Александр Николаевич Павлов – доктор геолого-минералогических наук, профессор. Живёт в Санкт-Петербурге, несмотря на солидный возраст продолжает преподавать в Гидрометеорологическом университете. Автор ряда научных монографий и учебников.

Свыше тридцати лет занимается преподавательской работой. Кроме того, занимается резьбой по дереву, пишет рассказы. И, надо признать, пишет талантливо. Александр Николаевич выпустил уже три сборника рассказов. Предлагаю вашему вниманию один из них в сокращенном виде.

Это было в конце восьмидесятых годов. Новгородские деревни в то время ещё не совсем обезлюдели, были ещё покосы, в некоторых домах держали коров, свиней, овец и коз. Поля пахали, сеяли овёс и горох.

В эти годы мы купили небольшую избу с обычными для этих мест хозяйственными постройками. Среди них была маленькая деревенская баня в довольно плохом состоянии. Нижний сруб почти совсем сгнил, остальные венцы были чёрными с большими и мелкими трещинами. Выступающие концы брёвен местами едва держались.

Баня топилась непонятно как: не то по-чёрному, не то по-белому. Приземистая печь с котлом, закреплённым для верности проволокой, зацепленной за чёрный-пречёрный потолок. Заднюю торцевую часть этой, так называемой, печки венчал короб из толстого железа, заполненный камнями, через которые шли дым и пламя из топки. Всё это ужасно дымило. Когда баня топилась, войти в неё было невозможно, хотя над крышей стояла труба, и из неё тонкой струйкой даже шёл дымок. Во время одной из топок я обнаружил, что за печкой пламя лизало брёвна. Пришлось проём между печью и стенкой засыпать сухой глиной.

В общем, баня была в таком состоянии, что требовала срочного капитального ремонта.

Я обратился к одному из знакомых мужиков, некоему дяде Косте, жившему в районном центре, в десяти километрах от нас. Это был приветливый и по-деревенски ухватистый человек где-то около шестидесяти пяти лет. Физически он был очень крепок.

Мы бывали у него в гостях, иногда даже ночевали. Он прошёл войну, немецкий плен, потерял на войне родную сестру, которая была снайпером.

Баньку мою он «починять» не взялся. Сказал только, что не стоит её трогать. Стоит и стоит и ещё долго простоит.

С одним из своих приятелей он покрыл нашу избу шифером и при моей посильной помощи перестроил почти развалившееся крыльцо, превратив его в большую открытую веранду (он называл её «крылец»), которая стоит до сих пор.

Я многому научился у него. Помимо разных сельскохозяйственных премудростей, освоил и азы плотницкого дела. Он даже оставил мне свой топор на память. Прекрасного звона и выточки лезвие, поразительно ладное и удобное в руке топорище. Как-то он предложил мне:

- Давай работать на пару, будем «крыльцы» ставить.

Видно, я неплохо помогал ему. Я очень горжусь этим предложением и часто по-доброму вспоминаю дядю Костю. Это был деревенский мужик довоенного образца и дореволюционной генетики русского народа. Работящий, ухватистый, ловкий и сильный.

Умер он, немного не дожив до семидесяти лет, от опухоли мозга. Видимо, фронтовая контузия была нешуточная.

Несмотря на советы дяди Кости не трогать баню, я не смог оставить эту идею и следовал тому внутреннему голосу, который у Некрасова отражён в словах: «мужик, что бык, втемяшится в башку какая блажь, колом её оттудова не вышибешь…». Я искал тех, кто взялся бы мне баню починить. И вот появились двое. Им было не более, чем по сорок лет. Нагловатые, смотрящие на тебя как на городского «фраера», не умеющего топор в руках держать. Потом я понял, что в их глазах я был просто «лопух». И с точки зрения их психологии они не ошиблись, надо отдать им должное. Они по-хозяйски и мастеровито осмотрели баню, подёргали за концы брёвен по углам, один конец отломали и выслушали моё пожелание сделать всё «под ключ». Я им сказал приблизительно так:

- Мужики! Вы поднимаете баню на два венца, перекладываете полы и печь с каменкой, меняете двери и т. д. Затапливаем. Я с вами расплачиваюсь и захожу париться.

Они ответили, что всё поняли, пошептались, и один из них назвал цену. Я тогда был при деньгах и, не торгуясь, согласился. Они ещё раз баню обошли, поговорили между собой, и тот из них, что называл цену первый раз, назвал другую цену, больше первой приблизительно на треть. Я снова, не торгуясь, ответил согласием.

Не знаю, что там произошло с их извилинами, но они, помолчав, заявили, что придут работать в понедельник. А наш разговор происходил в субботу. Что называется, «ударили по рукам». Мои «мастера» собрались уже уходить, но что-то замешкались, потоптались и «главный» из них сказал:

- Хозяин, есть у тебя бутылка в счёт будущей работы?

Конечно, у меня была припасена пара бутылок. Порядок-то я знал. Жена принесла. Отойдя на несколько шагов, они снова остановились. «Главный» вернулся и попросил ещё одну бутылку. Я не спорил. Принёс. Наконец, они ушли.

Конечно, ни в назначенный понедельник, ни позже они не появились, и вообще я их больше не видел. Я на них не обиделся, поскольку понял, что сам вёл себя с ними как «лопух» и в чём-то ситуацию спровоцировал, хотя и бессознательно. Как говорят, получил что заслужил.

Но всё же я расстроился. Стыдно стало за них. Встал в памяти дядя Костя. Он был совсем другой. А разница в их годах составляла каких-то двадцать лет. Измельчал народ. Вспомнил слова Горького из рассказа «Рождение человека»: «…солнцу часто очень грустно смотреть на людей: так много оно потрудилось для них, а – не удались людишки…».

Всё же моя блажь дала результаты, и я справился со своей «банной» задачей. Вначале хотел сделать всё сам. Даже привезли мне несколько сосновых «хлыстов». Это не распиленные и не окоренные стволы для сруба. Но потом, слава Богу,  оценил свои возможности реально и понял, что я, скорее всего, баню развалю. Пошёл в ближайшую деревню и нашёл там настоящего, как дядя Костя, мужика. Звали его Виктор Павлович. Войну он не «проходил», поскольку, работая в шахте, сломал ногу вагонеткой и сильно хромал. Но был сноровист и в любом деревенском деле мастер. Как и все тамошние мужики, любил выпить, но не более. Сговорились. О цене ничего сказано не было. Ранее я немного общался с ним и знал, что он не рвач, человек честный и надёжный.

Вечером он зашёл к нам, выпил стопку, осмотрел работу. Назавтра пришёл к семи утра, хотя моросил дождь, и я подумал, что он не появится. Я ещё спал. Жена моя, Вера, родилась «жаворонком». Всегда вставал ни сет ни заря. Взглянула в окошко и давай меня тормошить:

- Вставай скорее, Виктор Павлович идёт!

Я вскочил. Ополоснул лицо. На рубаху накинул ватник (было холодновато) и выбежал на «крылец» (дяди Кости работа). Виктор Павлович уже, ковыляя, подходил. В тёплом рабочем пиджаке, кепке, со своим топором. Завтракать с нами не стал. Сразу за дело. Ещё раз осмотрел баню, обмерил её и принялся корить брёвна. Мы быстро позавтракали, и я со своей тётушкой (летом она жила с нами в деревне) стали помогать ему.

Непрерывно шёл мелкий дождь, и мы бы ушли в избу, но Виктор Павлович работал как ни в чём ни бывало, и нам было неудобно уходить. Я поразился, как ловко моя тётушка корила брёвна. Оказалось, и до войны, и в войну она много работала на лесозаготовках и там научилась этому ремеслу. И теперь она делала это, похоже, с удовольствием, вспоминая молодость.

Виктор Павлович приходил каждый день, в любую погоду. Как и дядя Костя, работал точно до обеда. В обед выпивал рюмку водки и снова шёл трудиться. Многому я у него научился. Как вывести сруб, сделать ряжи внутри, подпорки снаружи, как связывать брёвна сруба, чтобы не расползлись. Как рубить венцы, метить и вырубать желоба в брёвнах, как готовить глинистый раствор, складывать каменку, трубу, как снимать венцы старого сруба и заменять их новыми и многому другому.

Сегодня его уже нет. Я благодарен ему за мужицкое обучение. Да! Наши мужики всё умели. Тогда я частенько вспоминал своего деда, который и печи умел класть, и санки беговые делать, и дом рубить, и сапоги тачать, и валенки подшивать, и пахать, и сеять…

Я тогда вдруг ясно понял, что руками таких, как мой дед, дядя Костя, Виктор Павлович построена вся Россия, все деревни, все её дома от хат до красивейших теремов, церквей и соборов. Ими вырублены просеки в лесах, проложены гати через болота, наведены мосты, посажены сады… Честь им, хвала и память.

Наконец, работа была закончена, и Верочка организовала торжественный обед на нашей большой открытой веранде («крылец», помните?). Открыли бутылку водки, налили в тарелки наваристых вкусных щей. Я сказал Виктору Павловичу спасибо и поднял рюмку. Выпили и принялись за щи. Виктор Павлович стопку только пригубил и к щам лишь притронулся. Ему нужен был разговор. Я ещё раз его поблагодарил, похвалил работу и его мастерство. Потом спросил:

- Виктор Павлович, сколько же мы Вам должны?

Его реакция была для меня неожиданной. Он как бы не слышал моего вопроса. Ещё раз пригубил из рюмки, не закусывая, и стал рассказывать о Зарубинских мужиках:

- Ты Зарубино-то знаешь? – Я кивнул, что знаю. – Так я тебе скажу, что зарубинские мужики, ну и дерут, прямо спасу нет. Ни чести, ни совести.

И начал рассказывать про зарубинских мужиков и их частные подряды, где, что и когда они рубили. Я вежливо слушал, иногда поддакивал и постепенно стал расстраиваться. Ну, думал, сейчас после такой «артподготовки» как заломит цену. И самое главное, деваться некуда – работа-то сделана, а цена не оговаривалась. Послушал я его, послушал и вновь спрашиваю:

- Виктор Павлович, ну, а с меня-то, сколько за работу?

Он снова как бы не слышал вопроса, как говорится, пропустил мимо ушей. И вместо ответа спрашивает:

- А ты когда из Кремниц (это маленькая деревушка по дороге из райцентра) сворачиваешь на тропку в лес, видел новую баньку у дорожки?

- Видел, - говорю.

- Ну, так это тоже зарубинские рубили. А знаешь, сколько взяли?

Я знал, и знал, что цена была немалая, но ответил: что ж, новая баня. Он её цену так же, как и я, не назвал, но напомнил суть работ:

- Конечно, новая. Но вот у тебя мы поставили два новых венца снизу. А снимали-то три. Помнишь, когда ты спросил, зачем третий-то венец снимать, я тебе объяснил, что его заново подрубать надо, ладить под новое бревно, которое будет под ним. Это потому, что в лесу все деревья разные и среди них не найти точной замены бревну выброшенному. Деревья, как и люди, нет среди них в точности похожих, сколько ни ищи. Вот так.

Я совсем загрустил. Подумал, что лучше новую баню надо было ставить.

- Да-а, - задумчиво протянул я. – Сколько же, Виктор Павлович, платить-то?

Он выдержал довольно долгую паузу и вдруг неожиданно произнёс:

- Сто рублей.

Я прямо обомлел. Мы приготовили триста рублей (по тем временам это была хорошая цена), ну, - а сто рублей, да ещё после таких разговоров…

- Виктор Павлович! Вы же работали почти две недели? Я так мало не могу заплатить. Говорите настоящую цену.

- Это и есть настоящая, я не шучу. И так я тебя почти граблю. Больше не возьму, - был его ответ.

Началась какая-то странная торговля. Я уговаривал его взять с меня больше, а он упирается. Ну, ни в какую не хочет больше брать. Тогда я повернул дело по-другому:

- Виктор Павлович! Я очень Вашей работой доволен. И плачу Вам сто рублей, как Вы её оценили, а ещё двести рублей плачу как премию за отличное качество. Могу я премию выделить?

Он на миг задумался, но всё-таки продолжал отказываться. Не хотел брать больше, и всё. Мол, ты мне водку ставил, помогал мне. Я стал объяснять ему, что это моё угощение, и я не столько помогал ему, сколько у него учился. Пока он раздумывал над моей диспозицией, Верочка принесла деньги и положила перед ним на стол. Он нехотя, задумавшись и покряхтывая, взял. Потом… положил обратно:

- Нет, не могу. Этак, я тебя граблю. Не могу.

Началось его уговаривание и передвижение денег к нему и от него. Я, честно говоря, был в отчаянии и чувствовал себя очень неловко. Наконец, мне пришлось сказать, что если он не возьмёт эти деньги, то очень нас с Верой обидит. После этого он деньги, наконец, взял и убрал в боковой карман пиджака. Мы с облегчением вздохнули. Он поёрзал на скамье, допил свою стопку и уже собрался уходить. Потом вдруг неожиданно снова сел на скамью, вынул деньги, отложил от них сотню и твёрдо сказал:

- Ладно, двести возьму, раз уж так.

При этом одну оставленную сотню положил обратно в карман, а вторую – в ботинок и заявил:

- Если моя баба спросит, сколько заплатили, скажете, что сто.

С этим он встал, попрощался и пошёл к своей деревне.

Мы дообедали и вернулись в избу. Ремонт бани закончился.

На следующее утро, снова около семи утра, Вера будит меня:

- Вставай быстренько, что-то опять Виктор Павлович идёт.

Я вскочил и скорее на крыльцо. По-прежнему моросил мелкий дождь. Наш деревенский просёлок был раскисшим от дождя, скользким и местами вязким. Виктор Павлович, тяжело хромая, шёл в нашу сторону. На плече он нёс рулон рубероида. Кто когда-нибудь покупал такие рулоны, знает, как они тяжелы. А идти к нам было неблизко.

Я – к Виктору Павловичу:

- Что такое, зачем этот рулон?

- Как зачем? – ответил он. – Ты же говорил, что хочешь на бане крышу заново покрыть, а рубероида у тебя не хватает. Вот я и принёс. У меня остался неполный кусок.

Я был поражён. Действительно, как-то к слову я обмолвился про крышу, но не более. Просто сказал, и всё. А он запомнил и, видимо, эта несчастная «премиальная» сотня мучила его душу. Вот он и принёс рубероид. Ему как-то от этого, видимо, полегчало. Конечно, посидели, поговорили о житье-бытье, тут уж он с удовольствием выпил стопку, занюхал её корочкой хлеба. Извинился, что дома дела, скоро скотину надо обряжать, и попрощался.

 На следующее утро всё повторилось снова. Только теперь Виктор Павлович притащил не рубероид, а мешок с яблоками своего сада. На мои вопросы ответил с наивной простотой:

- Да яблоки-то хорошие. Ночью, ты наверное, заметил был сильный ветер. Много яблок попадало. Вот я и собрал. Да ты не беспокойся, всё равно свиньям скормили бы.

Яблоки действительно были хороши и свежи. Белый налив. Душистые и сочные. На этом моя банная история и закончилась. Виктора Павловича уже нет, а баня стоит и служит нам исправно. Входя в неё, всегда его вспоминаю добрым словом.

Хороший рассказ, добрый... Но так читалось, будто загадка в конце какая раскроется... Клад или колдовство... Или просто это женские фантазии...

Спасибо, Толя!

Спасибо, Таня, за добрые слова! Думаю, автору будет приятно. Я ему послал ссылку. А колдовство или тайна... мне кажется, стиль повествования на это даже не намекает. Больше всего мне понравилось в рассказе то, как автор показал русского мужика - умелого, сильного и по-детски честного и бескорыстного. К сожалению, в наше время таких людей становится всё меньше...