Студия Сью и Джонси помещалась наверху трехэтажного кирпичного дома в квартале Гринич-Виллидж. Одна приехала из штата Мэйн, другая из Калифорнии. Они познакомились за табльдотом одного ресторанчика на Восьмой улице и нашли, что их взгляды на искусство, цикорный салат и модные рукава вполне совпадают. В результате и возникла общая студия. В ноябре пневмония свалила с ног хрупкую Джонси. Ее состояние стремительно ухудшалось и теперь она целыми днями неподвижно лежала, глядя сквозь мелкий переплет голландского окна на глухую стену соседнего дома. Однажды утром озабоченный доктор одним движением косматых седых бровей вызвал Сью в коридор. — У нее один шанс… ну, скажем, против десяти. И то, если она сама захочет жить. Все мои старания бессмысленны, когда пациент больше думает о смерти, чем о жизни. Ваша маленькая барышня решила, что ей уже не поправиться. Неужели она похоронила все свои мечты? — Ей… ей хотелось написать красками Неаполитанский залив. — Красками? Чепуха! Нет ли у нее на душе чего-нибудь такого, о чем действительно стоило бы думать, например, мужчины? — Мужчины? — переспросила Сью, — Да нет, доктор, ничего подобного нет. — Ну, тогда … — доктор беспомощно развел руками. Когда Сью вернулась в комнату, глаза Джонси были широко открыты. Она смотрела в окно и считала — считала в обратном порядке. — Двенадцать, — произнесла она, и немного погодя: — одиннадцать, — а потом: — «десять» и «девять», а потом: — «восемь» и «семь» — почти одновременно. Сью посмотрела в окно. Что там было считать? Был виден только пустой, унылый двор и стена соседнего дома, обвитая старым плющом. — Шесть, — едва слышно cказала Джонси. — Теперь они облетают гораздо быстрее. Три дня назад их было почти сто. Голова кружилась считать. А теперь это легко. Вот и еще один полетел. Теперь осталось только пять. Когда упадет последний лист на плюще, я умру. Я это знаю уже три дня. Разве доктор не сказал тебе? — Первый раз слышу такую глупость! — сердце Сью болезненно сжалось. На нижнем этаже под их студией жил художник Берман. В искусстве Берман был неудачником. Он все собирался написать шедевр, но даже и не начал его. Уже несколько лет он не писал ничего, кроме вывесок, реклам и тому подобной мазни ради куска хлеба. Он пил запоем, но все еще говорил о своем будущем шедевре. А в остальном это был злющий старикашка, который издевался над всякой сентиментальностью и смотрел на себя, как на сторожевого пса, специально приставленного для охраны двух молодых художниц. Сью застала Бермана в его полутемной каморке нижнего этажа. В одном углу двадцать пять лет стояло на мольберте нетронутое полотно, готовое принять первые штрихи шедевра. Сью рассказала старику про фантазию Джонси и про свои опасения насчет того, как бы она, легкая и хрупкая, как лист, не улетела от них, когда ослабнет ее непрочная связь с миром. Старик Берман, чьи красные глаза очень заметно слезились, раскричался, насмехаясь над такими идиотскими фантазиями. Сью устало вздохнула и подойдя к окну, со страхом посмотрела на старый плющ. Шел холодный, упорный дождь пополам со снегом. На другое утро Сью, проснувшись после короткого сна, увидела, что Джонси не сводит тусклых, широко раскрытых глаз со спущенной зеленой шторы. — Подними ее, я хочу посмотреть, — шепотом скомандовала Джонси. Сью устало повиновалась. И что же? После проливного дождя и резких порывов ветра, не унимавшихся всю ночь, на стене еще виднелся один лист плюща — последний! Он храбро держался на ветке в двадцати футах над землей. — Это последний, — сказала Джонси, — Я думала, что он непременно упадет ночью. Я слышала ветер. Он упадет сегодня, тогда умру и я. День прошел, и даже в сумерки они видели, что одинокий лист плюща виднеется на стене. Следующим утром лист все еще оставался на месте. Джонси долго лежала, глядя на него. — Должно быть, этот последний лист остался на ветке для того, чтобы показать мне, какая я была гадкая. Грешно желать себе смерти. Теперь ты можешь дать мне немного бульона, а потом молока с портвейном… Сьюди, надеюсь когда-нибудь написать красками Неаполитанский залив. Несколько дней спустя доктор уверенно сообщил Сью: — Она вне опасности. Вы победили. А теперь я должен навестить еще одного больного, внизу. Его фамилия Берман. Кажется, он художник. Тоже воспаление легких… Никто не мог понять, почему Берман выходил на улицу в ту ненастную ночь. Зачем брал фонарь, лестницу, кисти и палитру с желтой и зеленой красками. Никто кроме Сьюди. Когда Джонси встала на ноги и окрепла, Сью открыла ей тайну: — Посмотри в окно, дорогая, на последний лист плюща. Тебя не удивляло, что он не дрожит и не шевелится от ветра? Да, милая, это и есть шедевр Бермана — он написал его в ту ночь, когда слетел последний лист.

  «Последний лист» (англ. The Last Leaf) — новелла американского прозаика О. Генри, опубликованная в 1907 году в сборнике рассказов «Горящий светильник». Русский перевод рассказа выполнен Ниной Дарузес

 В небольшом квартале жили Сью с Джоанной
И снимали студию на третьем этаже;
Денег не хватало - голод постоянно
И ходили дома в неглиже'.

Но однажды, Джонси, с пневмонией жуткой
На кровать свалилась - покрывало из сукна;
Ничего не ела, лишь смотрела сутками
В переплёт голландского окна.

Приходящий доктор Сью сказал уныло:
"Дело плохо , детка. Шанс один из десяти.
Если бы желание к жизни не остыло,
То Джоанн удастся и спасти".

В спальне Джонси тихо , что-то вслух считала:
"Десять, девять, восемь..." - вот дошла и до пяти...
"Знаешь, Сью, родная, я ведь жить устала -
Из неё придётся мне уйти!"

"Глупенькая Джонси, Бог лишь это знает...
И не плачь, малышка - это не к добру..."-
"Видишь плющ под ветром - листья опадают...
Упадёт последний - я умру..."

А внизу под ними Берман жил - художник;
Был довольно старый и картин не рисовал.
Сью всё расказала о больной безбожнице
И он зло Сьюзанне закричал:

"Что она придумала, эта ваша Джонси?
Глупость умирать из-за какого-то листа;
Ты с ней будь построже и не церемонься,
Ведь она забыла про Христа!"

Сьюзанн упросила к ней прийти.Немножко
В качестве натурщика Берману побыть;
Тот увидел Джонси, та спала...Окошко
Попросил Сью шторою закрыть.

Там шёл дождь холодный,с ветром и со снегом,
Беспощадно листья рвал последние с плюща;
Будто бы бездомная, без еды с ночлегом
У'тра ждала' Сьюзанн , трепеща...

Утром попросила Джонси поднять штору:
"Я хочу увидеть от ужасной бури след..."
Сьюзанн всё исполнила и открылся взору
Голого плюща один скелет.

И, лишь пожелтевший, на стене кирпичной
Красовался будто и дразнил последний лист;
Хор уже не нужен и под плач скрипичный
Песню жизни пел один солист.

"Этот лист последний..." - думала Джоанна;
"Я считала, плющ весь будет голым поутру...
Ночью лист сорвётся , всё на место станет
И тогда, наверно, я умру ".

И лишь утро в окна робко постучало,
Беспощадно Джонси попросила штору снять;
Но на фоне стенки лист висел усталый
Видно, ему нечего терять.

"Ах,какая дрянь я, гадкая девчонка:
Этот лист остался, мне чтоб показать  -
Не права была я, ты прости , сестрёнка:
Смерть себе - великий грех, желать.

Дай-ка мне бульону, я проголодалась.
И такая слабая ,что уж нету сил.
Нет, постой, не надо... я истосковалась...
Зеркало сначала принеси!"

Приходящий доктор, осмотрев Джоанну,
Сью сказал с улыбкой: " Шансов - десять к одному!
Там внизу ещё больной" -он пойдёт и глянет,
Может быть поможет и ему...

Вечером Сьюзанна подошла к кровати,
Обняла подругу: " Джонси, я хочу сказать...
Извини, родная,может быть некстати:
Ты должна меня сейчас понять.

Мистер Берман умер час назад в больнице:
Он болел недолго, ведь прошло всего два дня;
Он был весь промокший, мог и простудиться,
Ведь между домами был сквозняк.

С ним нашли стремянку и фонарь горящий;
И палитру с красками-зелёный, жёлтый цвет...
Да, он был художник, Мастер настоящий...
Жаль, что с нами больше его нет.

Посмотри, родная, видишь плющ промокший...
Присмотрись получше - лист ведь не дрожит:
Он листок на стенке рисовал, продрогший,
Чтобы дать возможность тебе жить."

Вот шедевр Бермана , вот рисунок гения:
Не свистели "Браво!", не кричали "Бис!";
Снизошла от Бога - эта вспышка озарения
В ночь, когда слетел последний лист.

14.09.2013

 Ана Ана