Биография Марии Константиновны Башкирцевой

Она стала первым русским художником, чьи работы приобрел Лувр, и оставила после себя 150 картин, 200 рисунков, многочисленные акварели. Во Франции, Голландии, Англии прошли ее посмертные выставки. Дневник, опубликованный во Франции спустя три года после ее кончины, вскоре перевели на все европейские языки, а затем издали в Америке. В России, начиная с 1893 года, он трижды выходил в свет. Марина Цветаева посвятила «блестящей памяти» художницы ранний сборник стихов «Вечерний альбом».

 
Вечерний дым над городом возник, 
Куда-то вдаль покорно шли вагоны. 
Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны, 
В одном из окон полудетский лик... 

Мария Башкирцева родилась на Полтавщине в 1860 году. Ее мать, урожденная Бабанина, была из старинного дворянского рода, в котором прослеживались татарские предки. Отец Муси – так называли ее близкие – весьма образованный человек, не лишенный литературного дарования, долгое время занимал пост предводителя полтавского дворянства. Семейная жизнь родителей не сложилась: они расстались спустя два года после свадьбы. Муся воспитывалась блестяще образованным дедом, поклонником Байрона и англоманом, и двумя гувернантками – русской и француженкой. В десятилетнем возрасте болезненная девочка, сопровождаемая домашними и врачом, уехала за границу, где и прошла вся ее сознательная жизнь. После этого она побывала в России лишь трижды... 

О ранних годах будущей художницы сохранились весьма скудные сведения. После двухлетних скитаний по Европе мать и дочь остановились в Ницце, сняв на долгое время роскошную виллу Аква-Вива. 

Многочисленные таланты девочки проявились рано. За короткий срок почти без посторонней помощи она овладела четырьмя современными и двумя древними языками, что дало ей возможность знакомиться в оригинале с произведениями античных авторов и классиков мировой литературы. 

Автопортрет с палитрой. 1880, частное собрание

«Я взялась за распределение часов своих учебных занятий: девять часов работы ежедневно, – писала она в дневнике. – Мне тринадцать лет, если я буду терять время, то что же из меня выйдет?.. Так много дела в жизни, а жизнь так коротка!» 

С поразительной легкостью научилась Муся игре на гитаре, мандолине, арфе и рояле. Наделенная от природы удивительно сильным голосом редкого тембра и большого диапазона, она мечтала о сцене. 

«Я создана для триумфа и сильных ощущений, поэтому лучшее, что я могу сделать, это сделаться певицей...» 

Уверенность в собственном успехе, может быть, была связана с одним любопытным случаем. Однажды гадатель-еврей напророчил Мусиной матери: «У тебя двое детей, сын будет как все люди, но дочь твоя будет звездою...» 

В 1877 году семнадцатилетняя Муся переехала в Париж. С театральными грезами со временем пришлось расстаться: тяжелое заболевание горла почти полностью лишило ее голоса, к тому же с восемнадцати лет девушка начала глохнуть... После долгих раздумий она приняла решение стать художницей и поступила в частную Академию живописи Рудольфа Жюлиана. Окружающие сначала восприняли это как экстравагантный шаг молодой русской аристократки, как бездумное увлечение, которое быстро пройдет... Но огромная работоспособность в сочетании с выдающимися данными принесла первые плоды. Уже через одиннадцать месяцев после начала курса одну из картин Марии Башкирцевой выставили в Салоне среди ученических работ. Весьма строгое жюри единогласно присудило ей первую золотую медаль. 

Мишель Тарновский. Мария Башкирцева. 1914. Музей изящных искусств Ниццы

Трудно поверить, глядя на произведения Марии, что их автор – не зрелый мастер, а юная девушка. Продолжая совершенствоваться, она много ездила по городам Европы, проводила целые дни в картинных галереях, изучая творения старых мастеров. Во французской прессе появились первые отзывы о ее творчестве. Критики отмечали оригинальность и своеобразие работ, безупречное владение карандашом и кистью, а также душевную мягкость и теплоту в изображении персонажей. 

Вот как описывал Марию Башкирцеву французский критик Франсуа Коппе: 

«В эту минуту вошла мадемуазель Мари… В свои 23 года она казалась гораздо моложе, небольшого роста, при изящном сложении, лицо круглое, безупречной правильности: золотистые волосы, темные глаза, светящиеся мыслью, горящие желанием все видеть и все знать, губы, выражавшие одновременно твердость, доброту и мечтательность, вздрагивающие ноздри дикой лошади. М-ль Башкирцева производила с первого взгляда впечатление необычайное... воли, прячущейся за нежностью, скрытой энергии и грации. Все обличало в этой очаровательной девушке высший ум. Под этой женской прелестью чувствовалась железная, чисто мужская сила…» 

Самозабвенный труд не мог не отразиться на слабом здоровье художницы. У нее начали седеть волосы и слабеть слух, появились первые признаки чахотки. 

«Мне кажется, что я должна умереть, я не могу жить: я ненормально создана, во мне бездна лишнего и очень многого недостает; такой характер неспособен быть долговечным». 

История жизни Марии Константиновны Башкирцевой

1 декабря 1883 года Муся записала в своем дневнике: «Вот если бы кто-нибудь вполне понял бы меня, перед кем я могла бы вся высказаться!» Своим адресатом она выбрала... Ги де Мопассана, которому отправила несколько писем. Почему? Вот как на этот вопрос отвечает биограф писателя Арман Лану: 

«Это была русская девушка, капризная и изысканная, несносная и трогательная, маленькое прозрачное существо, кокетничавшая перед лицом собственной смерти. Она хотела оставить свой дневник какому-нибудь писателю. Мария цеплялась за этот дневник как за единственную надежду пережить саму себя... Она думала о Мопассане как об исполнителе ее завещания. Вместо того чтобы прямо ему об этом сказать, что его безусловно бы растрогало, она жеманилась. Грубость Милого друга, стоящего на пороге могилы, обескуражила этот хрупкий оранжерейный цветок…» 

Картина М. К. Башкирцевой «В студии» (хранится в одном из музеев города Днепра)

Заинтригованный писатель пытался угадать, кто его собеседница. Она отвечала: 

«...Если бы я не была замужем, разве осмелилась бы я читать ваши ужасные книги? Довольны ли вы?.. А что если я мужчина?». 

Так и не открыв своего имени, девушка оборвала переписку. В дневнике она признавалась: 

«Я жалею, что обратилась не к Золя, а к его адъютанту, талантливому, и даже очень. Однажды утром я проснулась, ощущая потребность, чтобы какой-нибудь знаток оценил по достоинству, как красиво я умею писать». 

В последние годы жизни Мария Башкирцева создала несколько крупных полотен, вызвавших большой интерес публики и коллег. 

«Мадемуазель Башкирцева, – писала в 1884 году французская газета «Журналь дез артист», – постигла поэзию стоптанных башмаков и разорванных блуз... Эта умная и неустрашимая художница много работает и, несмотря на свою молодость, сумела уже составить себе имя и завоевать внимание публики и критики, всегда несколько недоверчивой по отношению к женщине». 

Непростые отношения связывали Марию с ее учителем Лепажем. Тяжелая болезнь приковала этого французского художника к постели, но даже тогда, когда он не мог двигаться, его потребность видеть ее, говорить с ней вынуждала его близких приносить мастера в дом Башкирцевых. Именно он находился рядом с Марией в ее последние, предсмертные дни. 

Дождевой зонт,1883

Скоротечная чахотка отнимала силы молодой художницы. Подолгу лежа в постели, на последней своей, неоконченной картине она нарисовала молодую женщину, сидящую на траве в цветущем весеннем саду… 

Мария ушла из жизни в октябре 1884-го, не дожив двух недель до очередного дня рождения. На следующий год французское общество женщин-художниц и скульпторов устроило первую посмертную выставку ее произведений. Спустя еще время по инициативе и на средства голландских живописцев состоялась выставка ее работ в Амстердаме. В 1887-м вышли в свет два тома ее дневников. Книга стала одной из самых читаемых. Европейская художественная критика увидела в Башкирцевой яркую индивидуальность, многогранно талантливую женщину из загадочной России. 

«Как искусственно все у нее – и держится, и одета...» – отозвался Л. Н. Толстой. «Смешна, нелепа, подчас возмутительна», – вторил ему Н. Н. Михайловский. «Прочел (перечел) «Дневник Башкирцевой», – записал И. А. Бунин. – ...Все говорит о своей удивительной красоте, а на портрете при этой книжке совсем нехороша. Противное и дурацкое впечатление производит ее надменно-вызывающий, холодно-царственный вид... Снова очень неприятный осадок от этого дневника. Письма ее к Мопассану задирчивы, притязательны, неуверенны, несмотря на все ее самомнение... путаются и в конце концов пустяковы. Дневник просто скучен. Французская манера писать, книжно умствовать; и все – наряды, выезды, усиленное напоминание, что были такие-то и такие-то депутаты, графы и маркизы, самовосхваление и снова банальные мудрствования...» 

Надо признать, дневник и впрямь производит подобное впечатление... Но были и другие мнения. 

Осень,1883

«Ничто так не воскрешает меня, как дневник Башкирцевой. Она – это я сам со всеми своими мыслями, убеждениями и мечтами», – признавался Валерий Брюсов. Да и И. А. Бунин в мае 1942-го сделал в своих тетрадях такую пометку: «Кончил перечитывать «Дн-к» Башкирцевой. Вторая половина книги очень примирила меня с ней. И какая действительно несчастная судьба!..» 

Незадолго до смерти Мария Башкирцева сделала следующую запись: 

«Словом, во всем, во всех направлениях, во всех чувствах и человеческих удовлетворениях я искала чего-то непременно великого... И если это не может осуществиться, лучше уж умереть...» 

Мопассан, посетив ее могилу, изрек: 

«Это была единственная Роза в моей жизни, чей путь я усыпал бы розами, зная, что он будет так ярок и так короток!» 

После кончины Марии мать перевезла в Россию, в имение на Полтавщине, основную часть живописных работ дочери. В роковом 1917-м коллекция сгорела вместе с подожженной усадьбой... Остальные картины, уцелевшие во флигеле, погибли во время бомбежки в 1941 году…