Майя Ивановна родилась 21 мая 1932 года. Ее мама происходила из дворян, оказалась «чуждым элементом» для молодой Советской Республики, и хотя не попала под каток репрессий, но на факультет журналистики университета ее все-таки не пустили. «Отцепили» даже после того, как она блестяще сдала все экзамены. Так что сразу после войны, когда Майя стала студенткой, будущей журналисткой, она училась и за себя, и за маму… Конечно, ей повезло, что она встретила на своем пути Анну Ахматову, которая очень много дала начинающему поэту (слова «поэтесса» Майя, как и ее наставница, на дух не переносила). Она не унижалась тем, чтобы переписывать за девушку ее строки. Она умела придать мысли своей литературной ученицы широту, размах и особую выпуклость. И надо сказать, что Борисова оказалась достойной ученицей.  

После университета судьба забросила ее далеко от родного города. Она работала в Сибири журналистом одной из газет, воспевала романтику комсомольских строек, потом жила в Абакане, но всегда мечтала вернуться в «город над тихой Невой». И эта мечта осуществилась. Не все женщины награждаются счастьем... А еще она хотела большого женского счастья. Но оно все не случалось. Зная независимый, размашистый, почти мужской характер Майи, далеко не каждый представитель сильного пола решался вообще подойти к ней для того, чтобы завязать серьезные отношения. И она очень переживала свое одиночество, невозможность разделить свою жизненную ношу с сильным, понимающим мужчиной.

(Юрий Москаленко )

 

Когда ты меня потерял? Обидел, забыл, не увидел

 Как тонок души матерьял, И как поддается обиде!

И снегом обрушится май, И с ног меня валит простуда,

Встречай меня, милый, встречай! Откуда? Увы, ниоткуда!

Не будет ни ночи, ни дня, Ни словом, ни взглядом касанья,

У всех поездов для меня нарушены расписанья!

А как я спешила к тебе! Твердила... Ах, что я твердила!

В моем золотом сентябре, Когда я ждала и любила!

Прощай, мой любимый, из тех Безумств, коим равных не будет,

Я слишком спокойна. А смех? Не слезы ж показывать людям!

Вся жизнь – ожиданье у нас - Внезапности, радости, чуда,

В какой-нибудь день или час И я о тебе позабуду.

Не помня уже ни о чем, О, нет, снисхожденья не надо,

Сжав зубы, я рухну ничком В белесую ночь Ленинграда.

Как это страшно, как несправедливо, когда судьба распоряжается так, что женщине приходится «рухнуть ничком в белесую ночь Ленинграда». 
 

Майя очень любила детей и остро переживала то, что ей самой Бог детей не послал. А потому она решила работать для них. И стихи получались простые, понятные, любимые малышами.  

Она всегда говорила, что нельзя писать для детей с тяжелым сердцем и тяжелыми мыслями. Стихи для малышей должны быть такие же легкие, как бабочки, порхающие с цветка на цветок…  

Лежит гранитный добрый лев У входа в старый дом,

И ребятишки, осмелев, Сидят на нем верхом.

Гранитный лев ребятам рад, Без них скучает он,

И снится льву в который раз Один и тот же сон:

В саду, среди густой травы, Едва взойдет луна,

Резвятся каменные львы И львы из чугуна –

Дрожат ночные сторожа И прячутся в домах...

А дети, весело визжа, Катаются на львах!

При этом Майя Ивановна напрочь забывала и о своих проблемах, и о неурядицах. 

 Как славно по мокрой Бежать мостовой,

Где все отражается Вниз головой!

Бежим по витрине «Хрусталь и фарфор»!

Под шину машине Попал светофор!

Трамвайные рельсы Теперь ни к чему –

Ведь едет трамвай По себе самому.

Мы даже увидели, Как через сквер

Шел кверху ногами....

Милиционер!


 

МОИХ ДЕТЕЙ НЕ БУДЕТ НИКОГДА......  

http://www.youtube.com/watch?v=5A_yFXMAOGI

Майя Ивановна Борисова  окончила отделение журналистики филологического факультета Ленинградского университета. После окончания работала в газетах Абакана иКрасноярска, колесила по Сибири, писала статьи и стихи, занималась переводами. После работы в Сибири вернулась в Ленинград.
Была депутатом, председателем секции поэзии Ленинградского отделения Союза писателей.
Позже писала прозу: рассказы, публицистику, рецензии, пьесы, сказки. В последние годы работала редактором детского журнала «Искорка». Писала и издавала книжки для детей. Вот, собственно, и всё, что можно выудить о Майе Борисовой в Интернете. Но эти ровные строки обычной биографии, типичной для литератора-шестидесятника, вам ничего не скажут о ней. Не расскажут, Каким Чудом она была, Чем были  её стихи  для многих-многих , выросших на её строчках. 

Есть ценности, которым нет цены:
Пластанье ткани, вымокшей до нитки,
У легких ног Самофракийский Ники
И крылья, что, отсутствуя, - видны.

Есть ценности, которым нет цены:
Клочок бумаги с пушкинским рисунком,
Учебник первый в первой школьной сумке
И письма не вернувшихся с войны.

Есть ценности самих себя ценней:
Обычный камень с маленького пляжа,
Но по ночам его целуют, плача...
Что по сравненью с ним казна царей?..

Это должно быть начертано на всех скрижалях. Но этих строк никогда не поймёт и не воспримет сердцем нынешнее поколение, не признающее ценностей, которые «не съесть, не выпить, не поцеловать».  

Нельзя велеть другому: т а к живи!
Но если занят он одной заботой -
Приобретать вещественное что-то -
Не стоит он ни гнева, ни любви.

Пусть будут все его стада целы,
Пусть будет прочным всё, что он имеет,
Но пусть и в мыслях тронуть он не смеет
Те ценности - которым нет цены!

Среди этих бесценных ценностей — и стихи Майи Борисовой.

Мои друзья такие умные!
В портфелях носят груды книг
и затевают споры шумные,
чтоб истину извлечь из них.

И речи их такие складные
и так значения полны!
А на холмы зелёной Латвии
в то лето наплывали льны.

Там было сено недокошено.
В прудах плескались сотни лун.
И конь, подрагивая кожею,
удрал на некошёный луг.

Он зазвенел, забрякал боталом...
И мальчик следом побежал,
мне кинув на плечи заботливо
измятый праздничный пиджак.

Девчонка с городскими страхами...
А тут — борьба, мельканье тел!
Смеялся конь, и гривой встряхивал,
и поддаваться не хотел.

А ветер плыл широкий, северный,
нёс винный запах на волне.
И сердце, как звезда осенняя,
счастливо падало во мне.

Мне на ладонь спускались сумерки,
как паутинки на межу...
С тех пор дружу я только с умными.
Я так их дружбой дорожу!  И мне про давнее, про старое

пора забыть уж наконец!
Но конь летит. И хвост пластается.
И мальчик скачет на коне.

И к пиджаку его, как к знамени,
я, замирая, губы жму...
И всей земли святые знания -
мне ни к чему!

У друзей несчастье:
дети приболели.
А у меня дитя -
моё сердце.

У друзей радость:
дети пошли в школу.
А моё сердце
всё не умнеет...

У друзей дома
мирные заботы.
А у меня один дом -
моё сердце...

Сердце моё, сердце,
домик мой, времянка,
что с тобой делать?

Окна твои — настежь,
крыша протекает,
замки ненадёжны.

Пляшет сын-разбойник,
песни сочиняет,
что ни шаг — то песня, -
это ль утешенье?

И в дому при свечках
песни порасселись
семеро по лавкам...
Это ль оправданье? Её дети — лишь песни... В стихотворении «Старая история» она чуть приоткрывает завесу над своей женской трагедией:

Небольшенького роста,
панамкою вертя,
по Кировскому мосту
идёт моё дитя.

Он меж двоими — третий,
счастливая семья!
Но не было б на свете
его, когда б не я.

Жена была красива,
а муж любил меня.
Она ему грозила,
а он любил меня.

Напоминала: дочь ведь...
Кричала: а родня?!
Рыдала днём и ночью.
А он любил меня.

Последняя попытка,
излёт последних сил...
Больница. Мука. Пытка.
И появился сын.

Несчастный муж метался,
пил и на стенки лез.
Но всё же с ней остался,
не бросил, не исчез.

Как буднично и просто
идётся им двоим
по Кировскому мосту
с ребёночком моим...

Это стихотворение — предтеча её знаменитого, пронзительного «Моих детей не будет никогда...»

Моих детей не будет никогда.
Ни выросших, ни умерших не будет.
Ни в вещих снах, ни в праздниках, ни в буднях -
моих детей не будет никогда.

Устав от волхований, от стыда
перед собой, судьбой и медициной,
я поняла: ни дочери, ни сына -
моих детей не будет никогда.

С тех пор прошло довольно много лет.
Чужих собак я, припадая, глажу.
Но это не чужих собак я глажу:
ласкаю я детей, которых нет.

Когда вы мне бросаете упрёк,
что я молчу, то это я, в молчанье
неведомых имен ловлю звучанье:
мне почему-то кажется, что трёх...

Когда же прохожу я стороной
по улице и выгляжу престранно,
три маленьких разреженных пространства -
три пустоты бегут передо мной.

Мне говорят: не велика беда...
- Не велика! - я отвечаю людям.
Но на земле детей моих не будет.
Нигде. И никаких. И никогда...

памятник нерождённым детям в Словакии. Скульптор Martin Hudáček.

Скульптору здесь удалось передать непередаваемое... И горькое запоздалое раскаяние женщины, её неизбывное чувство вины, и светлое утешение и прощение нерождённого ребёнка... Мне кажется, стихотворение Майи Борисовой и этот памятник — равноценны. Её строки вполне могли бы быть выбиты на нём...

У Майи Борисовой есть стихотворение, близкое этому таким же пронзительным чувством вины и раскаяния. Хотя речь там о другом...

А плата – ощущение вины...
Всего-то? Только лишь? За этот вечер?
За этих звёзд кружащееся вече,
за эти волны, точно валуны?

За ветер, несминаемый, как ластик?
За лодку, в берег бьющую кормой?
За упоенье безграничной властью
над миром, морем и над словом «мой»?

Мой маленький... На цыпочки встаю.
Как стебли трав, гибки мои суставы...
Ладонями, широкими, как ставни,
до глаз твоих горячих достаю.

Кто плачет там? Мне слёзы не видны.
Должно быть, надо, чтобы кто-то плакал.
Мизерная, нестоящая плата –
за счастье – ощущение вины...

Я десять лет хожу к вершку вершок
по светлым полдням и ночным ступеням.
Я десять лет выплачиваю пени,
а счёт и до сих пор не завершён.

Вина устало дышит мне в затылок...
А мы и вправду были влюблены?
Я всё забыла. Всё давно забыла.
Всё – кроме ощущения вины.

Не надо было. Ох, не надо было!..

«Маленькая городская баллада» — о прощании двоих, которое подслушал случайно шофёр, отвозивший их на вокзал:

Жарким лбом прижимаясь к плечу,
жарким ртом, начинавшим дрожать,
всё шептала она: - Не хочу,
не хочу от тебя уезжать...

И уехала. Канули дни.
И ничто не вернулось назад.
Вскоре оба забыли они
ту поездку в такси на вокзал.

Но, не смевший дышать, точно вор,
забывавший на тормоз нажать,
до сих пор вспоминает шофёр:
«Не хочу от тебя уезжать!
Не хочу от тебя уезжать...»

Невольно вспоминается «Последняя любовь» Заболоцкого.   

Гена наш любил эту песню в исполнении Евдокимова........

… А машина во мраке стояла,
И мотор трепетал тяжело,
И шофёр улыбался устало,
Опуская в кабине стекло.

Он-то знал, что кончается лето,
Что подходят ненастные дни,
Что давно уж их песенка спета, -
То, что, к счастью, не знали они.

Да много чего вспоминается. Эта крошечная баллада сразу берёт в полон твою  душу и не отпускает долго...

Баллада о неприкаянных душах

Скажет женщине мужчина
на одном краю земли:
Зря слезами ты мочила
щёки бледные свои:

Мир огромен. Дом укромен.
Бури внешние страшны.
Ничего не жажду, кроме
теплоты и тишины...

Скажет женщина мужчине
на другом краю земли:
Понапрасну две морщины
у тебя на лбу легли:

Мир огромен. Дом укромен.
Мне опорой — только ты.
Ничего не жажду, кроме
тишины и теплоты...

Над планетой опустелой
ночь безлунна и слепа.
Упадут четыре тела
на постельные снега.

И в доверчивых потёмках
воцарится так легко
дух уюта, парный, тёплый,
как парное молоко.

Но из двух телесных башен
робко вылезут в тиши
босиком, в ночных рубашках, две обиженных души.

Темнота огни погасит
на воде, на берегу.
Спотыкаясь и пугаясь,
души молча побегут

по траве заиндевелой,
через жгучие пески,
мимо фото-, мимо вело-,
мимо теле-мастерских,

зданий мимо, станций мимо,
через море-водоём,
чтоб на середине мира
очутиться им вдвоём.

На большой пустой планете
притаятся, не дыша,
как наказанные дети,
две души — одна душа...

А в домах, как в прочных тиглях,
ночи хрупкое стекло.
Чисто-чисто. Тихо-тихо.
И тепло.

Много о чём заставляет задуматься эта баллада. Совсем другими глазами начинаешь смотреть на извечные женские идеалы: домашний уют, надёжное мужское плечо, «был бы милый рядом — ничего не надо...». Но когда это — ценой свободы, утраты личности, индивидуальности, ценой измены самой себе... И понимаешь, - для таких, как Майя, это — неприемлемо, невозможно. Она погибнет, как вольная птица в золотой клетке. «Ты уюта захотела. Знаешь, где он — твой уют?..»
И потому в стихах Майи Борисовой так часто присутствует бездомье, разлука, одиночество.  

Люблю на миг обжитый мир:
купе, гостиница, каюта...
По мне, уют чужих квартир
уютней моего уюта.

Он тем ещё хорош, что нов...
А может, в этом всё и дело?
Тепло скольких моих домов
горючим дымом улетело...

Слова говорят одно, а между строк — горечь.
Все её судьбоносные встречи перечёркивала «расставанья маленькая смерть».  

ПОЕЗД ПОСЛЕДНИЕ ВЕРСТЫ МЧИТ.....  

 Очень люблю это стихотворение.

Поезд последние вёрсты мчит.
Тревожен рокот колёс.
Выйдем в тамбур и помолчим:
Не надо ни слов, ни слёз.

Леса полосою летят на нас,
Рябины бегут, рябя.
И мне остаётся всего лишь час,
Чтобы глядеть на тебя.

Станции — чаще, и небо — темней.
Фабричные трубы вразброс.
Город в мерцанье ранних огней
Бросается под откос.

Многоэтажные корпуса
Вдоль шпал начинают плыть.
И мне остаётся лишь полчаса,

 Чтоб рядом с тобою быть.

Пойдём в вагон. Собираться пора.
Минуты в пропасть летят.
Грозно грохнули буфера
На привокзальных путях.

Толчок. Остановка. Окончен маршрут.
Вокзальной толпы прибой.
И мне остаётся десять минут,
Чтобы проститься с тобой.

В десятках разлук и в десятках встреч
Мы будем эти минуты беречь.

Паровоз,остывая, мелко дрожит,
Под сводами пар клубя.

И мне остается целая жизнь,
Чтобы любить тебя.........

Как бесстрашно она любила! Бросалась, как в омут.

Любимый мой, мне чисто и светло,
и напряжённо мне, и одиноко.
И то, что нас с тобою вдруг свело,
пусть, не смущаясь, смотрит в оба ока.

Счастье было недолгим.

Ты уехал. И я волоку раскладушку.
Подо мною скрипит её лёгкий костяк.
Я ныряю в подушку, как будто в отдушину.
Я сегодня в гостях. У себя я в гостях.

Я из тех — из породы бездомных, заносчивых,
презирающих сытое сало в зобах.
Я люблю землянику. Ненавижу доносчиков
и ловцов бесприютных собак.

Ночью я просыпаюсь от тихого зова
и стихи сочиняю, и дрожу от озноба.

Я тяжёлыми строками набиваю котомку,
про запас набиваю — на долгий растяг.
Я смотрю в календарный квадратик картонный:
я ведь нынче в гостях. Я ведь только в гостях.

Я поленницы слов оставляю в резерве,
как поленницы дров — на делянах лесных.
Я лежу по ночам на суровом брезенте
и в глазах моих пляшут зелёные сны.

Она устала от своего бездомья, безбытности, одиночества. Ей хотелось стать как все. Но не получалось...

Погуби же меня! - кричу.
Жадно жмусь щекою к плечу,
обнимаю, аж локти ломит.
Жизнь мою, молю, споловинь!
Солнцем высушен мой овин,
и огонь подбежал к соломе.

Только словно из-за реки
эхо вторит вперегонки,
вроде то же, да не такое:
не «губи» говорит, «люби».
И не «жги» говорит, а «жди».
И покоя просит, покоя...

Нести разлуку тяжело,
особенно когда
не знаешь, что и развело:
остуда, долг, беда?

Хоть знак какой-то был бы дан…
А то уж столько дней
тащу ее, как чемодан
без ручки и ремней.

А любви хочется, как и всякой живой женщине. Да ещё такой молодой, красивой, горячей:

Вот и случилось наконец
С тобою, как с людьми…
Любовь – прожорливый птенец,
Корми его, корми!

 Пиши по три письма на дню,

В разлуке краткой плачь,
Лети к открытому огню,
Сама в ночи маячь,

Грей в кулаке блестящий ключ
От временных дверей,
Теряй друзей, родных измучь
Влюбленностью своей.

Спеши не взять, спеши отдать
Себя до дна, дотла:
Любовь не может голодать,
Пока она мала!

Прими восторг, и боль, и срам.
Но срок придет, и вот
Любовь подставит грудь ветрам
И крылья распахнёт,

И воспарит, и заслонит
Ослабшую тебя
И от беды, и от обид
И от небытия.

Ну а если не дано такой любви? Что тогда?! Майя и на это даёт ответ. Честный и бескомпромиссный:

А если не дано большой любви,
единственной — ты виновата разве?
Бесплодьем сердца Бога не гневи.
Люби как можешь — коротко и разных.

Вот только, чтоб нечестною не стать,
Не именуй парчой лоскутья ситца.
Парча - нетленна. Ситцу же - носиться,
Меняться, мяться, в стирках выцветать...

Но в смертный час придут согреть тебя
Все те, кого ты лаской оделяла.
Лоскутное, а всё же одеяло
Под чёрным сквозняком небытия...

Десять лет Майя Борисова работала в газетах Сибири: Абакан, Красноярск, Дивногорск, адреса комсомольских строек. Там писались и выходили её первые книжки. Но она так и не сумела полюбить эти города. И в этом честно признавалась — в своей нелюбви, виня, впрочем, не их, а саму себя. Казалось бы, что ей стоило расписаться в обратном, в духе молодёжных традиций той эпохи, воспевающей романтику дальних странствий и трудных дорог, как делали многие её сверстники... Но она не умела фальшивить.

Всем знакомым было известно,
И теперь душой не кривлю:
Я всегда говорила честно —
Этот город я не люблю.  

Не люблю унылой пылищи,
Палисадников без травы.
Не люблю назойливых нищих
И расхлябанных мостовых.

Но, отметив мою победу,
Паровозный взвился гудок!
Я сейчас навсегда уеду,
Брошу этот вот городок.

Так блаженно, неодолимо,
Все в клочкастых седых дымах,
Проплывают поспешно мимо
Нелюбимые мной дома.

Только что ж это я не рада?
Я из города прочь лечу.
Мне б от счастья смеяться надо!
А смеяться я не хочу…

Мне сейчас обидно до боли,
Что клочок родимой земли
Мы пытались обжить с тобою
И обжить его не смогли.

Было всё: работа, квартира,
Город не к чему обвинять.
Может, нам души не хватило,
Чтоб его красоту понять?

В репродукторе скрипка ноет…
Нет, не дай мне бог никогда
Оставлять за своей спиною
Нелюбимые города.  

А какой же любимый? Ну, конечно же, Питер! Тогда — Ленинград. Майя Борисова — ленинградка в пятом поколении. И пишет о нём так, что прочтя, не полюбить этот город невозможно...

А город позабыл, что он заслуженный,
Что волнами и войнами изранен.
И стал таким: рискованным, закруженным...
И стал таким: из молодых, из ранних...

И, накренясь на каждом повороте,

Растаянные тайны выдавая,
Влюбленных выдувал из подворотен,
Как стеклодувы кубки выдувают,

Жонглировал пылающими плошками,
Бил пятерней в ступенчатые клавиши.
И становились парочки на площади,
На самый-самый зыбкий-зыбкий краешек.

О площадь, ваша роль - куда уж плоше?
Не проще ль превратиться вам в качели?
Чтоб только - ax! - взметало ветром плащик.
Чтоб только - ax! - колени коченели.

Холодный и изысканный Петрополь,
Что сделал ты с чинами и с летами?
Хватаясь за колонны, как за стропы,
До самых звезд влюблённые взлетали!

А город, их сияньем осеняя,
И хохотал и бойко пританцовывал.
Качели - ax! - вознесена Сенная...
Качели - ax! - вознесена Дворцовая...

Но утро наступало строго, вежливо.
И город сам себя уравновешивал.
И затихал смущенно и устало.
И всё на свете почву обретало.

Леса, леса, лесное Лето,

тягучий плен полян лесных!
Я вся — хохочущая лепта
в разбойный звон твоей листвы.

Леса — размашистые парни,
игра, визгучая возня!
А в Ленинград приходят парки,
в решётках грифельных сквозя.

А я ещё простоволоса,
приманка, вёрткая блесна!
А в Ленинград приходит осень,
умна, надменна и ясна.

Река смиренно гладит берег -
гранитно-прочен их союз...
И я тишаю, и робею,
скучней и лучше становлюсь.

В ней многое — от Ленинграда: ум, интеллигентность, культура, сдержанность. Но много и такого, что не вписывается, не вмещается в его чёткий и строгий распорядок. А она так хочет быть похожей на свой любимый город, быть под стать и вровень ему...

Снова ясен, снова чёток
на земле мой белый рай.
Летнесадовских решёток
закруглённое «прощай».

Полусолнце, полувеер,
полувыдох, полусклон.
Обессиленные ветви
простирает старый клён.

Под дощатыми плащами
молча статуи стоят.
Научи меня прощаться,
завершаться, Летний сад!

Не жалея о решённом,
о прошедшем не скорбя,
чёткой линией решёток
огораживать себя.

Уходить с чужого пира,
от несытого огня,
прочно каменные пики
постенно наклоня.

Не теряя строгой формы,
завершая контур свой,
класть последнюю покорно
на гранит береговой.

Чтобы дальше — лишь вода,
да и та — под гладью льда.

Сколько уже, кажется, поэтами написано о Лениграде-Петербурге! Но Майя сумела внести свою краску, вплести свой цветок в этот всеобщий венок городу. При этом она совсем не идеализирует его, не лакирует, не «гламурит», выражаясь современным языком.

Мой серый, пепельный, жемчужный,
мой увлажнённый и сквозной,
как неожидан и не нужен
тебе тяжёлый этот зной...
Весь этот пир, вся эта свадьба,
жара и жажда, медь и мёд,
вся эта южная бравада -
она нейдёт тебе, нейдёт.

О мой опаловый, опальный,
не льсти зелёному листу:
тебе покорность листьев палых
куда как более к лицу.
Обилье праздничных подарков,
хмельных страстей круговорот -
всё, что размашисто и ярко,
оно нейдёт тебе, нейдёт;

загаром блещущие груди,
небес простор без облаков,
плодов бессовестные груды,
зазывно прущие с лотков...
Куда милей рисунок рынка,
когда порхает здесь и там
озябло-голубая рыбка,
весной прижатая к сетям.

Твой гимн — топтанье круглых капель
на опустевшей мостовой.
Бессонницу родящий кашель -
вот твой пароль и отзыв твой.
Озноб, горячка, бред... Священен
неумолимый твой недуг!
Ну, а довольство, пресыщенье -
они нейдут тебе, нейдут...

Уходят не тогда, когда уходят.
Совсем иначе это происходит.

В какой-то день воскресный или будний
Он шлёпанцы привычные обует,
И зубы жёсткой щёткою почистит,
И выключатель сломанный починит,

За завтраком газету почитает,
Прикинет, как идёт футбольный счёт.
И вдруг увидит - женщина чужая
Тарелку держит: «Положить ещё?»

А дальше всё останется, как было:
Не вспыхнет стол малиновым огнём,
И в ванной не окаменеет мыло
(«Семейное» - написано на нём).

И станут годы скатываться в забыть.
Покой, густея, зацветёт в дому...
Но женщина начнёт всё время зябнуть,
Сама не понимая, почему.

И муж – непьющий, и достаток нажит,
А всё как бы в предчувствии дождя.
А это он ушёл. Ушёл однажды.
И двери не захлопнул, уходя.  

С любовью о России

Не одно поколение юных ленинградцев, а сейчас уже питерцев, выросли на стихотворениях Майи Борисовой. И даже спустя десятилетие после ее кончины (она скончалась в 1996 году) был выпущен замечательный сборник, который называется «Тридцать три стихотворения и три рассказа о Ленинграде-Петербурге».

 Ее любовь к стране, к России также находила отражение в прекрасных, сильных стихах.

Российский лес

Российский лес исполнен доброты.

Крива его тропа, мутны болота,

Но если с ним дружить, а не бороться,

Как ласковы широкие листы!

И как его значительны слова,

И шум его громоздкий свет и ровен.

С его ветвей, как с солнечных жаровен,

Растопленная падает смола.

Леса России – как российский пир!

Ему закона нет, указ не читан,

Не меряно вино, и гость не считан,

Да будет счастлив тот, что ел и пил!

Да будет строен этих сосен строй!

Они прямы от кроны до кореньев.

Но на поляне – поспеши, Коненков! –

Корявый, одинокий – это твой.

Российский лес! Широкие ветра

Тебе, как лосю, ноздри раздувают,

В тебе порою громы созревают,

И гул идет из темного нутра.

Но вечно продолжая бытие,

Ты сам свои сомненья разрешаешь,

Ты сам свои преграды разрушаешь,

Российский лес, прибежище мое.

Метни в меня зеленые лучи!

Смягчи во мхах мою сухую поступь,

Учи меня неспешному упорству,

Спокойствию и честности учи.  

С Е Т Ь....

Майя Борисова.....  

была одной из самых любимых учениц Анны Ахматовой. Она провожала в последний путь Мадонну блокадного Ленинграда Ольгу Берггольц.  Майя Ивановна Борисова долгие годы была редактором детского журнала «Искорка», а когда в России всколыхнулся интерес к царской семье, попыталась взглянуть на судьбу царствующих семей сквозь призму детства.

Она была очень разносторонним человеком, знавшим и читавшим на многих языках народов СССР, а когда началась никому не нужная афганская война, изучившая еще и фарси, чтобы знать культуру той страны, в которой погибали наши мальчики. Правда, для этого сначала понадобилось выучить узбекский и киргизский языки – и с них она переводила стихи замечательных поэтов.   

Поэт, прозаик, переводчик, член Союза писателей, председатель секции поэзии Ленинградского отделения СП Майя Ивановна Борисова (21.05.1932–1996) закончила отделение журналистики филологического факультета Ленинградского университета. В качестве журналиста работала в Абакане, много ездила по Сибири, писала статьи и стихи. В 1990 году стала составителем сборника ленинградских поэтов периода оттепели «То время — эти голоса». Она писала прозу. Последняя книга Майи Борисовой — «Птенцы под шапкой Мономаха» — появилась в результате увлечения историей царской России.

Светлая Память замечательной поэтессе и просто красивой, очень ранимой женщине....   

Татьяна, большое спасибо за интересный пост, за стихи!!!

Почитал,проникся...Спасибо, Татьяна!  

Звучат поэзии фанфары! Но где же Ваши Аватары?

Майя Борисова-ДОРОЖНАЯ  

Моих детей не будет никогда....