Иван Калита русского слова.

Валентина КОРОСТЕЛЁВА

Известный советский поэт Ярослав Смеляков, которому в январе исполнилось бы 105 лет, прожил недолгую для творческого человека жизнь, насыщенную и подлинным драматизмом, и высотами признания. Здесь слово «советский» значит очень много.

Как многие русские таланты ХХ века, и Ярослав Васильевич хлебнул из чаши сталинских лагерей, в основном по доносам отнюдь не чужих людей. В ту пору немало было таких, спасавшихся от «любви» властей подобным способом. От этих «бдительных граждан» Смеляков пострадал дважды, а ещё раз угодил туда же в 1944 году как бывший финский пленник в ходе Второй мировой войны. Хорошо, Константин Симонов приложил максимум усилий для освобождения из неволи талантливого поэта.

Конечно, такая немилосердная биография мало способствовала и хорошему характеру, и здоровью, и полноценной дороге к творческому совершенству. Вот почему рядом с замечательными стихами, достойными любви и памяти читателей, - немало произведений «на тему», как правило,  искренних, но с весомой долей декларативности.

Но время расставляет всё по своим местам, и для истории, в том числе литературы, - важны поэтические высоты, взятые в разные годы писателем. И, может быть, ключ к его творчеству лежит в его же строке: «Я не могу писать по пустякам…»

…В блиндажах подземных, а не в сказке
Наши жены примеряли каски.

Не в садах Перро, а на Урале
вы золою землю удобряли.

На носилках длинных под навесом
умирали русские принцессы.

Возле, в государственной печали,
тихо пулеметчики стояли.

Сняли вы бушлаты и шинели,
старенькие туфельки надели.

Мы еще оденем вас шелками,
плечи вам согреем соболями.

Мы построим вам дворцы большие,
милые красавицы России.

Мы о вас напишем сочиненья,
полные любви и удивленья.
(«Милые красавицы России»)

Стихотворение написано в 1945 году, когда в стране на женские плечи ложились многие тяготы послевоенной жизни, в том числе  воспитание малых детей без отцов, ибо далеко не все из них возвращались с войны… Выросши в трудовой семье, стоявший ещё подростком за станком, знавший цену заработанному куску хлеба и новой рубашке, Смеляков с огромным уважением относился к людям труда, и тем более к женщинам.

… Они одеты небогато,
но все ж смеются и смешат,
И в глине острые лопаты
средь ихних завтраков торчат.
...А я бочком и виновато
и спотыкаясь на ходу
сквозь эти женские лопаты,
как сквозь шпицрутены, иду.
(«Камерная полемика»)

Интересно, что в начале пути Ярослав окончил полиграфическую фабрично-заводскую школу и первый свой сборник «Работа и любовь» в 1932 году по сути набирал в типографии сам. В те же годы постигал поэзию в кружках при "Комсомольской правде" и "Огоньке" и был отмечен уже известными тогда Эдуардом Багрицким и Михаилом Светловым.
Страна активно строилась, и  время требовало быть в гуще событий, жить в первую очередь интересами родины, что было естественно для молодого поэта.

Но и, потеряв часть жизни в лагерях, Ярослав Смеляков остался верен идеалам юности, искренно верил в правильность общественного строя, в светлое будущее своей страны, о чём говорят такие стихи, как «Командармы гражданской войны», «Пионерский галстук», «Кремлёвские ели», «Наш герб» и многие другие, а в 1968-ом вышла поэма о комсомоле «Молодые люди». И даже удивительное по нежности стихотворение «Алёнушка» всё-таки заканчивается уже знакомой гражданской нотой.

У моей двоюродной
сестрички
твердый шаг
и мягкие косички.

Аккуратно
платьице пошито.
Белым мылом
лапушки помыты.

Под бровями
в солнечном покое
тихо светит
небо голубое.

Нет на нем ни облачка,
ни тучки.
Детский голос.
Маленькие ручки.

И повязан крепко,
для примера,
красный галстук -
галстук пионера.

Мы храним -
Аленушкино братство -
нашей Революции
богатство.

Но чем старше становился Ярослав Васильевич, тем зорче вглядывался он и в людей, и в современную историю любимой родины, очень не простую. И потому всё чаще как поэт настраивал своё перо на лирику, строил мосты к сердцу читателя.

…В оконном стекле отражаясь,
по миру идет не спеша
хорошая девочка Лида.
Да чем же она хороша?

Спросите об этом мальчишку,
что в доме напротив живет.
Он с именем этим ложится
и с именем этим встает.

Недаром на каменных плитах,
где милый ботинок ступал,
"Хорошая девочка Лида",-
в отчаяньи он написал.

… Преграды влюбленному нету:
смущенье и робость - вранье!
На всех перекрестках планеты
напишет он имя ее.
("Хорошая девочка Лида")

Тема любви заняла немалое место в творчестве Ярослава Васильевича. Послевоенные читатели  очень тепло приняли его повесть в стихах "Строгая любовь", посвящённую советской молодёжи двадцатых годов. И чем далее, тем совершенней становились его строки, поднимаясь, особенно в лирике, на высоту Большой поэзии, когда ум и сердце – в полной гармонии и с первых строк берут читателя в плен. Невозможно, к примеру, спокойно читать его стихотворение о матери. И здесь даже немаленький размер произведения (целых сорок строк!), и некоторая прозаичность слога не вызывают досады или нетерпения, – так наполнено чувством каждое слово, такая глубина заключена в каждой строке! (Его мать, потрясенная новым арестом сына, умерла в Москве в 1952 году).

…Дай же, милая, я поцелую,
от волненья дыша горячо,
эту бедную прядку седую
и задетое пулей плечо.

… Я не знаю, отличья какие,
не умею я вас разделять:
ты одна у меня, как Россия,
милосердная русская мать.

Это слово протяжно и кратко
произносят на весях родных
и младенцы в некрепких кроватках,
и солдаты в могилах своих.

Больше нет и не надо разлуки,
и держу я в ладони своей
эти милые трудные руки,
словно руки России моей.
(«Вот опять ты мне вспомнилась, мама...») 

Вообще же  Ярослав Васильевич меньше всего надеялся на талант от природы. (Урок многим молодым поэтам). Для него поэзия была серьёзным трудом и требовала постоянного роста. Не случайно начинал он в литобъединениях, не случайно после сравнивал свою работу в литературе с деятельностью Ивана Калиты, умножавшего богатства Руси для большей независимости от Орды. И как современно звучит его стихотворение «Иван Калита» сегодня, когда родной наш язык, как никогда, нивелируется, замещается случайными словами, почти сленгом, что, конечно же, впрямую отражается и на литературе, что традиционно охраняла золотые запасы русского слова.

Сутулый, больной, бритолицый,
уже не боясь ни черта,
по улицам зимней столицы
иду, как Иван Калита.

Слежу, озираюсь, внимаю,
опять начинаю сперва
и впрок у людей собираю
на паперти жизни слова.

Мне эта работа по средствам,
по сущности самой моей;
ведь кто-то же должен наследство
для наших копить сыновей.

Нелегкая эта забота,
но я к ней, однако, привык.
Их много, теперешних мотов,
транжирящих русский язык…

Но, конечно же, нередко напоминали о себе и жестокие лагерные годы, заставляли Поэта браться за перо… И сегодня от строк этих порой пробирает дрожь, потому что мастер слова умеет это передать даже через небольшой эпизод, от которого у читателя сжимается сердце.

…И на ходу колонне встречной,
Идущей в свой тюремный дом,
Один вопрос, тот самый, вечный,
Сорвавши голос, задаем.

Он прозвучал нестройным гулом
В краю морозной синевы:
"Кто из Смоленска?
        Кто из Тулы?
Кто из Орла?
       Кто из Москвы?"

И слышим выкрик деревенский,
И ловим отклик городской,
Что есть и тульский, и смоленский,
Есть из поселка под Москвой.

Ах, вроде счастья выше нету -
Сквозь индевелые штыки
Услышать хриплые ответы,
Что есть и будут земляки.

Шагай, этап, быстрее,
         шибко,
забыв о собственном конце,
с полублаженною улыбкой
На успокоенном лице.
(«Земляки»)

И приходит понимание  неимоверных испытаний, выпавших на долю многих тысяч ни в чём не повинных людей…
В1967 году вышел и стал большим событием в литературе небольшой сборник "День России" с лучшими стихотворениями Ярослава Смелякова. Не случайно в этом же году он стал Лауреатом Государственной премии СССР. Член Правления СП СССР с 1967-го, Правления СП РСФСР с 1970-го. В эти годы нередко бывал за рубежом, о чем можно читать в книге «Декабрь». Много занимался переводами с украинского, белорусского и других языков народов СССР. В последние годы жизни Смеляков - уже очень известный поэт, признанный благодарными читателями. Правда, за независимый характер приходилось платить полной мерой даже будучи на том свете. После опубликования стихотворения «Жидовка» Ярославу Васильевичу дружно присвоили звание антисемита, хотя все понимали, что не на пустом месте возникло это стихотворение.

Прокламация и забастовка.
Пересылки огромной страны.
В девятнадцатом стала жидовка
Комиссаркой гражданской войны.

Ни стирать, ни рожать не умела,
Никакая не мать, не жена —
Лишь одной революции дело
Понимала и знала она…

Брызжет кляксы чекистская ручка,
Светит месяц в морозном окне,
И молчит огнестрельная штучка
На оттянутом сбоку ремне…

Да, были и такие «комиссарши». Та же  Розалия Землячка, одна из организаторов «красного террора» в Крыму против остатков белой армии и мирного населения. Поэт не боялся вступать в острые полемики и в тридцатые годы, и на важных постах в руководстве Союза писателей СССР. Известны его версии гибели Маяковского, противоречащие принятым официально, он не отказывался и от популярного среди читателей стихотворения «Любка», которого в студенческой среде, и не только, распевали на мотив «Мурки», и чего только Смеляков не наслушался в свой адрес по этому поводу! И не только наслушался, но и загремел в том же 1934 году в лагерь как враждебный новой России элемент. Вот несколько строф из этого стихотворения.

…Я еще не видел,
чтоб ты так ходила -
в кенгуровой шляпе,
в кофте голубой.
Чтоб ты провалилась,
если всё забыла,
если ты смеешься
нынче надо мной!

Вспомни, как с тобою
выбрали обои,
меховую шубу,
кожаный диван.
До свиданья, Люба!
До свиданья, что ли?
Всё ты потопила,
Любка Фейгельман.

Я уеду лучше,
поступлю учиться,
выправлю костюмы,
буду кофий пить.
На другой девчонке
я могу жениться,
только ту девчонку
так мне не любить.

…Стираная юбка,
глаженая юбка,
шелковая юбка
нас ввела в обман.
До свиданья, Любка,
до свиданья, Любка!
Слышишь?
До свиданья,
Любка Фейгельман!

В стихотворении – почти 130 строк, а оно читается на одном дыхании, даром что и образов-то почти нет, кажется, сплошная проза-история, - но это тот случай, о котором вскользь уже была речь, когда «дышат почва и судьба». Рассказ о любви переплавился в такие точные, правдивые, искренние слова, скреплённые не только ритмом, но и сердцем поэта, что действительно просились на музыку, оставались терпкой занозой в душе. Автор даже не стал изменять ни имя, ни фамилию той самой девушки, в которую был, конечно же, страстно влюблён. Как, впрочем, и другие известные люди культуры. Вот несколько строк из рассказа её дочери Ольги:

«…Мама с малых лет почувствовала себя самостоятельной, уже в 14 лет работала в журнале «Затейник». В редакцию которого – большую единственную комнату –  приходили регулярно, как на работу, известные поэты Ярослав Смеляков и Михаил Светлов, малоизвестный тогда Сергей Михалков, другие начинающие… Но главной притягательной силой была Любочка Фейгельман – красивая, талантливая, непредсказуемая, недоступная. Яркая, общительная, она становилась душой компании, кружила головы талантливым людям и вдохновляла их. Поэт Ярослав Смеляков влюбился в нее и написал большое стихотворение «Любка»...Озорное стихотворение осложнило маме жизнь...

Путь этот был не сказать чтоб простой! В войну Фейгельман лектором часто ездила на флот, писала в анкетах:  «Участвовала в освобождении Крыма и Севастополя». Закончила Литинститут и после в нем же преподавала». Добавлю, что в зрелые годы она была известна как писательница и театровед Любовь Руднева.

Вот, такая вот Любка…А Смеляков, как истинный художник, сумел превратить историю любви в чистую поэзию и сказал своё слово в русской литературе стихами такого творческого уровня.

Будучи сам уже признанным поэтом, он относился с глубоким уважением к поэтам-современникам, достойно несущим крест судьбы и таланта. Последние строки стихотворения, посвящённого Ахматовой, можно с полным правом отнести и к самому Ярославу Васильевичу.

…Мы ровно в полдень были в сборе
совсем не в клубе городском,
а в том Большом морском соборе,
задуманном еще Петром.

И все стояли виновато
и непривычно вдоль икон —
без полномочий делегаты
от старых питерских сторон.

По завещанью, как по визе,
гудя на весь лампадный зал,
сам протодьякон в светлой ризе
Вам отпущенье возглашал.

Он отпускал Вам перед богом
все прегрешенья и грехи,
хоть было их не так уж много:
одни поэмы да стихи.
«Анна Ахматова»

Среди известных стихотворений Смелякова – «Извинение перед Натали». Прочитав его в книге «День России» ещё молодой поэтессой, я доверчиво поверила в абсолютное раскаяние поэта.

Теперь уже не помню даты —
ослабла память, мозг устал,—
но дело было: я когда-то
про Вас бестактно написал.

…Я не страдаю и не каюсь,
волос своих не рву пока,
а просто тихо извиняюсь
с той стороны, издалека.

Я Вас теперь прошу покорно
ничуть злопамятной не быть
и тот стишок, как отблеск черный,
средь развлечений позабыть.

Ах, Вам совсем нетрудно это:
ведь и при жизни Вы смогли
забыть великого поэта —
любовь и горе всей земли.

Но уже позже я поняла, что при всей видимости извинения перед женой Александра Сергеевича поэт всё-таки не смог скрыть свою досаду, свой упрёк в адрес  Натальи Николаевны, это было выше его сил, однажды и навсегда полюбившего «солнце русской поэзии». О чём достаточно явно говорят последние строки стиха. И как не преклоняться перед такой любовью?
Сложная и в то же время цельная натура Ярослава Васильевича выдавала на гора такие вроде бы земные стихи, как «Командармы гражданской войны», в то же время освещённые, как вспышкой, мощным образом с попаданием в десятку.

Мне Красной Армии главкомы,
молодцеваты и бледны,
хоть понаслышке, но знакомы,
и не совсем со стороны.

Я их не знал и не узнаю
так, как положено, сполна.
Но, словно песню, вспоминаю
тех наступлений имена.

В петлицах шпалы боевые
за легендарные дела.
По этим шпалам вся Россия,
как поезд, медленно прошла…

или пронзительные строки из «Истории»:

И современники, и тени
в тиши беседуют со мной.
Острее стало ощущенье
Шагов Истории самой.

…Она своею тьмой и светом
меня омыла и ожгла.
Все явственней ее приметы,
понятней мысли и дела.

Мне этой радости доныне
не выпадало отродясь.
И с каждым днем нерасторжимей
вся та преемственная связь.

Как словно я мальчонка в шубке
и за тебя, родная Русь,
как бы за бабушкину юбку,
спеша и падая, держусь.

И, конечно же, многим известно  стихотворение  «Если я заболею», вскоре положенное на музыку. Песню полюбили сразу, и не случайно её охотно исполняли - и Юрий Визбор, и Владимир Высоцкий, и многие другие артисты и певцы.
Этим стихом Ярослав Васильевич Смеляков словно прощался со всеми: и теми, кто помнит о нём, и кто только узнаёт о замечательном поэте и гражданине, его трудной и высокой судьбе.

Если я заболею,
к врачам обращаться не стану,
Обращаюсь к друзьям
(не сочтите, что это в бреду):
постелите мне степь,
занавесьте мне окна туманом,
в изголовье поставьте
ночную звезду.

Я ходил напролом.
Я не слыл недотрогой.
Если ранят меня в справедливых боях,
забинтуйте мне голову
горной дорогой
и укройте меня
одеялом
в осенних цветах.

…От морей и от гор
так и веет веками,
как посмотришь, почувствуешь:
вечно живем.

Не облатками белыми
путь мой усеян, а облаками.
Не больничным от вас ухожу коридором,
а Млечным Путем…

Умер поэт 27 ноября 1972 года и захоронен на Новодевичьем кладбище Москвы. На его могиле – отлитая в металле внушительная пятиконечная звезда. И я думаю, это в высшей мере справедливо. Ведь Ярослав Смеляков – действительно большой советский поэт, который без труда прошёл за нами и в двадцать первый век и продолжает быть примером мужества и верности – как поэзии, так и родине.

РОССИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ - газета Союза писателей России