Снова и снова он мелькает во тьме, ища зеркало, от которого и началась вся история… Но не так просто его найти: оно надежно спряталось за пышным париком фаворитки королевы – фрейлины Каролины. Она самодовольно снова и снова прохаживалась среди садов, наполненными опавшими листьями, раскрашенными печальными красками; наверное, все потому, что кто-то, предельно близкий, ушел в их мир, туда, где можно вновь, счастливо и просто, быть собой….

 - Я от этого устала! – капризно кричала на свою сестру-близняшку - Мэри. – Если мы – как две стороны одного зеркала, то ты должна быть во всем похожа на меня…. Во всем! Одевайся в это платье; у меня такое же!....

 - Дорогая, зачем тебе нужна такая глупая идея? – робко спросила та, с непривычной неловкостью путаясь в шнуровке корсета роскошного платья, которое было небрежно брошено в ее руки.

 - У меня планы стать лучшей при дворе и личной подругой королевы! – важно вскинула голову Каролина. – А она любит, чтобы близнецы были, как две руки одного тела….

 - И все-таки мы разные, пусть не телом, но мыслями, чувствами… - тихо заметила ее сестра, словно предчувствуя, насколько все же безумная закралась идея, с интересом рассматривая парик, как две капли, похожий на тот, что носила Каролина.

 - Меня не интересует, что у тебя за чувства! – закричала та, щелкая от гнева зубами. – Одевайся и не делай без меня ни шага!...

          И с этой установкой Мэри робко приняла ту же позу и то же выражение лица, что и сестра, что сделало близняшек, словно стоящими напротив невидимого зеркала и глядящими в него.

Спокойная девушка, она конечно же, безнадежно отличалась от громкой и раскованной Каролины, но самоотверженно решилась идти у нее на поводу, чтобы поддержать и побаловать, привыкшую к исполнению своих прихотей, сестру - ведь она ее преданно и тепло любила.

          «В конце концов, - украдкой и с облегчением подумала она, стараясь даже величественную походку Каролины подогнать под свою, скромную, - что, как ни эта забавная выдумка моей дорогой близняшки, поможет нам лучше узнать друг друга и ощутить себя одним целым!...»

 Однако, это было не так просто и, порою, отдавало непоправимым крушением привычного, разочарованиями; ведь Мэри, не смотря на свое родство с сестрой, была безнадежно далека от нее. Хотя бы потому, что рано встающая и оптимистически бодрая, целеустремленная, она вынуждена была вставать ближе к полудню, выжидая мучительно, но тихо под кисейным одеялом, когда неженка-Каролина выспится.

 Когда она, наконец, неторопливо умывалась и одевалась, уделяя пристальное внимание макияжу и убранствам; что было непривычно для, простой в одежде, Мэри, неспешно отправлялась на кухню - придирчиво выбирать меню для завтрака, нещадно и наскоро, впоследствии набивая свой и желудок сестры острыми соусами, винами и сладостями.

          Затем, преодолевая с трудом дрему, Каролина отправлялась читать дамские романы, чем иногда выливала неприятную тоску у Мэри; а, начитавшись их, приукрашивалась еще мехами, шелками, дорогостоящими и редкими драгоценностями, гордо шла на прогулки с придворными, гуляя с ними и просиживая на званных обедах, танцуя на баллах, сплетничая про других и развязно кокетничая с дворянами до глубокой ночи; потом вновь засыпая до полудня!

          Мэри с отчаянием наблюдала это и с грустью вспоминала, как после утреннего умывания спешила помочь служанкам королевы приготовить наряд и еду для Ее Высочества; затем она давала бесплатные уроки детям дворян – учила их читать, писать, говорила для них о мыслителях и прекрасном.

После уроков она наскоро обедала скромным супом с соком и бежала на королевскую ферму – помочь слугам ухаживать за лошадьми, овцами, курами и собаками. Возвращалась она только под поздний вечер, чтобы чуть отдохнуть вышиванием и плетением бисера, а потом лечь, дожидаясь первых лучей солнца…

 Оно с жалостью подсказывало, что происходит нечто непоправимое, превращающее ее тонкую, ищущую натуру в куклу истеричной сестры, и в это же время – отталкивая ее от единственного, родного человека! Ведь Каролина только и четко следила за тем, чтобы Мэри была одета в то же платье, что и она, и чтобы она говорила тем же тоном.

И словно огораживалась этим от сестры – в последнее время она даже не смотрела на нее, не разговаривала с ней! И снисходительной Мэри приходилось терпеть глухо ноющую боль и преодолевать обиду; самой начинать разговор с самым близким и все же лучшим, не смотря ни на что, человеком, с простого вопроса:

 - Что нового, дорогая? - спрашивала Мэри сестру, когда та, забегала на минутку – сменить платье для очередного балла. – Что видела интересного?... Почему ты так смеешься?... Что с тобой?

 - Да, вновь этот Монстр в лесу… - легкомысленно отвечала та, поправляя парик и бриллианты на платье. – Он вновь буравил меня глазами и вздыхал… Вот смешной! Как будто думает, что я соглашусь с ним заговорить, с таким-то уродцем!...

 - Дорогая, это ведь не правильно, и ты это знаешь! – скромно попыталась вразумить сестру та. – Ты же умная девочка, и обязана понимать, что, каков бы ни был человек, ему нужно внимание… Поговори с ним!...

          Этого простого совета было достаточно, чтобы Каролина побагровела от ярости и заорала на весь дворец:

 - А кто ты такая, чтобы указывать мне?!... Ты – лишь мое отражение, не забыла?... Вот и иди в лес к нему, раз такая умная… И потом вспомни, что ты – моя тень; не то не видать тебе меня, как своих ушей!!...

 Мэри, чуть не плача, съежилась и хотела обнять ее, чтобы успокоить, но решила не сердить ее еще больше, потому быстро выскочила из, изрядно надоевшего замка, побежала в лес, совершенно фантастический во время сумерек. Они отливали лунным светом и серебряной паутинкой, заинтересованными глазами, затаившимися во тьме.

          Они дрожаще столкнулись с любопытными глазами Мэри и жалостно мигнув, поспешили скрыться во тьме. Но добрая девушка, она вдруг поняла, что это и есть тот «Монстр», которому понравилась ее сестра-близняшка. «Бедняжка, она, его, скорее, просто отталкивает, а он ведь что-то сказать хочет…»

 - Стой, не пугайся!.. – ласково сказала она, отводя бережно темные ветки, за которыми спешили скрыться глаза. – Ты что-то хотел сказать?

 Тут в глазах зажглась радостная и доверчивая надежда, и их обладатель робко вышел из темных веток. Это был высокий и тощий парень с неестественными морщинами, в маленьком, пыльном пиджаке и брюках. Он робко переминался с ноги на ногу и не решался взглянуть на источник своих воздыханий – как ему казалось, очень красивую и милую, но эгоистичную и своенравную Каролину…

 - Ну, не бойся, поговори со мной!... Я не буду над тобой смеяться и обижать тебя! – неожиданно говорила она, осторожно ободряюще беря его за сухощавую руку с натруженными венами и безобразными порезами.

 - Ты…ты… - от волнения у юноши заплетался язык. – Очень красивая!... Не презирай меня, пожалуйста!...

          - Конечно, я тебя не брошу! – ободряюще сказала Мэри, радуясь новому другу, словно не расслышав его первых слов. – Меня зовут Мэри… а тебя как? Давно тут живешь, почему?...

 - Мэри… - эхом отозвался тот, не веря своему счастью слышать ответ на свои чувства. – Какое красивое имя… А у меня оно, ну, какое есть – Эдуард….Ты больше на меня не сердишься? Не надо, я все для тебя сделаю…

 - Рада знакомству! – вежливо улыбнулась та, удивляясь, что ее, обычно шумная, но вне баллов молчащая для всех, сестра, посмела обидеть такого тихого человека. – Милый Эдуард, почему ты здесь?...

 Тот, как не отнекивался, но не смог отказаться от неги поведать что-либо, принимающему и восхитительно простому, человеку; и потому рассказал свою историю: он был рожден в туманной и серой области города, в нищете и одиночестве даже не зная своих родителей. От них, наверное, он наследовал удивительную способность – писать и рассказывать волшебные истории; на которых всегда находились, уставшие от реальности, слушатели, готовые заплатить монету и бросить краюшку за услышанное.

          Все это кормило Эдуарда и давало иллюзию полного счастья в жизни; и в это же время делало его пугливым, глубоко переживающим свое нестерпимое одиночество – ведь красивые мысли, увы, всегда скрывались за неестественно обезображенной пылью, старением и ранами лицом. И оно было сияющим живым светом от блаженства иметь собеседника.

 А тем, как ни удивительно, находилось общих много: Мэри так же верила, не смотря на все, в человеческую доброту; в ответственность перед тем, кто рядом. Также она любила использовать свои мысли и таланты на пользу другим и трудиться, минуя суеты высшего света…

          Он так ярко и оцепеняюще проливался на душу Эдуарда, что он согласился скорее отдать последнюю рубашку, чем отпустить Мэри на раздраженный зов, доносящийся из дворца неподалеку: «Сестра!... Куда ты делась, несносная тень?... Ты мне нужна, немедленно возвращайся!»

Он с тоской посмотрел на нее, оборачивающуюся на крик, правильно осознавая, что лучше человека в мире он не найдет; но с, возвращающимся внутри, солнцем услышал ее искреннюю просьбу: «Не грусти! Завтра я вернусь, и каждый день к тебе приходить буду!...»

 - Будешь ли ты меня слушаться или нет?! – орала с порога на сестру Каролина. – Мне нужна тень, чтобы добиться благосклонности королевы, а сейчас, когда у нее был крупный балл, ты меня бросила?!... Как ты посмела?!...

 Говоря это, она отвешивала нещадные оплеухи съежившейся и не знающей куда деваться, Мэри. Она, бледнея неимоверно и холоднея, с ужасом осознавая ошибку; пряча глаза, снова принимает окаменелую позу учтивости перед аристократами, с которыми приятно беседовала, едва выкинувшая яд гнева, сестра.

          «Дорогая сестра!.... Разве можно было такое придумывать?!... Ты же в огне самолюбия и безразличия, пытаясь оттенить свою индивидуальность мною!... Что же мне делать?....» - с такими душащими мыслями она обратилась к Эдуарду.

Едва завидев ее, готов был раствориться в объятиях, отдать все свое тепло и воплотить в жизнь все сказки ради Мэри. Но, только потянувшись, чтобы обнять ее, он заметил маленькие искорки слез в глазах.

Он с тревогой бросился спрашивать: «Что случилось, милая?... Кто посмел тебя обидеть?!...».

Мэри с горечью призналась в том, что ее сестра погибает от стремления вечно жить в двойнике; а это неминуемо приводит ее к отравляющей лжи и эгоизму; к фактической гибели ее души!

          - Прости, Эдуард, что я тебе это рассказала, я не хотела на тебя изливать свою грусть… Забудь! Но мне нужен чей-то голос, который бы спас сестру… Может, пойдем вместе, сходим, поговорим с ней?

          - Я готов идти один! – робко, но твердо, ответил тот. – Я не допущу, чтобы она пользовалась твоей добротой и кричала, снова поднимала на тебя руку!... Я пойду сам, не беспокойся за меня…

 Он повернулся, и еще раз робко, бросив украдкой Мэри восхитительную маленькую розочку, пожелал ей не волноваться.

Но сам он не подозревал, что окунется в пучину некоего таинственного чувства, едва переступив порог дворца и увидев…. Такое же неземное создание, как и Мэри – с теми же нежными глазами и грациозно-внимательными, самоотверженными движениями, бархатными каштановыми волосами, спрятанными под пышным кремовым париком; в таком же небесно-легком бежевом платье. Все это приводило Эдуарда в состояние подкошенных коленей, срывающегося голоса и дыхания, помутнения рассудка не непроизвольной дрожи.

 - Мэри, как ты успела оказаться тут?... – неконтролируемо прошептал он, чувствуя приятное темнение в глазах. - Я же умолял…

 - Не смей меня называть именем тени-предательницы, Монстр! – закричало вдруг создание и нервно торопилось высказать мысль и уйти. – Мое имя – Каролина… Зачем меня преследуешь, чучело?!.... Ты же знаешь, что я никогда не…

 - …Не прогоняй меня, пока я не попрошу тебя об одной вещи. – стиснул зубы от унижения и едва сдерживаемого гнева Эдуард. – Не смей бить и оскорблять Мэри!... Перестань играться ею, она не кукла, она человек!... И я не позволю тебе…

 - …Унижать свое влюбленное достоинство?! – расхохоталась Каролина, перекрикивая его и смерив презрительным взглядом. – Если хочешь доказать, что можешь, пугало, заслужить мое внимание, то: во-первых, не смей ко мне приходить без спроса… Во-вторых, Мэри не…

 Внезапно что-то случилось непоправимое – огонь вспыхнул сильнее, и от его ожога зеркало единства сестер треснуло пополам. Его трещина черным следом залегла в сердце Каролины, ускоряемая завистью и желанием затмить любые индивидуальности сестры и вообще любого человека; и Эдуарда, который должен был только помочь, своею силой и преданностью, разжиться трещине и поднять ее хозяйку до желаемых высот любой ценой...

 - …Не покидай любой ценой! Поступай с ней, как желаешь… А потом, когда научишься отличать эту серую овечку от меня, приходи, я приготовила вам сюрприз!...

 Он, едва веря своим ушам, с радостью вернулся к, ждущей его, Мэри. Она с удивлением услышала, что сестра снова «рада ее видеть, но не держит на зеркальной цепи». И все это звучало очень странно и заманивающе…

Поскольку Эдуард оказался серьезно больным неизлечимой болезнью, его было просто жаль бросать; а про свою сестру было тоже кощунством забыть. Как и страшно было Мэри осознать, что Каролина… успешно вселила в нее свои черные отголоски – скромная девушка с ужасом слушала себя, нередко швыряющуюся замашками сестры, так же, как она, по часам, глядящуюся в зеркало, и просто не знала, что делать…

 По ее мнению, спасение было только в уходе от Эдуарда, за которым было просто светлым солнышком ухаживать и проводить с ним время; она не могла всадить в себя нож подлости еще глубже и позволить страдать ему из-за безумных впивающихся результатов игры сестры!

          - Я с тобою, моя хозяйка! – отчаянно бросила она с порога, тяжело дыша от бегства; с болью проглотив только что мольбы Эдуарда не покидать его и срывая с себя наряд и парик, подражая Каролине, нервно переодевающейся к следующему баллу. – Я не смогу уже без тебя, ты добилась своего, дорогая – я превращаюсь в тебя!... Я пожертвовала своим другом, только чтобы видеть тебя своим отражением!... Идем!

 - Стой! – приказала властно та. – Дай я прежде погляжу к тебе в глаза….

 После того, как она заглянула в неимоверно преданные глаза сестры, внезапно со всего размаху дала ей пощечину, от которой несчастная и хрупкая девушка даже упала.

 - За что ты бьешь меня, дорогая Каролина? – дрожаще пыталась спросить она, с болью поднимаясь с твердых плит. – За то, что я к тебе вернулась и готова вновь стать тенью, чтобы быть рядом?...

 - За то, что в твоих глазах я вижу этого Монстра! – взвизгнула та, отшвыривая от себя подальше платье Мэри. – А ведь он приходил ко мне, называл меня твоим мерзким именем; он просил за тебя!... Ты его причаровала, небось, негодница?... Ты же знала, что я ненавижу это чучело, как ты посмела сохранить в своих глазах его уродливую морду?!!...

 - Хорошо, я забуду его, никогда не буду тебе напоминать о нем… забуду! – глотая слезы и мучаясь от того, что оставила друга одного, не найдя тепла и у родной сестры, горячо заверяла та. – Я всех, себя забуду… Только не прогоняй меня! Даже если у меня останется что-то свое, не прогоняй меня, дорогая, прошу!... Я научусь быть тобою, научусь, у меня уже получается!…

          Но не вышло собрать ей осколки зеркала: хоть Каролина и снисходительно бросила: «Ладно, оставайся со мною, тень!... Но больше никаких своих действий!... Идем!».

Она все же возненавидела в Мэри то, что та была собою с другим человеком. Сестре, тем более такой простой и честной, нельзя быть человеком вообще – она должна быть просто послушной собачкой, личиком и нравом похожей на свою хозяйку; иначе идея не оправдает себя и Каролина не сможет доказать королеве, что она такая оригинальная и властная, достойная огня обожания, богатства и славы.

 Слава сыпалась изнеможением Мэри от бессонных ночей и ее мучениями от обилия жирного острого и сладкого, от удушающих корсетов и душевных язв от нескромных комплиментов, взглядов аристократов. Девушка терпела, убеждала себя, что Кораливу это делает счастливой; в итоге найдет себе тоже скромную милость у королевы, если сестре удастся такой игрой добиться расположения Ее Высочества, она сможет поблагодарить Эдуарда за все тепло, поддержку и внимание!

          Но… оно ускользало от нее, не светя лучиком даже доброго слова от Каролины! Сестра просто играла свою, светскую роль, иногда даже посмеиваясь над Мэри, которая, словно дрессированная птичка, пела привычную, навязанную песенку. И эта песенка еще с большим упоением все же в подсознании оттеняла непохожесть внутреннюю и сходство внешнее.

 Оно не давало покоя ни тем, что разжигало огонь тщеславия ослепшей от этого сестре, ни от того, что оставило мучиться одного Эдуарда. А все же было столь красивым, приманивающим несветлый интерес знати и ленивое внимание королевы; едва заметный, холодной огонек ненависти Каролины. Мэри уже возненавидела зеркала потому, что они отражали ее – почти сестру, но до конца не желающую становиться ею! И уже с надеждой поглядывала на пламя, которое приносит непоправимое перечеркивание всего…

 «Все это стало каким-то страшным театром! – в смятении думала Мэри, судорожно запирая двери в своих покоях на ключ и разжигая камин. – Я становлюсь просто куколкой-фавориткой, забывшей свою нить со мною, Каролины и королевы, которой непременно радует, что кто-то одинаково может кивнуть в ответ на ее приказы!... Но это не правильно; я не кукла!... Мне не хочется больше быть ею!... Прости, дорогая сестра, ты должна понять, что никогда не будешь мною, а я – тобою!... Будь счастлива от своей неповторимости!»

 С этими неслышными, горькими словами, почти воющий на луну, от тоски, верно стоящий ночами под окном… Эдуард с ужасом наблюдал, как хрупкая Мэри, бесстрашно закрывает глаза и окунает свое лицо прямо в пылающий камин!....

Он сотряс ночную тишину воплем шока и поспешил пробить собою наглухо закрытое стеклянное окно. Затем он поспешил, не раздумывая, взять горсть льда из комнатного фонтана и с силой кинуть его в камин.

Как только огонь потух, он с набегающим, жгучим мокрым туманом перед глазами, поспешил вытащить восхитительную маленькую головку Мэри, в почерневшем, от языков огня, парике, с беспокойством вглядываясь ей в лицо – пламя и лед фантастическим образом не обезобразили ее трогательные черты, только раскрасили половину лица раскалено-золотисто-красным оттенком, а вторую – прозрачно-лунно-белоснежным!

 - Мэри, милая, что ты с собою сделала?!.. – тревожно ломал руки Эдуард, вернувшись в свое убежище, осторожно смачивая ей лицо настоем из трав, чтобы хоть как-то залечить одновременные ожог и обморожение. – Неужто мерзавка-сестра довела тебя до этого?... Как она посмела?!... Я ее разорву за это!!...

 - Не надо, Эдуард! – скромно отмахивалась она, приходя в сознание. – Она не виновата, только хотела поиграть… Ведь она имела на это право?...

 - Она не имела право тебя вынудить с собою такое сделать! – с горечью возразил тот, со странным упоением взирая на сохранившееся дивное отражение своих грез, пусть и немного затронутое льдом и гнем. – Зачем ты так поступила?... Ты же могла умереть!...

 - Ну и что? – внезапно спокойно сказала Мэри, совсем не скучая во дворце ни по кому, кроме сестры, - Зато она осталась бы одна, неповторимая и красивая, приручившая собственное отражение… Теперь оно ушло – зеркало исказилось!... Мне даже стыдно за это, но и… игра была слишком неконтролируемой!...

          Эдуарда бросило в холодный пот: какими чарами обладает Каролина, что посмела довести до такого отчаяния Мэри? Что она еще хочет от нее, почему терзает?

 - Я не позволю ей распустится и изнурять тебя!... – твердо изрек он, обещая быстро вернуться и направляясь ко дворцу – необходимо предотвратить «сюрприз», что готовила коварная Каролина ему и своей сестре.

 - Я теперь полностью узнал, что отличает тебя от Мэри! – дрожащим от боли голосом заговорил он, едва та показалась ему на глаза, прохаживаясь спокойно и самодовольно, перед золотыми канделябрами замка. – Ты не имеешь жалости, совести, сердца!!!...

 - Ну, раз ты умеешь различать нас! – с шокирующей напыщенной фальшью говорила Каролина, поправляя парик. - Вот и слушай суть сюрприза, который вам обещаю, если…

 Эдуард, казалось, готов был стать пеплом в канделябрах, только бы не слышать ничего от нее, столь мерзко поступающей… Хотел уже было уйти и приковать себя всем к Мэри; как вдруг подумал: «Если я выполню ее просьбу, она оставит в покое Мэри!... Как же я мог этого раньше не понять!... Говори задание, я тебе солнце достану, только бы Мэри была в сохранности и счастье..»

 И, смакуя эту мысль, Эдуард смело приосанился и с готовностью сказал:

 - Говори, что за задание, все сделаю!... Только Мэри оставь!...

 - Хорошо, по рукам! – хитро улыбнулась Каролина и гордо изложила ему суть задания: «Оставайся сегодня со мной, поболтаем, а то скучно мне одной!... А вот еще - пойдешь сегодня, ночью, в мой сад, найдешь мою кормилицу, в черной накидке, и задушишь ее!.. А то совсем житья мне от старухи нет!…».

 «…Нет, я наверное, зря погорячилась, решив навек тут остаться! – с радостью подумала чистосердечно Мэри, обводя взглядом стены убежища Эдуарда и теребя с теплом записку от Каролины, гласящую: «Любимая моя сестричка!... Я хочу, чтобы этой глупой игре пришел конец и мы снова стали сами собою!... Я хочу попросить у тебя прощения и приглашаю вернуться домой, сегодня же, ночью!... Во дворце будет снова шумный балл, потому… Давай встретимся на свежем воздухе, в нашем саду!... Надень черную накидку и гуляй в нем, мне легче будет так тебя найти!... Жду с нетерпением, Каролина!..».

 Этих многообещающе звучащих слов было достаточно, чтобы Мэри с нетерпением накинула черную накидку и у порога убежища, глядя на светлое небо и теплое солнышко, как-то по-немому кричащее о том, что никогда больше не вернуть ей ласковых игр детства с младшею Каролиной и не видать ей простого счастья от дружбы с сестрой!...

 Она уже предвкушала, как обнимет ее та, и от этого она простит все; преодолевая сон и бродя по темному саду. Мечты ее даже о воссоздании зеркала становились от ожидания все ярче и одурманивающе, совершенно заслоняя собою высокую и худую, черную тень, зловеще затаившуюся во мраке. Миг – и тревога от долгого отсутствия сестры сменилась ужасающим ощущением чьих-то холодных и… как-то до боли знакомых суховатых рук с порезами, морщинами и венами!

          Они с удивлением ощутили, вместо сморщенной и дряблой старческой шеи, тонкий и мягонький фарфоровый ручеек, дрожащий смертельной дрожью и собою, руками пытающийся молча стряхнуть с себя тяжелые руки нападающего!

«Какая странная для старухи шейка!.. – бросаясь в липкий пот, думал он, то ослабляя, то сцепив еще сильнее, от душевных колебаний, руки. – Неужели я с ума сошел и посмел…»

 - … Каролина!! – испугавшись всего происходящего, тоненько закричала Мэри, безуспешно вырываясь их ледяных рук. – Сестра, где ты?... Спасайся!!!... Меня кто-то убить хочет, не иди сюда!!!...

 «Ах, как я мог?!!.. Это же Мэри!!... Чтоб у меня руки отпали!!... Как я мог?!.. Где она?..» – с досадой яростно бросил в направлении своей шеи руки Эдуард и протер глаза – не бред ли это отчаяния и тоски; или дрожащая тоненькая фигурка в огромной и уродливой черной накидке действительно странным образом дрожит и не уходит, призывая всех «идти куда угодно, только не сюда потому, что здесь злодей!»?

 - Я и правда «злодей»! – с облегчением и грустью воскликнул он, отыскав в лунной тьме, забавно удивленное его присутствием, личико Мэри. – Прости меня за это, если сможешь!...

 - Эдуард, ты, наверное, испереживался из-за моего отсутствия, выплакал глаза и лишился зрения, что принял меня за какого-то преступника?... – мило терялась в догадках та, волшебным образом подходя к нему и осторожно встав на цыпочки, чтобы погладить, - Если это так, то лучше ты меня прости!... Мне не надо было покидать тебя, не предупредив!...

 - Нет-нет! – стыдясь своих чувств, отстранял ее осторожно и, отходя, закрывал лицо руками тот. – Это… Твоя сестра, она задумала тебя убить, а меня обманула для этого… Как же я мог купиться на ее чудовищную ложь?!...

 - Ну, не вини себя, ты же не знал! – мягко решила Мэри и, беря его, за руку, стала прогуливаться по саду, думая только одно: «Каролина, зачем тебе понадобилось меня душить чужими руками, болью ослепленного ложью и долгом передо мной?... Это, наверное, потому, что зеркало больше тебя не отражает… Надо бы это исправить!... Только не сердись и не мучай Эдуарда!...»

 С этими мыслями она поспешила купить себе на честно заработанные деньги, отказываясь брать гроши Эдуарда, под предлогом необходимости копить на поддержание его жизни; крема и пудру, косметику и парик с платьем, такие же, как у, с насмешливой улыбкой, встречающей ее Каролины.

 - Вот, я снова - твое зеркало! – с радостью она бросалась к ней в объятья, но внезапно получив град пощечин!

 - Я не хочу иметь зеркала, я не нуждаюсь в нем!! – орала Каролина, больно пиная, от шока потерявшую способность защищаться, сестру. – А что это ты с собою натворило, «зеркало»? Сделало вольный шаг?... Посмело сделать вольный шаг и уйти от меня к Монстру, который меня предал?!... Получай за это!!!

 - Я же осознала твою жажду первенства, славы и обожания! – жалобно кричала та, слабо отбиваясь от ее слишком жестких ударов. – Я это сделала ради тебя!... Чтобы ты была красивее и счастливее меня!...

 - Ты мне надоела!!! – неистово закричала ее сестра, властно поправляя парик и снова бросаясь в драку, - Да гори огнем то, что посмела думать и хотеть ты!!!... Нет тебя, есть только я и мое отражение, но ты его пламенем изуродовала, разбила его, украла, уничтожила!!!... Пламенем ведь, я не ошибаюсь?....

 Мэри задрожала и, обливаясь слезами, побледнела; она, предчувствуя предельно неладное и непоправимое, не имея сил кричать и бежать, терпя саднящие царапины и синяки, поползла к двери. Но лишившаяся рассудка, Каролина быстро настигла ее, со злорадным, победоносно-помешанным, смехом, грубо схватив за пояс платья и потащив к камину.

 - Куда торопишься, уродина?... Ты из пламени родилась, поглотив мою красоту, честь и отражение там; туда и возвращайся!!!...

 - Каролина! – истошно застонала в ее крючковатых давящих, цепких руках Мэри, чувствуя жаркое дыхание огня перед лицом, - Остановись!!! Что ты делаешь?!... Мы ведь не зеркало, мы – люди!!!... Оставь эту безумную игру, я же ценю то, что ты не похожа на меня!!!... Ценю! Почему же ты не хочешь расслышать это и поступить так же?!... Ты ведь спасешь себя этим!!!... Каролина, остановись!!!

 Но та лишь разразилась холодящим хохотом и обхватила голову сестры обеими руками, чтобы окунуть без возврата в огонь…

Но его язычки спасительно заколыхались от дуновения воздуха: на крик Мэри взбежал взъерошенный Эдуард. Он побелел и покрылся шоковой дрожью, наблюдая, как родная сестра заталкивает Мэри в огонь!

 - Не тронь ее, гадюка!!!... Я тебе не позволю!!! – загремел он и опрометью бросился к хищно скалящейся, поглощенной, черно расползающим ход, преступлением, Каролине.

          И он молниеносно скрутил ей руки, помимо этого быстренько оттащив от огня, потерявшую сознание, Мэри; накрыл ее, чуть задетую огнем, но слабо дышащую, одеялом; чтобы скрывать от глаз безумной сестры. И, бросив со всей болью, бешено накинувшуюся на него, Каролину в темный угол, судорожно затряс колокольчик для вызова стражников.

 Это они могли поставить, все рвавшуюся в сумасшедшие, зеркальные сказки, фрейлину, на место; но она не собиралась оставлять своей цели. Она быстро очнулась от, молящего о помощи, сигнала колокольчика и, схватив со стены пистолет, выстрелила Эдуарду в ногу, когда тот, не выпуская предмет вызова стражи из рук, бережно понес к выходу Мэри!

          Несчастный юноша закричал от боли, подкосился на один бок, но сестру, потерявшей человеческий облик, Каролины, не выпустил. Он только с мольбами аккуратно тряс Мэри за плечи и старательно вытирал с ее личика золу и пыль, надеясь привести ее в чувство, и убежать с ней без возврата из черного королевства…

Увы, Мэри от побоев, шока, ожогов и ядовитого дыма погибла; это горькое знание отняло у Эдуарда смысл, желание жить и страх перед ввалившимися стражниками!

 Он услышал раздирающий сердце приказ Каролины: «Этот тип хотел меня убить!!!... Взять его - Монстра и отправить в тюрьму!... А эту блудницу бросьте в огонь!.. Быстрее, взять их!!!..».

Потому он с силой оттолкнул стражников, не жалея рук и ног, побежал, не чувствуя земли и задетой пулей кости, к своему убежищу. Там он перестал сдерживать слезы и просто сцепил руки под Мэри, так ценившей и его, презираемого всеми, и сестру - непростительную эгоистку!

Под ней – такой юной и милосердной, погибшей такой ужасной смертью, не пожалев себя, сил и красоты ради мистерически пугающей прихоти!...

 Она была теперь далека и, наконец, окуналась в мир уступающей тишины, покоя; блаженной возможности увидеть светлое, радужное, которого так не хватало в жизни и которым пестрели сказки.

Эдуард с горечью вынул их печально пестрые переплеты из продолговатого ящика, чтобы положить туда, наверное, самое дорогое, что у него было в жизни – Мэри. А в мир, так щемяще уходящий вместе с нею, уже ломились равнодушные стражники.

 Эдуард тяжело вздохнул, поцеловал Мэри в, успокоившееся навек, личико и поплелся навстречу им, закрыв дверь на замок, а ключ кинув в глубокое мутное озеро; думая только одну согревающую мысль: «Ничего, милая Мэри!... Скоро и я присоединюсь к тебе, прости, что сделаю это чуть позже… Надеюсь, ты там будешь счастлива!... Прощай, моя душа!... Скоро я вернусь!...».

          После этого, он с радостью шел, уже не ища никогда возврата, в темницу; почти не ощущая тяжелых цепей, с радостью смотря на светлое небо – оно, несомненно, было самым волшебным зеркалом, в котором трепетал огонек его сердца, ожидая встречи с неповторимой, дивно доброй и милой Мэри!...