Биография Марии Закревской-Бенкендорф-Будберг

Но то, чего женщина хочет, 
Сам Бог не ведает даже. 

М. Горький

Много лет она была любовницей Горького и его секретарем. После смерти стала наследницей его литературных трудов за границей. И до сих пор не утихают слухи, что именно она была его отравительницей: Мария Игнатьевна Закревская-Бенкендорф-Будберг. 

Роковая страсть британского резидента 

Горький был не единственным мужчиной, очарованным Марией Игнатьевной. Все, кто ее видел, единодушно признавались, что Мура дьявольски обаятельна. Жертвами ее чар становились и Фрейд, и Ницше, и Рильке. А еще Чуковский и Уэллс. Руководители ЧК Петерс и Ягода. И Сталин. 

Она родилась в 1893 году в семье помещика графа Игнатия Павловича Закревского. Училась в Институте благородных девиц, а затем в Англии. В восемнадцать лет Мария Закревская вышла замуж за Бенкендорфа — приближенного к императору дипломата и владельца поместья в Эстонии. С ним она прожила семь с лишним лет, родив двух детей и путешествуя по миру. 

А потом Мария Игнатьевна влюбилась. Британский дипломат и резидент Роберт Брюс Локкарт был первой и единственной страстью в ее жизни. Единственной, потому что это чувство, опустошительное, как песчаная буря, трезво мыслящий человек способен пережить только один раз, чтобы навсегда похоронить в себе. А баронесса Бенкендорф была весьма трезвомыслящим человеком. 

Эта любовь принесла ей горькое разочарование. Она тяжело переживала смерть ее общего с Локкартом ребенка. А затем — предательство своего любимого. 

Локкарт выполнял в нашей стране тайную миссию. Шел 1918 год, и он добивался незаключения мирного договора между Россией и Германией, поскольку это соглашение ставило под удар все военные успехи союзников. Для этой задачи объединились дипломаты и разведчики разных стран. Но в историю это событие попало под названием «заговор послов» или «заговор Локкарта». 

Баронесса Мура Будберг в своей лондонской квартире, 1972.

Заговор был раскрыт. Чекисты, ворвавшиеся в квартиру Локкарта, застали там вполне мирную картину: вазы с фруктами и цветами, вино и бисквитный торт в гостиной, красивая женщина в спальне дипломата. Как она была названа в отчете чекистов: «Сожительница Локкарта, некая Мура». 

Сегодня восстановить подробности этого ареста невозможно. Известно лишь, что Мура вскоре была отпущена с Лубянки заместителем Дзержинского Петерсом. А Локкарт получил возможность выехать из страны, после чего уже заочно был приговорен к расстрелу. Но в отношениях любовников произошло нечто, что вызвало в душе Марии Игнатьевны целую мировоззренческую революцию и во многом изменило ее отношение к людям. 

Впоследствии она найдет его и простит. Они станут друзьями. И спустя много лет в своих «Мемуарах британского агента» Локкарт напишет о Муре так: «Что-то вошло в мою жизнь, что было сильней, чем сама жизнь. С той минуты она уже не покидала меня, пока не разлучила нас военная сила большевиков». 

В том же 1918 году Муре пришло известие, что ее муж Бенкендорф, бывший российский посланник в Германии, убит под Ревелем при невыясненных обстоятельствах. Она осталась одна без средств к существованию, с больной матерью на руках. 

Тогда-то, в 1919 году Корней Чуковский, работавший переводчиком в британском посольстве, познакомил Муру с Алексеем Максимовичем. Очарованный, он взял ее к себе литературным секретарем. Она была и его любовницей — в течение шестнадцати лет, до самой смерти писателя. 

Именно Горький организовал и второй, фиктивный брак Марии Игнатьевны. Писатель оплатил огромные карточные долги некоего барона Будберга, взамен сосватав ему свою очаровательную протеже. Этот брак ей был весьма необходим: в Эстонии у нее оставались дети от первого мужа, а замужество давало ей эстонское гражданство и право свободно посещать их. Так Мура стала баронессой Будберг. 

Мура подолгу жила с Горьким на его вилле на Капри и чувствовала себя там вполне хозяйкой. Писатель предлагал ей узаконить их отношения, но она отказалась. Прежде всего теперь она ценила свою свободу. 

Именно Мария Игнатьевна уговорила Алексея Максимовича вернуться на родину. Здесь, в Советском Союзе, он написал «Жизнь Клима Самгина» и посвятил этот роман Муре. И здесь он умер. А злые языки тогда про Муру сказали: «Он ей — «Жизнь», а она ему — смерть». 

«Он ей — «Жизнь», а она ему — смерть» 

Слухи о том, что Горького отравили, ходят все годы. Об этом говорилось и на процессе против Троцкистско-Бухаринского блока: убийство Горького было одним из пунктов обвинительного заключения против бухаринцев. Однако никаких документальных подтверждений, что Горького отравили, впоследствии получить так и не удалось. Официально считается, что вождь пролетарской литературы умер естественным образом. 

Тем не менее, до сих пор жива версия, что Горького убила его Мура — по заданию НКВД, а возможно, и самого Сталина. Она приехала в Горки из Лондона, как только писатель заболел. Она находилась с ним с глазу на глаз. Незадолго до смерти она приходила к Горькому в сопровождении Ягоды. А после смерти у постели писателя видели стакан воды, который исчез. Родственники покойного не смогли получить даже частички его праха. (Писатель был кремирован и похоронен в кремлевской стене.) 

Кроме того, известно, что Сталин всегда относился к Муре с симпатией. Однажды она подарила вождю всех народов аккордеон, и генсек был очень рад презенту. А по рассказам внучки Горького Марфы Максимовны, Сталин «при встречах всегда расшаркивался перед ней. Однажды прислал огромный букет алых роз». 

Не исключено, что Мура многие годы была агентом ЧК: чуть ли не с первых дней основания, со времени своего ареста в 1918 году. Впрочем, никаких документальных доказательств нет. И попытки биографов Горького найти подтверждения этому в архивах Лубянки ни к чему не привели. 

Однако в том, что Мария Будберг — шпионка, были убеждены сотрудники британской разведки МИ-5. Ее называли красной Мата Хари и долгие годы вели за ней наблюдение. 

По-видимому, виновата в этом... сама баронесса Будберг. Как писала ее дочь Таня Александер, именно ее мать играла главную роль в создании слухов и легенд вокруг собственной особы. Она перекраивала свое прошлое, не считаясь с фактами и напуская тумана. Любившая быть всегда в центре внимания, она оставалась примой в созданном ею театре собственной судьбы. 

Тайны автомобильного трейлера 

Через некоторое время после смерти Горького Будберг поселилась в Англии со своими двумя детьми, жившими до этого в Эстонии и... с другим известным писателем — Гербертом Уэллсом. 

Они познакомились, когда фантаст приезжал в СССР по приглашению советских властей, и Уэллс уже не смог забыть Муру никогда. Еще живя на Капри, Мария тайно ездила в Лондон и встречалась с автором «Человека-невидимки». Он ей предлагал обвенчаться, но тщетно. Миссис Уэллс баронесса Будберг так и не стала. 

Многие годы она находилась под пристальным наблюдением британской разведки. Обнародованы донесения одного из агентов МИ-5 о том, что эта женщина могла выпить огромное количество спиртного, особенно джина, и не терять головы. «Эта женщина очень опасна», — сигнализировала московская резидентура английской разведки. 

«Она была умна, жестока, полностью сознавала свои исключительные способности, знала чувство ответственности, не женское только, но общечеловеческое, и, зная свои силы, опиралась на свое физическое здоровье, энергию и женское очарование. Она умела быть с людьми, жить с людьми, находить людей и ладить с ними. Она, несомненно, была одной из исключительных женщин своего времени, оказавшегося беспощадным и безжалостным к ней и к ее поколению вообще», — писала о Муре Нина Берберова (жена поэта Ходасевича) в своей самой популярной книге «Железная женщина: Рассказ о жизни М.И. Закревской-Будберг, о ней самой и ее друзьях». 

Впрочем, сама Мария Игнатьевна была убеждена, что Берберова ее недолюбливала, потому что сама претендовала на внимание со стороны Горького, но проиграла в этом женском соперничестве. (Кстати, определение «железная женщина» Муре дал сам Горький.) 

Горький и Будберг, фото не позднее 1933 года.

После смерти пролетарского писателя советское правительство оформило Будберг как наследницу зарубежных изданий писателя, и вплоть до второй мировой войны она получала гонорары со всех его зарубежных изданий. 

В 1974 году баронесса Мура подожгла автомобильный трейлер, в котором хранились рукописи и ее личный архив. Бумаги, за которые бы дорого заплатили разведки разных стран, литературоведы и историки, канули в небытие, оставив об их хозяйке лишь мифы да обрывки воспоминаний. Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг умерла спустя два месяца после этого пожара — в возрасте 83 лет. 

История жизни  Марии Закревской-Бенкендорф-Будберг

Мария Закревская - младшая дочь черниговского помещика, а затем члена Сената И.П. Закревского. Ее называли на Западе «русской миледи», «красной Матой Хари». Она прожила с М. Горьким двенадцать лет, была любовницей Р.Б. Локкарта и Г. Уэллса. Жизнь ее, полная приключений, могла бы послужить сюжетом не одного романа. 

Мария-Мура родилась в 1892 году. Когда девочке исполнилось девятнадцать лет, родители послали ее в Англию для совершенствования языка под присмотр сводного брата Платона, который служил в русском посольстве в Лондоне. Этот год определил дальнейшую судьбу Муры, потому что здесь она встретилась с огромным количеством людей из высшего лондонского света и в этот же год вышла замуж за прибалтийского дворянина И.А. Бенкендорфа из побочной линии княжеских Бенкендорфов, но не князя. Тогда же она познакомилась с английским дипломатом Брюсом Локкартом и с писателем Гербертом Уэллсом. 

Затем Мура с мужем переехала в русское посольство в Германии. Жизнь обещала быть веселой и беззаботной, Мура даже была представлена кайзеру Вильгельму на придворном балу. Но пришел 1914 год, и все работники посольства покинули Берлин. Война все изменила. 

В военные годы, несмотря на то, что у Муры было уже двое детей, она работала в военном госпитале, а ее муж служил в военной цензуре. От Февральской революции они укрылись в имении Бенкендорфа под Ревелем. Но произошла еще одна революция, а Муре надоела деревня, и она одна отправилась в Петроград, чтобы осмотреться. В это время в имении мужики убили ее мужа, а гувернантка чудом спасла детей, укрывшись с ними у соседей. 

Положение было таким сложным, что вернуться в Ревель к детям было невозможно, а из петроградской квартиры Муру вскоре выселили революционные власти, и она оказалась на улице, одна, в охваченном беспорядками городе. В это сумасшедшее время в Москву возвратился консул Великобритании Брюс Локкарт, но теперь не как официальный дипломат, а скорее как специальный агент, как осведомитель, как глава особой миссии, призванный установить от имени своего правительства неофициальные отношения с большевиками. 

Мура уже вторую неделю приходила в британское посольство после приемных часов, где у нее были друзья, на которых она очень надеялась. Локкарта она встретила там на третий день после его приезда... Ему шел тридцать второй год, ей было двадцать шесть. 

Очень скоро отношения между Мурой и Локкартом приняли совершенно особый характер: оба страстно влюбились друг в друга. Она видела в нем все, чего лишилась, для него же Мура была олицетворением страны, которую он полюбил, с которой чувствовал глубокую связь. Недозволенное счастье неожиданно обрушилось на них в страшной, жестокой, голодной и холодной действительности русской революции. Оба стали друг для друга центром всей жизни. Любовь и счастье - и угроза тому и другому были теперь с ними день и ночь. 

Они жили на квартире в Хлебном переулке, около Арбата. У Локкарта был большой кабинет, книги, письменный стол, кресла и камин. И кухарка была отличная: из запасов американского Красного креста она готовила им вкусные обеды. Мура была спокойной и веселой в те дни. Но после расстрела царя пошли слухи о скорой высылке иностранных наблюдателей и осведомителей. Приближалась развязка, но Локкарт и Мура, не позволяя себе лишних слов, от которых становилось только чернее на сердце, мужественно смотрели в будущее, которое неминуемо должно разделить их. 

В этот год председателю ревтрибунала Петерсу было тридцать два года. Это был стройный, худощавый, щеголеватый шатен, скуластый, с сильным подбородком и живыми, умными и жестокими глазами. В ночь с 31 августа на 1 сентября он приказал арестовать живших в Хлебном переулке англичан. В квартиру вошел отряд чекистов, был произведен тщательный обыск, а затем Локкарта и Муру арестовали и увезли на Лубянку. Через некоторое время Локкарта перевели на квартиру в Кремль, где он находился под арестом, разумеется. Но он ничего не знал о Закревской и написал просьбу об ее освобождении. Потом Петерс сообщил английскому дипломату, что его отдадут в руки Революционного трибунала, но что Муру он, Петерс, решил освободить.

А 22 сентября чекист, улыбаясь, вошел к Локкарту, ведя за руку его возлюбленную графиню Закревскую, вдову графа Бенкендорфа. То, что с такой родословной Мура не только вышла живой и невредимой, но и спасла Локкарта, говорит о ее незаурядном таланте быть обольстительной женщиной... И, наверное, очень умной и еще, пожалуй, весьма расчетливой. Когда в следующий раз Петерс пришел с Мурой объявить Локкарту, что его скоро выпустят, чекист выглядел очень счастливым. 

Мура провожала Локкарта на вокзале. Он навсегда покинул эту страну и эту женщину. 

Она уехала в Петроград. 1919 год - зловещий год для Петрограда и России, год голодной смерти, сыпного тифа, лютого холода в разрушенных домах и безраздельного царствования ВЧК. Здесь она нашла своего знакомого по работе в госпитале, бывшего генерал-лейтенанта А. Мосолова, который ее приютил. У нее не было ни прописки, ни продовольственных карточек. Она решила работать. Однажды Мура отправилась во «Всемирную литературу» к К.И. Чуковскому, потому что ей сказали, что он ищет переводчиков с английского на русский. Он обошелся с ней ласково, дал какую-то работу, достал продовольственную карточку, а летом повел ее к Горькому. 

В разное время различные женщины в доме Горького занимали за обеденным столом место хозяйки. С первой женой Е.К. Пешковой он расстался давно, с М.Ф. Андреевой - еще до революции, но она все еще жила в большой квартире писателя, хотя часто уезжала, и в это время ее место хозяйки занимала В.В. Тихонова, чья младшая дочь, Нина, поражала сходством с Горьким. В его доме жили и его дети, и дети его жен, и друзья. Часто ночевали гости. Мура всем понравилась, а когда через месяц начались холода, ее пригласили жить на квартиру писателя. Комнаты Горького и Муры были рядом. 

Уже через неделю после переезда она стала в доме совершенно необходимой. Она прочитывала утром получаемые Горьким письма, раскладывала по папкам его рукописи, отбирала те, которые ему присылались для чтения, готовила все для его дневной работы, подбирала брошенные со вчерашнего дня страницы, печатала на машинке, переводила нужные ему иностранные тексты, умела внимательно слушать, сидя на диване в его кабинете. Слушала молча, смотрела на него своими умными, задумчивыми глазами, отвечала, когда он спрашивал, что она думает о том и об этом, о музыке Добровейна, о переводах Гумилева, о поэзии Блока, об обидах, чинимых ему Зиновьевым… 

Он знал о Муре немного, кое-что о Лаккарте, кое-что о Петерсе. Она рассказала Горькому далеко не все, конечно. То, что он воспринял как главное, было убийство Бенкендорфа и разлука с детьми. Она не видела их уже третий год, и она хотела и надеялась вернуться к ним. Горький любил слушать ее рассказы. У нее была короткая, праздная и нарядная молодость, которая рухнула от первого удара карающего эту жизнь топора. Но она ничего не боялась, шла своим путем, и не сломили ее ни ВЧК, ни то, что мужа разорвали на части, ни то, что дети бог знает где. Она - железная женщина. А ему пятьдесят два года, и он человек прошлого века, у него за спиной аресты, высылки, всемирная слава, а теперь - застарелый туберкулез, кашель и кровохарканье. Нет, он не железный. 

Когда в Россию приехал Герберт Уэллс с сыном, Горький пригласил их жить к себе, в эту же большую и густонаселенную квартиру, потому что приличных гостиниц в то время было не найти. И Мура все дни была официальной переводчицей по распоряжению Кремля. К концу второй недели своего пребывания в Петрограде Уэллс внезапно почувствовал себя подавленным, не столько от разговоров и встреч, сколько от самого города. Он стал говорить об этом Муре, которую встречал еще перед войной, в Лондоне. А она была наделена врожденной способностью делать все трудное легким и все страшное - не совсем таким страшным, каким оно кажется, не столько для себя и не столько для других людей, сколько для мужчин, которым она нравилась. И вот, улыбаясь своей кроткой улыбкой, она уводила Уэллса то на набережную, то в Исаакиевский собор, то в Летний сад. 

Когда Мура попыталась пробраться в Эстонию нелегально, чтобы узнать о детях, ее задержали, и Горький сразу же поехал в петроградскую ЧК. Благодаря его хлопотам Муру выпустили. Но когда восстановилось железнодорожное сообщение с Эстонией, она опять отправилась туда. Тогда уже было ясно, что Горький вскоре уедет за границу. Она надеялась, что он поедет через Эстонию, и хотела дождаться его там. Но в Таллинне ее сразу же арестовали, обвинив в том, что она советская шпионка. Она наняла адвоката, и ее выпустили, взяв подписку о невыезде. Через три месяца ее выслали бы обратно в Россию, куда ей совсем не хотелось. Но ни в какую другую страну она не могла уехать из Эстонии, впрочем, как и из России. «Вот если бы вы вышли замуж за эстонца и получили бы эстонское гражданство, - намекнул ей адвокат, - вас бы выпустили». 

Она жила с детьми три месяца, и родня мужа из-за этого лишила детей всякой денежной поддержки. Теперь она должна была сама содержать их и гувернантку. И именно в этот момент тот адвокат познакомил ее с бароном Николаем Будбергом. Барон тоже хотел в Европу, но у него не было денег. Муре Горький, который был в Берлине, перечислил тысячу долларов. Теперь ее брак с бароном все решал: он получал деньги на выезд, она - визу. Горький в Берлине энергично хлопотал за Муру, которую предложил властям назначить за границей его агентом по сбору помощи голодающим России. 

Годы 1921-1927 были счастливыми для Горького. Лучшие вещи его были написаны именно в это время, и, несмотря на болезни и денежные заботы, была Италия, которую он так любил. И была рядом Мура. Сияющее покоем и миром лицо Муры и большие, глубокие и играющие жизнью глаза, - может быть, это все было и не совсем правда, или, наверное, даже не вся правда, но этот яркий и быстрый ум, и понимание собеседника с полуслова, и ответ, мелькающий в лице, прежде чем голос прозвучит, и внезапная задумчивость, и странный акцент, и то, как каждый человек, говоря с ней или только сидя с ней рядом, был почему-то глубоко уверен в своем сознании, что он, и только он, в эту минуту значит для нее больше, чем все остальные люди на свете, давали ей ту теплую и вместе с тем драгоценную ауру, которая чувствовалась вблизи нее. Волосы она не стригла, как тогда было модно, а носила низкий узел на затылке, заколотый как бы наспех, с одной или двумя прядями, выпадающими из волны ей на лоб и щеку.

Ее тело было прямо и крепко, фигура была элегантна даже в простых платьях. Она привозила из Англии хорошо скроенные, хорошо сшитые костюмы, научилась ходить без шляпы, покупала дорогую и удобную обувь. Драгоценностей она не носила, мужские часы на широком кожаном ремешке туго стягивали ее запястье. В ее лице, с высокими скулами и широко поставленными глазами, было что-то жесткое, несмотря на кошачью улыбку невообразимой сладости. 

Горький вместе с многочисленным семейством переезжал из одного санатория в другой. Жили всегда просторно и удобно. Когда писателю становилось лучше, он с Мурой ходил гулять к морю. В Херингсдорфе, как и в Саарове, в Мариенбадане и в Сорренто он ходил медленно. Носил черную широкополую шляпу, сдвинув ее на затылок, желтые усы загибались книзу. Утром читал газеты и писал письма. За порядком в доме по-прежнему следила Мура. Но теперь регулярно, три раза в год, она ездила в Таллинн к детям - летом, на Рождество и на пасху - и проводила с ними каждый раз около месяца. Иногда она задерживалась в Берлине по издательским делам Горького. Но в Берлине жил еще Николай Будберг, ее официальный муж, и он вел себя так, что его в любое время могли посадить в тюрьму - за карточные долги, за невыплату алиментов, за неоплаченные чеки... Ей приходилось улаживать дела барона - платить... Мура решила отправить мужа в Аргентину, и ей это удалось. Больше она о нем никогда не слышала. 

Когда умер Ленин, Горький написал о нем воспоминания, которые на Родине подверглись жестокой цензуре. И именно тогда Мура стала уговаривать Горького вернуться в СССР! Она рассуждала здраво: тираж его книг на иностранных языках катастрофически падал. А в России его стали забывать, и если он не вернется в ближайшее время, его перестанут читать и издавать и на Родине. Но Мура возвращаться с ним в Россию не собиралась. На что она надеялась, отказываясь от помощи Горького? 

Оказывается, все эти годы, когда она была секретарем и подругой пролетарского писателя, во время поездок в Таллинн она останавливалась не только в Берлине, но и в Лондоне, и в Праге, и кое-где еще. Она пыталась возобновить прежние связи, и несколько раз виделась с Уэллсом. Но главное, она искала Локкарта, и наконец ей это удалось. Она встретилась с ним в Вене. Он сразу понял, что не испытывает к ней прежних чувств, и она это поняла. Но они стали довольно регулярно видеться. Локкарт писал позже, что Мура давала ему в двадцатые годы «огромную информацию», важную для его работы в Восточной Европе и среди русских эмигрантов.

Очень скоро его опять начали считать - не благодаря ли возобновлению сотрудничества с Мурой? - одним из экспертов по русским делам, а потом он стал видным журналистом в газете «Ивнинг Стандард». Он написал книгу «Мемуары британского агента» о днях русской революции, по ней был поставлен фильм «Британский агент» о приключениях английского дипломата в драматические дни в Москве, о его любви к русской женщине, о тюрьме, спасении и разлуке. На первый просмотр фильма Локкарт пригласил Муру. 

В конце двадцатых Горький уже постоянно ездил в СССР и обещал вернуться туда окончательно, поэтому Госиздат начал выпускать собрания его сочинений, и писателю поступали гонорары, несмотря на трудности перевода денег из России за границу. Мура имела небольшой, но постоянный заработок у Локкарта, но благодаря Горькому она не бедствовала и даже перевезла детей с гувернанткой на постоянное место жительства в Лондон, где и сама решила закрепиться после того, как пролетарский писатель вернется на Родину. Она хорошо подготовилась к его отъезду: с 1931 года Мура начала фигурировать то тут, то там как «спутница и друг» Уэллса. Ему было тогда шестьдесят пять. 

Горький уехал и оставил Муре часть своего итальянского архива. Его нельзя было везти в СССР, потому что это была переписка с писателями, которые приезжали из Союза в Европу и жаловались Горькому на советские порядки. Но в 1936 году на Муру было оказано давление кем-то, кто приехал из Советского Союза в Лондон с поручением и письмом к ней Горького: перед смертью он хотел проститься с ней, Сталин дал ей вагон на границе, ее обещали доставить в Москву, а потом обратно. Она должна была привезти в Москву его архивы. Если бы она их не отдала, их взяли бы силой. А если бы уничтожила, спрятала? Но Мура привезла архивы в Москву, ее провели к Горькому и сразу же после ее ухода объявили об его смерти. К тому времени Сталин получил из Европы все архивы, которые ему были нужны - Троцкого, Керенского и Горького - и начал готовить процесс Рыкова - Бухарина. 

...Мура стояла наверху широкой лестницы отеля «Савой» рядом с Уэллсом и принимала входивших гостей. Каждому она говорила что-нибудь любезное и улыбалась за себя и за него, потому что настроение его последнее время было скорее сердитым и мрачным. Прием был торжественный, устроил его ПЕН-клуб в честь семидесятилетнего юбилея Уэллса. Говорят, Уэллс уговаривал ее выйти за него замуж. Она не согласилась. 

Всю войну она работала на Локкарта в журнале «Свободная Франция». Уэллс воспринимал ее деятельность у французов как необходимое убийство времени. Он жил теперь в собственном особняке и начал пророчествовать о конеце света, потому что все его лучшие книги остались в прошлом. Он болел, а в 1945 году никаких надежд на улучшение здоровья уже не осталось, и с этого времени Мура была с ним неотлучно. Война состарила ее. Она начала толстеть, ела и пила очень много и небрежно относилась к своей внешности. Ей было пятьдесят четыре года, когда умер Уэллс. 

После войны Мура жила в Лондоне совершенно свободно, без денежных затруднений. Сын жил на ферме, дочь вышла замуж. Мура несколько раз ездила в СССР как британская подданная. В конце жизни она очень растолстела, общалась больше по телефону и всегда имела под рукой полбутылки водки. За два месяца перед смертью сын, бывший уже на пенсии, взял ее к себе в Италию. 

В некрологе «Таймс» назвал ее «интеллектуальным вождем» современной Англии, женщиной, которая в течение сорока лет находилась в центре лондонской интеллектуальной и аристократической жизни. 

Она любила мужчин, не только своих троих любовников, но и вообще мужчин, и не скрывала этого. Она пользовалась сексом, она искала новизны и знала, где найти ее, и мужчины это знали, чувствовали это в ней, и пользовались этим, влюбляясь в нее страстно и преданно. Ее увлечения не были изувечены ни нравственными соображениями, ни притворным целомудрием, ни бытовыми табу. 

Если ей что-нибудь в жизни было нужно, то только ею самой созданная легенда, ее собственный миф, который она в течение всей своей жизни растила, расцвечивала, укрепляла. Мужчины, окружавшие ее, были талантливы, умны и независимы, и постепенно она стала яркой, живой, дающей им жизнь, сознательной в своих поступках и ответственной за каждое свое усилие.