Туманов Вадим Иванович

(род. в 1927 г.)

Прославленный предприниматель, один из организаторов артельного и кооперативного движения в СССР в 60-х гг., человек с невероятно трудной и удивительной судьбой. Президент АО «Туманов и К°», член Попечительского совета фонда B. Высоцкого. Бизнес-журнал «Мост» в 1993 г. поставил его на 21 место в списке самых богатых граждан России.

«Ни одного американского боксера-профессионала за всю его жизнь не били больше, чем меня за те семь лет на Колыме. Только меня лупили не перчатками, а сапогами, колами и прикладами... А какие красивые названия там были у лагерей — Широкий... Случайный... Желанный... Ягодный. Кажется, я ни одного не пропустил, везде сидел. Наверное, больше чем в двадцати лагерях, да все в самых страшных — штрафных...

Однажды мы на зоне бунт устроили. Но забрать хотели тогда меня одного как возмутителя спокойствия. Приехал черный «воронок», начальник первого отдела называет меня, я выхожу и говорю, что не поеду опять в штрафной лагерь. Он кричит: поедешь! Я кричу: не поеду! Он подождал и говорит: я знаю, что у тебя бритва в рукаве, поэтому ты такой смелый. Я достал бритву и говорю: начальник, я очень устал, и если я уйду в штрафняк, то только с тобой... Он долго молчал, глядя на меня, и отпустил в зону...»

Пройти через все страшные колымские лагеря и остаться в живых — это было почти невозможно. В уголовной среде 23-летний Туманов был легендарной личностью. Когда его вместе с другими приводили с этапа в лагерь, местные зэки пальцами показывали: «смотрите, Туманов, сам Туманов...». Чтобы выжить, просто выжить в этих условиях, одной физической силы было мало. Нужно было сочетание самых высоких человеческих качеств. Вадим сумел в той жуткой, унизительной обстановке сохранить достоинство, он нашел в себе силы не смириться, не ползать на карачках и всякий раз отвечать ударом на удар. Скольких он спас от отчаяния своим примером!

Туманов — человек неординарный. «Работающим на золоте самородком» назвал его Евгений Евтушенко. Владимир Высоцкий мечтал снять фильм о нем и сыграть главную роль, но не успел. Офтальмолог-бизнесмен Святослав Федоров говорил, познакомившись с Тумановым поближе: «На таких людях земля наша держится».

Вадим Туманов родился 1 сентября 1927 г. в городе Белая Церковь Киевской области. С детства он мечтал о море, поэтому в 17 лет окончил школу штурманов и работал на судах Дальневосточного пароходства. Уже через год, в августе 1945 г., когда началась война с Японией, транспорт «Ингул» вместе с командой был мобилизован в состав действующих сил Тихоокеанского флота. Так юноша стал краснофлотцем, принимал участие в боевых действиях и был награжден орденом.

Затем была служба на флоте: остров Русский, школа механиков. С большой любовью Туманов вспоминает своего первого тренера по боксу капитана Зуева: «Столько раз в жизни мне пригодились навыки, полученные в маленьком спортзальчике под трибуной флотского стадиона во Владивостоке». Если бы Вадим тогда ушел в спорт, то наверняка достиг бы успехов и его жизнь точно сложилась бы по-другому. Но он вполне был удовлетворен тем, что бил на ринге многих действующих чемпионов ВМФ. В 1947 г. даже боксировал в Чемульпо с чемпионом Японии, когда после службы плавал на пароходе «Уралмаш» третьим помощником капитана.

Помимо бокса и моря Вадим любил «буржуазные» стихи С. Есенина и хранил в каюте пластинки А. Вертинского. Кроме того, он был дерзок в высказываниях, и в частности, о поэте революции Маяковском. За это органы МГБ взяли его на заметку.

Осенью 1949 г. команда парохода «Феликс Дзержинский» попыталась захватить судно и угнать в Японию — в трюмах находились заключенные для переброски из порта Ванино на Колыму. Помощник капитана Вадим Туманов руководил операцией освобождения третьего отсека трюма. Кто-то предал заговорщиков, и попытка освобождения провалилась: конвой угрожал задавить бунт горячим паром, пущенным в трюм.

По прибытии к месту назначения Туманова арестовали, предъявив ему обвинение по самой распространенной тогда 58-й статье (п. 10): шпионаж, террор, антисоветская пропаганда и агитация. Два первых пункта в ходе предварительного следствия отпали, остался последний, который «тройка» оценила в пятнадцать лет. Начались мытарства по страшным сталинским лагерям.

Колымские лагеря... Впоследствии Туманов скажет: «Жил, как голый среди ножей!» Борьба за выживание протекала на пределе возможностей. Голод, морозы, немыслимые унижения и работа на износ. Любая мысль о побеге пресекалась на корню: своих политических в то время охраняли лучше, чем чужих военнопленных.

Но Вадим все же убежал. Вся душа его, все человеческое нутро разрывались от невозможности мириться с положением изгоя. Поймали и снова судили. По совокупности деяний срок его увеличился до 25 лет, на личном деле появилась красная полоса с отметкой «склонен к побегу», и из обычного зэка Туманов превратился в рецидивиста. Как свидетельствуют «знающие люди», бежать из колымских лагерей было можно, гораздо сложнее было выжить. Потом, когда ловили. Сначала беглеца рвали собаками, а затем за дело брался конвой в кованых сапожищах. Забивали, как правило, насмерть, чтобы другим неповадно было.

Туманов бежал семь раз. И семь раз выжил. Почему — не понимает до сей поры. После каждого побега его полумертвого бросали в штрафной лагерь. «Нормальному человеку невозможно представить, что это такое. Мы сидели в железных камерах, сваренных из 10-миллиметровых стальных листов, куда заталкивали до пятидесяти человек. Зимой от прикосновения к морозной стенке на ней оставалась кожица пальцев. Летом, когда стояла неимоверная духота и каждый глоток чистого воздуха считался за счастье, приходилось делиться пространством еще и с местными насекомыми».

Однажды Вадим за 40 минут собрал поллитровую банку вшей, чтобы обсыпать начальника. О последствиях такого протеста нетрудно догадаться: опять били... «Вот удивительная штука, меня столько за те семь лет били, что я до удара буквально за десятую долю мгновения точно знал, куда меня ударят. В живот или в голову или еще куда. Хотя лежал, ничего не видя, лицо-то подальше прятал от каблуков...» Десятки раз он был на волоске от смерти.

Во время одного из побегов Туманов участвовал в ограблении кассы, его поймали и осудили еще на 25 лет. Скорее всего, он так и бегал бы. И сдох бы, наверное, как собака после очередного рывка, но вдруг — прозрел: «Это же равносильно самоубийству». Он взялся за работу — словно зубами вцепился, — да так, что всего через год администрация лагеря пошла на ослабление режима содержания и перевела Туманова в разряд расконвоированных.

 

 

 

В 1954 г. он впервые предложил свои услуги Системе. Вадим взялся руководить бригадой старателей, состоявшей из таких же, как он, осужденных. Сегодня можно только недоумевать, как на бросовой технике, в заведомо невыгодных условиях и далеко не с лучшими специалистами тумановцам удавалось показывать поистине фантастические результаты. Получая 48 % от ставки вольнонаемных, они зарабатывали бешеные деньги. Бригадир, к примеру, получал в 2 раза больше, чем начальник Дальстроя, а каждый из рабочих — больше, чем начальник лагеря, в котором они сидели.

По собственным чертежам в бригаде Туманова дорабатывали конструкцию ковшей, совершенствовали задрипанную технику так, как считали нужным (благо она почти вся была списанной), меняли технологию горно-подготовительных и добывающих работ. В результате достигли такой суточной нормы проходки штреков, какой Колыма не знала ни до них, ни после. Относительно спокойной по отношению к подобным стахановским темпам оставалась лишь администрация лагеря. Она знала, что ударно трудиться — единственная возможность для зэков жить по-человечески.

Скоропроходческую бригаду Туманова стали бросать на шахты с самым высоким содержанием золота. А бригадиру предоставили право по своему усмотрению заменять на шахтах персонал — в том числе и вольнонаемный — на более подготовленных, из числа своих. Факт уникальный: расконвоированный зэк распоряжался судьбами людей, даже партийных, которые никогда официально в разногласиях с законом не замечались.

Год 1956-й чуть было эту идиллию не разрушил. Выездная комиссия Президиума Верховного Совета по пересмотру дел заключенных досрочно освободила Туманова со снятием с него всех судимостей. И — словно вычеркнула 8 лет из неполных 29 в жизни молодого человека. «Мне читают решение комиссии, а я не верю. Стою как дурак и понять не могу, что мне теперь делать, куда идти... Меня председатель спрашивает: какие-нибудь пожелания у вас есть? Я говорю: да, есть, со мной в бригаде работают 50 человек, уверен, что три четверти из них ни в чем не виноваты, прошу пересмотреть и их дела тоже...»

Вадим засобирался было во Владивосток, откуда начался его Колымский путь, но его попросили остаться, помочь вытащить план по золоту. И он остался.

Окончив курсы горных мастеров в магаданском техникуме, Туманов начал жизнь «с чистого листа». Он организовал на Колыме первую в стране старательскую артель по добыче золота с применением землеройной техники, ставшую со временем знаменитой «Печорой»: «Скоро многих ребят отпустили, и они работали у меня в бригаде».

В первый же сезон артельщики золотого прииска имени Фрунзе дали полтора плана. В иные сутки они превышали норму в 18—20 раз. Туманов на деле доказал принцип, ставший впоследствии краеугольным в его подходах к организации труда — работать на конечный результат. Артель гремела по всей Магаданской области, а потом и по всему Дальнему Востоку. Ее бросали на самые трудные участки, но она всегда перевыполняла план по добыче золота.

 

 

Очень своеобразно тогда рассчитались с рабочими. Вадим и поныне помнит разговор с главным бухгалтером управления. «Вы человек неглупый, — обратилась она к нему, — и сами понимаете, что расплатиться с бригадой сейчас мы не можем, иначе завтра нас посадят самих. Назовите сумму, какая бы ваших людей устроила. Пусть это будут хорошие деньги, пусть большие, но не так много, как вы заработали на самом деле».

В этой артели Туманов внедрил не принятые для тогдашнего СССР формы труда и оплаты, сделав каждого члена артели лично заинтересованным в общем успехе. Благодаря этому коллектив добился более высокой производительности труда по сравнению с аналогичными предприятиями. Зарплата рядовых старателей была больше, чем у директоров крупных золотодобывающих предприятий.

Много позже Вадим делился своими убеждениями: «Может, мы неприлично много говорим о деньгах, но я не могу о них не говорить. Именно деньги явились первопричиной всех моих бед, но я твердо убежден, что платить нужно не за то, что косят, а за то, сколько накосили».

Артели по типу тумановской оказались на стыке двух социально-экономических проблем. С одной стороны, массовый роспуск колымских лагерей повлек за собой падение золотодобычи в стране. С другой — власти предстояло трудоустроить десятки тысяч бывших заключенных, многие из которых не имели ни дома, ни родных, ни даже чемодана. На смену одиночкам, сдающим золото, в контору пришли артели, заключающие договоры с приисками, а потом — целые предприятия со своей техникой, уставом, банковским счетом.

Такие новообразования явились вызовом планово-государственной системе и своей принципиально новой организацией труда фактически поставили под угрозу существование малоэффективных госпредприятий. Артель была экономически суверенным «государством»: сама себе — Госплан, Госкомцен и все министерства вместе взятые. Естественно, что подобная самостоятельность стала раздражителем для административной системы того времени. Артельные коллективы, хорошо работающие и относительно богатые, стали вызывать недоверие, зависть и нередко ненависть со стороны чиновников.

Прииски стали давать золота чуть ли не в пять раз больше, чем до организации старательских коллективов. Казалось бы, за такой-то ударный труд и награда положена. Туманов получил ее — непрерывные преследования, провокации, допросы и обыски. Следователи, постоянно опекающие деятельность артелей, которые впоследствии стали называться кооперативами, не скрывали своих настроений: «Все ваши шарашкины конторы — это возврат к НЭПу, и мы их постепенно уберем. Для добычи золота артели не обязательны — есть испытанный способ — заключенные».

 

 

 

 

 

В 1979 г. Вадим возглавил самостоятельную артель «Печора», которая стала широко известна в стране после скандала с Министерством цветной металлургии. Конфликт возник в 1982 г. в связи с письмом Председателю Совета Министров СССР, в котором Туманов предлагал свой способ организации золотодобычи, позволяющий повысить качество продукции и производительность труда в 3—4 раза. В артель была направлена комиссия, сделавшая выводы, что «предложения Туманова, касающиеся повышения эффективности работ, заслуживают внимания Мингео СССР и Минцветмета СССР с целью более широкого внедрения этих методов».

С тех пор отношение профильного министерства к «излишне самостоятельному» председателю артели резко изменилось: «Я у них всегда буду бельмом на глазу, пока у меня есть свое дело и я могу его двигать дальше без их указки. Им непременно нужно меня понукать, дергать, давать ценные указания, руководить. Другого они ничего не умеют. А я сам по себе, я сам себе хозяин! Я человек, а им нужен винтик!» Туманову не могли простить свободомыслия и высокой производительности труда в артели «Печора». Это слишком наглядно показывало, сколь плохо работают государственные предприятия.

В мае 1987 г. была предпринята неудачная попытка сфабриковать 4 уголовных дела против строптивого руководителя «Печоры». После этого она была закрыта по личной инициативе министра цветной металлургии В. Дурасова, который инкриминировал Туманову то, что он стал «строить дороги тем, кто не был предусмотрен в уставе артели». По данным информационно-аналитической группы «Панорама», в так называемой «борьбе за "Печору"» сторонником Туманова выступил Е. Гайдар, но это ни к чему не привело.

«Печора» прекратила свое существование. Артель — да. Но не Туманов! Талантливый организатор более 10 артелей, среди которых самые крупные — «Восток», «Алдан» и «Лена», в том же году создал в Петрозаводске крупный дорожно-строительный кооператив «Строитель» и стал его председателем. Новая организация занималась прокладкой и ремонтом дорог в Карелии, а впоследствии даже получила подряд на реконструкцию московских улиц.

Разработанная Тумановым модель организации трудовых отношений постоянно доказывала свою высокую эффективность, и вскоре начали рождаться новые фирмы, работающие на тех же принципах. Его последователи организовали в то время 25 непотопляемых промышленных кооперативов.

В 1990 г. при поддержке правительства Туманов пытался создать негосударственную структуру, альтернативную Главалмаззолоту, однако проект был сорван, как считали журналисты, из-за «неуверенности Ивана Силаева». Тогда же обсуждался вопрос об открытии совместного предприятия по добыче золота в Боливии. Вадим даже летал в Южную Америку, чтобы ознакомиться с условиями работ на месте.

В следующем году на базе успешно работающего кооператива «Строитель» он создал в Москве многопрофильное акционерное общество «Туманов и К°», которое после годичной тяжелой борьбы с бюрократическими структурами добилось права добывать золото в Сибири.

Тогда же Туманов стал одним из организаторов АО «Российское золото», однако в феврале 1992 г. отказался им руководить. Он самоустранился от выполнения проекта по причине «разочарования и несогласия с последними постановлениями правительства и указами президента в области золотодобычи», которые, по его мнению, полностью лишают эту отрасль возможности роста, так как фиксированные цены на золото и свободные на оборудование, технику и топливо поставят старателей на грань разорения. Предприниматель заявил, что «лучше будет торговать пивом, но не возглавит АО "Российское золото"».

В июле 1992 г. АО «Туманов и К°» объединилось с целью совместной разработки месторождений угля, бокситов и золота в Амурской области с крупнейшим строительным предприятием бывшего СССР «Камгэсэнергострой» (г. Набережные Челны) и казанской коммерческой ассоциацией «Тан».

Сегодня акционерное общество «Туманов и К0» ограничивает себя дорожным строительством. Золото, правда, по-прежнему ищет, то есть ведет геологоразведочные работы. Но не в России, а в Африке. Отчего же угас казавшийся когда-то неугасимым энтузиазм патриарха-старателя?

Вадим отвечал журналистам: «Угасили! Было время — я не сомневался, что нам отдадут бокситы Римана. У нас стояло 60 бульдозеров новых здесь, в Москве, стояли мощные пятикубовые экскаваторы. Все было готово к началу работ. Потом вдруг звонят: принесите проектные документы. Мы их отдали и больше никогда не видели. А потом узнали, что прошел тендер, на который нас даже не соизволили пригласить. У нас эти бокситы давно работали бы на полную мощность, а вместо этого их по-прежнему ввозят из Гвинеи и Австралии. А Сухой Лог в Иркутской области! Если бы его в свое время отдали артелям старателей, Россия уже получала бы дополнительно 50 т золота ежегодно. И не откатилась бы по золотодобыче на 6 место. И не ездила бы за подачками в МВФ...»

Сухой Лог — крупнейшее в мире из неразрабатываемых месторождений золота — и сегодня продолжает простаивать. Права на него были проданы некоей австралийской фирме. Иностранцы вложили в разработку месторождения 40 млн долларов, но добились только того, что золотоносная территория превратилась в кусок развороченной земли. Аналогичная судьба постигла и тумановский проект освоения Удоканского минерально-сырьевого узла, содержащего запасы меди, платины, золота, серебра, коксующегося угля, железа, ванадия, титана, калийных удобрений, глинозема, тантала, ниобия... Это — Читинская область, близ БАМовской железнодорожной станции Чара. Говорят, там мог бы зародиться второй Норильск. Однако письма высоким начальникам, написанные Тумановым, уже несколько лет бесплодно гуляют по кабинетам.

 

 

 

В своей жизни Вадим Туманов проделал классический песенный путь: от «был ничем» — до «стал всем». Он был в одинаковом авторитете у «воров в законе» и у администрации ГУЛАГа. Его лично знали два первых президента страны — М. Горбачев и Б. Ельцин — и оба, так или иначе, оставили отметины в его судьбе. По деятельности возглавляемого им предприятия ЦК КПСС выносил специальное постановление. За него с трибуны XIX партконференции заступался известный офтальмолог С. Федоров, а мэр столицы Ю. Лужков персонально пригласил на работу в Москву. О нем написано множество статей, книг, есть даже один роман. В. Высоцкий посвятил ему цикл стихотворений.

Такой человек — глыба — встречается нечасто. Бог дал ему две вещи: настырность и необыкновенную физическую выносливость. Все остальное в жизни Вадим Туманов брал сам.

 

 

 

 

 

Материал для сообщения взят: текст - с сайта  mendeleevsk-online.ru , фотографии - из сети.

 

 

Туманов и Высоцкий

Вадим Туманов был близким другом Владимира Высоцкого. По историям из жизни, рассказанным В. Тумановым, В. Высоцким написаны песни "Побег на рывок", "Райские яблоки". В соавторстве с Леонидом Мончинским Владимиром Высоцким был создан роман "Черная свеча". Прототипом главного героя - Вадима Упорова - стал Туманов, и в основу сюжета легла его биография. Предполагалась экранизация книги, главную роль в которой должен был сыграть В. Высоцкий. Тогда не успели. Однако фильм все-таки был снят и вышел на экраны в 2006 году.

В 2004 году опубликована автобиографическая книга Вадима Ивановича "Все потерять - и вновь начать с мечты..."

 Фрагмент из биографической книги Вадима Ивановича Туманова

«Всё потерять — и вновь начать с мечты…»

Летом 1976 года в артель «Лена» прилетел Владимир Высоцкий. Но прежде, чем рассказать, как поэт попал к старателям, я должен вернуться на три года назад, в апрельскую Москву. Кинорежиссер Борис Урецкий пригласил меня пообедать в ресторане Дома кино. В вестибюле мы увидели Владимира Высоцкого. Он и мой спутник были в приятельских отношениях, и поэтому мы оказались за одним столиком.
Высоцкий смеялся, когда я сказал, что, слыша его песни, поражаясь их интонациям, мне хорошо знакомым, был уверен, что этот парень обязательно отсидел срок.
За внешней невозмутимостью Высоцкого постоянно чувствовалась внутренняя сосредоточенность и напряженность. Многое, о чем мы с друзьями говорили, до хрипоты спорили, он своим таким же хрипловатым голосом, с гитарой в руках, прокричал на всю Россию. Наше внутреннее несогласие с режимом, нам казалось, не поддается озвучанию, мы не знали нормативной лексики, способной передать дневное недоумение, горечь, протест. А он черпал и черпал такие выверенные слова, будто доставал их из глубокого колодца вековой народной памяти.
В ту первую встречу он расспрашивал о Севере, о Колыме, о лагерях. При прощании мы обменялись телефонами. Дня через три я позвонил ему.
Он обрадовался, предложил пообедать в «Национале». Ни в прошлый раз, ни в этот мы не заказывали ничего спиртного.

***

И теперь, когда я слышу о якобы бесконечных пьянках Высоцкого, для меня это странно, потому что лично я видел его куда чаще работающим, вечно занятым, и были большие периоды, когда он вообще не пил.

– Скоро ты?… Скоро?…
Шестьдесят или семьдесят фамилий у нас совпало. Наверное, так получилось оттого, что многое уже было переговорено. В списках наших было множество политических деятелей: Гитлер, Каддафи, Кастро, Ким Ир Сен, только что пришедший к власти Хомейни… Попал в список и Ленин. Попали также люди, в какой-то степени случайные, мелькавшие в эти дни на экране. Что интересно – и у него, и у меня четвертым был Мао Цзе Дун, четырнадцатым – Дин Рид.
Я рассказывал ему об Алексее Ивановиче, некогда меня поразившем. Представьте главного инженера управления, человека со всеми внешними признаками интеллигентности, в расхожем, конечно, представлении: с тонкими чертами лица, вежливого, культурного, спокойного, со вкусом одетого. На Колыме он выигрышно смотрелся на весьма контрастном фоне. Сидя как-то рядом с ним в президиуме совещания передовиков проходческих бригад, я нечаянно увидел, как он прекрасно рисует. О нем говорили, что любит и знает музыку, сам музицирует… Носил элегантные костюмы сдержанных тонов. Предпочитал серые. Короче, хорошо смотрелся.
Но однажды, за много лет до встречи в почетном президиуме, я видел, как он ударил нагнувшегося человека ногой в лицо. Должность у Алексея Ивановича, нелишне заметить, тогда была грозная, так что ответного удара он не опасался.

Высоцкий неоднократно возвращал меня к этому случаю, уточнял подробности.

– Как это получается? Значит, человек меняется в зависимости от обстоятельств? От должности? Озабочены ли эти люди репутацией в глазах собственных детей? Вдруг тем будет стыдно за своих отцов?…

Так родилось стихотворение «Мой черный человек в костюме сером».

***

Володя был добрым, очень добрым, но при этом мог быть по-настоящему жестким. Я имею в виду, что он не прощал подлости, предательства. Знаю людей, с которыми он продолжал здороваться, вместе работать, однако, если за какую-то низость вычеркнул человека из своей жизни, то это – навсегда.

***

Высоцкий прилетел из Москвы в Иркутск с моим сыном Вадькой, и мы самолетом местной авиалинии полетели в Бодайбо.

Высоцкого интересовало все. Он немного постоял за гидромонитором, попробовал работать на бульдозере. Не уставал говорить со старателями, не стеснялся переспрашивать. Ему рассказывали про шахту на Ваче. Был на Ваче бульдозерист Володя Мокрогузов, начинал у меня еще на Колыме. Прекрасно работал, но вечно попадал в истории: все заработанное за сезон то проводнице достанется, то официантке. Простодушного парня всюду обманывали. Хорошо принимали только в ресторанах. Ему говорили: «Вовка, бросай пить!» Он только улыбался в ответ. Но если бы меня спросили, кого я хотел бы взять с собой в тайгу, в числе первых я бы назвал Володю с Вачи. И таких прекрасных ребят – работящих, нежадных, готовых помочь в любую минуту – прошли через артель тысячи.
Ведь это были годы, когда невозможно было купить квартиру, как-либо еще по-умному распорядиться заработанными деньгами. И у многих они не задерживались. А после перестройки и ваучеризации эти трудяги стали не нужны государству, для которого намыли тонны золота, и остались нищими.

В разговоре о Ваче ребятам вспомнилось услышанное на шахте присловье: «Я на Вачу еду – плачу, с Вачи еду – хохочу». Мне казалось, Володя пропустил эти шутливые слова мимо ушей. Но в вертолете, когда мы перелетали с Барчика на Хомолхо, он отвернулся от иллюминатора и стал что-то писать в своей тетради. Лицо светилось улыбкой. Это были известные теперь стихи про незадачливого старателя.

*** 
Высоцкий никогда не позволял себе бесцеремонных вопросов, не лез в душу. Слушал молча, не перебивая. Не знаю, каким должно быть сердце, способное принять в себя столько историй. И какой же цепкой должна быть память, чтобы хранить не только историю в целом, но отдельно запомнить поразившую подробность или случайно слетевшее с чьих-то уст необычное слово.
Как-то я рассказывал Володе об истории в бухте Диамид и о массовом побеге из поезда на пути к Ванино в 1949 году, когда заключенные, пропилив лаз в полу товарного вагона, один за другим прыгали на пролетавшие внизу шпалы, о других побегах… Так появилось стихотворение «Был побег на рывок…»

Рассказал и о штрафном лагере Широкий – он находился на месторождении золота, много лет спустя его переработала драга. Потом будут написаны стихи «И кости наши перемыла драга – в них, значит, было золото, братва…»

К вечеру до Хомолхо добрались рабочие дальних участков, даже с Кропоткина. Шел дождь, люди стояли под открытым небом у окон и дверей столовой, уже переполненной. Протиснуться было невозможно.
Высоцкий был смущен. «Ребята, – сказал он, – давайте что-нибудь придумаем. Пока я допою, люди промокнут!»
Быстро соорудили навес. Все четыре часа, сколько продолжалась встреча, шумел дождь, но это уже никому не мешало. Володя пел, говорил о жизни, часто шутил, снова брал в руки гитару. Ему было хорошо!
Только к рассвету поселок затих.
Утром со старателями Володя пошел на полигон. Там ревели бульдозеры, вгрызались в вечную мерзлоту. Он снова встал за гидромонитор. Весь день пробыл на участке, беседуя с рабочими. А потом сказал: «Знаешь, Вадим, у этих людей лица рогожные, а души – шелковые…»

…Поезд шел по Транссибирской магистрали из Нижнеудинска в Иркутск, мимо старых станций, возникших 100 лет назад при строительстве железной дороги. Тулун, Азея, Куйтун… Володя теребил проводницу: обязательно предупредить, когда будет станция Зима. В купе снова взял в руки гитару, запел вполголоса.
Он хотел видеть станцию, где вырос Евгений Александрович Евтушенко. Его расположением Володя очень дорожил. Не скажу, что они часто встречались (во всяком случае, с момента нашего с Высоцким знакомства), но каждый раз, когда в каких-то московских кругах всплывало имя знаменитого поэта, и кто-то позволял себе осуждать его – в среде московских снобов это было модно – Володи решительно восставал против попыток бросить на поэта тень.

***
Когда поезд приближался к станции Зима, мы вышли в тамбур и, едва проводница открыла дверь вагона, спрыгнули на перрон. Стоянка была непродолжительной. Тем не менее мы успели окинуть взглядом пристанционные постройки, небольшой базар под открытым небом. Леня Мончинский нас фотографировал на фоне старого вокзального здания с надписью: «Зима. Вое. Сиб. ж.д.»
Сойти на тихой станции Зима. Еще в вагоне всматриваться издали, открыв окно, в знакомые мне исстари с наличниками древними дома… Когда послышался гудок, и мы снова вскочили в вагон, и уже поплыл привокзальный скверик с клумбами, за ним деревянные дома с поленницами, Володя сказал:
– Городок, конечно, не очень приметный, обычный сибирский. Ничем не лучше других. Но вот ведь какое дело – поэт в нем родился!
Мы стояли у окна.
Мимо летели телеграфные столбы, выложенные из кирпича пятиконечные звезды у переездов, плыла вечерняя тайга, грохотали под колесами мосты. Далеко в высокой траве по тропе крутила педали велосипеда длинноногая девочка с васильковым венком на голове. В пролетающих городках женщины с коромыслами через плечо шли по шатким деревянным тротуарам.
Володя улыбался какой-то своей мысли и поворачивался, как бы ища поддержки, к нам, стоящим рядом, тоже захваченным мелькающими картинами. И сказал, счастливый:
– Хорошо, что мы здесь побывали… Женьке будет приятно!

Семь лет с Владимиром Высоцким – это калейдоскоп встреч, разговоров, споров, размолвок, объятий… Когда провел с интересным человеком один вечер, можно много чего вспомнить. Чаще всего и делятся воспоминаниями люди, не обремененные долгим и глубоким общением. Но когда вместе прошла часть жизни, и не было темы, которой бы не касались, и не было, кажется, грехов, в которых бы не открылись друг другу, связный рассказ не получается. Я нарушу последовательность повествования и попытаюсь из плотной ткани нашего общения вытянуть несколько ниточек, пусть коротких, но дающих, надеюсь, некоторое представление о том, каким я знал Володю.

В Иркутске мы случайно оказались за многолюдным, обильно накрытым, шумным столом. Участники застолья, не зная чувства меры, славословили в адрес дорогого гостя, бесцеремонно намекая, что уже пора бы взять в руки гитару. Володя молча и хмуро слушал слащавые тосты в свою честь. И в первую же паузу покинул стол, сославшись на усталость. По дороге сказал: «Боялся взорваться. Там было несколько абсолютно чуждых мне по духу людей, не мог я для них петь и даже говорить с ними».

***
Но помню и другой эпизод.
Опаздывая в театр, Володя отказал в автографе двум солдатам, подбежавшим к его машине. Мне это не понравилось, я высказал все, что по этому поводу думаю. Мы поссорились, выпалив друг другу много неприятных слов. Володя резко тормозит, выскакивает из машины, бежит догонять солдат. Возвращается расстроенный:
– Как сквозь землю провалились! Расстались мы молча, а среди ночи – звонок в дверь. Открываю: Володя!
– Ну, чего дуешься? – улыбается. – Я сегодня уже сорок автографов дал!

***
Поездка с Володей на Северный Кавказ случится в сентябре 1979-го. Римма, диктор Пятигорского телевидения, желая сделать подарок землякам, уговорила Володю дать интервью перед телекамерами. Он поставил одно условие: чтобы собеседник был не очень глупым. Римма позвонила тележурналисту Валерию Перевозчикову, ошарашив его такой счастливой возможностью, но напугав предупреждением певца.
– Римма Васильевна, вы ему скажите, похвалите меня…
– Нет, вот тебе телефон, звони сам. Перевозчиков набрал номер.
– Я тот человек, который обязан оказаться не дураком…
Володя рассмеялся:
– Я приеду. Вся молодежная редакция телевидения сочиняла вопросы гостю. Споры продолжались и в те минуты, когда мы втроем – Володя, Римма и я – шли по коридору в студию. Ребята устанавливали микрофоны, налаживали свет, в студии было жарко. Наконец начали запись, посыпались вопросы… Володе они не были заранее известны. Он размышлял вслух.

Помню, его спросили о счастье.

Он ответил:

– Счастье – это путешествие. Не обязательно с переменой мест. Путешествие может быть в душу другого человека – в мир писателя, поэта. Но путешествовать лучше не одному, а с человеком, которого ты любишь, мнением которого дорожишь.
Запомнился мне и ответ на вопрос, о чем бы Володя хотел спросить самого себя. Он задумался.
– Пожалуй, вот о чем: сколько мне еще осталось лет, месяцев, недель, дней, часов творчества?
Он что-то предчувствовал. Ему оставалось жить еще неполных два года. После записи телевизионщики позвонили к нам домой, попросили к телефону Володю. Как я понял, они спрашивали, на какой адрес высылать гонорар. Володя ответил: «Ничего этого не надо. Буду счастлив, если вам удастся передачу показать». Молодые журналисты делали все, что могли. Месяц спустя передачу показали по второму каналу Пятигорского телевидения. И тогда же по начальственному распоряжению чьими-то руками видеозапись стерли. На студии было обычным делом использовать записанную пленку под следующую передачу. Жаль, что Перевозчиков за этим не проследил или не придал тогда этому значения.

***
Театр, кино, концерты так его закручивали, что выбрать время для поездки к старателям «Печоры» не удавалось. Я знал, что временами Володя срывался, это была его болезнь. Болезнь свободного человека в несвободном государстве, изъеденном ложью, притворством, лицемерием. Мягкий и деликатный, он задыхался в атмосфере, совершенно чуждой его натуре. Срывы случались чаще всего от обиды, от усталости, от бессилия что-то доказать. В определенном смысле они были вызовом власти, ставившей себя выше личности.
Он был уверен, что зависимость ему не грозит, но выйти из болезни самостоятельно ему не всегда удавалось.
Однажды, это было в 1979 году, оставшись со мной наедине, находясь в глубокой депрессии, он сказал: «Вадим, я хочу тебе признаться… Мне страшно. Я боюсь, что не смогу справиться с собой…» У него в глазах стояли слезы. Он сжал мою руку, и мне самому стало страшно.
Когда я оказывался свидетелем его мучений, когда он виновато клялся, что это больше не повторится, а потом все начиналось снова, от отчаяния из моей глотки вырывалась грубая брань. Он виновато улыбался в ответ. Единственное, что его заставило задуматься всерьез, это проявленная мною однажды жестокость. Может быть, непростительная. Я сказал:
– Володька, ты стал хуже писать. Ты деградируешь…
В июле 1980 года я прилетел из Ухты в Шереметьево. С Володей Шехтманом, представителем нашей артели в Москве, мы поехали к Высоцкому на Малую Грузинскую.
Странно: дверь была полуоткрыта. На диване одиноко сидел Нина Максимовна. Увидев меня, обрадовалась,
– А где Вовка? – спрашиваю.
– Знаете, Вадим, он позвонил часа два назад, просил приехать. Я приехала и уже около часа сижу, а его все нет.
Квартира Володи на восьмом этаже, а двумя этажами выше жил сосед – фотограф Валерка. Когда Володе хотелось расслабиться он поднимался на десятый этаж – там всегда были готовы составить ему компанию. Кивком головы я сделал Шехтману знак: посмотри, не там ли он. Вернувшись, он дал мне понять: там.
– Нина Максимовна, я сейчас приду, – сказал я и пошел на десятый этаж. Обругал
Валерку и увел Володю домой. Я впервые услышал, как мама резко разговаривала с ним:
– Почему ты пьяный?!
– Мама, мамочка, ты права! Это ерунда, только не волнуйся. Только не волнуйся! Нина Максимовна в первый раз при мне замахнулась на сына. Мы уложили Володю спать. Назавтра я снова приехал к Высоцким. Дома была мама, врач Анатолий Федотов, администратор Валерий Янклович. Все мы, кто видел состояние Володи, понимали, что его нужно срочно госпитализировать. Но звонить в «Скорую» никто не рискнул. Когда-то в Риге Володя разругался со Смеховым, который в подобной ситуации сам решил поместить его в больницу. Теперь я настоял на своем:
– Будете ссылаться на меня. Скажете: это Вадим вызвал врачей…
Приехала бригада из института Склифосовского. Они осмотрели больного и пообещали завтра забрать в больницу.
Дома остались мама, Янклович и Федотов. Вечером я им позвонил, мы поговорили. Часов в десять-одиннадцать я снова набрал номер телефона. Трубку взял Федотов.
– Нет никакой опасности, Толик?
Он ответил, что все нормально. Ночевать в квартире Володи остались врач Федотов и Ксюша.
Было часа четыре утра, когда меня разбудил сын.
– Звонил Толя: срочно приезжай. Вовка умер!
Володя лежал на кровати. Спокойный, словно прилег отдохнуть. На стуле – растерянная, заплаканная Ксюша. Один за другим в дверях стали появляться люди.
– Вроде нормально уснули, – говорит Толик. – А когда проснулся, взял руку – пульса нет, тело холодное.
Приехали Нина Максимовна, Семен Владимирович…
В тот день мне пришлось отвечать на сотни телефонных звонков. Запомнился звонок космонавта Гречко: «Могу ли я чем-нибудь помочь?… Все же запишите мой телефон». Володя умер во сне. Накануне написал Марине:

Мне меньше полувека – сорок с лишним,
Я жив, тобой и Господом храним.
Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед Ним.

Как комья земли, били цветы в стекла катафалка. Они летели со всех сторон. Их бросали тысячи рук. Машина не могла тронуться с места. Не только из-за тесноты и давки на площади. Водитель не видел дороги. Цветы закрыли лобовое стекло. Внутри стало темно. Сидя рядом с гробом Володи, я ощущал себя заживо погребаемым вместе с ним. Глухие удары по стеклам и крыше катафалка нескончаемы. Людская стена не пускает траурный кортеж. Воющие сиренами милицейские машины не могут проложить ему путь.
Площадь и все прилегающие к ней улицы и переулки залиты человеческим морем. Люди стоят на крышах домов, даже на крыше станции метро. Потом меня не оставляла посторонняя мысль: «Как они туда попали?» И до сих пор как-то странно видеть Таганскую площадь иной, буднично-суетливой. В тот июльский день казалось, мы навсегда на ней останемся.
Крики тысяч людей, пронзительный вой сирены – все слилось. И цветы все летят. Вокруг вижу испуганные лица. Всеобщая растерянность. Подобного никто не ожидал. Рука Марины судорожно сжимает мой локоть: «Я видела, как хоронили принцев, королей… Но такого представить не могла».
А я вспоминал веселое Володино «народу было много!» Этими словами, возвращаясь после выступлений, он шутливо опережал мой привычный вопрос:
– Ну что, много было народу?
– Этт-я… Народу было много! Прошло два года после смерти Володи. Марина хотела поставить на его могиле дикий, необыкновенный камень. «Пусть он будет некрасивый, но он должен передавать образ Володи». Попросила меня найти такой. Я нашел. То была редкая разновидность троктолита, возраст – 150 миллионов лет, вытолкнут из горячих глубин земли и – что редко бывает – не раздавленный, не покрытый окисью. Поражала невероятная целостность камня: при ударе молотком он звенел, как колокол. Но на могиле Володи стоит другой памятник.

Высоцкий  - Туманову

      Вадиму Туманову

Документальный фильм

Спасибо, Ирина, очень интересный материал

Вероника, Вам спасибо за внимание!  Сейчас  читаю книгу В.И. Туманова  "Все потерять - и вновь начать с мечты...".  Очень интересно, невероятная судьба у этого человека..., действительно ЧЕЛОВЕК -ГЛЫБА!

Ирина, обязательно прочту эту книгу, спасибо.

Спасибо!

Спасибо!  

Какой пост замечательный Ирина!  

С радостью к нему возвращаюсь.

Туманов.....это такая ГЛЫБА!

Человечище несгибаемый.

Не обманула ЕГО только ЛЮБОВЬ.....  

ВАДИМ ТУМАНОВ в Музее Истории ГУЛАГа(Магаданское Землячество-Северное Притяжение) 

ТУМАНОВ И ВЫСОЦКИЙ(из док/ фильма-фрагмент)   

Не обманула его только ЛЮБОВЬ...  

 Совершенно случайно нашла твой пост в Гугле, спасибо ему(Гуглю) и ТЕБЕ. 

Только такой ДРУГ и мог быть у  Высоцкого.

Спасибо тебе,Ирина,огромное.

СПАСИБО!!!

⁣Танюша , и тебе спасибо большое! Всегда с большим интересом отношусь к любому материалу, который встречается об этом выдающимся ЧЕЛОВЕКЕ!

Елена, Вам спасибо за внимание!

Очень хорошо, что подняли этот пост! Опять читаю как в первый раз... Еще раз спасибо, Ирина!!!

Туманов-это такой Человечище!!все прошел и не сломался.

А как он ценил и любил Высоцкого...

Хорошо, что есть такой пост о нем на нашем сайте.

Хорошо, что остались на сайте несколько человек,действительно помнящих и любящих Высоцкого.

Геныч ушел ....а уж у него-то Высоцкий был над всеми.....

Спасибо тебе, Ира.

Мы,жители хабаровского края,тоже знакомы с фамилией Туманов! Именно он подарил хабаровчанам спортивный дворец "Платинум Арена" за что и был по свински "отблагодарен"губернатором Ишаевым!!! Спасибо,Ирина,за биографию этого человека...тяжелейшая судьба как и у многих советских людей!!!!