Алла Айзеншарф, известная поэтесса, автор десяти сборников стихов, вышедших из-под ее пера, член Союза писателей Израиля, выпускница Литературного института Союза писателей СССР.

 
Алла Айзеншарф, 6 лет

Поклон всем, кто принимал участие в нашем спасении: семье Ореховских в Немирове, жителям села Грабовцы.

Война вышвырнула меня и сестричку Мэрочку на улицу. Уже убит в погроме папа, мама далеко в концлагере. Родительский дом - недавняя сказка, - стоит, как стоял. Но там - немцы. И мы, держась за руки, бродим и бродим по улицам Немирова - две голодные затравленные девочки. 

Мне - шесть, Мэрочке - десять. Мы не смеем подойти ни к одной калитке, ни к одному окну. Вот в такое время (лето сорок второго года) и родились эти «стихи». И я не меняла в них ни одного слова не только потому, что «автору» шесть лет...

Алла Айзеншарф. 
1.
Кошка бездомная плачет,
но кто ее слышит?
А в теплых норах совсем иначе
живут мыши.
И ветер под крышу зарылся
и спит на соломе.
Он дома.
И я дом вспоминаю,
и так хочу чаю.
И чтоб дождь кончился скоро:
холодно под забором.
Мешок натянула на плечи,
а он мокрый,
и только начался вечер.
Я наверно умру под утро.
Я думала, умирать трудно.

На ночь сараи запирали, собак спускали с цепи, и если шел дождь, надо было стащить с чьего-то забора сухую тряпку или мешок. Но получалось не всегда.

2.
Ну сколько можно в этих лопухах! 
А нас искают немцы и собаки. 
И страшно. 
Он большой, как небо - страх.
И писать хочется 
и громко-громко плакать.

Когда дядя Митя узнавал, что будет облава, он находил нас в городе и незаметно приводил на пустырь. Там, в приготовленной яме, он заваливал нас лопухами. Через густой, высокий репейник пустыря не. хотели продираться даже овчарки. И мы лежали с утра до вечера без воды. Иногда слышали лай, крики людей.

3.
Немцы кричат во дворе и ломают 
зачем-то забор и кусты. 
А мама звезду на рукав пришивает зачем-то. 
Не для красоты. 
Потом узелок отрывает зубами и долго жует. 
И молчит мама.

Как только немцы пришли в город, они стали занимать лучшие дома на главной улице. Я никак не могла понять, почему родители не противятся разбою, почему во дворе все ломают, а они молчат.
 

4.
Я, наверно, Гитлера убью.
Вот глаза закрою, 
бах и - выстрелю.
Только я потом уже не вырасту
и себя уже не полюблю.
Нет, я дверь закрою на замок,
чтоб он выйти никуда не мог.
А в окошко буду строить рожи:
на, смотри, какой ты нехороший.

Много вариантов мести придумывали мы для злодея.
Этот показался мне самым подходящим.

5.
Если б я была его собакой, 
Я бы немцу руки искусала,
а потом бы спряталась в овраге
и смеялась и бока лизала.

Немец прошел с большой собакой. Она оглядывалась на нас и махала хвостом. 
Он больно дернул ее, собака взвизгнула.

6.
Так комары искусали, -
нет уже сил терпеть.
Ничего не хочу хотеть,
только, чтоб про меня не знали.
Лежу в камышах, распухшая,
не могу разлепить глаза.
И кашлять нельзя-нельзя:
немцы услушают.
Рядом они где-то
идут с винтовками в гетто.
Лягушонок смеется, глупый,
плачет кузнечик.
А мне уже плакать нечем
и очень болят губы.

Чаще всего мы прятались в камышах у речки. 
Но комаров столько, что отбиваться не было сил, и на дорогу выйти нельзя.
Звон, звон в ушах.

7.
Немцы идут близко,
столько сапог.
И лягушонки брызгают
у них из-под ног.
А один, ну, как человечек,
маленький дурачок,
сам скачет немцу навстречу:
прыг - скок, прыг - скок.

Затаили дыхание. 
Совсем рядом один за другим шли немцы. Огромные сапоги, страшные. Тропинка вела в гетто.


8.
У коровы теплые бока. 
Мы совсем забыли про рога. 
А она вздыхала и сопела, 
может, в дети взять нас захотела. 
А проснулись, крик такой и лай. 
Ну, конечно, он чужой - сарай. 
Мы еще за домом там стояли, 
может, позовут. Но нас не звали. 
Я не плачу, нам нельзя такого. 
Очень жалко бедную корову.

Стемнело. Мы забрались в чей-то сарай до того, как его закрыли. Корова лежала на соломе и позволяла прижиматься к теплому боку. От нее пахло молоком.

9.
Тетя Поля нам сказала:
- Ты с сегодня будешь Галя.
Ты - не Мэра, а Маруся.
Может, вас и не убьют. -
Мы молчим, а тетя Поля
в свой платок зеленый плачет
и уходит, потому что
тетю Полю дома ждут.
А какая-то ворона
прицепилась, скачет, скачет:
- Как теперь тебя зовут?

Тетя Поля надела на нас белые украинские косыночки и сказала,
чтобы мы запомнили наши новые имена, а иначе - убьют.
 

10.
Нелли танцует с немцем.
Музыка так играет,
платье летает,
туда и сюда летает -
аж попку видно.
А ей нестыдно.
Смеется.

Нисиловские - наши соседи. Он с папой работал на одном заводе, в шахматы играли, праздники отмечали семьями. Я у него на закорках выросла. А когда мы с Мэрочкой остались одни на улице, искал, чтобы убить. Девушка Нелли - сестра его жены - с немцами водилась.


11.
Каша кислая-кислая, 
мухи на миске мызгают, 
ложки нету, но мы руками. 
Хорошо, что не видит мама. 
А теперь так болит животик – 
из кустов не выходим. 
Там какашки лежат разные, 
а мои красные.

Нам иногда выносили поесть. Одна женщина позвала во двор, а сама - в калитку. Мы похватали из миски и убежали, и залегли в канаве напротив. Она немца привела. А маме после войны объясняла: «Не могла смотреть, как они мучаются, так "нехай" уж сразу...»

12.
Гром пошел и дождь пошел, 
а под крышей хорошо. 
Здесь на сене пахнет летом, 
только мамы с нами нету. 
Мыши есть. Они не страшные, 
друг у друга что-то спрашивают. 
Мыши: мама, папа, дети. 
Хорошо им жить на свете.

Жители села Грабовцы, что рядом с брацлавским концлагерем, прятали нас по очереди, даже подкармливали. На сене под крышей сарая с нами жили мыши, любопытные, по лицу бегали.


13.
Мы такое место знаем, 
никого там не бывает. 
Там в разваленном сарае 
кошка рыжая живет. 
Мы хотели с ней дружиться, 
только нас она боится, 
а кота чужого черного - 
совсем наоборот. 
Все равно мы ей даем, 
если что-нибудь найдем.

Много было бродячих, несчастных животных, и мы делились с ними, чем могли.


14.
Нашли большой огурец, 
на палочку посадили, 
нарочно глаза закрыли 
и хрумкаем понемножку: 
хлеб, вареничек, холодец, 
хлеб, вареничек, холодец, 
и булочка на дорожку.

Это у нас было что-то вроде игры: найдем брошенный кусок,
по крошечке откусываем и представляем... 


15.
У дяди Мити нечего курить, 
и мы ему окурки собираем. 
Сегодня есть, а завтра я не знаю, 
а может, дождь 
или не будем жить?

В нищем домике на окраине жили Ореховские: сапожник Митька, его жена Полина и четверо всегда голодных мальчишек. Но они не выдавали нас «жиденят», хотя за это немцы платили местным детям. А мы собирали для дяди Мити окурки и очень заботились, чтобы их хватало.


16.
Никому ничего не видно,
потому что яма.
Здесь тетя Маня варит повидло
до ночи самой.
Потом долго дует на ложку:
- На, слизывай понемножку.

За городом, в какой-то огромной яме женщина варила повидло. 
Мы очень долго сидели не краю и ждали - может быть, даст немножко.
 

17.
Повезли на подводе 
нашего дядю Иосифа.
И еще там разные люди набросаны.
Разные люди.
До кладбища близко. 
Скоро их всех не будет.
Немцы сидят с двух сторон, 
ногами болтают
и все про себя знают,
а Мэрочка мне руками рот залепила,
чтобы не слышно было.
А я и не знала, что я тогда кричала
из лопухов душных,
и почему не хотела закрыть уши.

Дядю Иосифа - маминого брата - и еще стариков везли на кладбище. Лошади шли медленно, и мы с пустыря рассмотрели и лица людей и их обреченные позы.


18.
Мне снился папа. 
Он еще живой,
и так мы громко весело смеялись,
и по зеленой травке шли домой. 
Мы шли домой и за руки держались. 
И мама нам махала из окна, 
и бабушка в окне была видна.

Этот сон в точности до деталей повторялся много раз, много лет.


19.
Срывают цветы, и они умирают. 
Зачем же цветы срывать? 
Стреляют в людей, и они упадают, 
и так остаются лежать. 
И мне дядя Митя на ухо сказал: 
- Тебе еще думать про это нельзя. 
Вот вырастешь, станешь большая и умная... 
А я не нарочно, я нечаянно думаю.

Что такое смерть? Почему один человек убивает другого? Ответа не было, но и не думать об этом я не могла.


20.
Ее раскачивало ветром, 
и вбок свисала голова. 
И я не знаю, 
как про это сказать слова. 
Я убежать, бежать хотела, 
а все равно она - висела. 
И так скрипели скрипом ветки, 
и было холодно от ветра.

Первый раз я увидела повешенную.
 

21.
В лопухи завернутый лежал 
целый хлеб, опухший от дождя. 
Целый хлеб! 
Его мы ели, ели, 
ели - ели, - больше не хотели. 
Мы потом увидели, потом 
мертвую с раскрытым настежь ртом.

Два дня шел дождь, мы очень
изголодались. Вначале увидели хлеб, а уже когда насытились, и отошли на несколько шагов, увидели женщину. Мертвую, красивую.

22.
В доме не был о дверей, 
в доме не было людей, 
крыши не было на нем, - 
это был убитый дом, 
с белой чашкой на полу,
с синим бантиком в углу. 
Только птицы во все стороны 
Вылетали в дыры черные. 
Больше мы не заходили:
раньше в доме люди жили,
а теперь, сама не знаю,-
или ветер так вздыхает,
или (нам сказал слепой), 
это плачет домовой.

Этот разбитый дом на пригорке обходили даже взрослые

23.
Листья - в клочья!
Тучи - в клочья!
Что-то будет этой ночью,
Ветер пыль закручивает,
страх меня замучивает.


24.
У рыжей кошки пять слепых котят. 
Они толкаются и кушать все хотят.
И кошка подставляет им живот:
«Ну, нате, вот».
И хвостики вылизывает грязные, 
и сказки им рассказывает разные. 
И я смотрю на них до ночи самой 
и спать ложусь возле кошачьей мамы.

Мы подкармливали, чем могли, бездомную кошку, и она позволяла смотреть на ее котят.


25.
В бочке теплая вода, - 
лягушонки - кто куда. 
Сверху теплая вода, 
а внутри наоборот: 
сразу холодно в живот. 
Я б еще не вылезала, 
только Мэрочка сказала: - 
Все, давай скорей уйдем, 
а обсушимся потом. - 
Обсыхаем в лопухах, 
мушки прыгают в глазах 
и никак не кончатся. 
И кушать очень хочется.

Когда дождевая вода в бочке прогревалась, мы туда залезали. Но после такого купания было острое чувство голода.

26.
Мы нашли в конце дорожки 
куклу рыжую без ножки, 
целый мячик и тетрадь. 
А куда нам это взять? 
Под ступеньку все сложили, 
чем попало призакрыли 
и ушли. И не оглядывались. 
У меня аж слезы скатывались.

Нам иногда попадались «ценные»
вещи. Но где их хранить?


27.
Я собираю листики в пучок, 
потом сплетаю из пучков венок. 
А цветы совсем я не срываю, 
я долго им в глаза заглядываю. 
А если долго им в глаза смотреть, 
я начинаю над землей лететь.

Несколько раз я испытывала это. И только с цветами.


28.
В дом стреляли, а потом 
это был уже не дом. 
Стал он весь - огонь и дым, 
небо пыхкало над ним. 
И осталась на калитке обгорелая улитка. 
А когда совсем стемнело, 
что-то там еще горело. 
Но людей кругом не стало, 
только тени пробегали.

Дом горел так быстро, что казалось - это все - страшная сказка.
 

29.
Вечером люди ушли домой, 
даже не видно немцев. 
Небо счернело над головой, 
и каждый сарай чужой-чужой. 
Куда деться? Так я к папе на руки хочу! 
Но я не плачу и не кричу. 
Если б тогда нас вместе убили, 
мы бы вместе и были.

Очень страшно и бездомно было по вечерам.


30.
Сливы падают и груши, 
сколько хочешь, можно кушать, 
а потом еще в мешок. 
Это очень хорошо. 
Только пчелы нас унюхали, 
все лицо теперь расплюханное.

Опухшее лицо я опускала в бочку с водой. Больше никогда не отмахиваюсь от пчел


31.
Пыль остыла на дороге, 
холодит босые ноги, 
а трава еще мокрей, 
сразу холодно на ней. 
Нам добраться бы скорей 
до сушарни надо, 
там земля вокруг теплей, 
и вкусно пахнет садом. 
А потом еще чуть-чуть,
и - под липу. И уснуть. 
Там у нас лежит мешок,
в нем трава сухая 
и хлеба толстенький кусок, 
обгрызанный с края.

Сушарня - место, где вялили фрукты. Над ямой с тлеющими дровами, прокладывали веточки, на них рассыпали сливы. Земля вокруг ямы хорошо прогревалась.


32.
Может быть, он вырвался от кошки, 
но мышонок был живой немножко. 
Так он тихо, бедненький, пищал, 
и дышал, дышал, дышал, дышал. 
В лопушок его я закрутила, 
целый день его с собой носила. 
И попить дала ему и крошки, 
и мышонок побыстрел немножко. 
И не стала я его держать, - 
если хочешь, можешь убежать. 
Только никуда он не бежал, 
ел и умывался, и дышал.


33.
Мы в бумажки от конфет
камешки закрутим.
Это есть, другого - нет.
Подходите, люди
муравьиные,
пчелиные-
разные.
- Вам кисленькие синие?
Вам сладенькие красные?.. -
Нам бумажки - наслажденье,
мы играем вдень рожденья.
А если немец подойдет,
пусть все проглотит и умрет.

Среди мусора мы нашли много красивых бумажек от конфет Устроили на пне «праздник».


34.
Совсем дурные немцы эти стали: 
стреляют в небо, как в людей стреляли.
А если пуля долетит до солнца, 
и весь огонь из солнышка прольется? 
И станет днем темно-темно, как ночью, 
и даже птичка цвиркать не захочет?

Небо представлялось мне хрупким куполом, под которым все: звезды, луна, тучи, солнце. И это - неприкосновенно.


35.
Закричал нам дядя Митя: 
«Здесь облава! Ну, бегите!» 
А куда уже бежать? 
Что, за печку, под кровать? 
Есть в заборе дырка, 
мы туда и ныркнем. 
Полежим под лопухами, 
а стемнеет, - выйдем сами.


36.
Я об ножку ножку грею. 
Я сама себя жалею. 
А когда себя жалею, 
еще больше холодею.

После ночного инея земля отогревалась только к полудню. А обуви не было


37.
Дождь закончился, и мушка 
обсыхает, чешет брюшко. 
Я ее не прогоняю, я же тоже обсыхаю, 
я же тоже вся дрожу 
и внутри себя жужжу.


38.
Я в белой ванне купаться хочу,
потом молоко пить из белой чашки,
потом в белой пушистой рубашке -
к папиному плечу
Столько сразу хочу.
А тут в сарае во все щёлки
ветер просовывает иголки.


39.
Очень жалко, очень жалко, 
мы в кустах нашли скакалку. 
Только мне нескачется, 
а смотрится и плачется.

Я ослабела так, что и ходить уже не могла. Скакалку с красными ручками. Мэрочка повесила на ветку и ушла искать что-нибудь поесть. Я лежала на земле под кустом и плакала. Очень хотелось попрыгать.


40.
Не ходят уже мои ножки. 
Никак не подняться мне. 
И Мэрочка на спине 
таскает меня осторожно. 
Идет - идет и качается, 
пока день не кончается.

Когда я совсем ослабела от голода, Мэрочка носила меня на спине, не оставила, как ей советовали.


41.
Почему мы в клетке 
Здесь сидим в колючей?
Почему нас немцы, 
как хотят, замучивают? 
А другие девочки 
на широких улицах 
бегают, смеются, 
с мамами целуются. 
Я спрошу у главного, 
кто всех главней на свете: 
«Разве это правильно?» 
Что он мне ответит?

Из лагерного двора, высоко огороженного колючей проволокой, была видна улица со всей ее обычной жизнью.


42.
По руке ползет жучок -
столько ног!
А еще - два усика
и глаза, как бусики.
Но больше он не захотел, -
улетел.
Я бы тоже улетела,
если б крылышки имела.
Даже немец там на вышке
ничего бы не услышал.
И железные колючки
не цеплялись бы за ручки.


43.
На луже бабочка лежала. 
Лежала вся и не дышала. 
Я под нее ладошку сунула 
и подняла, в лицо подунула,
рукой махала. 
Я хотела, чтоб улетела.
А немец, он в тени сидел, 
Смотрел, сюда, смотрел, смотрел, 
И подошел и сел на корточки. 
И он не страшный был нисколечко. 
А может, просто он забыл, 
что немцем был.

Совсем мальчишечье лицо с голубыми глазами на минуту рассеяло страх перед немцем.


44.
- Хорошо, если выстрелят в рот. 
- Это, доченька, как повезет. 

Нас поставили к перилам моста (через Буг), целились, стреляли.