер. 
Полным ходом идёт уборка, 
убираются в доме дети.

На помойку уходят санки, 
сумка с лодкой, дырявый фетр. 
Платьем, вывернув наизнанку, 
протирают за метром метр 

подкроватные толщи пыли. 
В куче с хламом - духи от гуччи.
Вот для этого жили-были.
Вот такой вот "особый случай".

Мальвина Матрасова

Раньше ведь как было: всё было в рамках приличия. Девочки в юбочках, мальчики в брюках со стрелками. За достижения - премии, знаки отличия. А преступления были, но больше всё мелкие: кто-то кому-то по пьянке нахлопал по чайнику, кто-то украл у кого-то цепочку с кулончиком. Умные люди всегда выбивались в начальники. Дети писали в тетрадях красивейшим почерком. Здравницы, кузницы, пенсии, образование. Распределение, практика, кооператив. График, стабильность, во всем и везде - процветание. Ленин бы был нами горд, если б правда был жив. Ну а сейчас, поглядите! Вон, Ленка с девятого. Выбрила голову. Лысая ходит. Как зэк! Или на этого гляньте, в сережках, патлатого. Разве мужчина? И разве вообще человек? Эти словечки их: вэйпы и леггинсы-шмегинсы. Нет бы, сказали: "рейтузы". Нет, всё усложнят! Эта планета не в том направлении вертится. Мне бы бразды, я бы все возвратила назад! Так рассуждают любые старушки на лавочках. В прошлом и климат теплей, и кусты зелены. Только не в пенсиях дело. Не в графиках-галочках. Просто в том "раньше" те бабушки были юны.

Мальвина Матрасова.

Море

Я тебе не писала примерно полгода. И что же? Ты всё так же мне снишься практически каждую ночь. Иногда даже кажется, я тебя чувствую кожей. Оборви эту связь! Перережь провода, обесточь!
Ты волнуешься не обо мне. Но волнуешься, знаю. Говорят, ты всегда беспокойно в конце февраля. Ты волнуешься там, а я здесь по тебе замерзаю. Почему же людей, как магнитами, тянут моря?
Ты шумишь в голове, будто что-то мне шепчешь на ушко. Я сквозь сон не могу разобрать, что ты хочешь сказать. Ты солеными каплями капаешь мне на подушку. Прекрати этот дождь!

И сегодня приснись мне опять.

 Мальвина Матрасова

Как дыру на обоях картинкой
Прикрываю улыбкой проблемы.
Затянуло закат сизой дымкой
От моих сигарет неизменных.

До рассвета осталось три штуки.
Дотяну кое-как, не впервой мне.
Три попытки занять себе руки.
Три последних патрона в обойме.

Расстреляю прицельно все три я.
Одиночными, чтобы навылет.
Сентябрит меня ангедония,
Все веревки в квартире мне мылит...

Не дождется, курю до апреля.
Дымным облаком кутаю сырость
И фальшивым улыбкам не верю.
Все окей. Ничего_не_случилось

Мальвина Матрасова

Проза жизни такова:
Все, что есть, дели на два.
Строй в два раза меньше планов,
Больше думая о главном.
Ешь в два раза меньше пищи,
И кричи в два раза тише.
Говори в два раза меньше
Только правильные вещи.
Трать в два раза меньше денег,
Выбирай один лишь берег.
И в два раза уменьшай
Грусть, хандру, тоску, печаль.
Если все делить на два,
То других людей слова
Незначительней в два раза.
Видно только одним глазом,
Где разруха и бардак,
Что вообще вокруг не так.
И в два раза легче жить,
Если все на два делить.

Мальвина Матрасова

Я тебе так кричала, что голос мой в шепот сорвался. Не молчи на меня, ты же видишь, мне нужно хоть слово. Ты в изнанке моей, как сапер, хорошо покопался. Но не всё смог найти. Еще миг - я взорвусь миной снова.
Разлечусь я бесчисленным облаком мелких осколков. Собирай по кусочкам, ведь ты без меня замерзаешь. Без меня в тебе, милый, и нету, и не было толка. И во мне - без тебя. Только ты и без слов это знаешь.
Собери меня, склей меня так, чтобы вышло складнее, чем была до того, как разбилась на эти кусочки. Я тебе доверяю, тебе, дорогой мой, виднее, как меня довести до критической, правильной точки. Чтоб потом соскрести все что есть и сложить меня снова. Чтоб потом проживать жизнь за жизнью в условленном месте. Не молчи на меня, прокричи напоследок хоть слово. Я взорвусь, чтоб собраться. И снова с тобою быть вместе.

Мальвина Матрасова

re Г. Шпаликов

Истина, действительно, проста.
Только это счастье, это точно.
Не бывают прошлыми места.
Есть такие, где пока нет точки.

Где есть груз несказанных "прости",
Где ты вновь и вновь летишь на санках,
И никак не можешь отпустить.
Место точки - маленькая ранка,

И она кровит, по капле в час.
Ранок этих в сердце паутина.
Точки можно ставить и сейчас,
Чтобы сердце больше не кровило.

Отпустить обиды - пусть летят.
О своей любви сказать достойным.
Истинные люди всё простят,
Жизнь невероятно многослойна!

Вот опять на санках ты летишь,
Хоть тебе не девять лет лет двадцать.
Будешь ты прощён, когда простишь.
Сможешь с грузом прошлого расстаться.

И тогда, любой туда поход,
Будет лишь твоим воспоминанием.
Прошлое внутри тебя живёт.
Ставь лишь верно знаки препинания.

Мальвина Матрасова

У Вечности глаза ребенка
И запах отгоревшей спички.
Она мотает кинопленкой
За жизнью жизнь: дела, привычки,

Проблемы, радости, победы,
Сквозь слезы смех и поражения.
Все завтраки, и все обеды.
До смерти нашей. От рождения.

У Вечности большое сердце.
Оно вмещает всех ушедших.
Всех правоверных. Иноверцев.
Ученых всех, всех сумасшедших.

У Вечности большие руки,
Она нас ими обнимает
И впитывает наши муки,
Их многократно уменьшая.

Она вне времени. Вне места.
Вне чувств - она сама есть чувства.
Она вдова. Она невеста.
Она полна. Но ей так пусто...

Она вмещает всех, кто будет.
И всех, кто был, она вместила.
Ее второе имя - люди.
Она - стихия. Смысл. Сила.

Но вечность очень одинока.
Ей пусто, в пустоте бескрайней.
И вот бы ей найти кого-то,
Кто попадет туда случайно,

Но станет Вечности супругом,
Подругой, мамой, братом, дочкой.
Быть может, жизнь пойдет по кругу,
И у людей не будет точки...

Мальвина Матрасова

в утиль

Сервант, диван, горшок с цветами,
Мешок фотоальбомов ветхих,
Пальто, протертое местами,
Посуда, шарфик, птичья клетка.

И кресло, с силуэтом в спинке.
И гобелен в массивной раме.
Четыре милые картинки
С нелепо-рыжими котами.

Поеденные молью шторы,
Заштопанные в тон любовно.
Стеклянных банок, штук так сорок.
И чемодан. Один. Огромный.

Вся жизнь - у мусорного бака.
Привязанности и привычки.
По ней, боюсь, никто не плакал.
А жизнь была вполне обычной:

Мелькают фото. Вот, с супругом,
Вот за столом большой толпою,
Вот внуки. Вот друзья. Подруги.
Ушла. Забыли и не вспомнят.

Всю жизнь отдали на заклание
Мусоровозов жутким жвалам.
Что ж, незнакомка, до свидания!
Увидимся за перевалом.

Мальвина Матрасова

Мне мама в детстве говорила:
"Не забывай того, что было,
И в памяти своей храни
И боли груз, и света дни.
Та боль сильнее стать поможет,
Когда ее впитаешь кожей.
Из кожи сделает броню,
Все крепче - ото дня ко дню.
А свет тот осветит дорогу
В пути к заветному порогу
В тот дом, где ты найдешь покой.
Без света будешь ты слепой
И будешь мыкаться по кругу.
Храни в своей душе и вьюгу
Пустых и одиноких зим.
Пусть отогреются, вблизи
От сердца, что пылает
Огнем твоих воспоминаний
О том, как счастьем дух спирало."
Я никогда не забывала,
По мудрому ее совету,
Добра и зла, и тьмы, и света.
Поможет опыт мне найти,
Как выйти к верному пути.

Мальвина Матрасова

У тебя под кроватью хранится
Самый давний заветный секрет:
Два пера от волшебной жар-птицы,
С синей ручкой пугач-пистолет,

Две стрелы (лук давно потерялся),
Колесо от машинки "Рено",
И фонарь - чтобы ты не пугался,
Если в комнате станет темно.

У тебя по ночам оживают
Все солдатики, гномы и феи.
И в невиданном вальсе летают,
Стерегут тебя в царстве Орфея.

У тебя на локте есть два шрама:
Приземлился с тарзанки эффектно.
Мне так странно, что я - твоя мама.
Все так быстро и так незаметно.

Ты умеешь ругаться и топать.
Ты не хочешь носить эту шапку.
Я б тебя отходила по попе
Не ремнем - но, хотя бы, вон, тапком.

Но не стану. Я вижу, ты взрослый.
Пусть пока что меня и пониже.
Если будут любые вопросы,
Ты спроси меня, сын. Я услышу.

Мальвина Матрасова

Мой ангел, здравствуй. Это я пришла.
Тихонько глажу два твоих крыла.
Ты так устал, вчера был сложный день,
Ты отгонял от нас печали тень,

И беды отводил, улыбки слал.
Мой ангел, вижу я, как ты устал.
Я принесла тебе немножечко конфет,
Какао с пенкой и уютный плед.

Ты отдохни немножко, посиди,
Я буду рядом, у твоей груди
Стоять и защищать тебя от зла,
Как защищаешь каждый день меня.

Передохни. Ведь завтра ты опять
Без перерывов будешь охранять
Мою семью от горести любой.
Спасибо, ангел мой, что ты со мной.

Мальвина Матрасова

Ты на меня, пожалуйста, не злись.
Я и поела, и надела шапку.
Ну что ты грустно смотришь? Улыбнись!
Я привезла подсолнухов охапку.

Нальем в ведро воды, пусть там стоят.
Охапка солнышек, чтоб веселей и ярче.
Мам, ну чего ты все отводишь взгляд?
А ну, бодрее! Мамы ведь не плачут!

Ты так сама когда-то говорила,
В мои смешные пять. Тогда, в больнице,
Где страшные врачи тебя лечили.
Ты обещала: горя не случится.

Пообещай еще раз, мама, это.
Смотри, и солнца головы подняли!
Ты, дорогая, мой источник света.
С тобой я распускаюсь и сияю.

Прости, что в этой вечной суматохе
Я забываю всё, теряюсь где-то.
Пусть мне под тридцать - я все та же кроха
Твоя. Дай мне скорей еще котлету!

И пирожков с собой сложи в кулечек,
И чаю мне еще налей. Да, с бергамотом.
Вот! Улыбнулась! Мам, я очень-очень
Тебя люблю. Но мне пора - работа...

Мальвина Матрасова

Рожденных ползать не бывает,
Душа ведь с крыльями у всех.
Но кто-то крылья обрезает,
А кто-то - вверх, и только вверх!

Душа, взмывающая к звездам,
Уже не упадет назад.
А тот, кто продолжает ползать,
И не узнает, что крылат.

Растите крылья вашим душам,
Они помогут устоять
Когда весь мир вокруг разрушен.
Я приглашаю вас летать!

Мальвина Матрасова

Вот такая вот Мальвина Матрасова.

Девочка Даша.

Спасибо тебе огромное за твои строки!!!

А почему в сундучок,а не в Поэзию?

Мне понравилось, некоторые стихи-даже очень.
Спасибо!

Поменяй дислокацию нахождения Мальвины, если можно

:) Татьяна, спасибо!!! Конечно, поменяю.

Замечательно пишет девочка!

Да,умничка.
Понравилось! Спасибо!

Алечка! Спасибо за Мальвину Матрасову. Очень трогательные стихи, невозможно читать и оставаться равнодушной к ее поэзии.

Людочка, и тебе спасибо за отзыв! И за то, что не прошла мимо... :)

Чем-то перекликаются темы стихов с поэзией такой же молодой поэтессы, Али Кудряшевой,есть она на сайте-обе молодцы.

Про маму очень понравилось стихотворение.И сразу захотелось взвыть-мои 24 года без моей мамы промчались,как одна тоскливая серая нудная неделя.....ничего не забывается......

Татьяна, очень рано... :( Как жаль...

Я от своей мамы уехала в 18. И виделась очень редко. Одно знала, она дома и если что я её увижу.

В Сети уже пишут:Мальвина МатрОсова.

Неуважение к автору-так нельзя.

⁣За спиной говорили: ведьма!

А в глаза ей смотреть боялись.
Персонаж для страшилок детям.

Воплощенное слово "старость":
истонченный пергамент кожи,

паутинка волос под шалью
и лицо в паутине тоже.

Нафталиновою вуалью

всё живое надёжно скрыто.

Налицо только тлен и серость.
Всё былое давно забыто -

размечталось и расхотелось,

истрепалось, истерлось, стухло.

Но зачем-то исправно сердце
тишину нарушает стуком,

не даёт подобраться смерти,
отбивает легко все стрелы.

И душа ее бьется в клети
опостылевшего ей тела.


"Ведьма!", шепчут упрямо в спину,

а она шевелит губами,
вспоминая малютку-сына,

вспоминая старушку-маму.

Только в памяти живы тени,

жизнь и есть теперь - только память.

Там, где холод и запустение,

она может легко представить

и себя в сарафане с брошкой,

и такого живого мужа,

череду своих бывших кошек,

всех ушедших в туман подружек

.
Под незримой ее вуалью,

едко пахнущей нафталином,

ей открыты любые дали,

и расходится время клином.

В острие того клина - вечность,

над которой не
властно время.

И она расправляет плечи,

и встают перед ней все тени

тех, кто в вечность давно уплыли...... 

За спиною ей шепчут:

"ведьма!".

За спиной серебрятся крылья,

и тот шёпот

по ним

бьет

плетью......

А я в 2014-м познакомился с молодой поэтессой Марией Малиновской. Сам Кирилл Владимирович Ковальджи называл её гением. Кажется, это было в редакции журнала "Октябрь". Прошло 4 года, а я так и остался далёк до её уровня...

⁣Я не буду ходить по вашим столам.
Я буду лежать на ваших столах.
Только поставьте стол —
найдете на нем мой труп
в стиле Гольбейна.
Заниматься силлабо-тоникой,
как однообразно ритмичным сексом
в пределах пяти поз
и дольника,
уже не приносит удовлетворения.
Ваш верлибр
не нужен,
когда существует
чистый
галлюцинаторный бред,
перед которым все системы образности —
эпигонство.
«Сегодня поэтическое высказывание тяготеет к анонимности»,
потому что нам нечего сказать о себе.
Мы благополучны —
и в этом наш крах как поэтов.
Раньше человеческая трагедия делала поэта.
Трагедия поэта определяет сегодняшнего человека.
Мы добились отсутствия,
за что бороться,
и наше бездействие
теперь вполне согласуемо
с христианской моралью.
Больше не будет
«певца свободы»
или дерзкого новатора,
которого поймут лишь через сто лет.
За стихи больше никогда ничего не сделают:
то, что вне УК РФ,
уже не несет настоящей угрозы.
Поэтому самоцельный
серийный убийца —
гомицидоман —
наш последний «живой автор».
Принять на себя кризис поэзии —
это принять грехи
ее титанов, дельцов, любителей, теоретиков.
Когда наступил кризис Творения,
нашелся такой.
И предстал
на полотне Гольбейна,
свидетельствующем:
«Только через мой труп».
Смерть художника, по традиции,
завершающий акт его творчества.
А в условиях Царствия Божьего,
к которому движемся эволюционно,
и единственный:
творчество и отказ от собственной воли
несовместимы.
До того времени,
когда поэты
будут сразу рождаться мертвыми
или имбецилами,
мой труп —
последнее, что могу сделать.

А на нем —
в послетворческом экстазе,
пусть и вызванном лишь сексуальным удовлетворением, —
организованный
несоциальный
(по классификации Роберта Ресслера)
серийный убийца —
щекой к щеке.

⁣Ночь развивалась под самым рассветом у дня
Неустранимой физической патологией.
Чуть проступали в явь берега пологие,
Соприкасаясь и мягко друг друга тесня.

Русло местами виднелось, усеяно донками.
Створки сухие сдвинув, последний моллюск
Словно пытался уверить: «Ещё молюсь».
Мёртвые створки казались предельно тонкими.

Врыты носами в реальность, ближе к домам,
Лодки стояли с прибитыми к днищам вёслами.
Дети из них неизменно вставали взрослыми,
Взрослые плакали в голос и звали мам.

Сцинков ловили да змей, объедали кустарники,
В землю смотрели, одними губами жуя.
Пока не убили обоих, держал воробья
В клетке высокой узенькой плотник старенький.

Дороже всего продавались чучела рыб.
У кого-то, по слухам, ещё сохранился аквариум.
Водопровод не чинили, привыкнув к авариям.
На указателе города значилось: “R. I. P.”

Дни начинались и длились по пять одновременно.
Ночь истощала каждый такой изнутри.
Каждый кончался проблеском новой зари,
Зыбкой границей небесных Омана и Йемена.

Из дому, трижды плюясь, выметали мираж.
Он подступал всё настойчивей, необъяснимее —
Паразитический редкостный вид метонимии.
Не было смерти. Жизнь совершала демарш.

⁣Толпа вызывает священника криками «бис».
Толпа выступает с молитвой на транспаранте.
Твой авторский почерк в абстрактных картинах убийств.
Мы авторы схожие – модусом операнди.

Преследуют нас одинаково: школы одной.
Ты режешь людей в андеграунде. Я — сочиняю.
Мейнстрим коренной с дурновкусицей пристяжной
Опять переходит от дяди Митяя к Миняю.

Обыденность мира вращается, как шестерня,
Зубцами вертя колесо самых жутких фантазий.
И чувствую ночью, что где-то читаешь меня,
И воздух кусаю, крутясь в непрерывном экстазе.

Ты мне отвечаешь. Как прежде Есенину Блок.
Твой творческий путь узнаю по прямым репортажам.
Впервые не с властью — с поэтом такой диалог.
Почти равносильно шокируем эпатажем.

И это ещё не всерьёз, деликатно, щадя.
Конечно, спокойней сейчас не заглядывать вдаль, но
Предвижу твои инсталляции на площадях.
Зови.
Почитаю там.
Будет концептуально.

Кирилл, спасибо! 

Не доросла я до этого...