Открывая свою книгу о ней, сразу оговорюсь, что не возьму ни гроша за то, чтобы ее читали; больше мне не нужны деньги за мою способность, слишком они меня подвели...
Но хватит обо мне; я пришел в цирк давно, заботами моего кормильца Мистера Тоульда. Именно из-за него ненавижу свою безупречно воспроизводящую все память; впрочем, сейчас уже неважно...
Теперь уже безразличны мне его цикличные мысли о том, как ему приятно "пугать людишек" моими телепатическими способностями, как вообще очаровательно пересчитывать денежки...
Я думаю только о Дженни... она как-то сразу попалась мне на глаза, аккуратно стоявшая в сторонке у товарищей (бедняжки дети с навеки больной головой, они были совсем непонятны и пугающи окружающим непропорционально маленьким размером мозга).
Группка их плясала по кругу арены, стараясь не замечать привычные крики и улюлюканья из зала, напевая песенку; она пела тише всех (крохотный ручеек точно был расслышан мною из ее уст).
"Она стесняется шума!" - совершенно рефлекторно отчеканил я ее мысли, когда это хрупкое существо, сотканное из тихого ручейка, проходило совсем рядом.
"А тебе понравилось читать ее мысли, а? - зловеще улыбнулся Тоульд. - Молодец, играйся дальше!"...
Было ли это игрой?.. Разве можно было называть это игрой?.. После танца утомленная группка ушла за кулисы, Дженни осталась одна, с интересом рассматривая все, как впервые.
"Удивительная вещь - моя жизнь: я постигаю ее все время, хоть и понятно, что в ней - сон, подъем, одеваться, кушать, пойти на репетицию и учебу для цирка, вот как сейчас выступить и уйти обдумывать, зачем это?.. До нового сна".
В изумлении повторяю про себя каждое это слово мысленно услышанное от нее; ее ли я слышу - почти девочку, маленького роста, с блестящими от живого любопытства раскосыми глазами, добродушной и нежной округлостью лба и щечек?
Но ни секунды не было рассуждать - ловлю: "...Хотя каждый день проходит не зря, что-то новое или ранее незамеченное приносит он; вот сегодня хоть взять: еще полдня есть, а я могу понаблюдать за новеньким, что сейчас на меня смотрит, вот здорово!".
"Какой интересный костюм... Пожалуйста, только не бей за любопытство (мне это утешение, мой единственный друг, зовут его так: "Любопытство")... Ты любишь, когда с тобой поздороваются?.."
Тихий ручеек ее мыслей с тех пор для меня был постоянно бездной интересных мыслей, рассказов, шуток, песенок, ощущений и чувств. Они как бы были волшебной и хрупкой страной внутри ее, скрытой от всех, потому обрекавшей свою очаровательную хозяйку на кривые толки об ее кретинизме (и кто дал право судить?).
Мой хозяин отметил разбросанные листки, хранящие ее мысли, посвященные, к примеру бабочке ("...Маленькая, хорошая, спроси в небесах о моей сестричке, она скучает без меня? Спроси, как папа и мама? Спроси, пустят ли меня к ним?").
Или такие: "...Конечно, немного - слабость, что я жалуюсь на боли в голове, может, это просто нервы и усталость (постоянно завязывать бантик из волос - тоже неприятно, кто бы знал (хотя какие у меня там волосы - полголовы только...)?).
Либо такие: "...Несмотря на все трудности одиночества, все суету, ты прекрасна - жизнь: я слышу твою музыку в Его словах, она питает и успокаивает меня, я вижу лучик солнца Его глаз... Это чудесно! Спасибо Ему за все!..".
Он только посмеялся, кинув их в огонь, твердо сказав, что "никого это не интересует", поэзия и рассуждения - пустое; публике нужен шок, пикантность, а не "облака".
В итоге нашей ссоры на этой почве, он отобрал у меня еду и побил, повелев еще тщательнее, как он выразился, шпионить за Дженни, для, по его словам, нормальной книги и денег...
"...Деньги... А нужны ли вы в корне? Слышала, что когда-то вас не было, своим трудом и, пользуясь помощью животных, человек с риском добывал ягодку, глоток из родника, листик; и неплохо жил, выживал и учил труду своих детей... А вас не было, не было вашего шума!.."
"...Симпатия, уважение, власть... Сытно кушать, ярко жить... - Благодаря вам и ради вас, по кругу... Аксиомы, роем шепота проносящихся по залу, на улице; вот... Нет его на природе: там все тихо и уютно, даже хочется иногда вернуться к замку могучих крон и лестницам из изумруда листьев, бродить и слушать эхо сотни следов, историй..."
"...История учит, что все глупости и даже горести совершаются из-за стремления к счастью, а что оно? Интересно подумать... Может, дурман?.. Или, нет, счастье - просто быть с кем-то рядом, искренне любить... Как просто, казалось бы, но захватывающе сложно вместе с тем...".
Дженни болела и рассуждала, ей было больно, она все же не хотела переставать думать, и будто совсем не замечала насмешливо-обозленных, недобрых косых взглядов на нее Мистера Тоульда (он все выжидал, когда ее мысли примут направление, которое нужно ему, пресловутой публике, вкусу и капризу общества.
Чистосердечное почти безмолвное шевеление губами, слабо улыбающимися или чуть поджатыми в старательной задумчивости, когда она тренировалась делать сложные эквилибристические номера акробатики и гимнастики на огромных обручах, подвешенных друг за друга под восхищенные вздохи зрителей, ничего ему не говорили...
Также бесчувственно он относился к ее досугу, проводимым за редким общением с товарищами - ее как самую красивую, старшую надолго забирали от друзей и нагружали дополнительной работой (впрочем, они потом ныли и хмурились без ее простых и чистых взглядов рядом с собой).
Она действительно была невероятно красива, хоть я часто слышал брезгливые отклики о ней: "полулысая, большеносая уродка"; но быстро забывал и не соглашался с ними, когда мои глаза встречались с ее, по-детски чуть лукаво-добродушно прищуривающимися, часто опускающимися, с ее приятным округлым лбом, на который падало несколько прядей светлых среди темных локонов, с ее шеей, на которую падали блики он маленькой короны-резинки, вырезанной в дешевом бриллиантине, они переливались и скользили по ней, сверкали, словно ожерелье...
Детали моего взгляда отмечал хитрый хозяин, и предлагал не стесняться рассказать всем о "восхитительной" Дженни (он подсмотрел, что записи ее мыслей невольно перемешивались с мыслями о ней); я отказывался, говоря, что ее внутренний мир - ее и мой, и ничей больше, я не могу так с ней поступить!
За это он наорал на меня, сказав, что получит от нас деньги, во что бы то ни стало...
"Стало совсем странно - из меня точно пытаются выжать все соки! Я не возмущаюсь, но... Не понимаю, разве мой штрих в паспорте и фигура - повод для такого? Да, кроме того... Что-то внутри очень устало, это малыш, от грусти, что его не слышат, забирающий силы и у тела... Прости их, но... Не надо, ведь я и так болею, поддержки у меня нет, кроме тебя..."
"Дженни!" - тихонько позвал ее Тоульд, что-то пряча за спиной.
Она доверчиво мотнула головой в его сторону.
"Придется тебе сделать операцию, чтобы твоя головка перестала тебя мучить болезнью... Но не бойся, ты ничего не будешь видеть..." - фальшиво-ласково сказал он, завязывая ей глаза...
После этого он положил ее на кушетку, придвинул к ней столик с ножиками, тампонами и колбочками, выключил свет, оставив всего лишь одну лампочку, тихонько вышел...
"Либо ты пойдешь к ней, либо я ей буду делать лоботомию! - хитро улыбнулся он, - Представь себе - без наркоза, с острыми ножиками... Что тогда будет с ее мыслями?..".
Шокированный, я побежал в указанном направлении, стараясь удалиться от него с максимальной скоростью.
Она немного вздрогнула, почувствовав мое приближение; слышу вновь ее мысли как свои: "...Ну вот мне и конец, чего же я боюсь? Я успела побыть и "смешной малышкой", и "королевой звезд", и просто собой... Последнее - больше всего утешает, я останусь собой, мои мысли не узнают чужие, ведь... Что в них, только посмеяться?.."
Я смотрел на нее, отлично понимая, что не смогу с собой совладать, если раз прикоснусь к ней, отчаянно чувствую, что не смогу забыть ее мыслей, они стали моими, как и она, но... Я причиню ей боль: воображение играло, рисуя, как скупают книги с моими признаниями ей и ее - мне, как жадно перелистывают их, требуя продолжения, новых сенсаций...
С другой стороны мне представлялось, что каждая такая книга избавит ее от мук быть посмешищем и принцессой одновременно в цирке, подарит мне и ей возможность быть свободной, отвяжет от нас жадного Тоульда; нет...
Я слишком много узнал о ней, ее чувства стали моим сердцем, ее мысли стали моим сознанием, точно одна с ней кровь теперь текла во мне и трепетала; неужто я позволю обнажить ее душу перед всяким любопытством, чтобы они комкали ее, как игрушку?
Оглядываюсь: Дженни чуть дрожит от холодного полумрака, видно было, что повязка причиняла боль ее лобику, снял (лучше б я этого не делал!).
За нею вновь открываются глаза, совсем дивные в вяло цвиркающем мелькании лампочки, темные, теплые, искристые звездочки, заманивающие в себя, в нее и не отпускающие мою душу...
Она потянулась всеми фибрами (точно как желая укрыть этими незримыми ниточками, согреть среди равнодушия полуслепых мнений, языков, но... ей что-то помешало, или, вернее сказать, истончило до ощущения, что вот-вот и тоненькие ниточки ее порвутся, выйдут из под контроля, в миге, в котором схожу с ума).
Смотрю, хочу оторвать глаза, перестать, нет сил: Дженни безмолвно лепечет губами, точно дитя, очевидно, спрашивая, будет ли операция, зачем все это и как все это понимать?..
Судорожно пытаюсь осознать - ничего не получилось, точно завороженный, ловлю глазами каждую черту ее лица, каждый блеск на шелке ее волос, с замиранием своего, интуитивно чувствую биение ее сердечка; не могу...
"Дженни, молю, возьми вот этот ножик и вместо своего лобика всади мне, да так, чтобы я забыл, что такое видеть твои мысли!.. Я не хочу выдавать их!.." - шепот не слушается за неровным дыханием.
"... Не буду! - мысленно отвечает она, с интересом прикладывая руку к моему лбу (она не ошиблась, у меня разыгрался неведомый жар), - Ты не расскажешь их, я знаю...".
Я же ничего не знаю и не понимаю: почему я покорно кладу ножик назад на столик, еще ближе наклоняюсь к ней и все еще смотрю на нее: волнующая, нежная, она отрывается мне в глазах дальше, тихим ручейком шеи (я сейчас ее зацелую до бессознания, сил моих нет! Дженни, прокляни меня!); пытаюсь остановить себя, торопливо опустив ниже глаза...
Подлый Тоульд знал, что творит: вслед за ней... дразняще-опьяняющие своими тонкими формами открываются плечи (он решил меня окончательно сразить, расстегнув ей рубашку-платьице)...
"Не прокляну! И не сержусь! - (Дженни, только... ты понимаешь меня!) - если ты хранишь мои мысли, тебе они нравятся - спасибо; я не знаю, как отблагодарить тебя... Хочешь смотреть на меня - смотри, хочешь касаться - касайся!.. Мне даже спокойнее с тобой, тише, чтобы ты ни говорил и не делал..."
"...Может, это и есть одна из загадок жизни и природы - что такие разные, мы не боимся друг друга (ты не боишься меня, просто... тоже это понимаешь)... Потихоньку она распускается, как тот цветочек, дождавшись рассвета (странно, за окном наступает белое солнце, негорячее, но сегодня новое - лучи его стали жаркими..."
"Твои ли это глаза?.. Что нашел ты во мне? (Право, смущаешь - и не красавица (микроцефал, еще и полулысый), и глупа (может, ты и прав, думаю о всякой чепухе, только растравливая свой больной мозг, нервы и ишемическую болезнь...) и не богатая (одно платьице, дешевая заколка и костюм на смену)..."
"Но что же ты смотришь на меня так странно?.. Ой... Что ты делаешь?.." (поглядев на нее еще, я понял - не могу больше сопротивляться этому неведомому колдовству, обнимаю ее, гладя руками ей талию, точно пытаясь усыпить).
"Не смотри на меня!.. Ты удивительный - я прячу глаза, чувствую и знаю, ощущаю, не сомневаясь - все равно все видишь, что за ними!.. Что же ты?.." (Дженни, замерев в моих руках, снова обернула ко мне лицо, приоткрыв в безмолвном удивлении губы).
Не отдавая себе отчета, впиваюсь своими в ее, пугаясь и поддаваясь неге одновременно, невольным тихим ее стоном без слов вопя одно: "Дженни, останови меня, задуши на месте, пока не поздно!.. Зачем ты тоже обнимаешь меня, что ты делаешь?.. Я же все тебя познаю и разболтаю!.. Меня заставят это сделать, если узнают!.."
Но она... не могла бороться, будто догадываясь об этой злой шутке-задумке моего хозяина над нами, она прятала мелкие слезинки, скатывающиеся по шее, перемешивающиеся мерцанием искрами дешевого бриллиантина; они ее щекотали (или это движения моих рук) и она легонько пыталась смеяться, откидывая голову назад...
"Я не плачу! А если да - не смотри, пожалуйста, ты же сам видишь, что слезы из меня, они моя частичка, твоя частичка... Ты расстроен, что она бежит? Не буду, не буду плакать!.. Мы же в цирке, давай поиграем во что-то веселое!.. Я не хочу, чтобы ты грустил!.."
Прежде чем я успел опомниться, с этими мыслями Дженни сама меня поцеловала, дотронувшись кончиком языка моего).
Оцепенение стало охватывать меня, тщетно пытаясь стряхнуть его, задергал руками - слышу, ручеек ее голоса изумленно-тихонько пискнул (мои руки вновь находились на ее талии и скользили по ней).
"Ты не виноват!.. Это все Тоульд, я поняла! Накажи его за твое смятение, за то, что хочет забрать мои мысли, наши мысли... Накажи, убей меня!.. Я не достанусь ему и его деньгам; никому не хочу доставаться, только тебе..!"- слышу ее мысли за ее громким дыханием и шелестом поцелуев, падавших то на ее губы, то на лоб, то на щеки, то на шею, плечи...
Она протягивает ножик, указывая глазами на лоб, умоляюще потом глядя мне в глаза.
"Убей их!.. Я хочу забыть его, насмешки публики, боли на репетициях; только - (мое сердце сжимается от жалости - она снова тихонько заплакала, еще крепче прижимаясь ко мне, нежнее целуя и подставляясь ласкам) - Только тогда я забуду тебя... Не хочу этого!.. Или нет, я не забуду тебя, даже если отправлюсь в небеса!.. Забери меня отсюда!.. Я согласна с тобой пойти даже туда!..".
Дженни, прости меня! Я не могу больше смотреть на твои муки, свою бешенную игру воображения и возбуждения, круг всего становится хаотичным, давящим, пугающим: я действительно могу зацеловать ее до бессознания!.. Мрак и холод точно набирают оборот притаившейся тенью Тоульда (он подсматривает, вне сомнения, он следит за ней, не то с ревности, не то с алчности, не то еще от чего жаждая тоже проникнуть в ее мысли, чувства, в нее!)
Полубезумно осматриваюсь: полуобнаженная (рубашечка-платьице сильно поднялась юбочкой кверху) Дженни гипнотизирующе дотрагивалась носом до моего затылка, плеч и спины, руки мои дрожали, виски щекотал пот, гадко прося глаза вновь закрыться в экстазе; но какие-то тени полушепотом-полускрежетом бегали, вторгались, шуршали, точно сладострастно отслеживали все происходящее; и если не я их поймаю, то они точно отдадут ее во власть Тоульда (не позволю, я слишком много знаю о ней, ее чувства стали моим сердцем, ее мысли стали моим сознанием, точно одна с ней кровь теперь текла во мне и трепетала!).
В последний раз делаю с усилием попытку всмотреться во мрак, все же непроизвольно склоняясь над Дженни и чувственно легонько проводя пальцем ей по животу (я сейчас точно лишусь рассудка, зацелую ее!..).
Страсть сама мой водит взгляд по направлению пальца - ниже и... попадаются провода, еще провода, что за ... шнуры?! Откуда они? Что тебе нужно от нее, Тоульд? Ты решил сделать нас гальваническими куколками?.. Нет, тут что-то иное...
Луч луны смешался с лучом лампы - занавес тайны спал: это были провода от электродов, незаметно воткнутых ей в прическу; поспешно выдергиваю, откидываю куда подальше и...
Краем глаза вижу, как механическая ручка замерла, до этого что-то беспрестанно пишущая; меня бросило в холодный пот, неужели он и на такое был способен?!
Видно, от силы моего касания, или от легонького удара током при поспешном снятии электродов, она все же потеряла сознание и сейчас лежала, свесившись с кушетки.
Я быстро поднял Дженни на руки, уложил на смятой кушетке и, вскочив с ее скользких перил, бросился читать поток записей, что успел остановить.
"...Мне все говорили - ты девочка, Дженни, теперь я верю... Он так смотрит на меня, точно хочет, чтобы я не отводила глаз, не боялась шагнуть к нему на встречу...
...Дженни, не плачь и не бойся, он любит тебя!.. Просто это его природа, не нужно стесняться!.. Зато подумай, что в любом случае он будет с тобой, незримо, ведь... Так читает твои мысли... Знает тебя, словно себя...
...Зачем мне тогда глаза завязали? А теперь что-то покалывает на груди и в волосах, щиплет..."
"...Пусти меня, ой...
Могла ли я подумать, что ты ко мне прикоснешься? Ты мне... тоже нравишься, но...
Ой... Я сейчас сознание потеряю, как сильно ты целуешь... А достойна ли этого простая циркачка Дженни Ли?..
" Это все Тоульд подстроил!.. Зачем он тебя мучает напоминаниями обо мне?.. До чего вы дошли... Я не люблю его!.. Тебя, только тебя!.."
Отпрянув от записи, я безумно покосился на ножик: ее мысли, самые хрупкие, личные, эти цветы ее мира, вот-вот придет и грубо сорвет книжной оберткой он, на время заткнется жирными купюрами денег и еще, еще прокрадется в нее, рвать, беспощадно рвать их...
Дженни и так работает на износ, одна, терпящая дни и ночи раздумий над собой и жизнью; кто как ни я об этом знаю?
Меня больше не будет, и она не будет больше мучиться; я беру все проклятье и кару на себя; но ее мысли, чистыми птичками улетят в небеса, где их не достанут...
Ножик вонзается в шею Дженни, потом в мою, я сдержу обещание и не брошу ее; доползаю до листков и кидаю их в камин...
Закрывая свою книгу о ней, сразу оговорюсь, что не возьму ни гроша за то, чтобы ее читали; больше мне не нужны деньги за мою способность, слишком они меня подвели...
Но хватит обо мне; я пришел в цирк давно, заботами моего кормильца Мистера Тоульда. Именно из-за него ненавижу свою безупречно воспроизводящую все память; впрочем, сейчас уже неважно...
Теперь уже безразличны мне его цикличные мысли о том, как ему приятно "пугать людишек" моими телепатическими способностями, как вообще очаровательно пересчитывать денежки...
Я думаю только о Дженни...