tolmacheff1185
0
ID 76010
Полчаса. 1. В ущелье. Мы уже думали, что счастливо проскочили ущелье, в которое с недавнего времени боялись соваться днем даже танкисты; поначалу нас сопровождала вертушка, грозно на
Полчаса.
1. В ущелье.
Мы уже думали, что счастливо проскочили ущелье, в которое с недавнего времени боялись соваться днем даже танкисты; поначалу нас сопровождала вертушка, грозно нацеливаясь бортовыми пулеметами на отвесные склоны. Полковой УАЗик, который вез полковника Маслова в Цхинвал принимать командование дивизией, осторожно крался по ущелью, зажатый с двух сторон БТР-90 сопровождения с пехотой на броне. Маслов нарочно не стал афишировать свой приезд в Южную Осетию, куда его вызвал командующий округом, выдернув прямо из бархатного сочинского рая. На местное ополчение полковник надежды возлагал небольшие: кроме кровной мести, джигитов почти ничего не интересовало. К тому же, говорил Маслов, они бросили на верную смерть в столице наших миротворцев, а сейчас петушились, заручившись поддержкой войск, и, потрясая новеньким автоматами, паля патроны почем зря, полностью демаскировали трехсторонний подход наших частей к городу.
Маслов, конечно, поступил опрометчиво, что повел маленькую колонну через ущелье, напичканное грузинским спецназом. Но удача – она смелых любит; риск, несомненно, большой, но оправданный: на вертолете еще опаснее. К тому же, комбриг обещал выслать навстречу роту мотострелков. Вход в Цхинвал, та сказать, с «черного хода», по Н-скому ущелью вдоль границы с Абхазией, значительно экономил время и сохранял инкогнито комдива. Да и нас, честно сказать, никто и не спрашивал, как туда входить.
Нам, зеленым пацанам пятого месяца службы, на броне сидеть никак не улыбалось, подставив свои блестящие каски снайперам и гранатометчикам. Втянув головы в плечи, пристегнувшись ремнями к поручням БТРа, мы, осыпаемые насмешками сержантов, ежеминутно ожидали взрыва под колесами или пулю в затылок. Деды наши, распахнув ХБ , обнажив тельники под стать голубым беретам, показательно храбрились, но пальцы до дрожи сжимали предохранители. Тяпа без надобности теребил бинокль, направляя его на верхушки скал, и безостановочно курил. Двигаясь позади Маслова , мы с Тяпой должны были следить за тылом – я за тропой, он – за горными склонами по обе стороны от дороги. Тропа вела все время серпантином вверх, мои глаза устали от бесчисленных поворотов, на душе было ой как тревожно. Однообразный серый камень, монотонный гул мотора , выхлопная вонь и жара. И мерзкий, незнакомый страх перед неизведанным. Я видел, ребята храбрятся, но никто из них – а свой взвод я -то знал хорошо, никогда даже не поднимался по боевой тревоге, а тут на тебе – сразу в бой с элитными частями грузинской армии. Если бы это происходило не со мной, и я служил бы где-нибудь на Дальнем Востоке, то обязательно осмеял бы страх пацанов, попавших в Осетию. Что такое русская армия, и что такое Грузия? -сказал бы я. Чтобы мы, многомиллионная держава, боялись горстки горцев, подстрекаемых родовой враждой и самолюбивыми фанатиками, надевшими камуфляж, чтобы покрасоваться перед камерами!!! Да один мой родной город больше всей этой Грузии! Нашли кого бояться!
Но было реально страшно! Страх перед смертью, перед боем угнетал меня, но почему-то успокаивало присутствие Маслова, этого полненького добродушного штабного полковника, чью дивизию вдруг бросили из Ростова прямо в пекло. Осознавая, что я сам солдат Российской армии - защитник гражданского населения, я почему-то не чуствовал уверенности на чужой мне земле и подсознательно успокаивал себя присутствием сержантов на броне, командира взвода молоденького лейтенанта Шувалова, ехавшего в головном бронетранспортере, которые могли нас, духовскую зелень, защитить в бою.
Дважды мы миновали сожженные наши БМП, подорванные врагом в первый день конфликта, позавчера. Это ущелье уже стало могилой для нескольких десятков ополченцев, пытавшихся вывести свои семьи во время артобстрела Цхинвала. Позже военные журналисты несколько иначе (я не говорю, что не правдиво) осветят военные события в Южной Осетии. Они мгновенно создадут (причем , единогласно) ауру антигероя-фанатика Саакашвили, а операцию по освобождению осетин возведут в подвиг; при всем этот бравируя цифрами о погибших мирных гражданах и потерях наших миротворческих сил. Быть может, обстановка нарочито накалялась, чтобы вызвать полное осуждение действий грузинского правительства, но нужно было быть идиотом, чтобы не понять это самому.
Восемь километров – две трети горной тропы – мы преодолели за полчаса. Разведку вперед Маслов выслать отказался, чтобы зря не рисковать ребятами. Вертолет дальше сопровождать нас не мог – нависшие под нами утесы почти полностью скрывали колонну , и помочь с воздуха нам все равно не могли. Пилоты отсчитались по рации полковнику, потом вертолет , сделав прощальный круг, ушел на встречу встречавшего нас подразделения. С его уходом мне стало еще больше не по себе, к тому же, я сидел спиной по пути следования , и меня больше интересовало, что творится спереди, а не позади. Связи с нашими по ту сторону у нас не было – плотные высокие горы гасили не только радиосигналы, но и волны мобильных телефонов. Просто наивыгоднейшее место для...
Я первым слетел с брони, услышав громкое ядовитое шипение: слетел не потому, что струсил, а потому что , оборачиваясь на летящую как в замедленной съемке гранату с плотным дымовым шлейфом, выпустил державший меня ремень, что и спасло мне жизнь. Колонну взяли избитым до досады способом : подорвали первый и последний БТРы. А так как у нас их всего было два, на этом захват и закончился. Грузины, правильно рассудив, что в УАЗике едет высокая армейская шишка, жечь его не стали. А нам уже было не до размышлений, откуда взялась эта банда в тылу наших дивизий и как она прознала про колонну. Конечно, обычный заряд из подствольного гранатомета АКМа не способен сколько-нибудь повредить транспортер, если только не был выпущен по колесам. Граната ударила перед носом последнего, сметя ребят с брони; мне в бронежилет, словно тяжелой шрапнелью, швырнуло мелким камнями, и меня выбросило волной с дороги. Первый БТР открыл огонь, но ни пулемет, ни орудие невозможно было повернуть под нужный наклон (почти в 90 градусов) , чтобы заставить нападавших прекратить стрельбу. Сквозь помутившееся сознание я с ужасом услышал частые густые хлопки, затем звон металла о метал: установленный где-то в скале ДШК сметал остатки нашего взвода с брони огрызнувшегося первого БТРа. Второй поспешил на помощь, но на его пути некстати остановился УАЗик полковника. Нас били с двух сторон: били точно и беспощадно, справа сверху – из ДШК, слева – забрасывали осколочными гранатами и поливали из автоматов. Меня, как неваляшку, взрывами бросало в канаву, но я чувствовал лишь слабые содрогания земли – первой же гранатой меня контузило, и кровь из правого уха стекала противной липкой струйкой за воротник. Автомат мой замолк навсегда с искореженной ствольной коробкой. Неожиданно первый БТР съехал в придорожный кювет, освобождая УАЗику Маслова проезд, и водитель не заставил себя ждать, рванув машину с места, увозя полковника из боя. Хотя и боем конечно, это нельзя было назвать: израненные БТРы огрызались только налево, им позволял угол обстрела; освободив дорогу Маслову, первый открыл себя для прямого попадания. Выжившие бойцы уже не искали спасения в люках железных машин; я наблюдал уже агонию своего взвода, погибшего, как мне показалось, за несколько секунд. Второй БТР , наоборот, прижался к правой стороне тропы, насколько позволяли нависшие утесы, и ушел с линии огня гранатометчиков. В нем открылся задний люк , и выскочивший из него боец пытался впихнуть раненого в машину. Я, пошатываясь, проковылял помочь ему, но увидев Тяпу со вскрытой, как на операционном столе, грудной клеткой и иссиня-черным, сокращающимся при дыхании правым легким, остановился, подавляя обморок. Больно дернул назад ремешок каски, который я застегнул на подбородке; он вдавился в кадык так, что я снова упал и на минуту задохнулся. Пуля разворотила мне каску, оставив борозду на металле, и взвизгнув, срикошетила куда-то вверх. Немного придя в себя, я уже не видел ни машин, ни бойцов, ни тропы, даже солнце потускнело от смеси пыли и плотного черного дыма. Где-то рядом упорно бил наш пулемет, временами захлебываясь от перегрева, ему вторили очереди автоматической 30-миллиметровой пушки. «Врете! Живы мы!»-почти счастливо думал я. А куда бьют наши - черт их разберет в этом аду! Я нашарил на камнях окровавленный, но целый автомат Тяпы, и воспрянув духом, стал колотить прикладом по борту, чтобы меня впустили. Как ни кричал я матом, ободрав горло, все же сам не услышал своего голоса – либо из-за шума боя, либо из-за контузии. Второй раз смерть прикоснулась ко мне, когда легкая пуля, очевидно, из АКМ, прилетевшая ниоткуда, чиркнула по броне, выбив искры, ткнулась мне в правый бок повыше печени. Она развернула меня на 180 градусов и , пробив защитные пластины, острым горячим кончиком просверлила кожу и застряла где-то между двумя нижними ребрами. В панике я бросился под БТР, не думая о том, что при прямом попадании – мгновенная смерть и 20-тонная железная могила, но откуда-то из дыма, как ангел-спаситель, вынырнул кто-то черный , с окровавленным лицом, и кроя меня беззвучным матом, смешно отрывая рот и не произнося не звука, бросил меня на землю и заставил знаком ползти вперед, прижимаясь к «обочине» горной дороги. Только через минуту я понял, кто это, когда за моей спиной отрывисто и глухо залаял АКМ. Обернувшись на очередь, я увидел злое лицо сержанта Дюжина, с тем же матом посылающим пули в дымовую завесу куда-то влево. Я присмотрелся и на смом деле увидел движущиеся силуэты среди валунов, подбирающиеся к первому подбитому БТРу. В следующую секунду на сержанте звякнула каска, и его отбросило с простреленной головой к передним колесам второй машины. Я помню, как стрелял в приближающиеся перебежками фигуры, стрелял, почти не следя за мушкой, стрелял, осознавая, что с жутким звоном каски Дюжина ко мне возвращался слух. Когда перезаряжал автомат, уперся раненным боком в камни, и взвыв от боли, тут же вспомнил про три РГДшки, что сунул мне Шувалов перед командой «На броню!».Кидать из положения лежа даже на учениях не получается, скажу я вам, а когда от броска зависит не только твоя жизнь, но и товарищей, запертых в железном плену, подмывает кинуть , да только поскорее, чтоб не успели подойти, чтоб не успели тебя ранить или убить, чтоб отбить атаку. Но бросить надо было так, чтобы пролетев 40 метров, граната не попала в своих. Несмотря на собственные увещевания, я швырнул ее так, будто этот тяжелый цилиндрик обжигал мне руку. Впереди бабахнуло, взрыв потонул в узком ущелье и грохоте ДШК, упорно бившего сверху. После броска я почему-то забыл упасть на землю и закрыть руками голову, и несмотря на небольшой разброс осколков, меня основательно накрыло мелкими камешками, порезав щеки и разбив губы. Уже до конца играя роль героя, я подбежал к первому БТРу и с колена дал короткую очередь во что-то копошащееся в нескольких метрах от тропы, оказалось, я добил раненого врага. Кто это был – солдат регулярной армии или боевик, я рассмотреть не успел, по броне зацокали пули, мне стреляли в спину. ДШК замолчал – либо закончилась лента, либо весь боезапас, по мне палил одиночный автоматчик. Вдруг над моей головой загудело, поворачиваясь, орудие БТРа, немного приопустилось и грянул выстрел , отколовший кусок скалы откуда-то сверху... и сразу все прекратилось. Я еще боялся поверить в тишину, боялся к ней привыкнуть и вылез из-под днища только тогда, когда скрипнул боковой люк и на землю попрыгали живые солдаты. Шувалов, мой ротный, порывисто обнял стрелка, сбившего вражеского автоматчика, но тот оттолкнул лейтенанта:
- Не развози сопли, лейтенант! Пригнись! Совсем шальной? Мы точно их.. того? Боец! - зло крикнул он мне. - Проверь верх. Санек, ты с ним, а мы с тобой, лейтенант, проверим левый фланг...
Как узнал я от Санька, стрелок использовал бронебойный снаряд, и очень вовремя. Наверху, метрах в пятидесяти, засел целый расчет боевиков, взрыв их застал за заменой ленты крупнокалиберного пулемета; ДШК вместе с металлическими опорами разметало в клочья, мы насчитали три трупа на куче крупных гильз и притащили одного раненого, достав его из-под обвалившихся камней. Я сверху глянул на нашу потрепанную колонну, которую пять минут назад считал уничтоженной. Нас спасли скалистые неровности и плохая видимость дороги, огневая линия включала не более 30 метров слева направо. Но и этого врагу вполне хватило. Природный дзот был устроен не очень удачно, видимо , более подходящего места боевики вдоль тропы не нашли. И камни не позволили боевикам пустить в ход РПГ , остатки которого мы нашли наверху, а иначе ... Иначе колонны бы уже не существовало, и Маслов, если он остался жив, писал бы завтра 18 похоронок в разные уголки страны, в том числе и в мой родной Владивосток.
Но умозаключения пришли потом. Сейчас мы имели пятерых своих «двухсотых» и столько же раненых, двое из которых – тяжелые. С полтора десятка вшивых боевиков расстреляли нас с выгодных позиций как мишени в тире. Спас нас наводчик первого БТРа, который взял на себя левый фланг и единственно метким выстрелом из бортового орудия уничтожил пулеметчиков и гранатометчика справа от тропы. Звали его Артем , он служил ефрейтором в во втором взводе . Увидев меня с двумя автоматами (Санек грубо тащил раненого), Артем улыбнулся чумазым полуобгорелым лицом:
А лихо ты их, браток, гранатой-то. Я сижу и локти кусаю: из под радиуса обстрела они вышли, пулемет-то не опустить вниз! А тут – бац, и все в разом, как кегли, разлетелись. Смотрю в щель – душара наш! Один на тропе и с автомата строчит. Держи краба!
Оптимизма Артема я не разделял. Не потому что угнетен большими потерями, не потому, что пропал полковник, котрого мы не защитили. Просто это был мой по-настоящему первый бой , неизвестно с кем и за что, у меня на глазах погибли страшной смертью пятеро сослуживцев, двоим из них до дому оставалось пару месяцев.
Пока ребята тушили головной БТР , мы погрузили раненых и погибших на второй, чтобы вывезти их скорее в расположение дивизии, но выяснилось, что обе машины настолько пострадали в бою, укрывая людей, что своим ходом пройти оставшиеся 4 километра до расположения наших войск не представлялось возможным. Второй БТР только натужно ревел, не трогаясь с места, первый же и вовсе только отдаленно напоминал боевую машину: пули с ДШК калибра 12,7 мм в лоскуты превратили колеса, искромсали броню, ручные и подствольные гранаты ВОГ довершили свое дело. Как только ребята в нем выжили,остается загадкой. Шувалов чуть не взвыл от бессилия, он приказал нести раненых на носилках, сооруженных их автоматов и бронежилетов; и тут встала дилемма : вместе с легкоранеными , боеспособных нас было 12 человек, двое – тяжелых, один из них – Тяпа, еще живой и в сознании, на перевязку
1. В ущелье.
Мы уже думали, что счастливо проскочили ущелье, в которое с недавнего времени боялись соваться днем даже танкисты; поначалу нас сопровождала вертушка, грозно нацеливаясь бортовыми пулеметами на отвесные склоны. Полковой УАЗик, который вез полковника Маслова в Цхинвал принимать командование дивизией, осторожно крался по ущелью, зажатый с двух сторон БТР-90 сопровождения с пехотой на броне. Маслов нарочно не стал афишировать свой приезд в Южную Осетию, куда его вызвал командующий округом, выдернув прямо из бархатного сочинского рая. На местное ополчение полковник надежды возлагал небольшие: кроме кровной мести, джигитов почти ничего не интересовало. К тому же, говорил Маслов, они бросили на верную смерть в столице наших миротворцев, а сейчас петушились, заручившись поддержкой войск, и, потрясая новеньким автоматами, паля патроны почем зря, полностью демаскировали трехсторонний подход наших частей к городу.
Маслов, конечно, поступил опрометчиво, что повел маленькую колонну через ущелье, напичканное грузинским спецназом. Но удача – она смелых любит; риск, несомненно, большой, но оправданный: на вертолете еще опаснее. К тому же, комбриг обещал выслать навстречу роту мотострелков. Вход в Цхинвал, та сказать, с «черного хода», по Н-скому ущелью вдоль границы с Абхазией, значительно экономил время и сохранял инкогнито комдива. Да и нас, честно сказать, никто и не спрашивал, как туда входить.
Нам, зеленым пацанам пятого месяца службы, на броне сидеть никак не улыбалось, подставив свои блестящие каски снайперам и гранатометчикам. Втянув головы в плечи, пристегнувшись ремнями к поручням БТРа, мы, осыпаемые насмешками сержантов, ежеминутно ожидали взрыва под колесами или пулю в затылок. Деды наши, распахнув ХБ , обнажив тельники под стать голубым беретам, показательно храбрились, но пальцы до дрожи сжимали предохранители. Тяпа без надобности теребил бинокль, направляя его на верхушки скал, и безостановочно курил. Двигаясь позади Маслова , мы с Тяпой должны были следить за тылом – я за тропой, он – за горными склонами по обе стороны от дороги. Тропа вела все время серпантином вверх, мои глаза устали от бесчисленных поворотов, на душе было ой как тревожно. Однообразный серый камень, монотонный гул мотора , выхлопная вонь и жара. И мерзкий, незнакомый страх перед неизведанным. Я видел, ребята храбрятся, но никто из них – а свой взвод я -то знал хорошо, никогда даже не поднимался по боевой тревоге, а тут на тебе – сразу в бой с элитными частями грузинской армии. Если бы это происходило не со мной, и я служил бы где-нибудь на Дальнем Востоке, то обязательно осмеял бы страх пацанов, попавших в Осетию. Что такое русская армия, и что такое Грузия? -сказал бы я. Чтобы мы, многомиллионная держава, боялись горстки горцев, подстрекаемых родовой враждой и самолюбивыми фанатиками, надевшими камуфляж, чтобы покрасоваться перед камерами!!! Да один мой родной город больше всей этой Грузии! Нашли кого бояться!
Но было реально страшно! Страх перед смертью, перед боем угнетал меня, но почему-то успокаивало присутствие Маслова, этого полненького добродушного штабного полковника, чью дивизию вдруг бросили из Ростова прямо в пекло. Осознавая, что я сам солдат Российской армии - защитник гражданского населения, я почему-то не чуствовал уверенности на чужой мне земле и подсознательно успокаивал себя присутствием сержантов на броне, командира взвода молоденького лейтенанта Шувалова, ехавшего в головном бронетранспортере, которые могли нас, духовскую зелень, защитить в бою.
Дважды мы миновали сожженные наши БМП, подорванные врагом в первый день конфликта, позавчера. Это ущелье уже стало могилой для нескольких десятков ополченцев, пытавшихся вывести свои семьи во время артобстрела Цхинвала. Позже военные журналисты несколько иначе (я не говорю, что не правдиво) осветят военные события в Южной Осетии. Они мгновенно создадут (причем , единогласно) ауру антигероя-фанатика Саакашвили, а операцию по освобождению осетин возведут в подвиг; при всем этот бравируя цифрами о погибших мирных гражданах и потерях наших миротворческих сил. Быть может, обстановка нарочито накалялась, чтобы вызвать полное осуждение действий грузинского правительства, но нужно было быть идиотом, чтобы не понять это самому.
Восемь километров – две трети горной тропы – мы преодолели за полчаса. Разведку вперед Маслов выслать отказался, чтобы зря не рисковать ребятами. Вертолет дальше сопровождать нас не мог – нависшие под нами утесы почти полностью скрывали колонну , и помочь с воздуха нам все равно не могли. Пилоты отсчитались по рации полковнику, потом вертолет , сделав прощальный круг, ушел на встречу встречавшего нас подразделения. С его уходом мне стало еще больше не по себе, к тому же, я сидел спиной по пути следования , и меня больше интересовало, что творится спереди, а не позади. Связи с нашими по ту сторону у нас не было – плотные высокие горы гасили не только радиосигналы, но и волны мобильных телефонов. Просто наивыгоднейшее место для...
Я первым слетел с брони, услышав громкое ядовитое шипение: слетел не потому, что струсил, а потому что , оборачиваясь на летящую как в замедленной съемке гранату с плотным дымовым шлейфом, выпустил державший меня ремень, что и спасло мне жизнь. Колонну взяли избитым до досады способом : подорвали первый и последний БТРы. А так как у нас их всего было два, на этом захват и закончился. Грузины, правильно рассудив, что в УАЗике едет высокая армейская шишка, жечь его не стали. А нам уже было не до размышлений, откуда взялась эта банда в тылу наших дивизий и как она прознала про колонну. Конечно, обычный заряд из подствольного гранатомета АКМа не способен сколько-нибудь повредить транспортер, если только не был выпущен по колесам. Граната ударила перед носом последнего, сметя ребят с брони; мне в бронежилет, словно тяжелой шрапнелью, швырнуло мелким камнями, и меня выбросило волной с дороги. Первый БТР открыл огонь, но ни пулемет, ни орудие невозможно было повернуть под нужный наклон (почти в 90 градусов) , чтобы заставить нападавших прекратить стрельбу. Сквозь помутившееся сознание я с ужасом услышал частые густые хлопки, затем звон металла о метал: установленный где-то в скале ДШК сметал остатки нашего взвода с брони огрызнувшегося первого БТРа. Второй поспешил на помощь, но на его пути некстати остановился УАЗик полковника. Нас били с двух сторон: били точно и беспощадно, справа сверху – из ДШК, слева – забрасывали осколочными гранатами и поливали из автоматов. Меня, как неваляшку, взрывами бросало в канаву, но я чувствовал лишь слабые содрогания земли – первой же гранатой меня контузило, и кровь из правого уха стекала противной липкой струйкой за воротник. Автомат мой замолк навсегда с искореженной ствольной коробкой. Неожиданно первый БТР съехал в придорожный кювет, освобождая УАЗику Маслова проезд, и водитель не заставил себя ждать, рванув машину с места, увозя полковника из боя. Хотя и боем конечно, это нельзя было назвать: израненные БТРы огрызались только налево, им позволял угол обстрела; освободив дорогу Маслову, первый открыл себя для прямого попадания. Выжившие бойцы уже не искали спасения в люках железных машин; я наблюдал уже агонию своего взвода, погибшего, как мне показалось, за несколько секунд. Второй БТР , наоборот, прижался к правой стороне тропы, насколько позволяли нависшие утесы, и ушел с линии огня гранатометчиков. В нем открылся задний люк , и выскочивший из него боец пытался впихнуть раненого в машину. Я, пошатываясь, проковылял помочь ему, но увидев Тяпу со вскрытой, как на операционном столе, грудной клеткой и иссиня-черным, сокращающимся при дыхании правым легким, остановился, подавляя обморок. Больно дернул назад ремешок каски, который я застегнул на подбородке; он вдавился в кадык так, что я снова упал и на минуту задохнулся. Пуля разворотила мне каску, оставив борозду на металле, и взвизгнув, срикошетила куда-то вверх. Немного придя в себя, я уже не видел ни машин, ни бойцов, ни тропы, даже солнце потускнело от смеси пыли и плотного черного дыма. Где-то рядом упорно бил наш пулемет, временами захлебываясь от перегрева, ему вторили очереди автоматической 30-миллиметровой пушки. «Врете! Живы мы!»-почти счастливо думал я. А куда бьют наши - черт их разберет в этом аду! Я нашарил на камнях окровавленный, но целый автомат Тяпы, и воспрянув духом, стал колотить прикладом по борту, чтобы меня впустили. Как ни кричал я матом, ободрав горло, все же сам не услышал своего голоса – либо из-за шума боя, либо из-за контузии. Второй раз смерть прикоснулась ко мне, когда легкая пуля, очевидно, из АКМ, прилетевшая ниоткуда, чиркнула по броне, выбив искры, ткнулась мне в правый бок повыше печени. Она развернула меня на 180 градусов и , пробив защитные пластины, острым горячим кончиком просверлила кожу и застряла где-то между двумя нижними ребрами. В панике я бросился под БТР, не думая о том, что при прямом попадании – мгновенная смерть и 20-тонная железная могила, но откуда-то из дыма, как ангел-спаситель, вынырнул кто-то черный , с окровавленным лицом, и кроя меня беззвучным матом, смешно отрывая рот и не произнося не звука, бросил меня на землю и заставил знаком ползти вперед, прижимаясь к «обочине» горной дороги. Только через минуту я понял, кто это, когда за моей спиной отрывисто и глухо залаял АКМ. Обернувшись на очередь, я увидел злое лицо сержанта Дюжина, с тем же матом посылающим пули в дымовую завесу куда-то влево. Я присмотрелся и на смом деле увидел движущиеся силуэты среди валунов, подбирающиеся к первому подбитому БТРу. В следующую секунду на сержанте звякнула каска, и его отбросило с простреленной головой к передним колесам второй машины. Я помню, как стрелял в приближающиеся перебежками фигуры, стрелял, почти не следя за мушкой, стрелял, осознавая, что с жутким звоном каски Дюжина ко мне возвращался слух. Когда перезаряжал автомат, уперся раненным боком в камни, и взвыв от боли, тут же вспомнил про три РГДшки, что сунул мне Шувалов перед командой «На броню!».Кидать из положения лежа даже на учениях не получается, скажу я вам, а когда от броска зависит не только твоя жизнь, но и товарищей, запертых в железном плену, подмывает кинуть , да только поскорее, чтоб не успели подойти, чтоб не успели тебя ранить или убить, чтоб отбить атаку. Но бросить надо было так, чтобы пролетев 40 метров, граната не попала в своих. Несмотря на собственные увещевания, я швырнул ее так, будто этот тяжелый цилиндрик обжигал мне руку. Впереди бабахнуло, взрыв потонул в узком ущелье и грохоте ДШК, упорно бившего сверху. После броска я почему-то забыл упасть на землю и закрыть руками голову, и несмотря на небольшой разброс осколков, меня основательно накрыло мелкими камешками, порезав щеки и разбив губы. Уже до конца играя роль героя, я подбежал к первому БТРу и с колена дал короткую очередь во что-то копошащееся в нескольких метрах от тропы, оказалось, я добил раненого врага. Кто это был – солдат регулярной армии или боевик, я рассмотреть не успел, по броне зацокали пули, мне стреляли в спину. ДШК замолчал – либо закончилась лента, либо весь боезапас, по мне палил одиночный автоматчик. Вдруг над моей головой загудело, поворачиваясь, орудие БТРа, немного приопустилось и грянул выстрел , отколовший кусок скалы откуда-то сверху... и сразу все прекратилось. Я еще боялся поверить в тишину, боялся к ней привыкнуть и вылез из-под днища только тогда, когда скрипнул боковой люк и на землю попрыгали живые солдаты. Шувалов, мой ротный, порывисто обнял стрелка, сбившего вражеского автоматчика, но тот оттолкнул лейтенанта:
- Не развози сопли, лейтенант! Пригнись! Совсем шальной? Мы точно их.. того? Боец! - зло крикнул он мне. - Проверь верх. Санек, ты с ним, а мы с тобой, лейтенант, проверим левый фланг...
Как узнал я от Санька, стрелок использовал бронебойный снаряд, и очень вовремя. Наверху, метрах в пятидесяти, засел целый расчет боевиков, взрыв их застал за заменой ленты крупнокалиберного пулемета; ДШК вместе с металлическими опорами разметало в клочья, мы насчитали три трупа на куче крупных гильз и притащили одного раненого, достав его из-под обвалившихся камней. Я сверху глянул на нашу потрепанную колонну, которую пять минут назад считал уничтоженной. Нас спасли скалистые неровности и плохая видимость дороги, огневая линия включала не более 30 метров слева направо. Но и этого врагу вполне хватило. Природный дзот был устроен не очень удачно, видимо , более подходящего места боевики вдоль тропы не нашли. И камни не позволили боевикам пустить в ход РПГ , остатки которого мы нашли наверху, а иначе ... Иначе колонны бы уже не существовало, и Маслов, если он остался жив, писал бы завтра 18 похоронок в разные уголки страны, в том числе и в мой родной Владивосток.
Но умозаключения пришли потом. Сейчас мы имели пятерых своих «двухсотых» и столько же раненых, двое из которых – тяжелые. С полтора десятка вшивых боевиков расстреляли нас с выгодных позиций как мишени в тире. Спас нас наводчик первого БТРа, который взял на себя левый фланг и единственно метким выстрелом из бортового орудия уничтожил пулеметчиков и гранатометчика справа от тропы. Звали его Артем , он служил ефрейтором в во втором взводе . Увидев меня с двумя автоматами (Санек грубо тащил раненого), Артем улыбнулся чумазым полуобгорелым лицом:
А лихо ты их, браток, гранатой-то. Я сижу и локти кусаю: из под радиуса обстрела они вышли, пулемет-то не опустить вниз! А тут – бац, и все в разом, как кегли, разлетелись. Смотрю в щель – душара наш! Один на тропе и с автомата строчит. Держи краба!
Оптимизма Артема я не разделял. Не потому что угнетен большими потерями, не потому, что пропал полковник, котрого мы не защитили. Просто это был мой по-настоящему первый бой , неизвестно с кем и за что, у меня на глазах погибли страшной смертью пятеро сослуживцев, двоим из них до дому оставалось пару месяцев.
Пока ребята тушили головной БТР , мы погрузили раненых и погибших на второй, чтобы вывезти их скорее в расположение дивизии, но выяснилось, что обе машины настолько пострадали в бою, укрывая людей, что своим ходом пройти оставшиеся 4 километра до расположения наших войск не представлялось возможным. Второй БТР только натужно ревел, не трогаясь с места, первый же и вовсе только отдаленно напоминал боевую машину: пули с ДШК калибра 12,7 мм в лоскуты превратили колеса, искромсали броню, ручные и подствольные гранаты ВОГ довершили свое дело. Как только ребята в нем выжили,остается загадкой. Шувалов чуть не взвыл от бессилия, он приказал нести раненых на носилках, сооруженных их автоматов и бронежилетов; и тут встала дилемма : вместе с легкоранеными , боеспособных нас было 12 человек, двое – тяжелых, один из них – Тяпа, еще живой и в сознании, на перевязку
Ссылка на пост
ПОДЕЛИТЬСЯ ПОСТОМ В СВОЕМ АККАУНТЕ
Комментарии (1)
14.04.2011 14:15
Unknown
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий.
___keepration_220x220.jpg "foto-1-(convert.io)")
Из последних новостей:
Поездка сборной России по вольной борьбе в Южную Осетию обернулась скандалом. Спортсмены вступили в конфликт с сотрудниками правоохранительных органов, в результате чего местные жители попытались расправиться с членами сборной. Инцидент произошёл в центре Цхинвали. Как рассказал «Интерфаксу» анонимный представитель МВД республики, россияне выкрикивали оскорбления в адрес стражей порядка, которые сопровождали команду. В результате инцидента несколько сот жителей Цхинвали захотели поквитаться с российскими борцами, однако конфликт удалось погасить с помощью сил омоновцев. Сразу после конфликта все члены сборной были выпровожены на территорию России.»
И стоило ради всего этого русскую кровь проливать? Нам нужен этот змеевник?