Падал снег. Пушистый, мягкий, мартовский. Девочка бежала по аллее пушкинского парка, и на её пути возникали наброски — веткой по снегу наносились упругие линии. И вот горит в бриллиантах снежинок тонкий девичий профиль, смеётся молодой Пушкин, рождаются образы его лицейских друзей...

Веткой по снегу. Уверенно, щедро, ловко. Ей и вправду легко — подарить талому снегу несколько мимолётных мыслей, образов. Она молода, талантлива, впереди вся жизнь. Сколько ещё расскажет она своими рисунками о любви к людям, к жизни, о красоте земли и городов, об этом вот заснеженном. сказочном Ленинграде, где молодые кинематографисты снимают сейчас последние кадры фильма о ней, московской школьнице. 

НАДЯ РУШЕВА родилась 31января 1952 года в Улан-Баторе в семье художника и балерины.

Жила в Москве. Умерла 6 марта 1969 года в возрасте 17 лет.

Всего две строчки, а сколько осталось рисунков...

После Нади Pушевой, имя которой известно в десятках стран, остались рисунки. Более десяти тысяч работ, выполненных тоним пером, фломастером, цветными карандашами. Десять тысяч маленьких оригинальных новелл. Полнее и ярче искусствоведческих изысканий рассказывают они о талантливом и весёлом человеке, который умеет видеть мир глазами первооткрывателя. Именно умеет. В прошедшем времени о ней не напишешь.

 Однажды Надя получила двойку по литературе: учитель не смог примириться с её трактовкой «Войны и мира», по которой главным героем оказывается Пьер Безухов. С учителем трудно спорить, но не беда — есть чистый лист бумаги. И вот рождается новая интереснейшая серия — четыреста рисунков, своё прочтение гениального романа Толстого. 

Наташа Ростова с куклой                                                   Наташа и Пьер

Князь Андрей и Наташа перед разлукой                             Грустная Наташа                                   

Гибель Пети Ростова                                                        

   Гибель Платона Каратаева                                                 Наполеон в отступлении                                              

Елена, доброе утро!

СПАСИБО Вам!!!   

Добавлю еще один небольшой фильм об удивительной девочке

Легкость Гения. Этюд биографии.

Автор: Светлана Макаренко

Что я знаю о ней? Мало, слишком мало для того, чтобы получилась биографическая статья, да и она, навечно оставшись в звездах стройной, юной, семнадцатилетней, с большими и слегка влажными восточными глазами, не захотела бы той серьезной, академично - скучноватой ноты, в которой всегда пишутся подобные вещи...

1.

Может, мне было бы лучше сочинить про нее новеллу? Сказку?

Да – да, именно сказку. Чего же проще? Тем более, что она, скорее всего, сидит сейчас себе на одной из звезд, скрестив ноги по - турецки, держит в руке розу, подаренную ей Маленьким Принцем, а может - тонкое - тонкое перо, которым чертит что – то на листе бумаги. Наверное,: очередной свой воздушный рисунок? Возле нее, преданно обернув хвост калачиком вокруг лап, сидит грустный Лис, и смотрит на девушку - подростка умными, все понимающими, человечьими глазами. Он не осмеливается задать ей ни одного вопроса, он не хочет перебить ее Вдохновения, хотя и не совсем понимает, что это такое. Проходит много времени, прежде чем девочка ..девушка? - здесь, на этой Планете, нет возраста - отрывается от листа бумаги.

- Послушай, что ты нарисовала? Маленького Принца? – тут же с любопытством спрашивает ее Лис, пытаясь из – под руки заглянуть в рисунок.

- Кажется - да….Вот только чуть - чуть подправлю, подожди! Осталось дорисовать ямочку на подбородке, ту самую, веселую.. Я так люблю, когда он улыбается!

– Я тоже. А что ты рисовала перед тем, как попасть сюда?

-Подожди.. Дай припомнить. Я рисовала прутиком на снегу… Чуть не попала на весеннюю проталинку. Так светило солнце! Проталинок было много.

- И что у тебя получилось?

- Профиль Пушкина Рисунок снимали на камеру. Снимали фильм о Пушкине. Это было в Царскоселье.

- Царскоселье.. Какое сказочное название! – мечтательно произнес Грустный Лис. - А трудно рисовать, когда тебя снимают на камеру? - поинтересовался он вдруг.

- Нет. Ведь рисовать это - как дышать. Разве дышать - трудно? Ты замечаешь, как дышишь?

- Нет, – тихо сказал Грустный Лис. - Но дышать иногда - трудно.

– Когда? - Перо в руке художницы на минуту замирает удивленно.

- Когда кого – нибудь любишь….

- Да, ты, пожалуй, прав. – Художница осторожно дует на рисунок, чтобы он высох.

- А ты любила когда – нибудь? – спрашивает тихо Лис, не отводя от нее глаз.

-Я? Да, конечно. Маму, отца, книги, рисунок..

- Нет. Не так. А чтобы было совсем трудно дышать..

- Не знаю. Я не успела. Может быть - Алик? – художница вздыхает и неуверенно пожимает плечами..

- Алик? – вопросительно смотрит на нее Грустный Лис. - Ты не рассказывала о нем.

-Это мальчик, с которым я подружилась в Артеке. Я писала ему…Потом, после.. опубликовали мои письма в журнале «Юность» и все вздыхали, мечтая, а какой бы я была, став взрослой? Что то из будущей меня, должно быть, уже прорывалось в этих письмах…

- Но ты не стала взрослой.. Ты пришла сюда.

- Откуда мне знать? – девочка - девушка вновь пожимает плечами и восточные глаза ее влажно темнеют. – Может быть, у художника и вовсе нет возраста? Я - была. Я – есть.

- Может быть, - эхом вторит ей грустный Лис.. Твое имя по - тувински – «Найдан» – значит: «Вечно живущая»…

2.

Нет – нет, и сказка никак здесь не годится! Мне лучше написать о ней рассказ. Или - притчу. С неким элементом мистики, чуда, озарения. О ней, маленькой девочке, родившейся в семье художника и балерины, где - то далеко, в городе со странным, гулким названием: «Улан – Батор». Потом семья переехала в Москву. Рисовать девчушка начала с трех лет, много раньше, чем читать. Все правильно, для маленькой феи рисунка – самый обычный срок! Я начинаю было, записываю несколько первых строк, и вдруг понимаю, что и притча здесь – неуместна. Ведь Наденька Рушева, почти моя современница, которой не так давно исполнилось бы пятьдесят лет, была самой настоящей, живой, теплой девочкой, а никакой ни загадочной крохотной феей с крылышками.. И история о ней должна быть – самой обычной. Живой, теплой. Вот только рисунок… Каприз пера. Дар богов. Ее ворожба. Ее магия. Ее чародейство.

Рисунок. Это был как бы еще и ее собственный язык – загадочный, порывистый, легкий. Как дыхание. Она и сама была легкой, подвижной, веселой, любила танцы, смех, шутки, безобидное озорство.

Но над рисунком всегда - затихала, замирала. Над рисунком она как бы погружалась в другой мир, неведомый остальным. Она властвовала в рисунке. Она жила в нем. Сама говорила не раз: «Я живу жизнью тех, которых рисую..»

Чем она рисовала? Цветными мелками, карандашом. Пока отец вслух читал ей «Сказку о царе Салтане» она сделала к ней в альбоме более тридцати шести рисунков.. Кстати, в художественной школе она никогда не училась, и никто и никогда не мог заставить ее рисовать насильно.

В возрасте шести – семи лет девочка подружилась с пером - ручкой, которым в первом классе все старательно выводили палочки и крючочки. Художники обычно им не рисуют – слишком хрупкий инструмент, да и поправки - исключаются.. Надя любила рисовать и фломастером, и карандашами, для нее это было в равной степени легко она говорила, что только обводит на листах бумаги внезапно проступившие контуры рисунка лица и фигуры, контуры и сюжеты. После ее ухода – не поворачивается язык сказать – смерти, гибели, - столь внезапно все было! – осталось более тысячи рисунков, среди них иллюстрации к «самому родному поэту» -Пушкину – триста рисунков.. Первая ее выставка состоялась, когда ей был всего на всего двенадцатый год. Она училась в 653 – ей московской школе, любила кататься на лыжах, играть в куклы. Московский журналист В. Пономарев («Известия») писал 17 апреля 1964 года в своей доброй и чуть ироничной заметке: «Браво, Надя, браво!" - Эти слова написал на одном из рисунков художницы итальянский поэт и сказочник Джанни Родари. "Тонко, темпераментно, талантливо", - можно услышать в США, Италии, Индии, Японии, ГДР, где экспонировались ее рисунки. "Восхищены" - это слово встречается чаще других и в книге отзывов на выставке ее работ, которая недавно открылась в МГУ.

Художницу интересует очень многое. Об этом говорят названия разделов выставки: "Русский балет", "Мир животных", "Космос и наука", "Сказки и фантазии", "Моды вчера и сегодня", "Эллины и рабы", "Мир детей", "Сила и грация"…

14 апреля в МГУ должна была состояться встреча автора с посетителями выставки. Но она не получилась. Увидев переполненный зал, автор растерялся, расплакался и убежал… под бурные аплодисменты зрителей»

3.

За пять последних лет жизни Рушевой (никто, разумеется, не знал, что они последние! – С. М.) у нее состоялось пятнадцать персональных выставок: в Москве, Варшаве, Ленинграде, Артеке.. Пришла известность, слава, признание. Правда, гонораров из - за возраста Нади ей почти не платили – не принято было в те времена выплачивать деньги ребенку. Все уходило в карманы вышестоящих устроителей выставок, взрослых дядей и тетенек, в неведомые союзы и комитеты. (Лишь однажды, на скудно выплаченную часть какого - то гонорара, родители Нади смогли купить ей демисезонное детское пальто.) Впрочем, о деньгах никто и не спрашивал, это тоже было не принято в тогдашнем «сверхблагополучном» советском обществе. Но вот любопытный и трогательный штрих. На многих рисунках Надя Рушева изобразила себя в джинсах. На самом деле у нее их не было – семья со скромным достатком не могла позволить себе купить дочери, пусть и «самой лучшей девочке в Союзе» (так писали газеты.- С. М.) очень модную вещь. И Надя позволяла себе изредка мечтать о ней - хотя бы в рисунках!

4.

Слава летела за Надюшей по пятам. Ее узнавали на улицах, брали интервью, расспрашивали, допытывали о Вдохновении, сравнивали с «Моцартом в живописи».. А Надя оставалась все такою же обычной. Спокойной, веселой, доброжелательной, совершенно «незвездной» девочкой. Одноклассники Рушевой очень долго не подозревали, что в ней кроется что – то некое, особенное..

Ну, подумаешь – стенгазету оформила, мало ли кто хорошо рисует!

Детям такое неведение, не виденье Таланта - вполне простительно. А взрослые..

Взрослым в их каждодневной, жесткой суете тоже не всегда открывалось то волшебное, мгновенное, необъяснимое, что неслышно присутствовало в ее Даре и отчего захватывало дыхание, завораживало порою.

Несколько редких, минутных случаев, когда взрослым все - таки становилось доступным и очевидным такое – «нечто» - зафиксированы в подробном дневнике Надиного отца, московского театрального художника Николая Константиновича Рушева. Приведем только два из них.

Вскоре после посещения Пушкинского дома – музея на Мойке 12, в Ленинграде, отец девочки, сопровождавший ее, взволнованно записал: "…Главный хранитель музея - квартиры, Нина Ивановна Голлер разрешила Наде сесть на пуфик, чтобы виднее был плотный лист, на котором она (Надя) начала рисовать. Камера запечатлела рождение на наших глазах композиции: Наталья Николаевна собрана на бал, сидит здесь так же на пуфике, у своего туалетного стола с флаконами, а поэт в рубашке, опираясь на подлокотники кресла, грустно смотрит перед собой сквозь пальцы и отговаривает жену:

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит -

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём

Предполагаем жить… И глядь - как раз - умрём.

Мы все переглянулись, понимая Надину прозорливость… У меня стало тоскливо на сердце, и я спросил:

- Дочка, ты что это… Очень устала?

- Нисколечко! Просто я увидела их ясно-ясно за сокровенной беседой…

Мне оставалось лишь обвести фломастером…".

А вот другой эпизод, связанный с прочтением Надей романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». В те далекие уже от нас, шестидесятые годы прошлого века, полуопальное творение Булгакова свободно приобрести было невозможно; чтобы прочесть затрепанные синие томики «Нового мира» с главами романа, люди выстраивались в очередь в библиотеках. Николай Константинович все же принес домой заветный потрепанный номер с текстом «Мастера» - дали друзья .

Он никак не думал показывать журнал дочери, считая, что юная девочка - пионерка мало что сможет разобрать в сложной нравственно – философской, психологической коллизии романа. А через несколько дней, войдя в комнатку дочери был ошеломлен: весь стол завален рисунками на которых изображены сцены из романа, портреты главных героев! Рисунки не умещались на столе, падали на пол. Пораженный увиденным, отец начал расспрашивать Надю и с изумлением уяснил себе , что она поняла все или - почти все - в этой необыкновенно сложной и интересной книге. Особенно привлекала ее тема борьбы добра и зла, столь полно выраженная в романе, и тема чувства Маргариты и Мастера..

В их трагедию Любви чуткое, трепетное, восприимчивое сердце Нади проникло особенно глубоко и тонко. Отец писал с каким жадным упоением и восторгом читала Надя другие серьезные творения писателя «Театральный роман», «Бег», « Записки врача».. Она хотела иллюстрировать Булгакова еще и еще, но просто – не успела!

Как ни грустно, родители до конца поняли способность Нади к такому вот «завороженному, очарованному», почти мгновенному ясновидению - проникновению душою внутрь любого пласта времени, эпохи, внутрь любого сердца, слишком поздно - уже после ее ухода. Особенно же - после того, как показали цикл рисунков к роману вдове Михаила Булгакова, Елене Сергеевне. Та была потрясена увиденным не меньше их, и долго перебирала рисунки, всматриваясь в тонкие, начертанные пером - ручкой контуры, лица, фигуры, силуэты, темы…

Оказалось, что перстень на пальце Мастера - это точная копия фамильного перстня Михаила Афанасьевича Булгакова, а женский портрет и старая фотография жены писателя - это одно лицо. Ни перстня, ни фотографии Надя, конечно, физически не могла видеть! Но она создала уникальный цикл рисунков, и все они говорили действительно о том, что юная художница полностью владела материалом и понимала его досконально. Каждый рисунок вызывал у Елены Сергеевны восклицание и удивление: "Какая амплитуда чувств…Маргарита - хороша!… Азазелло великолепен… Какая сложность чувств!… Это потрясающе... Девочка в 16 лет прекрасно всё поняла…" Такие отзывы в устах Елены Сергеевны (Маргариты) были высшей похвалой, жаль, что Наде не довелось услышать этих слов. Елена Сергеевна поклялась, что добьется отдельного издания булгаковского «Мастера» только с Надиными рисунками. Слово свое она сдержала. Книга вышла. Но не в Москве, как было обещано, а в Барнауле. Из – за плохого качества бумаги великолепные рисунки, признанные лучшими в мире, (!) были почти полностью смазаны, а издание – безнадежно испорчено. В грезы «легкого гения кисти» вмешалась безжалостная реальность.

5.

Надя любила рисовать и не мыслила жизни без рисования. . Когда она упоенно создавала свои циклы рисунков к разным темам, то чрезвычайно много читала и занималась, кроме этого любила поездки и путешествия, даже небольшие: на автобусе в парк, сквер, на реку, в лес... Ее мало привлекало пустое времяпрепровождение, а на первом месте для нее всегда были какие – то сложные духовные интересы и переживания : новые песни Владимира Высоцкого, стихи Евтушенко, поездка в музей Пушкина, билеты на балетный спектакль, книга об античном искусстве. Она могла спорить с любым по возрасту человеком о том, что считала важным и необходимым для верного понимания чего либо: явления, вещи, искусства, поступка.. Сохранилась дневниковая запись Н. К. Рушева об одном из таких споров дочери с учителем

Приведем ее полностью:

11 апреля 1968 г.

"Сегодня Надя рассказала нам о споре. На перемене между уроками она спросила своего учителя по литературе Николая Петровича Ярмульского: "Кто из героев прекраснее - князь Андрей или Пьер?" Николай Петрович, вернувшийся с Великой Отечественной войны в чине старшего лейтенанта в орденах, ответил, что его идеалом всегда был князь Андрей. Надя возражала: "Какой же он герой, если отец запретил ему жениться, если он подверг любимую Наташу годичному испытанию и при первой же ошибке - вернул ее письма… Это не по-рыцарски. Он храбр, но это долг каждого солдата. А вот Пьер - он герой. Никто не призывал его на Бородинское сражение, в самое пекло, на батарею Раевского! Никто не упрашивал его спасти ребенка из огня и женщину от грабителя-француза. За это он под расстрел угодил… И когда Наташе было очень плохо, то он один ее поддержал…"

Она мало интересовалась политикой, но упорно и упрямо называло 1968 год тяжелым и трудным, хотя не могла до конца объяснить своего ощущения. Да это и невозможно было. Ведь все шло оттуда изнутри, из Души, в которой постоянно шла кипучая и неутомимая работа.. Невидимая глазам и часто – неслышимая сердцами.

Работа души, полной прелести и обаяния, немного, быть может, угловатой, сдержанной прелести подростка, но бывшей как бы ключом, камертоном всей ее непостижимой натуры, которая в быту была столь не капризна, в Искусстве понятия и постижении Жизни – столь легко гениальна. Наконец – то, я нашла точное определения Дара Рушевой – легкость гения! Как долго оно не давалось мне в руки, не шло на ум, не слетало на кончик клавиши!

6.

Дмитрий Быков, поэт, театральный критик и современник Рушевой, как бы вторя простым словам моего неуклюжего и сбивчивого рассказа о маленькой «фее рисунка», пишет о ней поразительно точно и ярко, как бы выхватывая суть всей ее странной, неповторимой, недосягаемой гениальности, очарования, обаяния, притягательности : «Надя Рушева - это не только тысячи рисунков. Книжная графика отца и сыновей Траугот не уступает им. Да и Бердслей, в конце концов, - это не только и не столько лучший рисовальщик викторианской Англии. Есть именно чудо Судьбы и характера, ими Надя Рушева и дорога всем нам. Я не стремлюсь принизить ее творчество - даже теперь оно неотразимо обаятельно. Я говорю только о том, что без одержимости и мученичества, легкости и доброжелательности «рушевский феномен» был бы немыслим. И я сомневаюсь, что такого ребенка смогло бы сформировать наше жесткое, неумолимое, насмешливое, ломающее всех время!

Пусть талант Нади Рушевой возрос на советской почве - без этой почвы его, как ни старайся, не вообразишь.

Она, как многие гении, была ребенком от межнационального брака - дочерью русского художника и первой тувинской балерины; с детства ей постоянно читали мифы в прекрасных советских переложениях; она росла в дружной и артистической семье, где никогда не работали для заработка, а всегда - для искусства. К ней, с первых ее рисунков, было приковано внимание: старик Гессен, в прошлом кадет -публицист, заказал ей иллюстрации к своим пушкинистским штудиям, и был могучий символ в том, что книги девяностолетнего писателя иллюстрирует двенадцатилетняя девочка. Озорство и романтизм ее работ были удивительно ко времени. И при этом Надя Рушева была просто - тихим очкариком. Тем разительнее было торжество ее Дара: худая, темноволосая, ничем не привлекающая внимания в толпе одноклассников. Иное дело, если вглядеться… Сохранилось не так много ее фотографий, но есть одна, где она смотрит на картину (не зная, что ее снимают): вот где огонь, мерцающий в сосуде. Вот где мучительное, струнное напряжение, которое и ломает, и корчит, и выпрямляет: да если бы она и ничего не нарисовала за всю свою жизнь - по одному этому снимку видно гения. Не говоря уж о письмах, в которых она так по-детски порывиста и так по-взрослому сострадательна; это письма совершенно ангельские, книжные - без занудства, остроумные - без натуги… ах, какова она была бы в зрелости!»

7.

Да в ней было абсолютно все, что присуще тонкому, истинному, блестящему художнику и о чем все еще пишут критики и исследователи ее работ ( И сейчас еще есть такие, правда, их все меньше и меньше! – С.М.): и «необычность и оригинальность творческого почерка, и только ей присущая линия рисунка, линия возведённая в абсолют - безошибочно точная, строгая, летящая:».. Об этом никто и не спорит. В Рушевой – художнице была заложена огромная потенциальная возможность творческого роста, это отмечал ее наставник, скульптор – анималист Василий Ватагин. Но, кроме всего этого, – важного и нужного, безусловно! - был в ней, на самом деле, как подразумевает Дм. Быков, еще и некий Абсолют Судьбы и Характера. Абсолют ухода, если хотите. Вернемся к тем печальным обстоятельствам .

Все произошло ошеломляюще, пугающе быстро!

Вот как рассказывала о трагедии 6 марта 1969 года мама Нади, Наталья Дойдаловна Ажикмаа – Рушева:

"5 марта 1969 года дочь с отцом приехали из Ленинграда. Они на несколько дней ездили на съемку документального фильма про Надюшу. Приехала моя доченька веселой, рассказывала о своих впечатлениях.

Утром на следующий день я засобиралась на работу, а Надюша - в школу. Приготовила девочке антрекот и яичницу, она выпила стакан кофе. Я ушла, а через несколько минут она потеряла сознание. Николай Константинович в соседней комнате почувствовал неладное. Телефона не было. Он в домашних тапочках побежал в больницу. Там его долго расспрашивали. Наконец приехали, увезли мою девочку на "скорой помощи" в больницу. Через несколько часов она, не приходя в сознание, умерла. У нее оказался врожденный дефект одного из сосудов головного мозга. Сейчас это можно оперировать. Тогда не смогли. От кровоизлияния в мозг Надюши не стало. Никогда она не болела и не жаловалась.