Русская Idea: Современное состояние отношений России и США многие уже окрестили «новой холодной войной». Недавняя встреча Владимира Путина и Дональда Трампа продемонстрировала, что улучшения ждать не приходится, а «дело Марии Бутиной» – что и отношения между русским и американским обществами пребывают в не лучшей фазе. Может быть, дело в вековых стереотипах? Заместитель председателя редакционного совета сайта Василий Ванчугов начинает цикл статей об истории восприятии американцев в русском обществе.

***

Планомерное исследование россиянами Северной Америки началось еще в первой половине XVIII века. Поиск выходов России в Мировой океан, «восточного пути» в Америку способствует пробуждению интереса России к «Новому Свету». При этом географическое изучение намного опережало гуманитарное его освоение. Хотя в XIX веке публикации о внутренней жизни Северной Америки в нашей прессе стали появляться чаще, эта часть света всё же, несмотря на знание россиянами некоторых подробностей, оставался для них белым пятном на интеллектуальной карте мира. Постепенно, штрих за штрихом, белое пятно трансформировалось в некую геометрическую фигуру, символизирующую хотя и упрощенное, примерное, но все же более детальное знание.

Среди первых подступов к теме можно отметить опубликованные в 1829 году в 16-ом номере «Московского телеграфа» рассуждения писателя Джеймса Ф. Купера о просвещении в Америке. Затем последовал тонкий штрих пером в статье «Обозрении русской словесности 1829 года», принадлежащей Ивану Киреевскому и опубликованной в 1830 году. Европа видится ему находящейся в состоянии «оцепенения», и из всего человечества только два народа и сами не спят, и не участвуют в усыплении других. Эти два народа – Соединенные Штаты и наше отечество — «молодые, свежие, цветут надеждою». Однако географическая и политическая «отдаленность», а более всего «односторонность английской образованности Соединенных Штатов» всю надежду недремлющей части мыслящей Европы «переносят на Россию», — считает Киреевский.

Схожее рассуждение мы находим на страницах книги француза Алексиса де Токвиля, к произведению которого — «Демократия в Америке» — университетские профессора в Штатах до сих пор относятся с почтением. Первый том своей книги он закончил (1835 год) вот каким выводом: «В настоящее время в мире существует два великих народа, которые, несмотря на все свои различия, движутся, как представляется, к единой цели. Это русские и англо-американцы». Все остальные народы, по мнению Токвиля, «по-видимому, уже достигли пределов своего количественного роста», в то время как русские и американцы — «постоянно растут». Однако последующее сравнение русских с американцами оказывается не в нашу пользу: «американцы преодолевают природные препятствия, русские сражаются с людьми»; американцы «противостоят пустыне и варварству», а русские — «хорошо вооруженным развитым народам»; американцы «одерживают победу с помощью плуга земледельца», а русские — «солдатским штыком». Затем, «в Америке для достижения целей полагаются на личный интерес и дают полный простор силе и разуму человека», а в России «вся сила общества сосредоточена в руках одного человека»; в Америке основу деятельности составляет свобода, а в России — рабство. Однако окончательный вывод французского писателя звучит оптимистично и для нас: «У них разные истоки и разные пути, но очень возможно, что Провидение втайне уготовило каждой из них стать хозяйкой половины мира».

Идея совместного мирового господства двумя державами проявляла себя в различных вариациях и в отечественной литературе. На роль двух сверхдержав выдвигались различные кандидаты. В 1898 году Николай Федоров, сотрудник Румянцевской библиотеки, внимательно наблюдавший за событиями во всем мире, чтобы вовремя отметить что-либо позитивное для воплощения своего проекта «общего дела», усмотрел среди прочего и такое явление, как формирование «двух новых мировых империй»: «восточно-океанской, американской» и «немецко-тюркской» империй.

Чаще всего в характеристиках американцев со стороны россиян (да и не только), звучит слово практичность, а это слово, в свою очередь, неразрывно связано с «торгашеским духом». Еще в первой половине XIX века князь Владимир Одоевский сделал наброски фантастического романа «4338 год», в котором есть эпизод, где перед российским читателем (действие происходит в «русском полушарии») появляется американец. По ходу развития сюжета очередным посетителем трактира оказывается прилетевший на гальваностате «ординарный историк при дворе американского поэта Орлия» некто Хартин. Во время разговора героев автор делает характерную ремарку, передающую существенную черту персонажа, доминирующее качество представителя этой культуры: «Это не совсем дурно, — заметил расчетливый американец». Поскольку у читателя этого произведения нет никаких оснований считать «расчетливость» проявлением особенностей индивидуального характера персонажа, то остается сделать вывод, что она заявлена Одоевским как национальная черта американцев.

«Они идут с торговой конторой», — писал пришедший в восторг от найденного образа Василий Розанов в 1904 году («Американизм и американцы»). На основе впечатлений (в целом приятных) от путешествия по Европе он почувствовал себя в состоянии описать не только «европеизм», но и «американизм». Он говорил об «американизме» как о типе культуре, принципе жизни. Розанов предстает как физиолог культуры, который пытается описать присущий образу жизни и поведению американцев весь комплекс различных идей, убеждений и ценностей.

«Да, — настаивал он, — как можно говорить об европеизме, так можно говорить об американизме: оба эти факты огромного притяжения и неуловимого духовного смысла. “Европеизм” есть человечность, — как это понятие выработалось и утончилось в благородных европейских литературах XIX века, в европейской науке, в ее философии: в столкновениях идейных, политических и религиозных. Увы, ни романтизм, ни классицизм не перебросились через Атлантический океан».

В его «Итальянских впечатлениях» история нового «изма» выглядит следующим образом: «Настали Средние века. Настала готика… Явилась попытка оправдать все это, доказать все это — томительная, многотомная. Это — схоластика. Явились нервные болезни, исступление… Пока, от усталости, человек не решился вовсе об этом не думать. “Ни богов, ни бесов, ни вины, ни правды”. Так решил новый мещанин. Это — американизм. Американизм есть столь же устойчивый и кардинальный момент истории, как Греция или Рим. “Мы будем торговать, а остальное не важно”. Мы живем в этом моменте мещанства, мы только что в него вступили и вступаем».

Американизм в изложении Розанова — культурологический принцип. Америка — «первая страна, даже часть света, которая, будучи просвещенною, живет без идей. Она не имеет религии иначе как в виде религиозности частных людей и частных обществ, не имеет в нашем смысле государства и правительства; не имеет национальных искусств и науки. Даже нельзя сказать, чтобы она имела нацию, ибо Соединенные Штаты не есть национальный организм, подобно России, или Германии, или Испании. Вот это-то существование без высших идей побеждает и едва ли не победит христианство, как христианство некогда победило классицизм. Так что вместо ожидаемого Страшного суда, которого так боялись апостолы и рисовал его Микель-Анджело, наступит длинная вереница буфетов…». Другие соотечественники также фиксировали вторжение заокеанских элементов в сферу своей жизни, но в более мягкой форме. Так Семён Юшкевич отметил в 1911 году, что «производство идей — как и все другие виды производства — страшно интенсифицировалось, американизировалось и требует теперь огромного напряжения нервов».

Еще с девятнадцатого века в России предпринимались некоторые шаги в постижении религиозной жизни Америки и сопряженных с ней сферах. К концу XIX века в Штатах сформировалось направление, представители которого задумали приспособить учение католической церкви к американским условиям. Это движение в религиозной сфере получило характерное название — американизм. Некоторые принципы католицизма, противоречащие современному образу мышления американцев, планировалось исправить или вообще избавиться от них. Все это позволило бы, как казалось реформаторам, сделать католицизм в американском обществе «конкурентоспособным» с прочими конфессиями. С новой ересью —американизмом — пришлось разбираться престарелому папе Римскому Льву. В 1899 году он направил американскому кардиналу И. Гиббону энциклику «Testem benevolentiae» («Свидетель благодеяния»). В этом документе отмечалось, что деятельность американских католических церковников «вызывает подозрение», поскольку среди них имеются священники, планирующие создать в Америке особую церковь, отличающуюся от существующей в других странах мира. Стремление американской церковной иерархии приспособиться к местным нравам, обычаям и традициям Ватикан окрестил «ересью американизма». Представитель России при Ватикане Николай Чарыков сообщал министру иностранных дел Михаилу Муравьеву в своем послании (14/26 февраля 1899 года), что «ересь американизма» порождена сомнениями американских прелатов в том, «может ли римско-католическая церковь, являющаяся специфическим продуктом латинской культуры и, в частности, города Рима, основанная на слепом подчинении авторитету и привыкшая опираться на светскую правительственную власть… может ли эта церковь в теперешнем ее виде существовать и преуспевать в Северной Америке, где господствует культура англо-германская, где жизнь общественная и частная основана на свободе и самодеятельности и где церковь совершенно отделена от государства».

Александр Лопухин в книге «Религия в Америке» предложил не только общую характеристику американского народа, но и предпринял попытку подробно описать особенности его философского мышления. Окончив в 1878 году Санкт-Петербургскую Духовную академию, в июле 1879 года он был определен псаломщиком при православной русской посольской церкви в Нью-Йорке. Здесь он написал магистерскую диссертацию «Римский католицизм в Америке: исследование о современном состоянии и причинах быстрого роста римско-католической Церкви в США», которую защитил уже в Санкт-Петербург в 1881 году. В 1882 году он издал несколько книг, вобравших в себя американский материал: «Жизнь за океаном. Очерки религиозной, общественно-экономической и политической жизни в Соединенных Штатах Америки», «Религия в Америке» и свою магистерскую диссертацию.

В характеристике Лопухина «американец» выглядел следующим образом: «Уравновешенность духовных и физических сил составляет самую характеристическую черту американского народа. Благодаря ей он чужд крайностей в мысли и жизни, и в этом отношении ближе всех народов подходит к типу совершенного человека». Одной из особенностей Америки является то, что здесь «народный гений» разлит более или менее равномерно по всей народной массе. Однако вследствие того, что это качество «разливается вширь», «гениальность» народа уже не достигает такой высоты, как в Европе. Американский народ имеет не только художников и поэтов, но и «философствующих», лучшие из которых достигают «силы трансцендентальной мыслительности», однако у них «нет того могучего и свободного размаха философской мысли, каким отличаются великие философы Европы», и в отношении «утонченной мыслительности и свободного полета человеческого гения американский народ несомненно стоит еще позади главнейших европейских народов…».

Зато в другом отношении американцы не имеют равных в Старом Свете, а именно — «в отношении той здоровой практической мыслительности», благодаря чему он скорее и лучше подходит к истинной сущности предмета, чем тот, кто с утонченной и отвлеченной мыслью. Американца мало занимают отвлеченные вопросы человеческого бытия, зато он с глубоким интересом следит за практическим обнаружением их в истории, в которой и находит ясный ответ на запросы своей мысли. И в то время, как в Европе мысль находится «в постоянном колебании и переживает периодические кризисы крайних увлечений», американская мысль «ровно идет по пути непрерывно прогрессивного развития»; европейская мысль в своем полете «отрывается от жизни, теряясь в заоблачной выси туманного умозрения», а американская — всегда идет только впереди жизни», и такое отношение мысли к жизни проявляется во всех отношениях американского народа».

Как результат гармонического развития физических и нравственных сил в американском народе сформировался «умственный склад», который есть «некоторого рода посредственность». Однако «посредственность» понимается Лопухиным «в смысле того здорового состояния организма, которое при всей кипучести в нем жизненных сил составляет вернейший залог умеренности его отправлений».

Интересовались россияне и системой образования в Америке. Среди них и известный педагог Константин Ушинский, который хотя в Америке и не был, но имея под рукой книгу шведского педагога Сильестрема, на основе ее пересказа подготовил статью «Школьные реформы в Северной Америке» (1857). Даже если отступления по поводу «американского характера», встречаемые в статье Ушинского и не принадлежат ему лично, тем не менее они могут быть ценными уже тем, что дают нам возможность увидеть один из многочисленных источников «характеротворчества», — образов иного, составленных другими, но созвучных нашим представлениям. «Во всем, что делает североамериканец, — читаем мы в статье Ушинского, — как бы кроется тайная мысль создать из своей жизни видимое противоречие жизни заатлантического брата, доказать ему на деле свое духовное преимущество и до малейших мелочей жить не так, как он живет. Он упрямо хватается за каждое противоречие и с энергией затаенной злости разрабатывает ее до крайних пределов». В другой статье — «Внутреннее устройство североамериканских школ» (1858) — сообщив, что к чтению, письму и первым правилам арифметики «преподавание географии придается в Северо-Американских Штатах как существенная отрасль первоначального образования», Ушинский добавляет, что из этого «мы узнаем практический, ясный, здравый смысл американцев, не скованный схоластическими оковами, тяготеющими все еще над европейскими учебными заведениями».

Предметом исследования стала Америка и для отечественных мыслителей, продуцировавших образы «Нового Света» в процессе освоения американской философии, прежде всего, прагматизма. Здесь мы можем найти полный спектр суждений и соответствующих эмоций — от положительных, до негативных. Открывая «Размышления о прагматизме» Владимира Эрна, российский читатель обнаруживал один из распространенных стереотипов того времени — сведение всего неприемлемого в культуре к проявлению духа англо-саксонства: «В этих словах другой Джемс, с англосаксонской примитивностью мысли, породившей явление дарвинизма».

Предметом рефлексии для них является не только американская философия, но и сама страна. Знакомство с философией, как многим кажется, дает возможность получить полное представление о прошлом, настоящем и будущем этой страны. И спекуляции в данном формате дают множество материала историософского и геополитического характера, пример чему, например, статья Николая Бердяева «Конец Европы» из его книги «Судьба России» (1918). В ней не только о конце Европы, но и о начале новой эры для Америки: «Могущественнейшее чувство, вызванное мировой войной, можно выразить так: конец Европы, как монополиста культуры, как замкнутой провинции земного шара, претендующей быть вселенной». «Центр тяжести» Западной Европы по прогнозам Бердяева «передвинется еще более на Запад, в Америку, могущество которой очень возрастет после окончания войны. Да и американизм новейшей цивилизации тянет Европу в Америку. Восток — один выход за пределы европейской культуры, Америка — другой выход. Европа перестает быть центром мировой истории, единственной носительницей высшей культуры».

В свете собственной историософской проекции («Мировая опасность…», 1918 год) Бердяеву показалось, что в результате мировой войны реально победить может «крайний Восток» — Япония и Китай, и «крайний Запад» — Америка. После ослабления и разложения Европы и России, в мире «воцарится китаизм и американизм, две силы, которые могут найти точки сближения между собой. Тогда осуществится китайско-американское царство равенства, в котором невозможны уже будут никакие восхождения и подъемы».

Так в тексте Бердяева отчасти «сбывалось» пророчество В. Ф. Одоевского, в фантастическом романе которого — «4338 год» — мир в том далеком будущем оказался поделенным на два полушария, только не американское и китайское, а российское и китайское. В действительности же в скором времени, в реальности, еще при жизни Бердяева, мир окажется действительно поделенным на две половины, два «лагеря», две зоны влияния: советскую и американскую.

--------------------------
09.08.2018 / Василий Ванчугов
Историк философии, профессор философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова