В С Ё   М О Ё   Н Е С У  С  С О Б О Й

(ПАЛАТА №3)

Удивительный у человека механизм мышления. Кажется, что всё! Забытье, полусмерть, нечего думать, нельзя нагружать мозг мыслями, а вот шевелятся же извилинки, анализируют.

Палата №3. Пятеро – женщин разного возраста. Каждая – личность. У каждой своя история, своя судьба.

Татьяна– рабочая. Она трудится на «блатном» месте – коптит рыбу, получает зарплату вполне приличную. И посетители – её коллеги – женщины, крупные, жизнерадостные, громкоголосые.

Навещая Татьяну, они не умещаются все рядом с её кроватью, и одна стоит, прислонясь к дверному косяку. Татьяна отнекивается от принесенных продуктов, вернее, пытается это сделать, но тумбочка забивается снедью, гости уходят.

Татьяна облегченно вздыхает и начинает угощать нас рыбой. В июле у её сына свадьба. Каждый день приходит муж. Бывший. Выглядит вполне респектабельно, но, по словам Татьяны – алкоголик.

Сегодня был профессорский обход. Сказали, что у меня в результате ДТП сотрясение мозга и ушибы мягких тканей. Лечение смешное: димедрол - анальгин - фуросемид. Общение с врачом отсутствует напрочь. Думай, что хочешь, лечись, как знаешь.

Олеся. Перед её оптимизмом можно преклонить колени. Ей двадцать. Красивая, цветущая, слегка капризная, она здесь уже не первый месяц. Поврежден позвоночник. Ноги недвижимы. Ездит в кресле. Ухаживает мама и медсестры. Моют, переодевают... Олеся упорно считает, что скоро будет ходить. Все, кроме нее, относятся к этому скептически.

Сколько пришлось выдержать этой маленькой женщине! Полет с третьего этажа завершился на больничной койке. Я не знаю, какой она была раньше, но сейчас это мини-диктатор. Наверное, иначе в наших больницах нельзя, тогда могут просто забыть о твоем существовании.

Необходимо требовать и Олеся требует внимания к себе с полным убеждением правильности происходящего. Палата обжита ей уже давно. Самовар, электроплитка, продукты, супы, кастрюли, телевизор. Человек, где бы он ни находился, стремится внести привычные атрибуты комфорта в свою жизнь.

Галина. Очень худенькая, маленькая, светловолосая, с огромными голубыми глазами. Поступила с сильнейшим алкогольным отравлением, избитая, давление 50/40 – сразу в реанимацию. Ходит медленно. Больше молчит. На ночь уходит куда-то. Возвращается с рассветом. Друзья – в соседних палатах. Друзья-любовники.

Сейчас сидит на кровати тихая и серьезная. О чем-то думает. Лицо изнуренное, бледное, заостренное. Но я читаю его таким, каким оно могло быть: очень красива – красотой Боттичелли. Если положить чуть-чуть грима, даже сейчас с этой изможденной утонченностью черт она была бы невероятно хороша. Старенький халатик, сожженные химией волосы, тоненькие ножки в черных колготочках, одинокая. Уже два дня к ней никто не приходит...

– Что такая ходишь печальная? – интересуется Татьяна.

– Все нормально, – и пошла робкой осторожной походкой в коридор.

Вечер. Солнце пока не село. В комнате тишина. За окном весна в разгаре, зелень травы манит к себе. А здесь скорбь, покой, печаль, безысходность.

Тихий стон.

Это Лида. На голове повязка-чепчик – трепанация. Бинты пропитаны кровью. Перевязки каждый день. Ее привезли два дня назад и сразу на стол. Случай запущенный. Сама хирургическая сестра, она не обращалась в больницу. Пронесет?! Нет, не пронесло. Любимый мужчина доказывал свое чувство вполне варварски. Цивилизация – по боку. Голова у неё нещадно болела, но боль таблетками не снялась и отец вызвал скорую. Хорошо, что не поздно, а то было бы хуже.

Галинасегодня выписалась.

На подоконнике кипит курятина. Оля (мать Олеси) готовит обед. Приходят и уходят люди. Общежитие. Коммуналка. Коммунизм. Нет, не хочу такого. Лучше свою небольшую маленькую квартиру и покой.

По коридору, держась за стену, в одной рубахе, с перевязанной головой бредет женщина.

Куда Вы? Сестру ищу. Укол пора делать.

– Идите ложитесь, пойдем.

Да где её найдешь, если сама не захочет появиться?

Медсестер почему-то никогда нет на месте. Лишь одна, которую старожилы зовут Мамой. Приходит и помогает.

Вечера однообразны, зато дни отличаются один от другого. События не наслаиваются, а идут не спеша. Привозят и увозят людей.

Выписали Татьяну, ее место заняла Люда, а на её кровать пришла... пришло... Боже, Господи, отведи, не дай еще такое узреть. Синее распухшее тело – сплошной синяк. Лицо – боксерская груша.

– Меня зовут Зина. Я ходила в гости.

– Стукнули чем?

– Палкой.

Люди! Женщин нельзя бить! Ничем! Ни рукой, ни палкой, ни словом. Нельзя! А она – «Заживет. На живом теле все заживет, вот на мертвом – нет». Да, хорошая философия.

Днем принесли еще одну – Анна.

Ей нет и 30, но менее пятидесяти не дашь. Просит пить. Глаза – собачьи, полны благодарности за поданную воду, доброе слово. Молчит и смотрит жалостливо.

Не хочу таких глаз! Таких побитых собачьих глаз не должно быть у людей, у женщин! Ей стыдно и больно, она нагая, прикрытая больничным одеялом, тянет на себя сочувствие и жалость, но это уже не женщина, это кусок плоти с молящими глазами. Господи, помоги ей. Спаси её. Защити от нападок и безжалостности других людей.

Палата полна. По коридору снуют здоровые. Смотрят телевизор, играют в карты, переговариваются, шутят, кричат.

23 часа. Без снотворного не уснуть. Музыка в палатах старожилов. В холле смотрят футбол.

Спите, кто может, спите, во сне, говорят, поправляются.

Медикаментов нет, больные должны приносит всё с собой.

Выходя из дома, берите с собой бинт и вату, аспирин и анальгин, одноразовые шприцы и антибиотики…

Никто не знает, где вы можете оказаться через час.