РОССИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ Живут в России имена28.02.2018 На блаженную кончину русского поэта Ларисы Васильевой

Пожалуй, более красивой, свободной и независимой в жизни и творчестве, какой была Лариса Николаевна Васильева, русская литература рубежа XX-XXI веков не знает. Она была во всем самодостаточной, дерзкой и, подчас, пугающе откровенной. Её смелость, бескомпромиссность, упрямство и настойчивость заставляли трепетать «сильных мира сего».

Лариса Васильева умела любить. В дружбе всегда оставалась верной. Она была доброй матерью для своих детей и студентов.

Каждая новая книга Ларисы Николаевны являлась событием не только России, но и далеко за её пределами.

Лариса Васильева из тех шестидесятников, которые любили свое Отечество и верно служили ему до конца дней. Тому свидетельство «Книга об отце» и Музей истории танка Т-34, созданный по её инициативе в Подмосковье в память своего отца, конструктора Николая Кучеренко.

А разве можно забыть «Русские имена» Ларисы Васильевой:

Нет, не из шёлка,
Не из ситца,
А из сурова полотна,
Что на хозяйстве пригодится,
В России сшиты имена.

Лукаво, ласково, степенно,
Легко сплетается венок:
— Алёнка!
— Леночка!
— Елена!
Голубоглазенький Ленок!

Чу – ветер дунул:
— Дуня! Дуня! –
А сам, юродивый, бегом,
Простоволосая колдунья
Идёт по лугу босиком.

Как спелый помидор
Со свёклой
Хозяева соседних гряд –
Румяный Фёдор
С белой Фёклой
На лавке рядышком сидят.

А им на встречу
Зов ненастья,
То затихая, то трубя:
— Спасите!
Утопилась Настя!
Ивана до смерти любя!

И пашет, пашет, пашет
Паша,
Лишь пот стекает ручейком.
Не уставая, машет
Маша
Ему зелёным рукавом.

Привычно, ясно,
Смутно, странно
Живут в России имена.
А степь по имени
Степана
Однажды степью названа.

Нет, Лариса Николаевна Васильева не ушла. Она только на время уснула, чтобы назавтра мы узнали, что в Москве новая улица названа именем поэта Ларисы Васильевой, ибо память её отныне в род и род.

Писатели России* * * * *

Александр Бобров: СТАРШЕЙ СЕСТРЕ – ОТ САДКО…

Только что я целовал ей руку в фойе ЦДЛ, она сидела на кресле с гостями 15-го Съезда и роняла какие-то властные указания. Мне, например, летом говорила: «Время летит быстро. Подумай, что можно сделать к 200-летию Некрасова. Это – наш третий и недооценённый поэт!». И вот – убийственная весть…

При жизни Ларисы я этого не говорил, но теперь – признаюсь: именно она стала для меня настоящей наставницей - русским учителем ("Васильевой - дань сердца и вина!" – написал я ей на первой книге). Ещё студентом Литинститута после громкого выступления в ЦДЛ с гитарой я был замечен и попал в огромную группу писателей, полетевшую на Дни советской литературы в Краснодарский край. Это был застойный 1972 год. Первый секретарь крайкома Медунов принимал нас шикарно. Руководил представительной делегацией Герой Соцтруда Алим Кешоков, который, как все фронтовики – особенно танкист Сергей Орлов, относился к Ларисе с отеческой теплотой. А она, как молодая коллега, взялась опекать ещё более молодого меня. Познакомила прежде всего ещё в самолёте с Виктором Фёдоровичем Боковым, которого боготворила. Рассказывала о других - своим грудным голосом, иронизировала, приободряла… В гостинице, после первого же ужина с вином, собрала небольшую группу поэтов и  приказала петь. Мне было неудобно,  и я начал с Окуджавы: «Простите пехоте». Она прослушала подчёркнуто равнодушно и сказала: «Теперь своё!». Я спел «Колокола Суздаля», она вскочила, приобняла и поцеловала. «Вот – это и впрямь твоё!».

В Москве созвонились, и она пригласила на дачу, на станцию Луговая, где потом, через много лет, я снимал её для программы «Русский дом». А тогда мы отправились на соседний луг. Говорили о поэзии, о планах, она рассказывала о встречах с Гагариным о том, как внушала ему, что он – представитель не только СССР, но прежде всего великого русского народа. Внезапно перекинулась на моё будущее: «Ты не должен увлекаться этими модными веяниями, рассчитывать на дешёвый эстрадный успех Евтушенок, заигрывать с теми чужаками, от кого в литературе так много зависит. У тебя – русский, славянский путь. Перечитай Тютчева, вникни: «панславянизм – хоть имя дико, но мне ласкает слух оно»… Пусть гитара, но она должна звучать, как гусли. Я буду тебя звать Садко». 

Тот разговор в летний полдень запал мне в душу, перевернул многое в сознании - так убедительно говорила Лариса. Потом мы встречались у неё дома по всяким литературным делам, она помогала мне отобрать стихи для подборки в «Юности», на открытие книги «Дань», продолжала поддерживать всё самое русское и органичное во мне. Потом уже и я начал её публиковать в «Литературной России», в том числе заметки и стихи из Англии. Мы общались, как коллеги, она всегда впрягала в работу, требовательно спрашивала: «Что можешь написать для уникальной книги «Душа Москвы» - Лужков на банкете обещал деньги выделить». – «Могу написать о московской песне» - «Замечательно! Жду».

За огромным издательскими и общественными проектами продолжала оставаться Женщиной и Поэтом:

…и голос мой неповторим,
не потому, что так хорош,
а потому, что не похож
ни на кого…
Года пройдут
и новый голос приведут,
и для него начнутся вновь:
          Судьба,
          Война,
          Мечта,
          Любовь… 

Позвали Война и Судьба, потом была книга про отца и создание Музея танка Т-34 на Дмитровском шоссе, приезжал туда, брал интервью, помогал пропагандировать в эфире. Лариса рассказывала о былой славе, обо всех своих «Кремлёвских жёнах»: «Меня обобрали все. После смерти мужа Олега я осталась благодаря Ельцину, как и все, с одним рублем. Но помогли выжить  западные и восточно-европейские издательства.  «Эксмо» мне даже 8-томник испортил. Но мне уже некогда было заниматься литературой – музей захватил. По сравнению с ним все стало так мелко…».   Всегда делал то, что просила, а то и повелевала старшая сестра по песне. Перед первым своим большим юбилейным вечером в ЦДЛ  сказала: «Я хочу, чтобы только три мужика были на сцене – Сергей Михалков, Юра Кузнецов и ты». Кузнецов прочитал своё стихотворение о чайке (Лариса – с греческого чайка), в котором есть гениальная деталь: «против ветра роняет перо», а я стихи, написанные в Новгороде:

Так ли уж ты от меня далеко?
Стихла гостиница. Надпись «Садко»
Светится ночью зелёным.
Бывало,
Ты меня в юности так называла –
Брата меньшого по песне. Ну, что ж,
Может, и был на него я похож
Тем, что осенние лебеди-гуси
Клики роняли, а слышались – гусли.
Звук их доныне готов мне помочь…

Полночь. Один. В Новегороде ночь.
Дремлет гостиница рядом с лугами,
Видится всадника тень меж стогами.
Верю, спешил он, во мгле пропадая
Полой, Ловатью –
К отрогам Валдая,
К водоразделу великой земли…

Нам не бывать друг от друга вдали!

Постоянно чувствовал её рядом на огромных расстояниях Русской равнины и Европы, всегда читал её стихи и явственно слышал красивый грудной голос. Его, как и гусли Садко, всегда будет доносить нестихающий ветер…

РОССИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ - газета Союза писателей России