Серёжка ольховая

Уронит ли ветер
                в ладони серёжку ольховую,
начнёт ли кукушка
                  сквозь крик поездов куковать,
задумаюсь вновь,
                 и, как нанятый, жизнь истолковываю
и вновь прихожу
                к невозможности истолковать.
Себя низвести
              до пылиночки в звёздной туманности,
конечно, старо,
                но поддельных величий умней,
и нет униженья
               в осознанной собственной малости -
величие жизни
              печально осознанно в ней.
Серёжка ольховая,
                  лёгкая, будто пуховая,
но сдунешь её -
                всё окажется в мире не так,
а, видимо, жизнь
                 не такая уж вещь пустяковая,
когда в ней ничто
                  не похоже на просто пустяк.
Серёжка ольховая
                 выше любого пророчества.
Тот станет другим,
                   кто тихонько её разломил.
Пусть нам не дано
                  изменить всё немедля, как хочется, -
когда изменяемся мы,
                     изменяется мир.
И мы переходим
               в какое-то новое качество
и вдаль отплываем
                  к неведомой новой земле,
и не замечаем,
               что начали странно покачиваться
на новой воде
              и совсем на другом корабле.
Когда возникает
                беззвёздное чувство отчаленности
от тех берегов,
                где рассветы с надеждой встречал,
мой милый товарищ,
                   ей-богу, не надо отчаиваться -
поверь в неизвестный,
                      пугающе чёрный причал.
Не страшно вблизи
                  то, что часто пугает нас издали.
Там тоже глаза, голоса,
                        огоньки сигарет.
Немножко обвыкнешь,
                    и скрип этой призрачной пристани
расскажет тебе,
                что единственной пристани нет.
Яснеет душа,
             переменами неозлобимая.
Друзей, не понявших
                    и даже предавших, - прости.
Прости и пойми,
                если даже разлюбит любимая,
серёжкой ольховой
                  с ладони её отпусти.
И пристани новой не верь,
                          если станет прилипчивой.
Призванье твоё -
                 беспричальная дальняя даль.
С шурупов сорвись,
                   если станешь привычно привинченный,
и снова отчаль
               и плыви по другую печаль.
Пускай говорят:
                «Ну когда он и впрямь образумится!»
А ты не волнуйся -
                   всех сразу нельзя ублажить.
Презренный резон:
                  «Всё уляжется, всё образуется…»
Когда образуется всё -
                       то и незачем жить.
И необъяснимое -
                 это совсем не бессмыслица.
Все переоценки
               нимало смущать не должны, -
ведь жизни цена
                не понизится и не повысится -
цена неизменна тому,
                     чему нету цены.
…С чего это я?
                 Да с того, что одна бестолковая
кукушка-болтушка
                 мне долгую жизнь ворожит.
С чего это я?
              Да с того, что серёжка ольховая
лежит на ладони
                и, словно живая,
                                 дрожит…

Евгений Евтушенко. 1975.