...Пришла пора разжечь костер - белое сияние ночью не греет, и не так будет скучно в синей темноте.

Может, и он как я - беспечно сияет, пока только зарождается (пока был маленьким, мне казалось все таким праздничным - и песни табора, и ржание коней, бренчание гитары; золото проблесками радовало всех нас, а зачем?)

Всякий цыган, как я, признается себе, что не сможет ответить - для чего так пленяется золотом, отчего его манит красота девушки, вольный бег коня и забавы с медведем, почему он не боится огня...

Его искорки разгораются и напоминают распустившиеся листья, наперебой шепчут: "Вот ты и вырос, вот и волен идти и делать, что хочется"; как лукавит судьба в нем - нет господина ему, но без рук человека он не сможет долго гореть, нет господина и нам, но хлопочем, бродим по миру, чтобы из века в век, каждый из нас смог найти то, что называется "радость"...

Но как незримая и солнечная птичка летит все она дальше, быть может, туда, где живут в тишине храма и ничего не надо, только ощущать рассвет на своих глазах; а, может, она там, где выковывают историю мечи и суровые морозы; мы же ищем другого...

Оно рисуется в сумерках в переплетениях искр, ручейков огня, зовет, туманит ум ради воплощения себя, но что это и когда придет к нам - смогу ли ответить? Исправно выполняю поручения табора и вожу медведя, продаю коней, и нахожу золото, приношу...

Карты, вино и яства - вот во что оно превращается, в мое будущее, где все так же забавы надо покупать и свобода звенит золотыми оковами; а не их ли мы жаждали более всего на свете, не о них ли тоскуем, пытаясь обмануть грусть песнями и танцами, не эту ли печаль скрываем под пестрыми рубашками и платьями, под украшениями и образом беззаботного народа?..

Так думал я и смотрел на огонь, безразлично тянувшимся ко мне краешком язычков (просто любопытно, это что-то новое?) Подумать только - и им, как нами, движет любопытство - тоже приходим в новые города (быть может, там будет новые мотивы?); заводим новых лошадей и подруг (с целью проверить иногда - какой оттенок ощущений появится от свежего бега или новых черных глаз?); меняем наряды и еду...

"А все по-старому - наверное, думаешь ты, мой молчаливый жаркий приятель, хрустя сгорающими поленьями, - Вот сидит что-то большое, о двух руках и ногах, с головой, где карие глаза очень внимательно на меня смотрят, точно спрашивают... Ну что я могу тебе сказать?.."; и каждый раз одежда приедается, песни городов об одном и том же - о хлебе, зрелищах и любви, и порою, даже она становится чем-то знакомым, не несущим прелести новизны, как и знаешь так же, что и самый быстрый конь устанет бежать, и цокот его копыт - ритм один, хоть будь самая необычная у него шерсть; все как было, есть, и будет...

В подтверждение своих незримых слов огонь щелкнул, разгораясь, чуть отклонившись от порыва ветерка, но, в сущности, он и раньше так делал, и у меня, и у соседей, и в странах, где красиво идет снег, совсем редко, мягко, и где он чаще, чем успеешь подумать: "Вновь снег"; огоньки чуть меняются в алых бликах зари, в мерцаниях ночных светлячков, приятно светятся бледнее в солнечных лучах, но они все на своем месте - в поленьях, на которых разбил костер...

Так и я - ждал все увидеть особый блеск в их глазах, переливающихся золотисто-алой игрой лепестков, что могут обжечь, и в своей внимательности не слушал иногда песен друзей, что старались меня развлечь, не смотрел на, вздыхавшую по мне украдкой, девушку, не играл с медведем, очень грустившим на привязи, и золото не перебирал - что мне его суетное сияние, когда у огонечков живое, волшебное, оно согреет и выслушает, не посмеется, не позавидует, оно останется со мной навсегда, не то, что что-либо другое в мире...

И вправду - как-то незаметно, тихо мелькали в мерной их песне дни и ночи, года, стороною прошли дожди, распускавшиеся живые и нежгучие листья, теплое солнце, друзья мои ушли с другим табором, девушка в надежде на радость убежала в город, медведь от тоски по лесу умер, конь покинул (я остался совсем один, и только огонь впереди, жизнерадостно все мерцает себе переливами, как бы говоря - "Еще успеешь"...

Быть может, он не прав и не стоило так ждать чуда - оно, настоящее, тихое, такое привычное, прошло стороной, и другие поймут это раньше, и насладятся этим и будут рады, если будет у них любимая подруга, верный быстрый конь и возможность посмотреть на город, попеть песни и потанцевать, поиграть с медведем у костра; возможно, и они так же быстро осознают, что все это и для других, и не навсегда, но будут рады, очень рады, хоть на миг, если он встретится им!..

Прислушиваюсь к огню - хочется сказать себе: "Глупые счастливцы!" (да это лишь зависть?). Еще внимательнее слушаю свое сердце - нет там ничего, не зависти, ни гордости; я прожил, как другие, впитывал огонь, и его мотив был мне милее; да только сейчас, лишь сейчас я тоже испытал радость?..

По-тихому, медленно горят последние огоньки, если не подложу веток в костер (еще не поздно оглянуться, заново ожить, искать - каждая искра пробует сказать это, но лишь тоненько напевает грусть - не вернуть того, что было когда-то, в миг, где все было праздничным, а я был несмышленым, где стремился узнать, что будет, упражняясь с картами и амулетами, где задумчиво перебирал струны гитары, думая, отчего мне не спится, после того, как встретил девушку)...

Смотрю на огонь - там... словно мелькнуло ее тихое лицо, черные локоны и глаза, тонкие смуглые щечки, ее одно объятие было таким мягким и теплым, как дуновение его; а вот огненным туманом пробегает мой друг - вороной жеребец, как жарко он скакал во весь опор, чтобы я смог обогнать ветер, чтобы мог ощутить себя птицей; сыплется-сыплется золотыми блесточками в огне словно золото - пестрые танцы, песни в каждом блике, города, стремление к радости - моя жизнь, какое счастье, что ты хранишь я в памяти костра, как хранится память в устах моего народа...

Ты все гори, я не буду тебе мешать, впереди у меня еще - жизнь, простая, но такая же волшебная, как твои живительные искры...