«В наручники тебя и на железный стол.

И двести двадцать вольт..!» (с)

Сегодня я ни секунды не была с тобой. Во мне бурлил сумасшедший вихрь. Он желал такой же голодной плоти, он желал громкого возмездия за минуты ожидания. Я весь день маячила по комнате в поисках решения, в поисках тебя. Я никак не могла определить, что же руководит моими больными архетипами, светлое чувство искренней любви либо адские машины, которыми исправно управляет в наших сознаниях славный дядя Зигмунд. Я взяла тебя. Взяла и нырнула под твою кожуру. Была с тобой. Но с тобой не была.

Полшестого вечера. Я наклонилась к твоему лицу. Уронила прядь каштановых волос. Этим тебя не разбудишь… Прикоснулась губами к виску. В нем пульсировал сон. Провела пальцем по веку. Ты проснулся…

Наш мир ограничен стенами спальни. Глупыми и немыми. Даже находясь в ярости от происходящего, они не могу сказать ни слова, даже сдвинуть брови у переносицы. Ошеломлённые от моей дикости, стены мокреют и вяжут в цементном сознании логические варежки, анализируют степень абсурда ситуации. Степень совершенства наших действий. Твоих рук и моих бёдер.

Полдевятого вечера. На столе мирно лежит яблоко. Зелёное. С красным бочком. Зимний сорт. Лежит и наглеет. Ждёт смерти. Я для себя сегодня выбрала эту роль. Я снимаю одежду и подхожу к столу. Мне показалось, яблоку будет обидно, если оно умрёт, так и не увидев меня. Пусть умрёт возбуждённым. Ведь хоть оно и среднего рода, всё же имеет хвостик. Хвостик – это важно. Я складываю руки за спину. Усложняю задание. Пытаюсь его укусить. Хм, забавно, мой рот гоняется за ним в поисках расправы, а оно разглядывает движения моей тяжёлой груди. И всё-таки яблоко – мужского рода.

Полпятого утра. Я сижу на корточках в подъезде. Жадно глотаю кофе и никотин. Никотин жадно глотает меня. Тёмный, здёртый до половины, лак дополняет ногтевые пластины. Запутанные в клочья волосы. Растертая тушь. Маленькие трусики, прозрачная маечка, босые ноги, голодный взгляд голодного соседа...

Я так хочу тебя, что даже не уверенна, хочу ли я тебя. Так к физическому акту относиться нельзя. Я наполнена постоянноциркулирующей структурой желания, бесконечными мыслями о том, как в такт осеннему плачущему городу отдаюсь. Тебе.

Полдесятого утра. В офисе тихо. Я беру карандаш. Точу. Рисую. Свою грудь. Для того, чтобы там, в другом конце адекватного города, ты мог бы мысленно её приласкать. Мне хочется отдать её тебе. Пусть моё тело будет твоей отдушиной. Можешь использовать его как проездной билет в настоящий мир.

Сухой взгляд. Мокрый палец. Обед.

Полседьмого вечера. Мой запах на твоём теле. Сегодня ни секунды не была с тобой. Отдавалась тебе. Отдавала тебе. Ловила твои колебания. Твои волны. Твои планы. Была с тобой, но с тобой не была. Отдавалась тебе, а была с ним. Делала с тобой, что хотела. А переспала с ним. Пистолет твой. А стрелял он.

Полвосьмого вечера. Сдираю воск с тела. Сдираю его с сознания. Улыбаюсь. Теперь уж не знаю, кого из них хочу больше…

Полдесятого вечера. Пол сигареты. Пол поцелуя. Пол ужина. Пол меня. Пол тебя. Пол его.

Ненавижу тебя за то, что беру. Его ненавижу за то, что хочу.

Шатаюсь по коридору. Поднялась. Вздохнула. Упала. Всё… Надоели ваши игры…

Эмма Кравец