пять мне снится сон о чуде:

Там стол накрыт, в графине сок.

Картофель там лежит на блюде.

И мяса жареный кусок!

 

Не снятся мне ушедших лица,

Чьих завершился жизней срок.

Не сын, погибший на границе.

Лишь мяса жареный кусок!

 

Сирена взвыла за порогом,

Сон оборвав, чему я рад,

Хоть там январь сорок второго,

И сжат блокадой Ленинград.

 

Ревет воздушная тревога,

Но не полезу я в подвал.

Всего одно прошу у бога,

Чтоб муки все снаряд прервал!

 

Я жизнь прожил и точно знаю,

Держась вдали от разных смут,

Что безразлична власть любая,

Коль руки правильно растут.

 

Вседа был в будущем уверен

И был уверен также в том

Какой бы ни был срок отмерен,

Что будут дети, внуки, дом.

 

Войной был мой мирок расколот

В могиле все лежат одной.

Нет никого! Лишь жуткий голод

На части рвет рассудок мой!

 

Налет закончен.Скрипнув дверцей,

Откроют булочную в пять

А, значит, норму иждивенца

Пора идти мне получать.

 

Но тут из комнаты соседа

Раздался хрип:"Петрович, стой!"

Нет сил на долгие беседы.

"Лежишь, Иваныч? Что с тобой?"

 

"Песец подкрался незаметно",-

Кривит в усмешке рот сосед.

"Все сына ждал. Вот только тщетно.

Не встать. Ты принеси "обед".

 

Иду, сугробы огибая.

Метель метет со всех сторон.

Мысль в голове мелькает злая:

"Не выглядит голодным он!"

 

"Не встать ему. А сам, наверно,

Втихую хлеб, консервы ест."

Нет сил идти. Как это скверно!

Скорей бы булочной подъезд.

 

Слегка согрет от зимней стужи;

Подходит очередь моя.

Полез в карман и липкий ужас

Заполз мне в душу, как змея.

 

Мне словно камнем в лоб попали

Пустой карман, как приговор.

Бесследно карточки пропали

Их потерял. А может вор!

 

В пол люди взгляд свой опускали.

Я шел, а за моим плечом

Дух голода клыки оскалил;

Шептал мне в ухо:"Обречен!"

 

"Поверь,ты у меня не первый,

Кого тащу во мрак к себе.

А твой сосед жрет хлеб, наверно.

Не даст ни крошки он тебе!"

 

Соседа дверь рванул с проклятьем,

А он сбежал от всех забот.

Мертвец, лежащий на кровати,

В кривой ухмылке щерил рот.

 

Ушел,как говорят, на небо.

Поищем, что ты ел, сосед.

Все обыскал, но нет тут хлеба,

Да и консервов тоже нет.

 

Дух снова зашипел мне в уши:

"Смотри, не попади впросак.

Здесь есть еда. Меня послушай.

Но нужен кухонный тесак."

 

Я духа слушал и старался

Одежду трупа распороть.

...Нож раз за разом опускался,

Кромсая теплую чуть плоть...

 

Зола дымилась догорая,

Паленый запах ослабел.

Как зверь, тихонько подвывая,

Я мясо жареное ел.

 

Закончив плоти поеданье,

Вдруг осознал, что Я БЫЛ СЫТ.

Мой мозг не вынес испытаний;

Был темной пеленой накрыт.

 

Когда очнулся -  рассветало.

В квартире был мясницкой вид.

Чувств никаких не возникало

Лишь только голова гудит.

 

Останки замотал в дерюгу,

Скрыв все, от головы до ног.

На Пискаревку через вьюгу

на санках труп я поволок.

 

Домой вернулся, как машина.

Ушла вся боль душевных ран.

Увидел вдруг соседа сына;

Из медсанбата капитан.

 

"Отец где мой?"- спросил с порога.

"Спешил сюда, что было сип.

Мне дали времени немного,

Чтоб старика я навестил."

 

И после паузы неловкой

Ответил на его вопрос.

"Отец лежит на Пискаревке.

Его я сам туда отвез."

 

Ушел к себе. Там мысль сверкнула:

Крюк в потолке, петля ремня;

Закончить все, шагнув со стула-

Вот лучший выход для меня.

 

Иглой пробила боль над бровью.

Закончить все пора давно.

Везде я видел мясо с кровью

И знал я точно чье оно!