Первый шлягер

В начале 1920 года повзрослевший Фомин возвращается в голодающуюМоскву, однако остается в войсках МВД до 1923 года. Ему дают армейский ансамбль, он готовит с ним программу и ездит с концертами по воинским частям. Одновременно Фомин погружается в художественный водоворот столицы. Военная форма не помешает ему за это время прославиться в любимом эстрадном жанре.  К сожалению, "Летучая мышь" уже эмигрировала, но ее традиции успешно продолжали другие театры кабаре - "Не рыдай", "Кривой Джимми". Туда Фомин и отправился в поисках работы. В этих театрах собиралась артистическая богема и эстрадники. Здесь завязывались интересные знакомства и творческие контакты. Там Фомин встретился со многими будущими своими соавторами, коллегами и просто друзьями - Н. Эрдманом, М. Местечкиным, В. Шершенебпем.

Эксцентричные, задиристые спектакли театров кабаре привлекали Фомина гораздо больше, чем привычная оперетта. В них еще вовсю звучали жанры дореволюционной эстрады - изящные шан­сонетки, куплеты, знойное танго и интимные песенки в стиле  В. Сабинина, И. Кремер и А. Вертинского. Героями этих песенок ста­новились юные влюбленные, представители богемного дна, париж­ских и лондонских трущоб и просто люмпены. Конечно, эстрадная мода европейских столиц не могла не интересовать Фомина. Но мир лиловых негров Фомину был чужд. Ему гораздо ближе был романтический мир любовных историй Владимира Сабинина – создателя жанра интимной песенки в России. Однако к влюблённым гимназистам Фомину хотелось присоединить храбрых ковбоев, благородных барменов или бесстрашных летчиков. Выводя их на сцену, Фоминсам становился законодателем моды.

В 1923 году он издает песенки"Ковбой Джим" и "Летчик  Вирт".  Ноты их до сих пор не найдены. Зато известно, что через год-два появятся "Летчик Пьер" и Пилот Джим" композитора П.Эрлиха. Еще больше вольных и невольных подражаний  вызвал знаменитый "Маленький Джонни", первый шлягер, принесший Фомину популярность. К середине 1920-х годов среди песенных героев уже жили многочисленные Джо, Джоны, Джонсы, Джимы, Джимми и Джиппи. Но затмить "Маленького Джонни" никому не удалось. Не случайно, что он выдержал три издания. Он  звучал с  эстрады, в театрах, в кабаре, на танцплощадках, в кинотеатрах и просто дома  - настолько он был привлекате­лен и по музыке и по тексту. Особую прелесть песенке придавал  ритм бле­стящего танго. Тогда начиналась вто­рая волна тангомании.

Стихи "Маленького Джонни" на­писала модная в те годы декадентская поэтесса Вера Инбер, с которой Фо­мин познакомился в кабаре "Не ры­дай". Там она числилась артисткой. В основу сюжета песенки положена тема поломанной судьбы, к которой Фомин не раз будет возвращаться в своем творчестве. Герой - наивный и страстный юноша - бармен в баре  "Пикадилли". На манер известного лондонского кабаре, свое "Пикадилли" существовало в те годы и в Москве на Тверской. Рассказ в песенке ведется от лица обольстительницы Джонни - уставшей от жизни и ролей актрисы. Вскружив доверчивому юнцу голову, она выгоняет его. Джонни теряет работу, опускается на дно, становится нищим и вором. Вот эта нотка сострадания к поруганным и уни­женным всегда присутствует в произведениях Фомина.

Мы не знаем точно, к какому спектаклю и для какого театра была сочинена эта песенка. Известно только, что Фомин посвятил ее солистке театра "Павлиний хвост" Лидии Колумбовой, совсем недавно блиставшей в составе "Летучей мыши". Как признанного мастера исполнения интимных песенок и шансонеток ее сравни­вали с Ивет Гильбер. Эта популярная звезда эстрады и оперетты 1920-х годов и стала первой исполнительницей «Джонни».

История последнего романса

Впервые этот романс мы услышали из уст Галины Александровны. При встречах она не раз его напевала. Видимо, он был ей чем-то особенно дорог. Назывался он "Беседка". Мы с трудом разыскали музыку и слова романса и дали разучивать Вере Журавлевой и Давиду Ашкенази. Когда романс прозвучал в одной из наших передач, Галины Александровны уже не было в живых. Но, на наше счастье, передачу эту услышал... автор стихов - поэт и журналист Михаил Николаевич Макаров. Он случайно включил приемник и буквально обомлел. По рацио звучала его заветная песня, сочинненая более 40 лет назад. Он сидел как завороженный, вспоминал те далекие и трудные годы, а после окончания передачи сразу же написал нам письмо. Вскоре мы встретились, и он рассказал нам нехитрую историю этой песни.

Как-то гулял он в Сокольниках, зимой, бродил по заснеженным аллеям, останавливался в беседках, думал о жизни и в сознании стали возникать строчка за строчкой:

Присела метель на ступени
Беседки, где встретились мы.

Синеют под елями тени
В холодном дыханьи зимы.

Стихотворение получилось лирическим. Дмитрий Покрасс посоветовал обратиться с этими стихами к Борису Фомину. Все знали, что он в это время очень нуждался, да еще и болел. Фомину стихи понравились и уже через несколько дней Миша Макаров наслаждался своим романсом. Но услышать романс в публичном исполнении  авторам  тогда так и не довелось. Фомин уже так плохо себя чувствовал, что мог только порекомендовать молодому соавтору, каким певцам предложить романс. Он направил Макарова к Н. Обу-
ховой и Т. Церетели.Но в первую очередь романс подлежал литовке. А в Главлите стихи нашли недостаточно идейнымии не утверждали целый год. За это время ушел из жизни композитор, и дальше Макаров хлопотал уже один. Визит к Обуховой оказался безрезультатным: "Ну как я буду петь "Присе­ла метель на ступени"?, я не представляю"- вежливо дала она по­нять, что романс не вписывается в ее репертуар. Более заинтересо­ванно отнеслась к романсу Тамара Церетели. Она взяла ноты, пообещала разучить, но к сожалению, не спела.

Романс так и оставался только в памяти Галины Александров­ны Фоминой вплоть до нашей передачи. И все же судьба его оказа­лось относительно счастливой. Во-первых, Фомин записал ноты этого романса, что бывало в последние годы весьма редко. Во-вто­рых, эти ноты не затерялись, в-третьих они прозвучали в эфире вместе с именем автора. Такая судьба выпала лишь небольшой час­ти его сочинений.

Присела метель на ступени

Беседки, где встретились мы.

Синеют под елями тени

В холодном дыханье зимы.

Завьюжена снегом аллея,

Умолкли сирени кусты,

На кленах, морозом белея,

Дрожат одиноко листы.

Зима повторила все снова -

Метели, снега, тишину.

Но сердце, храня твое слово,

Не верит холодному сну.

Не верит, что есть злая вьюга,

И в то, что беседка пуста,

Что образ любимого друга

Забыли родные места.

И кажется мне, что теплее

Вдруг стало в беседке пустой,

Что клены на снежной аллее

Покрылись листвою густой.

(Михаил Макаров)

Беседка - Юлия Тихомирова

Романс «Старые ноты»

Из воспоминаний Гектора Берлиоза известен факт, когда он не стал записывать одну из симфоний, явившихся ему во сне. Не стал записывать потому, что не был уверен, что она когда-нибудь прозвучит. Этот случай обычно приводится как хрестоматийный пример трагической судьбы отверженного, непонятого художника.

Борис же Фомин не записал большую часть своих сочинений. И никого, кроме супруги, это особенно не беспокоило. А сочинял Фомин непрерывно, в любых, даже самых неподходящих услови­ях. Иногда записывал начало мелодии на ресторанной салфетке, а ночью уже целиком рождалась новая песня. Причем новые, не за­писанные сочинения он везде играл, не боясь, что их могут заим­ствовать. Он был уверен, что лучшие сочинения у него впереди.

По мнению Галины Александровны Фомин записал не боль­ше десятой части сочиненной музыки. В 1920-е годы АМА еще зас­тавляла его делать клавиры, а когда его перестали печатать, то за­писывать приходилось только то, что просили конкретные певцы. Ему же самому ноты не были нужны, он все помнил, все играл наизусть. Не записанными оказались даже легендарные "Старые ноты", о которых до сих пор помнят очевидцы его выступлений. Если за вечер Фомин мог исполнить сам до полусотни романсов, то "Старые ноты" всегда становились кульминацией импровизированного концерта:

"Как-то у друзей в гостях он начал их петь. Как же это было замечательно! Я была настолько потрясена, что тут же спросила:

- Кто это написал?

-Я - ответил Борис.

-А где ноты?

-Их нет.

-Как нет?

-Ну я не успел записать.

-Неужели у тебя не было времени? Это же красивое сочине­ние. Я прошу тебя, пожалуйста, ну брось все, брось все, что тебе сейчас дорого, и сделай это.

А он, как всегда, засмеялся. Это не романс, это не баллада, не песня. Это большое музыкальное произведение. Смысл заключа­ется в том, что люди умерли, а ноты уцелели."

Несмотря на требования жены, Фомин так и не записал музы­ку этого сочинения. Нам удалось найти только кое-как записан­ные слова, которые мы с трудом восстановили. Они принадлежа­ли, по-видимому, самому композитору:

СТАРЫЕ НОТЫ

На распродажах старых обстановок,

В седых усадьбах, проданных на слом,

По шумным рынкам, на лотках торговых,

В квартирах, отдающихся внаем,

За сломанным прилавком антиквара,

Где стар он сам и все, что видишь, старо,

Я люблю их искать в шифоньерке резной

На безногом пюпитре, в слезах позолоты,

Заколдованных душ воплотившийся рой,

Чьи-то старые, желтые, ветхие ноты.

 Канцонетты и сонаты,

Серенады и берсезы,

Баркаролы и ноктюрны,

Марш фюнебр и пьяный туш.

Истлевающие ноты - это траурные дроги

Отзвучавших душ.

Вот в переплете темного сафьяна

Чайковского лирический родник.

Какая-нибудь новая Татьяна,

Глядясь в него, родной видала лик

И плакала в усадьбе за роялем

По светлым дням и невозвратным далям.

А вот Шопен с виньеткою старинной

И с выцветшей обложкою тетрадь....

Тебя любил тихонько в вечер длинный

В гостиной без огня переиграть

И смолкнуть над тобой в тоске глубокой

Владелец твой - художник одинокий!

А вот листок - дешевое изданье

Дешевых звуков: "Вспомни обо мне”.

Ах, сколько раз он утолял страданье

Больной души в вечерней тишине.

Его не раз хозяйка-швейка пела

И плакала, а всхлипывать, не смела.

Вот засаленный лист/как он здесь уцелел?/

На обложке едва разберешь:»Марсельеза»

Хриплой грудью рабочий не раз его пел,

И в пылающих звуках звенело железо.

Вот Григ, вот Бах, вот Вагнер, вот Бетховен.

Вот странный Скрябин, вот экстазный Глюк...

Кто может, безучастно-хладнокровен.

Не думая, их выпустить из рук?

Ведь ими люди жили и горели

И умерли, а ноты уцелели.

Я люблю их искать.

Автобиографическое по содержанию, это сочинение казалось столь оригинальным по замыслу, что жанр его действительно трудно было определить. Ясно, что не последнюю роль в этой вокально-инструментальной поэме играла мастерская стилизация под музыку Чайковского и Шопена, о которых идет речь.

Возникшее в самом начале 1920-х годов, это произведение с одной стороны, стало творческим кредо композитора, а с другой - идейно-поэтическим истоком целого ряда романсовых текстов, созданных Павлом Германом и Константином Подревским как для самого Фомина, так и для других композиторов. 

(Главы из книги Елены Уколовой и Валерия Уколова

«Счастливый неудачник»)

Магараджа - Юлия Тихомирова

Романтика романса - 110-летию  Бориса Ивановича Фомина

Конец 2 части.

Фомин записал не боль­ше десятой части сочиненной музыки.

Хочется верить, что лучшее всё таки записал...