Чтоб прошлое не разминулось с нами

Литература / Свет Великой Победы / Военный архив

Красников Геннадий

В Госдуму президент внёс поправки в закон об образовании. Речь в том числе о том, что воспитание должно быть направлено на формирование у учащихся «чувства патриотизма и гражданственности, уважения к памяти защитников Отечества».

Здесь не скажешь: «Лучше поздно…» – ибо «слишком поздно»!.. Оболганы Зоя Космодемьянская, 28 панфиловцев, блокадный Ленинград, который якобы «надо было сдать», оболганы военачальники, советские солдаты, названные оккупантами, оболгана Победа, «Бессмертный полк»… «Воспитанием» патриотизма у нас годами безнаказанно занимаются телевизионные персонажи – двунадесять языков, смачно грызущие и унижающие страну на глазах у целого мира, изумлённого нашей придурковато-блаженной толерантностью! Выбиты и переформатированы мозги нескольких поколений, выросших начиная с подлых «святых» 90-х.

Но, оказывается, этого мало. Ещё в 2005-м находились люди, огорчавшиеся, что войну ни перестройка, ни 1991 год вообще не тронули. «Этот миф гораздо более устойчив, чем советская власть», – говорили они. Что же мешало этим господам? Мешала (и всегда будет мешать!) сакральность Великой Отечественной. Все так называемые демифологизаторы, потирающие руки в предвкушении развенчания Великой Победы, спотыкаются, как чёрт о ладан, об эту самую сакральность Победы. В подспорье на разрушение «мифа» во второй половине ХХ века были брошены «историки» (не советские, впрочем), но даже попытки, например, Виктора Суворова и других авторов переписать геополитическую конструкцию войны (курсив мой. – Г.К.) парадоксальным образом только поддержали мифологическую картину.

Увы, есть люди, готовые цинично переписывать «геополитическую конструкцию» Великой Отечественной. Они бы, наверное, переписали и «парадно-лживые» страшные повести К. Воробьёва, В. Кондратьева, Е. Носова… «Парадно-лживыми» назвали бы стихи и воспоминания поэта и художника Юрия Куликова, писавшего о войне: «И жуткие же были картины – ну как их в живописи изобразить? Почему стихи начал писать? Чтобы освободиться. Мучаешься, а стихи напишешь – вроде освободился, и легче… А вот как-то видел я… в Пруссии ли, в Польше, не помню, – сбитый лётчик лежит. Выбросился, видать, а в воздухе его расстреляли… Упал – и страшно это было, и до того… картинно! В Польше же на всех дорогах, на перекрёстках стоят статуи Девы Марии. Упал этот лётчик, а парашют зацепился за такую Мадонну – и вот так он и лежал. Какие вещи ведь запоминаются… Землянка развороченная – обстрел был, видно, прямое попадание. Лежит солдáтешка – Господи! Колхозник, видать, уже пожилой, обгорелый наполовину… а из-за обмотки у него ложка алюминиевая торчит…»

И вы хотите, господа, лающие на нашу Победу, на нашу историю, чтобы мы не отвечали вам? 

Геннадий Красников

 

Юрий Куликов

(1924–2000)

В 1941 г., не окончив школу, ушёл на фронт. Участвовал в битве на Курской дуге, в боях за города Орёл, Киев, Львов, Белосток, в Восточной Пруссии. Служил в танковом десанте, в пехоте, связистом, наводчиком зенитной пушки. Был контужен на Сандомирском плацдарме. После войны стал профессиональным художником.

 

* * *

Отгремела передовая.

Все потери в земле зарыв,

На ходу в строю засыпая,

Батальоны вошли в прорыв.

За спиною во мраке тонет

Обороны зигзаг крутой.

Ветер жёсткий позёмку гонит

По окопам передовой,

По нейтральной земле изрытой,

Где, оглохшие от пальбы,

Промерзают, насквозь пробиты,

Обгорелых «пантер» гробы.

И дрожит сквозь метельный полог

В ледяном провале ночи

Одинокой звезды осколок

Поминальным огнём свечи.

 

* * *

Мне каждый вечер в запертые двери

Из тех времён несутся голоса.

Меня зовут на тот далёкий берег

Сырые белорусские леса.

 

Там росчерком, тревожным и багровым,

Встаёт ракеты дымная звезда.

Там переправу каждый вечер снова

Наводят, как в минувшие года.

 

Понтон колышется, теряя силы,

Уходит вниз под тяжестью брони,

И стелет танк по мокрому настилу

Голубоватых выхлопов огни.

 

И снова в воду прыгают сапёры,

Христом и богом надрывая грудь,

Чтобы пробоин рваные зазоры

Хоть на минуту ватником заткнуть.

 

Чтоб прошлое не разминулось с нами

На ледяных космических ветрах,

Солдаты безымянными плечами

Удерживают брёвна переправ.

 

Наступление

Застыли вздыбленной дугой

Разрывом сорванные траки.

Над обгорелою землёй

Чадят подорванные баки.

 

И в трауре летящей сажи,

В тяжёлом масляном огне

Уходят души экипажа

Через пробоины в броне.

 

А полк, окутываясь дымом,

В прорыв немецких рубежей

На скорости проходит мимо

С форсажным рёвом дизелей.

 

Для остановок нет минуты,

У наступленья свой закон:

Греметь раскатами салюта

Вдали от скорби похорон.

 

И, уходящих провожая,

Как веха на пути войны,

В броне безмолвно остывает

Горячий сгусток тишины.

* * *

В шубейке, обгорелой и короткой,

Не пропуская никого, подряд,

Старуха раздавала по щепотке

Оставшийся от мужа самосад.

Как будто пепел от беды и горя

Нам сыпала в ладони, на траву,

Всё, что осталось от её подворья,

От старика, лежащего во рву.

И, прикурив от тлеющего сруба,

Пехотный взвод в молчании своём

Смолил цигарки, обжигая губы,

Угрюмо ждал команды на подъём.

 

* * *

Не назовут вторым Бородино

Вот эту пядь простреленной земли.

Их на войне немало рождено,

Попробуй-ка по ним определи,

Где больше снег и грязь перемесили

И где труднее было умирать.

Не успевала каждый бой Россия

Отдельно, поимённо называть.

И вехи на пути её крутом

Отмечены фанерой обелисков

До поля главного, которое потом

Она сраженьем назвала Берлинским.

И общей славой, заревом ракет

По-равному, по чести наделила

И Курск,

                и Брест,

                              и незаметный след

Солдатской провалившейся могилы.

 

* * *

Как много на душе осталось,

Бессонницей ночей грозя,

От той войны, и я устало

Несу, а позабыть нельзя.

Перемешались дни и страны,

Орёл в дыму, Берлин в огне.

Одно лишь только постоянно

Царапает по сердцу мне,

Неотвратимостью удара,

Напоминая, бьёт в висок –

Июльская жара плацдарма

И окровавленный песок.

Как в мираже мелькали лица,

И я увидел на бегу

Застреленного пехотинца

На раскалённом берегу.

Какой-то памятной кассетой

В меня, как пуля, без труда

Мгновенное виденье это

Вошло на долгие года.

Мне видится солёный иней

Его спины, а на ноге –

Светил овальный алюминий

Ненужной ложки в сапоге.

Тогда не знал, что ненароком

Я увидал со стороны

То, что увидится немногим

Вот так, в упор, – лицо войны.

 

Тишина

От громовых раскатов обезумев,

Оглохший и раздавленный в огне,

Берлин капитулирует угрюмо

Шеренгами фамильных простыней.

 

Светлеет небо на рассвете мглистом,

И каплями холодной синевы

Дрожит роса на касках фольксштурмистов,

Обнявших мокрый камень мостовых.

 

А по асфальту шагом осторожным,

Ещё не веря в мирную весну,

Идёт патруль, стараясь не тревожить

Родившуюся в мире тишину.

 

* * *

Всё позабылось: скорость дорожная

И фронтовые рваные сны,

На автострадах гудрон, искорёженный

Осатанелым дыханьем войны.

Гаснут ракетами годы летящие,

Только дымок на каждой меже.

Не растерять бы своё, настоящее

Где-то на скорости, на вираже.

Не растерять бы рождённое в муках

Братство, подаренное войной,

Мужество совести, твёрдые руки –

Не обойти бы их стороной.

 

* * *

За вереницею ушедших лет

Забыто многое – и голоса, и лица,

И коммутаторов армейских нет,

И в прошлое не дозвониться.

Фронтовиков опустошился строй,

И в штабелях, покорно и устало,

Со спущенной пружиной боевой

Оружие молчит по арсеналам.

Мы тяжелы сегодня на подъём,

Собраться вместе за столом непросто,

Но каждый год на празднике своём

Объединяемся единым тостом –

За то начало долгой тишины,

За ту неповторимую минуту,

Когда в окопах чёрный мрак войны

Сгорел в огне победного салюта.

 

* * *

Скупа Земля на лавры и бессмертье,

Но знаю я, что на века вперёд

Она в своей истории отметит

Неповторимый сорок пятый год.

С его весной, победой просветлённой,

И с позабытой лёгкостью в плечах,

Когда с войны обратно эшелоны

Везли солдат, по рельсам грохоча.

Сквозь тишину осиновых опушек

По всей стране неудержимый гром.

Под свист и пляс

               прострелянных теплушек,

Под плач гармошек и трофейный ром.

Те эшелоны в тупики не встали,

Набравши ход, по-прежнему идут

По узловым, центральным магистралям,

Как в сорок пятом памятном году.