Кирюша просыпается, когда ночь улеглась на крышу дома, и свесила хвост на окошко.

Из подкроватя Кирилл умеет выныривать сам – всё-таки достаточно большой. Это очень приятное место. Это был «дом», в том смысле, в котором это слово говорят Большиши – с теплотой и каким-то облегчением в голосе. Его дом. Когда он удостоверится, что все эти беспечные Большиши уже мерно дышат в своих кроватях, он погружал руки подподушку, и просачивался через многочисленные упругие поверхности в тёплую темноту.

Там был его мир. Он мог возводить из неё песочные замки, населять их говорящими жабами и Большишами размером с ладошку. Выжимал облака, и пускал в получившихся лужах линкоры и огромные парусные фрегаты.

Сейчас он вынырнул не просто так – маленькие люди вообще очень мало что делают без причины. Это Большиши всегда бестолково толпятся, громко разговаривают, зачем-то плачут или смеются над какими-то серьёзными, совсем не смешными вещами. Сам Кирилл смеялся над тем, над чем нужно – над всякими глупостями, пусть и глупыми, зато по-настоящему смешными. Поэтому он и прозвал дядь и тёть самым глупым прозвищем на свете.

Ему нужно хорошенько подумать. О папе и о маме, и о той грозовой туче, что нависла над их домом.

Потолок раскачивается над ним, и Кирилл карандашом воображения рисует на нём события вчерашнего вечера.

Его рано отправили спать, плотно затворили дверь в комнату, но Кирилл не закрывал глаз. Смотрел на другой конец комнаты, где на спинке кресла сидела тень вороны. Плоская, как будто вырезанная из картона, – какой и должна быть тень. Но между тем сама птица давно уже улетела, а тень вот осталась, как никогда чёткая в рассеянном свете фонарей за окошком. Иногда она переступает лапами, а вот длинный клюв скользнул вниз и принялся тереться об обивку кресла. Наверное, утром там будет дырка и торчащий пух, за который мама будет хмуро отчитывать его, Кирилла. Ни за что не поверит, что сделала это воронья тень.

Тени часто путешествуют без своих хозяев, но Большиши почему-то об этом не знают. Не замечают, что ясным днём можно насчитать куда больше теней, чем тех, кто их отбрасывает. Иногда случаются очень смешные вещи: например, в разгар лета по раскалённому асфальту вдруг начинают кружиться тёмные комочки – не сразу в них узнаёшь тень пурги, когда снег набивается в капюшон и за воротник, и стоит открыть рот, как он тоже будет полон снега…

Разглядывая воронью тень, Кирюша пытается отвлечься от скандала на кухне. Медленно, болезненно страшные звуки угасают, ощущение такое, как будто вытаскиваешь из-под ногтя колючку. Сначала очень больно, а потом приходит облегчение, и только ноет ранка.

Какое-то время слышно только, как папа недовольно ходит туда и сюда.

Кирилл слышал, как позже пришла мама. Шелохнулась дверь, пропуская жидкий свет из коридора, и там обозначился знакомый силуэт. Опускается на краешек кресла, скрипит обивка, и тень вороны взмахивает крыльями, чтобы раствориться среди других теней.

Мама купает лицо в ладонях, плечи вздрагивают, и Кирюша чувствует солёный запах слёз. Он притворяется, что спит, плавает на подушке, как будто на облаке, пытается заставить своё дыхание работать свободно и ровно.

Она уже успокаивается. Всхлипывает довольно громко, тут же поворачивается – разбудила, или нет?.. От лица тянет холодом, губы поджаты, подбородок больше не дрожит, твёрдый, как камень. Она в ярости, и лучше бы сын спал. Если он не спит и увидит её такой, придётся несладко. Не сегодня. Сейчас она ему скажет: «Ты чего не спишь, мелкий? Давай-ка, закрывай глаза», но завтра напоминать об этом его ночном промахе будет каждый жест, полный злости и презрения. Поэтому лучше бы он спал. И Кирилл изо всех сил вжимается в подушку, старается превратиться в маленькое чернильное пятнышко, поскорее провалиться в подкровать. Кажется, что в сторону окна дует холодный зимний ветер, Кирилл хочет натянуть на голову одеяло, но боится пошевелиться. Половина минуты пролетает мимо него долгими, трепыхающимися, как падающие из гнезда птенцы, секундами.

Сквозь приспущенные веки он смотрит на её глаза. Но вместо глаз - только чёрные провалы, как бы отделённая от мира хрупкой роговицей морская бездна.

Эту бездну он начал видеть в глазах всех Большишей некоторое время назад. Тогда Кирилл смотрел с мамой кино про то, что происходит на дне озера, а потом поднял голову и увидел это же всё в её глазах. Он жутко перепугался.

Родители ходят вокруг с пустыми глазами, в глазах вместо белков и зрачков зелёные водоросли и стайки мелких рыбок. У стариков на скамейках, у водителей трамваев – у всех один и тот же пустой взгляд. Как будто море взяли и разлили по человеческим головам. Только у малышей взгляд самый нормальный. Кирилл не знает, видят ли они то, что видит он, но вид у многих малышей всегда весьма обескураженный.

Мама встаёт, белые ладони скользят по одежде, поправляя непорядок, и Кирилл слышит, как плещется у неё в голове вода. Давит с той стороны на пустые глаза. На ней длинная домашняя юбка и рубашка, на груди сминается складками фартук. Наверное, готовила что-то для него на завтрак. Она терпеть не может рано вставать и готовить что-то с утра. Способна только на то, чтобы налить себе кофе, и поставить то, что приготовлено загодя, в микроволновку.

Снова приоткрывается дверь, сквознячок шевелит на голове Кирюши волосы. Исчезла. Квартира утихает, и медленно, как будто большая глыба, накатывает сон.

И вот теперь он выныривает обратно, к спящему миру, чтобы хорошенько подумать. Размышляет о больших людях, о Большишах, таинственных существах, среди которых приходится жить.

Большиши окружают себя мёртвыми предметами. Наверное, им нравится, когда вокруг тишина. Но как же это скучно! Камень у озера лижет руку влажным языком, и Кирилл, жмурясь этим прикосновениям, опирается двумя руками и залезает на него целиком. И мама кричит:

- Ну-ка слезь сейчас же! Ты же испачкаешься.

- Не испачкаюсь, - говорит Кирилл. – Мама, а для чего этот камень здесь лежит? Почему он не уплывёт?

- Что ты там кричишь? Я не знаю. Слезай.

В большинстве своём Большиши, даже папа с мамой, его не понимали. Отделывались скользким и деловым «Я не знаю», или «Что ты там говоришь?», и Кирилл скоро возненавидел эти фразы. Может быть, дело в словах, которые Кирюша цепляет из подкроватя на язык, как на рыболовный крючок. О, там их полно, самых разных слов, и Кирилл набирал их полные карманы. Только вот понимали их отнюдь не все.

Всё прекрасное для этих людей сводится к мимолётному, как к движущимся картинкам на экране телевизора. Они обсуждали эту пустоту, спорили из-за неё, ссорились. Между мамой и папой на пустом месте вспыхивал огонь раздора, и хрупкий мир лопался, как мыльный пузырь. Пространство вокруг становилось плотным и колючим, как будто бы Кирилла закутывали в одеяло колючей стороной. Мамин голос поднимался и вторил визгу электрической пилы в соседском дворе, папа говорил резко, слова, как большие шмели, вылетали из его рта и жалили всё подряд. Рыбки у них в глазах пугались и уплывали в темноту.

Кирюша бежал к маме, забирался к ней но коленки её внезапно оказывались острыми, а для него не находилось ни одного мягкого слова. Тогда единственным спасительным местом оставалось пространство под кроватью в его комнате, где Кирилл скрючивался, обнимал руками колени, и слушал, как на кухне или в другой комнате бушует гроза. Они закрывали дверь, но он всё равно прекрасно слышал. Стёкла звенели в тон их воплям, и звон этот походил на тонкое хихиканье, а в форточку врывались и катали по полу предметы и катышки пыли какие-то дымящиеся существа. Сосед, проходя мимо окна, горланил жуткую песню – он появлялся всегда в одно и то же время, когда мама и папа ссорились. Может быть, он шёл за дымными тварями, а может, этих дымных тварей выпускала его электрическая машина, сестра которой жила у мамы в горле и в коленках.

Потом всё успокаивалось. До следующего раза.

Кирилл спускает с кровати ноги, пол приятно холодит пятки. Одежда висит на спинке стула, штаны и майка, которые мама приготовила ему на утро. А одежда сейчас нужна – он собирается наружу. К Ведьме.

Ведьма эта выглядит совсем не по-ведьмински. Ну, то есть она не старая. И волосы у неё из носу не торчат, хотя Кирилл близко не видел.

Ведьма живёт за парком, в старом, поросшем смородиной деревянном доме с мансардой. Они с мамой часто встречают её в этом парке. Иногда одну, иногда с какими-то другими ребятами.

- Ну и мода пошла, - морщится мама, и пихает папу локтем под рёбра. – У молодёжи. Не, ну ты смотри, как одеты! Что это? Всё висит, крашеная, мымра какая-то…

Отец гогочет. Наклоняется, и говорит Кирюше на ухо:

- Видишь? Тётя ведьма!

- Ну, может и не ведьма, - с сомнением говорит мама. – Не наговаривай на людей. Мало ли, кто как будет одеваться, когда он вырастет.

Но Кирилл уже не слушает. Он заворожено смотрит вслед женщине, разглядывает короткую стрижку и крашеные в красный волосы, из-за чего она похожа на клубничное мороженое. На ней красная курточка, рваные на коленках джинсы, босые ноги с ярко-красными ногтями пританцовывают на тёплом асфальте. Кирилл не может представить, чтобы кто-то ходил босиком на улице. У папы красивые белые кроссовки, и ещё туфли, которые он регулярно натирает какой-то чёрной штукой. У мамы босоножки и туфли… Кириллу даже дома ходить босиком не всегда разрешают! А ведь это так здорово! Наверняка у этой тёти нет строгой мамы…

Кирилл заглядывает в ее глаза и не видит там ни рыб, ни зеленых водорослей. Зрачки, яркие, цветом напоминающие свежую траву или мокрую после дождя землю. Кирилл силится понять, почему у всех взрослых глаза пустые, а у неё – полные какого-то восторга. Даже походка не как у всех, такая, как будто эта тётя вот-вот оторвётся от земли и упорхнёт.

- Ведьма, - зачарованно повторяет Кирилл.

После ночного скандала всё вокруг ещё пропитано склизким холодом, нервно подёргивающимися тенями. Кирилл вязнет во всём этом, как муха в варенье. Раздвигает руками воздух, за дверью тёмный коридор, похожий на глотку чудовища. После ночного скандала всё вокруг ещё пропитано склизким холодом, нервно подёргивающимися тенями. Кирилл двигается во всём этом, как муха в варенье. Раздвигает руками сухой воздух, за дверью тёмный коридор, похожий на глотку чудовища. Как всегда сереет на вешалке папина куртка, почему-то очень страшная без хозяина. Папа спит, свет на кухне не горит, хотя остро пахнет сигаретами. В щели под дверью родителей запах курева и пропитанный руганью, словно кровью, воздух мешаются в густой кисель.

С сандалетами в руках Кирилл возвращается в комнату. Под кроватью, там, где смыкаются  сон и явь в тёмном водовороте, двигается одно из сегодняшних его созданий. Увидев, что Кирюша обратил на него внимание, прекращает возится и впирает жёлтые глаза со звёздочками зрачков. Наяву Кирилл немного их боится, но они всегда его узнают.

Он поманил создание.

- Пойдёшь за мной. Будешь меня охранять. Хорошо, Ночник?

«Ночников» хорошо видно, если проснуться среди ночи. Они возятся под кроватью, иногда перебегают в тень под столом. Или ползают по карликовой пальме в горшке. Днём они тают до внезапных звуков, до прикосновений к волосам, к затылку или тыльной стороне рук, и следуют за ним до следующей ночи.

Ноги влезают в сандалии, Кирилл идёт к окну, а позади, зашуршав сползшей на пол простынёй, из-под лежанки выбирается Ночник.

Всю первую половину ночи ему снились лисы, и Кирилл совершенно не удивляется, увидев под простынёй длинную любопытную мордочку. Выбравшись, лиса тут же поднимается на задние лапы, и становится ростом с Кирилла. Совсем маленькая лисичка.

Этот Ночник будет теперь ходить за ним попятам, и когда Кирилл снова нырнёт в постель, чтобы просочиться в свой диковинный мир, Ночник нырнёт следом. Он сам здесь всего лишь движение воздуха, клок тумана, и Большиши его вряд ли заметят, если увидят. Кирилл, откровенно говоря, сам не знал, сможет ли Ночник ему по-настоящему помочь, если мальчик попадёт в беду, или же он годится только для игр. Просто одному идти немножечко страшно.

У Большишей тоже бывают Ночники. У мамы и папы их не было – Кирилл много раз видел, как они спали. Они не проваливались в подкровать, а словно бы оставались парить над ней, на границе между светом, и тем состоянием, когда его нет. Но у других людей они были. В начале лета, когда они с мамой и папой садились в поезд, и ехали на море, он вдоволь насмотрелся на спящих дядь и тёть. Их Ночники сворачиваются в ушной раковине, или глубоко во рту, выгоняемые дыханием наружу, но вновь и вновь заползающие внутрь. Похожие на безглазых червяков, тех, что можно накопать в земле после дождика.

Днём он часто встречал на улице других детей. В доме напротив жила Лиза, один мальчик, Кирилл не знал, как его зовут, жил в конце улицы, и его вывозили на прогулку в коляске. Серёжка жил где-то, как он говорил, где стояли пожарные машинки, но Кирилл ни разу там не был. Наверное, не очень далеко. Серёжка совсем неплохой, всё время таскал с собой большой жёлтый экскаватор и давал им поиграть. Он уже большой, глаза внимательные, цепкие, но вот Ночника у него Кирилл ни разу не видел. А когда спросил, Серёжка поднял руку и постучал кулачком по лбу Кирилла.

- Ты чего. Не придумывай. Этих нету. Давай лучше играть в мою машину…

Но глаза у него ещё на месте. Никаких рыбок. Зато у всех родителей, которые выводили своих детей в сквер, и у Серёжкиной бабушки - пустые и поросшие водорослями.

У Лизы, например, ночник был. С Кирюшей она не заговаривала – стеснялась, хотя их мамы постоянно болтали о каких-то пустых делах. Только поглядывала на него, смущённо пряча глаза. За ней всё время ковылял каменный великан с добрым лицом. Его голова раскачивалась где-то над кронами деревьев, руки едва не задевали натянутые по столбам провода. Когда он шёл через сквер за своей хозяйкой, вокруг с щебетанием кружились стаи воробьёв, а собаки, поджав хвосты, отползали прочь.

Кирилла очень интересовало, как такой ночник помещается под кроватью, и почему Лизе всегда снится только он, но подойти к ней и заговорить у него так и не хватило духу.

(С) Дмитрий Ахметшин.

Продолжение следует.