Дмитрий ЩЕГЛОВ Фото из семейного архива Ольги ЧУВАЕВОЙ

Рюмин в спектакле «Дачники»

О нем при жизни ходили легенды. Его шутки, колкости, репризы, едва появившись на свет, в мгновение ока облетали театральную Москву. Доживи Никита Подгорный до нашего времени, наверняка его «устное творчество» собрали бы и издали.

Банкет с участием актеров Малого театра. Все при параде, многие при регалиях. Игорь Ильинский с Михаилом Царевым – заклятые враги – затеяли очередной спор и уже перешли, что называется, на высокие ноты. На пиджаках у обоих – звезды Героев Социалистического Труда. Подгорный, наведя хищный взгляд на патриархов, мрачно роняет: «И звезда с звездою говорит...»

Гастроли театра в Болгарии. Прием на самом высоком уровне. Тодор Живков во главе стола. Никита Подгорный на чем-то сильно сконцентрирован и даже несколько подавлен. Он старается как можно меньше двигаться и говорить. Выпито хорошо, Подгорный постепенно каменеет. «Как вы, Никита Владимирович?» – спрашивает кто-то. «Полуживков», – без паузы следует ответ.

Это Подгорный сорокалетний, знаменитый народный артист. А вот Никита Владимирович в возрасте пяти лет. Во дворе московского дома на углу Огарева и Герцена ребятишки рассказывают друг другу о родителях: «У меня папа шофер». «А у меня милиционер». Кто-то сообщает: «А у меня папа играет на трубе». Никита, потрясенный, задумывается, потом спрашивает: «А дым не мешает?..» «А у тебя папа кто?» – спрашивают Никиту. «А у меня папа играет в театре».

o o o

Папа Никиты, Владимир Афанасьевич Подгорный, заслуженный артист РСФСР, играл у Мейерхольда в Студии на Поварской, в Камерном театре у Таирова, в балиевской «Летучей мыши», во МХАТе 2-м у Михаила Чехова, где он «дублировал», то есть играл во втором составе, многие знаменитые роли великого артиста – и в «Двенадцатой ночи», и в «Потопе». После закрытия МХАТа 2-го последние годы своей артистической карьеры Владимир Афанасьевич провел в Малом театре. Вообще же Подгорные – эта целая русская актерская династия, начатая бабушкой Никиты, Натальей Ивановной Любушкиной, игравшей с Комиссаржевской. Дядя Никиты, тоже актер, Николай Афанасьевич Подгорный, всю жизнь проработал в Художественном театре, был заведующим труппой, близким к Станиславскому человеком.

В доме Подгорных бывали Станиславский, Михаил Чехов, Качалов, Москвин, Тынянов. Алексей Толстой, написав «Детство Никиты», подарил книгу семье, причем в иллюстрациях художник изобразил мальчика, очень похожего на Никиту Подгорного. Вера Николаевна Пашенная обожала Никиту, считала своим внуком. По соседству с Подгорными жили Гиацинтова с Берсеневым, Серафима Бирман. Нельзя сказать, что Никита «с детства решил стать актером»: у него просто не было другого пути. Спектакли Малого и МХАТа стали его первыми «университетами», а любимым актером был знаменитый мхатовский трагик Леонидов. В родительском доме отца была роскошная, одна из лучших в Москве, библиотека. Тех, кто много читает и плохо учится, часто называют «артистической личностью». Однако Подгорные получаются далеко не из каждого.

Ганя Иволгин в фильме «Идиот»

Выпускные экзамены Никита сдавал экстерном. Заветную тройку по алгебре учительница поставила ему за городом, на даче, куда он приехал с тортом и охапкой полевых цветов.

Обычно поступающие в артисты пробуют свои силы во всех театральных вузах одновременно, надеясь, что если в «Щуке» не повезло, то повезет в «Щепке», МХАТе или ГИТИСе. Подгорный поступал только в Щепкинское училище, и с самого начала было ясно, что после выпуска работать он будет в Малом. Ни лидером курса, ни его старостой, ни «комсомольской совестью» он не был. Он просто был всеобщим любимцем. Еще в институте его отличала черта будущего мастера: он был актером без амплуа. Играл героев-любовников с тем же азартом и выдумкой, что и стариков. Герои получались у него умные и резкие, старики – обворожительные и смешные. В скверном и грубом он находил обаяние и человечность, в стопроцентно положительном – тайную червоточину. Вообще-то это всего лишь точное следование системе Станиславского.

Еще в институте студентам поручают участие в спектаклях театра – в массовке и крошечных эпизодах. Пресловутое «кушать подано» Подгорный превращал в маленькие карнавалы. Играя безымянного солдата, объявлявшего о приходе генерала, он нашел такую острую характерность, что при его появлении на сцене зрители спрашивали друг у друга: «Кто это?» «Никитушка Подгорный».

Он не допускал на сцене будничности и скуки, потому что очень рано понял: сцена – это то место, где можно делиться сокровенным и тайным. Он переходил на сцену всем составом и сутью своей личности. Личности сложной и противоречивой – об этом говорили все. Но все и признавали выдающийся талант. Его любили, с ним искали дружбы, корифеи называли его то «сыном», то «внуком». Царев его обожал и курировал. Считалось, что Подгорный – его любимчик. Может быть, единственный любимчик этого неприступного, забронированного регалиями человека. Они жили по соседству, в одном доме в Спиридоньевском переулке.

Плох тот актер, который не умеет «показывать», то есть пародировать, коллег. Царева «показывали» едва ли не все в Малом театре и в училище: его характерная манера говорить схватывалась легко и быстро.

Как-то, закрывшись с приятелями в гримерной, Подгорный творчески выпивал. Учитель осторожно постучал в дверь. «Кто еще там?» – недовольно крикнул Подгорный. «Это я, Михаил Иванович Царев». Подгорный решил, что за дверью – очередной имитатор, и послал его убедительно и далеко. «Но это действительно я», – настаивал орденоносец. Дверь открылась, и Подгорный рассыпался в извинениях. «Ничего, Никитушка, я привык...»

o o o

Что такое Малый театр в начале семидесятых? Это странное чередование взлетов и чудовищной рутины. Мощная режиссура Равенских и могучие дарования Ильинского, Бабочкина и Жарова. Полное благополучие, опека «сверху» – ордена на пиджаках, звания аккуратно ко всем юбилеям – и множество неудовлетворенных амбиций. Был период, когда в Малом одновременно служили десять народных артистов СССР. В идеале это десять спектаклей в сезон, поставленных на каждого из корифеев.

Шприх в спектакле «Маскарад»

Кем надо быть, чтобы выделиться на таком фоне? Видимо, Подгорным. Он сыграл Чацкого и Мурзавецкого так, что стало ясно: в театре появился еще один «академик».

Но в том-то и дело, что по складу личности Подгорный «академиком» не был. Не укладывался Никита Владимирович в степенные академические ритмы, другого был «состава» человек. Он много играл, зритель шел специально на Подгорного – как говорили в старину, «на фигуру». Но не остепенялся, не становился солидным «мэтром». Время от времени на доске приказов вывешивались грозные выговоры и предупреждения в его адрес. Говорю не о питии. Меньше всего хотелось представить Подгорного как некоего театрального гусара-гастролера с рюмкой в руке. Это лишь незначительная часть его образа. В жизни он мог быть разным. Маска шутника и острослова была удобной, позволяла спрятать истинную, лирическую сущность, а также делать и говорить то, что не позволялось никому другому. Все всегда ждали от него необычного и парадоксального. Он часто становился заложником своего образа.

Фрондер и вольнодумец, Подгорный преспокойно прогуливал политинформации, заведенные в Малом, но на репетиции приезжал не позже, чем за пятнадцать минут до начала. Политинформации бывали раз в неделю, в десять утра, за посещением следила специальная дама. При этом Подгорный вовсе не был аполитичен. Он с удовольствием слушал дома Би-би-си, комментарии популярного в 70-е годы Гольдберга. Однажды терпение парторга лопнуло: «Никита Владимирович, почему вы опять не явились на политинформацию?» «Так у меня же есть персональный политинформатор», – без паузы отвечал Подгорный. «Кто это?» «Гольдберг», – очень серьезно ответил актер и пошел дальше, заставив партийную даму надолго задуматься.

От него ждали бесконечных розыгрышей. В спектакле «Перед заходом солнца» одна из мизансцен была устроена таким образом, что Подгорный сидел спиной к залу, а Быстрицкая и Ликсо лицом, причем действие происходило на авансцене. Подгорный не преминул воспользоваться беззащитностью партнерш. Неожиданно он снял очки и ясным взором посмотрел на них. На его глазах красовались исполинского размера ресницы. Актрисам пришлось резко нарушить мизансцену, отвернувшись от зрителей. Профессионалы знают, что такое «раскол», когда смех, овладевший актером, может довести его до икоты и судорог.

Однажды Подгорный устроил вызов на радиозапись едва ли не половине труппы Малого театра. Дисциплинированные актеры вовремя явились на улицу Качалова и никак не могли понять, отчего это в бюро пропусков администраторы только разводят руками, так и не найдя их фамилий в списке вызванных для участия в важной фондовой записи.

o o o

Никита Владимирович познакомился с Ольгой Александровной Чуваевой, когда та еще училась в Щепкинском.

Ольга Чуваева: Никита уже был в труппе, а я, студентка последнего курса, репетировала во «Власти тьмы» у Равенских. Встречались мы просто по-дружески. Он был женат на своей однокурснице, Нэлле Подгорной, которая и сейчас работает в Театре Армии. Потом они разошлись, и мы с Никитой поженились.

Ольга Чуваева

Конечно, у него были завихрения: компании, загулы. И в жизни он мог быть капризным и эгоистичным – все-таки единственный, да еще поздний ребенок в семье. Но, несмотря на все это, он привлекал к себе людей. В театре его любили, и я могу с уверенностью сказать: у него не было врагов. Его любили и Царев, и Ильинский, и Бабочкин, и Михаил Иванович Жаров. Он никогда никого не обижал, не хамил, всегда четко мотивировал свое несогласие с партнером или режиссером. Умел быть доказательным в своих претензиях. И при всей его импульсивности умел закрываться, обходить трудные темы и ситуации. Умел быть легким. И к деньгам у него было такое же отношение: пришли, ушли. Он за ними не бегал, мог отказаться от не понравившейся ему в роли в многосерийном фильме. Прекрасно носил фрак, костюмы и при этом был абсолютно равнодушен к одежде. Я ему всегда первая говорила: «Никита, это носить уже неприлично».

Помню, мы купили машину. Когда покупали, решили, что, конечно, Никита ее водить ни в коем случае не сможет, за рулем буду я – человек достаточно уравновешенный. Учились у одного инструктора. И к концу обучения инструктор сказал, что Никита Владимирович ездить вряд ли сможет. И вот экзамен на права. Я сдать не смогла с первого раза, а Никита сдал. Долгое время с ним ездил театральный шофер – Никита боялся остаться один за рулем. Но однажды этот парнишка позвонил и сказал, что сейчас Никита Владимирович приедет один: оказывается, он специально с ним поссорился и оставил одного. Я вышла на балкон: смотрю, Никита действительно подъезжает. С тех пор он стал ездить один. И водил машину прекрасно. Когда, наконец, я сдала экзамен и села за руль, он без конца делал замечания. Так что при всей его импульсивности и разбросанности у него вдруг обнаружилась великолепная концентрация. Мы ездили на машине на гастроли в Ленинград, в Ригу, в Киев, в Тбилиси. И, конечно же, в Щелыково.

o o o

Подгорный был из тех счастливых актеров, которых жизнь не обременила никакими «хобби», кроме сцены. Он ничего не коллекционировал. Одно время увлекся на гастролях зажигалками, их стали ему дарить, но долго это дело не протянулось. Единственной его нетеатральной страстью было Щелыково – актерский дом отдыха, усадьба Островского, потрясающая природа, место, из которого не хочется уезжать. В особом корпусе у Подгорного была комната, ее так и называли – комнатой Никиты. В грибные сезоны он уходил в леса на семь-восемь часов, в собирании белых ему не было равных. Его грибничество было чистейшей воды «искусством ради искусства». Насколько он любил грибы собирать, настолько не терпел их в качестве закуски.

Закуска и то, что она призвана сопровождать, добывались в другом месте – в знаменитом буфете у въезда в дом отдыха. Через дорогу от буфета почта. Однажды обескураженная телеграфистка долго отказывалась принять телеграмму следующего содержания: «Встревожены отсутствием пива в буфете д/о Щелыково. Брежнев, Подгорный, Гришин». Никите и его приятелям Брежневу и Гришину пришлось показывать паспорта: фамилии были подлинные. Очевидцы свидетельствуют, что пиво вскоре появилось.

В другой раз дирекция обнаружила, что сейф с НЗ – элитной выпивкой – полностью опустошен. Сомнений в том, кто добыл ключ и напоил местных пьянчужек дорогостоящим коньяком и шампанским, не было. Да виновник и не прятался: Никита Владимирович сидел возле въезда в дом отдыха, торжественно чокаясь с вновь прибывшими. Обидеться на него не было никакой возможности. Его обожали все – от директора до самого проспиртованного кочегара.

Увы, в театре у него не сложились отношения с Равенских. Равенских поставил в Малом много интересных спектаклей и по крайней мере один выдающийся – «Власть тьмы». Народные артисты не считали зазорным репетировать до двенадцати ночи – Равенских умел увлекать. Он пленял и пугал окружающих, стряхивая с плеча никому, кроме него самого, не видимые субстанции. Однажды крикнул напортачившему рабочему сцены: «Если ты еще раз так сделаешь, я тебя убью, и меня посадят самое большее на две недели! У меня такая бумажка есть!» Обид на него скопилось множество. После одного из столкновений Подгорный позвонил режиссеру и наговорил массу резкостей. Хотел уходить из Малого в Театр Вахтангова. Потом отлегло.

Малый был его домом. Ради работы в нем он отказывался от ролей в кино. Теперь жалко: спектакли сошли, а пленка сохранила не так уж и много ролей Подгорного. Ганечка в «Идиоте» и удивительно сыгранная им роль... в «Следствие ведут Знатоки». Доживи он до современных антреприз и свободного путешествия актеров по театрам, без работы не остался бы. Он мечтал о Царе Федоре – о роли, которую должен был играть Доронин, а сыграл Смоктуновский. Редко с кем говорил об этом, никогда не ходил просить.

Дарья, дочь Никиты Подгорного, актриса Малого театра

o o o

В 1981 году Подгорный получил роль в спектакле по роману Бондарева «Выбор». Он должен был сыграть человека, который попал во время войны в плен, потом остался в Германии, а напоследок возвращается на родину умирать от рака. Ставил спектакль Владимир Андреев. Начался застольный период, потом театр ушел в отпуск. После отпуска труппа отправилась на гастроли в Тбилиси.

Ольга Чуваева: Поехали мы, как всегда, на своей машине. И вот там, в Тбилиси, Никита сказал мне, что у него болит спина под лопаткой. Пошли в поликлинику, проверили – ничего страшного, похоже на остеохондроз. Когда приехали в Москву, пошли в ЦИТО: диагноз подтвердился. Назначили лечение: прогревание, массаж. Ничего не помогало, боль шла по нарастающей. Выпьет анальгин, говорит: «Вроде получше...» А потом опять. Конечно, какие-то подозрения закрадывались, но я их гнала, ведь Никите много раз делали рентген. И ни один не показал ничего страшного. Так это и тянулось всю зиму.

И вот 26 марта 1982 года. Для меня этот день дважды памятный. Я в последний раз сыграла «Власть тьмы». Собиралась идти на спектакль. Никита был дома. Позвонил знакомый врач. Какой-то странный голос. Помню только, он сказал что-то вроде: «С нашим другом плохо». Спросил: «Никита Владимирович дома?» «Да, дома». – «Ну, тогда позвоните мне вечером». Оставил телефон. Я говорила на кухне, а Никита читал в спальне. Спросил меня, кто это был. Я сказала, что это новый режиссер с радио.

Не помню, как играла спектакль. Позвонила перед последней картиной. Врач сказал, что у Никиты рак. Я спросила: «Это безнадежно?» «Нет». – «Операция?» – «Тоже нет. Опухоль расположена так, что ни один хирург не сможет ее достать. Она обволакивает средний ствол легочного бронха».

В ход пошла версия: в стране существует всего два аппарата сканирования. Один из них в онкологическом центре на Каширке. Под этим предлогом Подгорного положили туда на обследование. Он попал в отделение, которым заведовала жена академика Блохина, Надежда Германовна, знавшая Подгорного с детства. Он продолжал репетировать, играть спектакли. Только перестал курить. Стало трудно дышать. Чтобы оправдать тяжелое лечение, химиотерапию, поставили «диагноз»: цирроз легкого.

Ольга Чуваева: Я понимала, что ничего сделать нельзя. Просила врачей о двух вещах – чтобы Никита не узнал настоящий диагноз и чтобы по возможности снимали боли. У него появилась сильная одышка. Однажды, помню, он решил поменять колесо на машине. Заехали в мастерскую. И вдруг вижу: Никита подходит с этим колесом, еле дыша. Он страшно истощился, похудел.

А потом вдруг появилась надежда. Незадолго до отпуска рентген показал, что опухоль рассосалась. Темное пятно, казалось, исчезло окончательно. Даже врачи, хорошо знакомые с повадками раковых заболеваний, поверили, что появился шанс.

Николай Афанасьевич и Владимир Афанасьевич Подгорные

Ольга Чуваева: Было полное ощущение, что все позади. Мы, как обычно, поехали в Щелыково. А лето было жуткое – холодное, дождливое. Жили там почти месяц. Как-то идем по лесу, и вдруг Никита говорит: «Слушай, а может, все-таки у меня рак?» Никогда я так не играла и не сыграю: как-то очень убедительно и спокойно я стала его уверять, что никакого рака нет и быть не может. Он успокоился. А когда вернулись в Москву, Никита почувствовал себя плохо. Его отправили в дом отдыха под Москвой. А я в это время уехала на коммерческие гастроли – уже не помню, куда именно. Договорились, что когда я вернусь, то опять поедем в Щелыково. Я приехала, и он меня не встретил. Оказалось, что в доме отдыха Никита почувствовал себя плохо и вернулся в больницу. Через какое-то время я уехала в Щелыково. Мы договорились, что будем созваниваться, а потом он приедет сам. У него еще были силы самому сесть за руль. Он приехал 20 августа. Пробыли мы в Щелыкове очень недолго. Я видела, что Никита на глазах слабеет. Обратно он уже не смог ехать сам, пришлось просить шофера. Только на въезде в Москву Никита сел за руль.

31 августа он поехал на Каширку и уже не возвращался оттуда. 24 сентября попал в реанимацию. Я хотела пройти к нему. Меня отговаривали: «Это не нужно, он без сознания, температура за сорок». Я взяла его руку – очень, очень горячую. Что-то говорила, надеясь, что он услышит... Он задохнулся. Льщу себя надеждой, что Никита так и не узнал, что у него.

Эти полгода... их никогда не забыть. Вот он за мной приезжает после спектакля и говорит: «Ты знаешь, давай пока не будем менять номера на машине, на следующий год поменяем». А я знаю, что никакого нового номера у нас не будет. Лежим ночью, читаем, я поворачиваюсь и понимаю: вот это – последние месяцы, недели, может быть, дни. Ничего нет страшнее... Это даже страшнее того момента, когда Никиты не стало...

Я очень благодарна Владимиру Андрееву, который дал ему роль в «Выборе». Никита успел сыграть генеральный прогон. А премьеры не было. Когда его не стало, Андреев очень долго не вводил нового исполнителя.

o o o

 Он мог казаться подавленным, разбитым. Но то мужество, с которым он переносил ужас своего ухода, памятно всем. Ни истерик, ни капризов, ни жалоб. Мужество и достоинство. Слезы стояли в глазах его партнеров, обо всем уже догадывавшихся. В истории театра, может быть, не было случая, чтобы актер на последней стадии рака выходил на сцену в роли человека, от рака умирающего. В своей финальной сцене Подгорный уходил по лестнице высоко, почти к колосникам, освещенный ярким лучом света. Последнее слово, сказанное им на сцене, было «прощайте».