Ну и мини-антология...

Опять восторг :) Спасибо

Очень интересный материал, большое спасибо!

Разрешите добавить.

Спасибо за оценки, комменты и добавки :)

Подправил текст - прислали новый документальный источник.

Кирилл, спасибо!За что ты ни возьмешься-все у тебя получается, даже в этой ,далекой от твоих муз пристрастий, теме)))))))) Замечательное дополнение к посту Иринки-Точки

Добавлю чуток, чего нет у Ирины и у тебя Еще есть варианты, точно знаю-лень искать ....

Спасибо, Кирилл!

Немного истории по теме......

⁣5 мая 1764 г. Екатерина II подписала указ об учреждении Воспитательного общества благородных девиц. В полном согласии с идеалами века Просвещения, новое учебное заведение должно было выпустить из своих стен «новую породу» светских женщин, которые в том же духе воспитают своих детей.


Воспитанницы Институтов благородных девиц-⁣это бледные субтильные барышни, которые мило щебечут по-французски, музицируют на фортепьяно и хорошо танцуют мазурку и вальс…



⁣Тысячи русских девушек вышли из институтов благородных девиц, закрытых большевиками весной 1918 года. Одни по окончании уходили в монастырь, другие становились шантанными певичками.

Были среди них революционерки-«бомбистки» и агенты охранки.
Первая русская летчица Лидия Зверева (урожденная Лебедева) тоже была институткой.
Однако большинство из них стали матерями и учительницами, воспитывавшими своих и чужих детей по тем же принципам, по которым когда-то воспитывали их........

Институтки......

Наверное, нужно добавить что-то из творчества собственно Марии Веги...

*****

О эта женщина,
Такая же, как все:
Рот полумесяцем,
И невеселый смех,
И смутных крыльев проблески,
Но вниз влекущий страх,
И вечно поиски
Впотьмах, впотьмах.
Мне этой женщиной
(Она как дым прошла)
Не жемчуга завещаны,
А только два крыла.
Сказала: Вспыхни заревом,
Птенец мой, полетев!
Лететь заставила,
Сама – сгорев.

***

Всю жизнь мне хочется уйти.
Куда уйти? К каким просторам?
По неизвестному пути,
Сквозь чуждый лес, по косогорам,
По самым дальним берегам,
Где пасть скалы чернеет сводом,
Песок горячий льнет к ногам
И пахнут водоросли йодом.
К снегам полярным, к тишине,
К покою бледных очертаний,
И стали часто сниться мне
Разливы северных сияний.
Когда-нибудь я всё раздам
И, подарив поклон прощальный
Спокойно прожитым годам,
Услышу зов дороги дальней.
Путь расчищая впереди,
Промчится ветер на откосах,
И я уйду, прижав к груди
Давно предчувствованный посох.

***

Я пришла к неизвестной стране,
И зажглись над моими путями
Золотые плоды в вышине,
Как светильников желтое пламя.
Я рвала золотые плоды
С запрещенного дерева знаний.
Между листьями очи звезды
Зеленели в вечернем тумане,
Зеленела и пела река
Сквозь высокие заросли мяты…
Эта роща как призрак легка,
Эти травы никем не измяты.
Только странная музыка сфер
С каждым часом святей и премудрей,
А под деревом спит Люцифер,
Разметав непокорные кудри.

***

Господи, я ли посмею
О многом Тебе молиться?
Не хочу быть мудрой, как змеи,
Ни кроткою голубицей.
Не заблещут струны на лире,
Не заплещут в хвалебном гимне.
Об одном прошу: помоги мне
Себя не растратить в мире!
Такую вот сохрани мне,
Спаленную вьюгой зимней,
Сраженную мертвым сном,
С душой, с головой вверх дном,
Чтобы только, – Боже избави! –
Не продать ни любви, ни славе
Ту, что пишет стихи…
Вот ту, –
Летящую в пустоту
Ледяной, одинокой ночи
За неясной музыкой строчек.

***

Крестьянке – огород и дети,
Рыбачке – океан да сети,
Монаху – груз чужих грехов,
А мне – три тысячи стихов.
Все лягут в гроб. Я тоже лягу.
Все вспомнят жизнь. Но я – бумагу!

***

Советские парашютисты

Стальные мускулы. Стальные лица.
Богатыри, легионеры, птицы,
Из черных туч на дальние поля
Они летят и реют легким снегом.
А там, внизу, чуть видная земля,
Что некогда приснилась печенегам,
И солнце, Игоря багровый щит,
В леса упав, потухшее лежит.
Они летят всё дальше и быстрее.
С плеча срывается блаженный груз,
И парашюты сказочные, рея,
Плывут на солнце стаями медуз.
Проходит дрожь по городам и весям.
Ночь… Ни одна не теплится звезда…
И всё летят неведомо куда
Стальные птицы Страшного Суда
В Московии, над древним чернолесьем.

***

Дождливый день

В дождливый день пустынны переулки,
И город болен. Город сам не свой.
Он весь затих. И только грохот гулкий
Тяжелых фур по мокрой мостовой
Тревожит камни сонного квартала.
Вот в высоте окно раскрыло глаз
И слушает, как медленный рассказ
Нашептывают сумерки устало,
А дождь роняет стекла хрупких бус
И в дверь стучит, настойчивый и хлесткий.
Ленивый зверь, на дальнем перекрестке
Качаясь, проплывает автобус,
И снова тихо, и безлюдно снова,
В воде канав, дрожа, струится тьма…
Мне так близки безмолвные дома
И церкви, потемневшие сурово!
Моей душой, не знающей измен,
Люблю дождя серебряную пряжу,
И ржавчину порой любовно глажу,
И, проходя, рукой касаюсь стен.
Есть целый мир, бездонный и прелестный,
Открытый тем, кто тих и детски прост,
И могут быть прекрасней дальних звезд
Морщины тумб и каждый дворик тесный.
И мыслям чужды зори ярких дней,
К стране цветов стремленье белых палуб!
Вот так идти, среди неслышных жалоб,
Среди больных изъеденных камней.
Стать маленькой, как лампы свет несмелый
На высоте седьмого этажа…
Зажгли огонь, и вспыхнул газ, дрожа.
В седом огне весь перекресток – белый!
А за углом такой наивный дом:
Крест-накрест балки, вывеска из жести,
И впереди, на самом видном месте,
Гигантская улитка под зонтом.
Кривую лавку сторожит лукаво,
Вся золотая, – сказочный гротеск, –
А на прилавке рыб жемчужный блеск,
И длинные, запутанные травы,
Где раковины прячут веера.
Не это ли обрывок сна нежданный?
Никто не знал, что осенью туманной
Колдуют в переулках вечера!
Не сказок ли шуршащие страницы
Читаю, незаметно проходя,
Под мерный плеск и шорохи дождя
Роняющего бисер на ресницы?
И мне одно понятно: в этот час,
Когда холодный воздух полон дрожи,
И улица, и я – одно и то же.
Сочувственно фонарь прищурил глаз.
У входа в лавку, на лотке упругом,
Коралловый омар шевелит ус,
А под дождем, под легким танцем бус,
Разложены лимоны полукругом...

***

Сколько лет подряд: окно, шарманка,
Через мутный ручеек доска.
Разве это страшно, — маленькая ранка
У виска?
Разве не страшнее день без блеска,
Ночь безлунная, судьба вверх дном,
Старомодная, в бахромках, занавеска
Над окном?
Потянулась всем усталым телом.
Трудно тем, кто дотерпеть не смог…
И нажала быстро пальцем помертвелым
На курок.
Пистолет дымится, остывая
На цветке потертого ковра.
Значит, не свершилось? Значит, я живая,
Как вчера?
Кровь струится из горячей ранки,
По лицу стекает не спеша…
Но как дивно песня хриплая шарманки
Хороша!
Боже мой, как воздух чист осенний,
Как земля нещедрая близка!
Как всё просто и прекрасно: вечер, тени,
Двор. Доска.

***

Одушевлен тобою день,
Одушевлен рассвет кровавый,
И нераскрытая сирень,
И дождь, нанизанный на травы;
Шаги по ледяной росе
Сквозь сад серебряный и синий.
В моей запутанной косе
Сухая веточка полыни,
И зорьки легкий поясок,
Потерянный за рощей в поле,
И мокрых листьев терпкий сок,
И вкус весны, – всё – ты!
До боли!

***

Рожденье мое второе:
Раскрылись глаза, любя.
Люблю простого тебя.
Не демона, не героя.
Лицо твое дорогое
Развенчанного вождя,
И то, что совсем другою
Ты сделал меня, уйдя.

***

Где сон граничит с явью?
Как перерезать нить
И жизни чару навью
На миг остановить?
Но тщетно мы стремимся
Впотьмах найти ответ.
Мы тоже только снимся
Земле, которой нет.

***

Матери

Была у меня сероглазая мать,
Но мне запретили ее вспоминать,
И только осталось о прошлом, – о ней, –
Что пела она, как поет соловей.
Я плакала долго, – всё детство в тоске,
Я тени ловила на зыбком песке,
Встречая напрасно у школьных дверей
Высоких, красивых, чужих матерей.
Я долго блуждала а тумане пустом,
И жизнь протекла, как вода под мостом.
Но вечером к правде мы ближе всегда:
Чем глубже колодец, тем ярче звезда.
И вот, неожиданно, а сердце моем
Ты дышишь, ты курским поешь соловьем,
Червонные косы спокойно плетешь,
И в поле колышется спелая рожь.
Ты знак подаешь, ты роняешь звезду,
И я по знакомой дороге иду
В твой чанах ржаной, в твой медовый покой,
Где каждое дерево машет рукой,
Где избы стоят меж запутанных троп
В соломенных шапках, ползущих на лоб.
Каким тебя именем надо назвать,
Моя сероглазая, вечная мать?

***

Петербургское

У любви простое имя: Вронский.
Восемь кованых, спокойных букв.
Вдоль седых проспектов топот конский,
Вдоль сановных зал холодный стук
Каблуков и сабель… Лед и холод.
Зеркала, и снова зеркала…
Детской брошью воротник заколот, –
Сердце из коралла и стрела.
Полк. Парады. Тосты в честь Монарха.
На сукне зеленом – туз червей.
В дальней ложе – Анны черный бархат,
Вопросительный изгиб бровей:
«Любишь?..»
Но в оркестре первым гудом
Ветер музыки задел смычки,
И рука с фамильным изумрудом
Нервно обрывает лепестки.
Стройный силуэт в толпе потерян.
Чуть блеснули кисти эполет.
И с улыбкой желчною Каренин
Смотрит счастью гибнущему вслед.
Счастье петербургское туманно.
Кто нашел в нем то, чего искал?..
Сломанною розой тонет Анна
В театральном омуте зеркал.

***

Бывают дни, когда такая тьма.
Такая боль, такая в сердце жалость,
Что непосильной кажется усталость
И тишина, сводящая с ума.
Ты входишь в свой оледенелый дом,
Где всё навек теперь осиротело,
А в кресле у окна, давно пустом,
Еще живет знакомый оттиск тела.
И перед креслом – (так закрытый гроб
В слезах целуют) – молча, на колени,
К обивке жесткой прижимая лоб
И чувствуя на нем дыханье Тени.

(первоисточник песни Макаревича? :)) )

***

Одолень-трава

В книжных лавках чужих земель
Редко выставлены в окошке
Наши книги. А нам как хмель –
Буквы русские на обложке.
Купишь что-нибудь наугад
И спешишь прочитать скорее,
И на несколько дней богат,
Будто выиграл в лотерее.
Купишь маленький, скромный том,
В глубь Европы упавший с неба,
И несешь под мокрым зонтом,
Как ломоть драгоценный хлеба…
Я в одной из книг, на ходу
(Был засыпан город метелью),
Набрела на свою звезду,
Травяную звезду под елью, –
Есть же в мире такие слова, –
«Одолень»… «Одолень-трава»!
Взглянешь в русское сердце книг –
И задышишь, как не дышалось,
И усталости в тот же миг
Не осталось! Где взять усталость,
Если бродишь в ясных полях,
В разнотравии, в разнолесье,
Видишь кос серебряный взмах
В переливах колхозной песни…
Покраснели от ягод пни
На речном берегу высоком,
Перепачканы руки мои,
До локтей земляничным соком.
Крут подъем, идти нелегко,
Ветерки полевые жарки,
Но запенилось молоко
В деревянной бадье доярки.
Вот и хлеб нарезан ржаной,
С никогда не забытым вкусом.
Водит ручкой мальчик льняной
По моим заграничным бусам…
У него неспроста глаза
По-речному прозрачно-сини.
С половецким именем – Гза
Век за веком течет в низине.
Сто дороженек – сто страниц –
Исходила я спозаранок,
Под заливистый щебет птиц –
Коноплянок, стрижей, овсянок –
Набрала в лукошко грибок:
Красных шапочек, белых ножек.
Побывала у стариков
В полумраке лесных сторожек,
Сполоснула из родника,
Обожженные солнцем плечи,
И упала на книгу рука…
Суждено ли дождаться встречи?..
Стал короче мой трудный день.
Сколько их прошумело мимо.
Одолей, трава-Одолень,
Всё, что в жизни неодолимо.
Зелена в лесу светотень…
Одолень моя, Одолень…

***

Страна чудес

Страна Чудес была знакома с детства.
На чердаке, где зной и пауки,
Я получила от отцов в наследство
Большие, как гробницы, сундуки.
В них старых книг подранивали крылья,
И целый мир передо мною рос,
Под балками, припудренными пылью,
В лучах заката цвета желтых роз.
Запутанно, волшебно и неверно
Баюкали страницы тишину,
И улетал волшебный шар Жюль Верна
На медленно всходившую луну.
А гномы в колпачках, из сказок Грима,
В подземном закаленные огне,
С поклоном шутовским бежали мимо,
Взмахнув лопатой в слуховом окне.
Но, с жадностью читая том за томом,
Не угадала я сквозь книжный бред,
Что чудеса лежали рядом с домом,
Что в каждой грядке пламенел жар-цвет!
В часы тоски, когда меня сковали
И семь замков повесили на дверь,
Открылись мне из необъятной дали
Все чудеса, доступные теперь.
Моя страна, расцветшая в багрянце
Великих зорь, ты позвала меня,
И по волнам твоих радиостанций
Скользит струя подземного огня.
В тебе сбылись: и папоротник рдяный.
Кащей Бессмертный, и Хрусталь-Гора,
И звонкий смех царевны Несмеяны,
И черных недр алмазная игра.
Как белый сокол в зареве заката.
Над куполами реет и поет
Победоносный внук аэростата,
Весь золотой от солнца самолет.
Колумбами по океанам ночи,
К междупланетным тайнам тишины!
Путь от Москвы до Волг и не короче,
Чем от кремлевских башен до Луны.
И если нет отверженным возврата,
То жизни не бывает без любви.
Там родилась я, там жила когда-то…
Страна моя, мечта моя, живи!
В чердачное, полуслепое око,
Прорезанное в небе, лился свет…
Страна Чудес, тебя со мною нет,
Но тот же свет в моем окне – с Востока.

***

России

Возьми мой талант, и мои неуставшие руки,
И опыт, и память, и гнева отточенный меч,
И верное сердце, что выросло в долгой разлуке,
И строгую лиру, и мягкую женскую речь.
И посох возьми, что стучал о холодные плиты
Чужих городов, и веками накопленный клад,
И краски моей, нищетой расцвеченной, палитры,
И парус скитальца, лохматый, в узоре заплат.
Сложи их на площади, в снежном твоем Ленинграде,
Костер запали, пусть огонь высоко возгорит,
И легкими стаями к небу взовьются тетради,
Как желтые листья, когда леденеет гранит.
Ведь только из страшных горений рождается слово,
И если ты спросишь, стихам моим веря живым:
«Готова ли дважды сгореть?» – я отвечу: «Готова!»
И русская муза протянет мне руки сквозь дым

***

Скованы волненьем мысль и слово.
Не хватает силы передать,
Что такое – потерять и снова
Встретить и обнять родную мать.
Только позже, четко и не вкратце,
Я смогу о ней заговорить.
Надо насмотреться, надышаться,
Переволноваться, пережить.
И нахлынут вдруг слова такие,
Что откроют всем лицо свое.
А сейчас я назову Ее
Еле слышным шепотом: «Россия»…
С несравненным именем вдвоем,
Сердце к сердцу, слушаю сквозь слезы,
Как шумят московские березы
Под всеочищающим дождем.

***

Ночной гость

Ветер на цыпочках входит в деревню,
Трогает ставни уснувших домов,
Гладит по спинам, над церковью древней,
Стадо уснувшее колоколов.
Сушит белье на веревке чердачной,
Двор подметает и долго потом
С каждой соринкой играет невзрачной,
С каждым сухим прошлогодним листом.
Утром – следы на примятой дороге,
Там, где прошли осторожные ноги.

***

Самоцветы

Истамбул коричневым офортом

Сочетался с Рогом Золотым.
Над кипящим парусами портом
Чернь смолы и темно-рыжий дым.
А когда огромным желтым глазом
Солнце, заходя, в волну нырнет,
Истамбул, дробясь в чешуйках вод,
Дымчатым становится топазом…
Если вдаль под вечер поглядишь,
Видишь – в облаках земля пропала,
И растет из облаков Париж,
В переливах сизого опала.
Там, в молочно-мутной глубине,
Огоньки бегут, и тлеют розы,
Словно не на небе, а на дне
Бродят непроснувшиеся грозы…
Много есть на свете городов,
От соседства с морем бирюзовых,
Изумрудных – в отсвете лесов,
Или аметистово-лиловых…
Белокаменной Москву зовем, –
Кто назвать рубиновой захочет?
Но она красна своим Кремлем,
Исполин-рубин на сердце ночи…
Что ни город – новый самоцвет,
И земля своим убранствам рада,
Но таких жемчужин в мире нет,
Как туманный жемчуг Ленинграда.
Белой ночи, северной весны,
Волн балтийских перламутр и тайна,
Шелест невской медленной волны –
Всё в нем бесконечно и бескрайно.
Дивный жемчуг, он горит зимой
Радугами снежных вдохновений.
Гением был создан город мой,
И второй пришел на землю Гений.
И светлы, в кружении снегов,
Имена, начертанные рядом:
Над гранитом невских берегов
Петербург обнялся с Ленинградом.

***

Победа

Скажи о ней, поведай,
Все люди знать должны:
Она звалась Победой
От первых дней войны.
В далекую дорогу
Она, врагу на страх,
Ушла, с бойцами в ногу,
В солдатских сапогах.
Она жила в землянках,
В окопах и на льду,
На пыльных полустанках,
В больницах и в бреду.
Кровавую дорогу,
Не потеряв лица,
Прошла с бойцами в ногу
До самого конца.
За ней идут герои,
И павшие встают,
И в небо голубое,
Гремя, летит салют.
Скажи о ней, поведай,
Пусть помнит целый свет:
Она была Победой.
Ей равных в мире нет.

***

На любовь не жди ответа.
Без взаимности, навек…
И, навек поверив в это,
Погибает человек.
А любовь дает нам знаки,
То вблизи, то вдалеке:
Вот она, в глазах собаки,
В распустившемся цветке.
Только слишком просто чудо,
Чтобы нам ужиться с ним
И не ждать любви оттуда,
Где она дана другим.

***

Почти...

Поэт на языке богов
Почти коснулся откровенья
Но нет морей без берегов,
Полета без сопротивленья.
И слова нет, как ни зови
Его из глубины сознанья,
Для абсолютности любви,
Для беспредельности страданья.

***

Католицизм

Монахинь тихие стайки
В глубокой нише креста –
Как будто слетелись чайки
К ногам воскового Христа.
Привела их сестра Мария,
Пастух небесных овец.
У нее очки роговые
И белоснежный чепец.
В деревянной резьбе подножья
Маслянисто огни блестят.
Деревянные ангелы Божьи,
Как солдатики, встали в ряд.
Кто с флейтой в руке, кто с лютней,
Но где же куклам запеть?
На тарелку церковные трутни
Собирают не мед, а медь.
Наверху, склонясь над балконом,
Сквозь каменные кружева
Смеются ящер с драконом
И с толстым котом – сова.
Корабль католической веры
От сырости мутно-сер.
Сестра Мария – химера
Страшнее других химер.
Крючком изогнутый коготь
Стучит о нагрудный крест:
«Нельзя моих пленниц трогать,
Отнимать у Бога невест».
А в туманном чаду кадильном
Среди цветов восковых
Молчит над престолом пыльным
Восковой, неживой Жених.

***

Исход

Убегают с чердаков,
Из ненужных сундуков,
Покидают том за томом,
Отрываясь от страниц,
И бегут над старым домом,
Мимо труб и черепиц.
Люди скажут: «Листопад?
Или ветер? Или град?»
Но до правды далеко им,
А чердак отныне пуст.
Над полуночным покоем
Шелест, шорох, шепот, хруст.
Тащит, тащит Трубочист
В водостоке желтый лист
И Дюймовочку увозит
От безглазого Крота.
Воздух чист. Слегка морозит.
Голубая даль пуста.
Оловянный, в блеске лат,
Чутко шаркает Солдат
С балериною бумажной,
И в надзвездные края
Богдыхан уходит важный,
Пряча в клетку Соловья.
Промелькнули и прошли.
Дальше, дальше от земли,
И озлобленной, и тесной,
Где для сказки места нет,
К неоткрытой, неизвестной,
К самой дальней из планет.
Утром тихо и светло.
Люди скажут: «Намело
Много сора и былинок,
Да и книги надо сжечь.
Что нам книги без картинок?»
И старье забросят в печь.
Только теплятся в углу
Две скорлупки на полу,
Да у старой черной кошки
Расширяются зрачки:
Это Золушка в окошке
Обронила башмачки.

***

Версаль

Как будто они не бывали,
Те годы, тот ужас и смрад:
Опять фейерверки в Версале
И в праздничных залах парад.
Давно ли в смертельной тревоге
Дрожала от залпов земля,
Вдоль старой версальской дороги
Сгорали дотла тополя?..
Проносятся бритые бритты
В рольс-ройсах на праздник ночной,
И топчет дворцовые плиты
Пруссак с необъятной женой…
Но раны вчерашние живы,
Не зажили шрамы от пуль.
В канавах, заросших крапивой,
Лежал партизанский патруль.
Из каждой ложбинки и щелки
Гремели разрывы гранат,
И сыпались градом осколки
На липа мальчишек-солдат,
На черные, потные лица
(А в рот набивалась земля)…
И снова Версаль веселится,
С врагами веселье деля.
Сейчас на гигантском помосте,
В сверкающем вихре ракет,
Увидят залетные гости
Военный французский балет…
2
С трудом на глухом перекрестке
Мы в каменной нише найдем
Непрочно прибитые доски,
Размытые долгим дождем.
Здесь с каждою буквой истертой,
Как будто идущей ко дну
Уходит из памяти мертвый,
Когда-то спасавший страну.
Еще иногда позолота
Блеснет кое-где с высоты,
Еще с благодарностью кто-то
К доске прикрепляет цветы,
Но только всё реже и реже:
Дорога сюда далека…
Весеннею зеленью свежей
Прикроется скоро доска,
И спрячутся скромно во мраке
От глаз угловых фонарей
Французские Пьеры и Жаки
И с ними наш русский Андрей…
Как розу надгробную, музе
Я имя его отдаю:
Пусть знают в Советском Союзе
О русских, погибших в бою.
Пусть знают о том, что на свете,
Сквозь кривду, развал и разлад,
Росли эмигрантские дети
И выросли в русских солдат.
Связали и крепкие нити
С Россией – плела их война…
Храните, храните, храните
Угасшие их имена.
И младшеньким детям, и дедам
Пошлите отрадную весть:
Вели партизаны к победам
За мир, за свободу и честь.
И в зареве дальних пожарищ,
Глотая свинцовый туман,
Шел с ними их русский товарищ,
Шел к смерти Андрей, партизан.
О люди, когда-то вы знали,
За что эта кровь пролилась…
И в пышных гостиных Версаля
Расходятся гости, смеясь.
О страшном, об огненном годе
Ни слона, ни памяти нет.
Но нет и страшнее пародий,

Чем этот военный балет!

***

Американская ночь

Отгремели автомобили,
Отсверкали огни кино.
Бродяги давно допили
В притонах плохое вино.
Торгашу-конкуренту в пику
Взрастил финансовый туз
Парниковую землянику
Величиной с арбуз…
Погрузив необъятный хобот
В оскверненный им небосвод,
Проложил говорящий робот
До Венеры бомбопровод.
И, отклеив ресницы-спицы
От своих смертоносных глаз,
Мисс Америка спать ложится
В облаках голубых пластмасс…

***

Ленинграду

И днем и ночью жду я зова,
Боюсь от дома отойти.
Скажи хоть слово, только слово,
Скажи, что я могу прийти!
В какой-то час – сегодня, завтра?
Быть может, звякнет телефон,
Ты позовешь! И безвозвратно
Исчезнет долгий черный сон.
Отступит горе…
Мой любимый,
Ты мне вернешь мою Неву,
И не во сне, летящем мимо,
Увижу я, а наяву,
Как после горестной разлуки
И безутешных слез моих
Мне Летний сад протянет руки
Деревьев, с детства дорогих,
Как пушкинскою ночью синей
Блеснет в окне моем, «светла,
Адмиралтейская игла»
Сквозь драгоценный русский иней.

Кирилл...ну действительно-Большое Спасибо!!!!Теперь хоть имею более точное представление, кто такая Мария Вега...многое оч. понравилось! А то ведь слышала это имя только в связи с Черной Молью)))))

Мария Вега...

⁣Родине

Дай мне снова видеть край далёкий,
Купола бревенчатых церквей,
И зарю румяную, как щёки
Сероглазой матери моей.

Дай лицом прильнуть к твоим колосьям
В час, когда над полем гаснет день,
И гармони спорят с лаем пёсьим
У околиц сонных деревень.

Дай почувствовать твой дождь и сырость,
Грусть твоих курящихся болот,
Дай погладить гриб, что за ночь вырос,
И цветок, что к вечеру умрёт.

Бродят вдалеке глухие грозы,
Тёплым ветром вздрагивает ночь.


Так встречает Мать, смеясь сквозь слёзы,
Навсегда вернувшуюся дочь......


СПАСИБО!!!   

 Лайма Вайкуле...ну ооочень артистично))))А что?Нормально...  

Он старается :)))

Спасибо за добавки :)

Чувствуется, что он...старательный))))))))))))

Спасибо, Кирилл! Расширяете нам кругозор

Так ОН не только старательный ))))) , но ещё ОООЧЕНЬ любознательный и упорный:

не каждому хватит терпения, чтобы перелопатить КУЧУ информации и найти нужное!!!

Спасибо, Кирилл! Как всегда ОЧЕНЬ интересно!!!

Согласна, что КАК ВСЕГДА

Спасибо всем присоединвшимся к комментам :)

Таки вот предложена версия относительно авторства "Институтки". Анонимный товарищ в гугле прислал в личных.

Возможно, текст песни принадлежит ленинградцу Владимиру "Вадиму" Раменскому, автору многих песен для Северного. При его деятельном участии было записано немало концертов А.С. В числе прочего, он является (по крайней, мере, обратное никто не доказывал) автором "белогвардейских" романсов "Не надо грустить, господа офицеры", "Отступали войска по степи...", "Степь, прошитая пулями..."; "приблатненных" песен "Березы, березы, березы...", "Наркорман, алкоголик и пьяница", и др.

Вскользь просмотрел тексты Раменского. Вообще-то, по логике, весьма похоже. Вот, например, некоторые его песни:

Блондинки, брюнетки, шатеночки,
Я с грустью на вас погляжу.
Вы умненько встали вдоль стеночки,
А я перед вами сижу.

Вон, слева, ну та, что вся рыжая, -
Юбчонку задрала, ой-ой!
Как гляну: ну рожа бестыжая
И вкус совершенно не мой.

А справа мадонна чернявая,
Что с бюстом под номером пять.
Да стой! У тя морда прыщавая -
Не лягу с тобою я спать.

А среднюю просто не хочется,
И, кстати, я вовсе не хам,
Не нужно твоёго и отчества.
Эй, мэтр, смени-ка мне дам!

Блондинки, брюнетки, шатеночки,
Я с грустью на вас погляжу.
Вы умненько встали вдоль стеночки,
А я перед вами сижу.

***

Мне не дадут звезду Героя
И орденов на мою грудь...
Напиться, что ли, мне от горя,
Аль пережить все как-нибудь?

С моей фамилией нет улиц,
Нет ни мостов, ни площадей,-
Но я давно уж не волнуюсь -
Вся суть в фамилии моей.

Она досталась мне от предков,
Что жили вечно на Руси...
И на крючок попала цепка,
А чтобы сняли - не проси.

Да, я отлично всем известен
В огромном доме у Невы -
Как сочинитель гадких песен,
Как автор двойственной молвы.

Там люди могут потрудиться -
И подыскать мне ряд статей,-
Тогда придется всем проститься
С плохой фамилией моей...

Мне не дадут звезду Героя
И орденов на мою грудь...
Напиться, что ли, мне от горя,
Аль пережить все как-нибудь?

***

На Молдаванке музыка играет,
А Сонька-лярва пьяная лежит.
Какой-то штырь ей водки наливает
И на такой мотив ей говорит:

"Я не могу тебя любимой называть,-
Прочитаны страницы жуткой сказки,
Как часто я смотрел в твои глаза,
В которых море лжи и бездна ласки.

Я не могу тебе простить и позабыть
Твоих измен в чужих постелях с кем попало.
Я поздно понял: ты другой не можешь быть,
Что ты под старость мою душу обокрала.

Ты этой ночью в черной "Волге" унеслась,
Но не в такси - а в той, что с номерами с нулями.
Тебе давно уж безразлично, где упасть,
Как безразлично все, что было между нами.

А накануне ты спала с ментом,-
С одним из тех, что охраняют зоны.
И твои мысли были не о том,
Что ты презрела совести законы.

Воров в законе в наше время нет давно,
Да и с вендеттой мы знакомы по наслышке,
Но я клянусь, что если б было мне дано,-
Приговорил тебя без жалости б я к вышке!"

***

Степь, прошитая пулями, обнимала меня,
И полынь обгоревшая накормила коня.
Вся Россия истоптана, слёзы льются рекой -
Это Родина детства, мне не нужно другой.

Наше лето последнее, рощи плачут по нам.
Я земле низко кланяюсь, поклонюсь я церквам.
Всё здесь будет поругано, той России уж нет,
И как рок приближается наш последний рассвет.

Так прощайте, полковник, до свиданья, корнет,
Я же в званье поручика встречу этот расцвет.
Шашки вынем мы наголо на последний наш бой,
Эх, земля моя русская, я прощаюсь с тобой.

Утром кровью окрасятся и луга, и ковыль,
Станет розово-алою придорожная пыль.
Без крестов, без священников нас оставят лежать
Будут ветры российские панихиду справлять.

Степь, порубана шашками, похоронит меня,
Ветры с Дона привольные, заберите коня.
Пусть гуляет он по степи, не доставшись врагам,
Был он другом мне преданным, я ж друзей не продам.

Интонации, стилистика, тематика похожи на "Институтку", да. Уж куда больше похоже, чем на стихи М.Веги.

Правда, похожих самодеятельных "поэтов-песенников" в Союзе того времени было немало... Навскидку, в том же Ленинграде - Ю.А.Борисов...

Раменский Владимир-супер какой поэт!!!У него тексты оч хорошие, нету чисто блатных текстов ......хотя бы-Седина, Письмо дочери, Далеко журавли улетели , До тебя сотен 6 километров, Годы мчатся,Памяти друга(Плачут ивы -посвящение Северному) над.... ой да полно текстов, что пели и Северный, и Резанов, и другие..... ОТличные тексты!

Он молодчина просто.... вполне мог написать, вполне!

Но...годы его жизни-1935-1981...а Черная Моль все же несколько иной тематики и писал ее человек , мне кажется,именно того периода истории-эмиграция первой волны ...и прочее.

Это всего лишь мое мнение.Мария Вега-сама выпускница Павловского Института Благородных девиц...я все же думаю, что это именно ее текст.

"Наркоман, Алкоголик и пьяница"-это песня:
Очень просто на дне очутиться .

Это о неудавшейся судьбе простого страдающего человека, и ничего приблатненного тут нету...Раменский чисто блатные тексты не любил, но хорошо чувствовал дворовые.

⁣Наркоман, алкоголик и пьяница -
Унизительны эти слова.
Тонкой ниточкой все они тянутся
Вдоль по краю бездонного рва.

Очень просто на дне очутиться,
Но обратно взойти нелегко.
Всё же надо пытаться стремиться
Вновь к тому, что теперь далеко.

Чуть поднявшись и снова срываясь,
Утопая всё больше в грязи
Проклиная, рыдая и каясь
Впереди я не вижу не зги

С жизнью хочется мне рассчитаться,
Жизнь шальную свою мне не жаль.
Жалко только с тобой расставаться,
И в глазах твоих стыла печаль....

Тань, при всем моем уважении к Раменскому, я не могу считать его тексты стихами. Поэзия - это ,прежде всего, некий образ, построенный на метафоричном языке.  Не всякий рифмованный текст - это стихи; и вовсе не обязательно стихи - это рифмованный текст. А все "стихи" Раменского, хоть и довольно грамотно срифмованы, никакого метафоричного посыла не несут - это просто зарисовки, скопированные с "натуры". Т.е. нет "розового коня" и "белых яблонь дыма"...

По французской музыкальной эстрадной терминологии, chanson ("песня") - это вид эстрадного жанра, который отвечает всем канонам стихосложения в тексте; chant ("пение") - это вся остальная эстрада, с "легким" отношением к поэтической составляющей (т.е. с просто "рифмованными текстами"). Соответственно, певцы той и иной категории  тоже называются по-разному, соответственно: chansonier и chanteur. Примерно то же самое в английском: poems (стихи) и lyrics (текст песни).

А что касается лет жизни Раменского и соотношения этого периода с темой эмиграции - так он не попадает и в "белогвардейский" период, что не мешало ему писать романсы по теме (так же, как и упомянутому мной Борисову). Если бы писатель в своих произведениях основывался бы исключительно на личном опыте, то мы, среди прочего, не досчитались бы в мировой литературе "Унесенных ветром" и "Войны и мира"...

Это, конечно, личный взгляд на вещи :)

За дискуссию - спасибо :)

А мне нравятся НЕстихи Раменского, эти "зарисовки, скопированные с натуры"-не всем же быть Есениным(а есть у него такой текст:Я хотел бы стать Есениным"-но.....не всем дано "скакать на розовом коне"
-Хошь режь меня-нравится Раменский Я все же ближе к дворовым, чем ты-не твоя это темка, а Раменский оч хорошо чувствовал темы дворовых
И не" обзывай" его без надобности "приблатненным"-он им не был )))))))))Хотя я старенький "блат" тоже оч люблю....ну  не морщись, не морщись)))))))))

Борисова-ничего не знаю...познакомьСпасибки скажу)))))

Владимир Раменский(из репертуара Северного)

Как хотел бы я стать Есениным.....


⁣Как хотел бы я стать Есениным,
Чтобы лаской своих стихов,
Словно нежной и теплой сиренью
Отогреть твою душу вновь. *

Только это от Бога положено,
И во мне этой силы нет,
А в душе моей замороженной
Догорает кабацкий свет.

И стихи не пишу я, а пачкаю
Так бумагу зазря иногда,
И клянусь сам себе украдкою:
Не писать ничего никогда.

Не писал - не писалось, не думалось,
Годы шли без забот, без потерь,
Вдруг нежданно-негаданно юность
Возвратилась ко мне теперь.

С голубого далекого прошлого,
Из мальчишеской глупой мечты
Гостью милой, но все же непрошенной,
В мою жизнь ворвалася ты.

Чуть капризная, страстная, нежная,
О такой вот мечтал всегда,
Ты судьба моя неизбежная,
Ты и радость моя, и беда.

до 1975

Ранний вариант строфы у Раменского:

Как хотел бы я стать Есениным,
Чтоб от ласки моих стихов,
Яркой, пламенной и весеннею
Сохранилась твоя любовь.....

Не-не, резать тебя я не буду :))

Борисов... Да его много есть в сети.

Белая песня

Всё теперь против нас, будто мы и креста не носили,
Словно аспиды мы басурманской крови,
Даже места нам нет в ошалевшей от горя России,
И Господь нас не слышит – зови не зови.
Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиду,
Ждем холопскую пулю пониже петлиц.
Вот уж год, как Тобольск отзвонил по царю панихиду,
И предали анафеме души убийц.
И не Бог, и не царь, и не боль, и не совесть,
Всё им “тюрьмы долой” да “пожар до небес”.
И судьба нам читать эту страшную повесть
В воспаленных глазах матерей да невест.
И глядят нам во след они долго в безмолвном укоре,
Как покинутый дом на дорогу из тьмы.
Отступать дальше некуда – сзади Японское море,
Здесь кончается наша Россия и мы.
В красном Питере кружится, бесится белая вьюга,
Белый иней по стенам московских церквей,
В белом небе ни радости нет, ни испуга,
Только скорбь Божьей Матери в белой лампадке ночей.

***

По зеленым лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.
Я живу за верстою версту,
Моё детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Отгремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.
Моя щедрость – на зависть царям,
Как награда за боль и тревоги.
Теплым вечером млеет заря
Над березой, у сонной дороги.
Я тоску под осенним дождём
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждём,
Долго ждём, когда кончится осень.
Свою ненависть отдал врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под “аминь” на веревках.
Моя жизнь, словно краски холста,
Для того, чтобы все могли видеть.
Оттого моя правда чиста:
Никого не забыть, не обидеть.
Моё счастье в зеленом пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее...

***

Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали.
И неслышно шла месть через лес
По тропинкам, что нам незнакомы.
Гулко ухал кулацкий обрез
Да ночами горели укомы.
Не хватало ни дней, ни ночей
На сумбур мировой заварухи,
Как садились юнцы на коней
Да усердно молились старухи.
Перед пушками, как на парад,
Встали те, кто у Зимнего выжил,
Расстреляли мятежный Кронштадт,
Как когда-то Коммуну в Париже.
И не дрогнула ж чья-то рука
На приказ, что достоин Иуды,
Только дрогнули жерла слегка,
Ненасытные жерла орудий.
Справа маузер, слева эфес
Острия златоустовской стали.
Продотряды громили окрест
Городов, что и так голодали.

(эти два текста позже были объединены в одну песню)

Перед боем

Закатилася зорька за лес, словно канула,
Понадвинулся неба холодный сапфир.
Может быть, и просил брат пощады у Каина,
Только нам не менять офицерский мундир.
Затаилася речка под низкими тучами,
Зашептала тревожная черная гать,
Мне письма написать не представилось случая,
Чтоб проститься с тобой да добра пожелать.
А на той стороне комиссарский редут – только тронь, а ну! -
Разорвет тишину пулеметами смерть.
Мы в ненастную ночь перейдем на ту сторону,
Чтоб в последней атаке себя не жалеть.
И присяга ясней, и молитва навязчивей,
Когда бой безнадежен и чуда не жди.
Ты холодным штыком моё сердце горячее,
Не жалея мундир, осади, остуди.
Растревожится зорька пальбою да стонами,
Запрокинется в траву вчерашний корнет.
На убитом шинель с золотыми погонами,
Дорогое сукно спрячет сабельный след.
Да простит меня всё, что я кровью своею испачкаю,
И все те, обо мне чия память, крепка,
Как скатится слеза на мою фотокарточку
И закроет альбом дорогая рука.

На смерть Валерия Агафонова

Может, виной расстоянья,
или я сам не спешил?..
Что ж ты мои ожиданья
встречей не разрешил?

Черной тесьмой перехвачены
близкие сердцу черты.
Все, что судьбою назначено,
бережно выстрадал ты.

Спишь на цветах увядающих,
а у тебя в головах -
Осени лик всепрощающий
с тихою грустью в глазах.

Слышишь, подруга сермяжная
песню заводит без слов?
Струны-певуньи наряжены
в бархат бардовых басов.

Внемлет минорным созвучиям
все повидавший Парнас,
Слушают ивы плакучие
твой недопетый романс.

Еще кое-что есть...

Ну и песенок немного, в исполнении Агафонова

Привет, Кирилл!
Что-то с памятью моей стало)))))))))))Агафонова я не только знаю-оччень люблю!!А вот Борисова Юрия я подзабыла, а это же лучший дружок В. Агафонова"Все теперь против нас"...как же...знаю, конечно, есть у меня вариантов...несколько))))
За Борисова Юрия-очень большое тебе спасибо!Восстановила его в закромах своей, когда-то оч. хорошей, памяти))))

Кстати..загляни в Поиск (наш) Таня-Сеньора не заходит сейчас сюда...оч. жаль....Там есть ее альбомы Агафонова.Заявки испорчены, нет иллюстраций, Слава Б.-песни сохранились.



Спасибо тебе за тему, Кирилл...и за дискуссию, кАнешнА))))))Будь Здоров!))

Юрий Аркадьевич Борисов-поэт, гитарист, исполнитель...и Валерий Агафонов в нежном возрасте)))))

Есть ещё и такой перепев
⁣https://youtu.be/xq3fAEF3xho

Ну, и в заключение - Высоцкий исполнял "Институтку" у Синявского в 1963 году.

Спасибо за уточнение, Андрей. Следовательно, Северный был далеко не первым. Что, впрочем, рождает еще большие сомнения в причастности Веги к сочинению текста этой песни... 

Согласен с Вами.