Rapoon - Hollow Flight

Проект британского художника и музыканта Робина Стори хорошо известен любителям экспериментального искусства во всем мире, не исключая и Россию. Актуальная дискография артиста включает на сегодняшний день 35 аудио-релизов плюс недавно вышедший в США первый его аудиовизуальный DVD.

В 80-ые годы Робин входил в число основателей легендарной индустриальной формации Zoviet France, чьи работы того времени заложили основы индустриальной музыки вообще, и в первую очередь таких ее направлений, как dark ambient и ritual industrial. Оттуда же может вести свою родословную давно устоявшаяся в индастриале традиция ограниченных изданий в необычных упаковках – одними из первых Zoviet France начали выпускать свои альбомы на винилах и кассетах, упакованных в фольгу, керамику, холстину и даже скрепленные советской военной кокардой. В 80-ые были записаны лучшие работы проекта, ставшие классикой жанра, такие как “Shouting At The Ground”, “Shadow, Thief Of The Sun”, “Loh Land”. Отличительной чертой работ Zoviet France являлся не только неповторимый саунд, соединяющий индустриальный шумовой бэкграунд с тибетскими мантрами, этническими колокольчиками и звуками окружающей среды, но и уникальные, сразу узнаваемые графические работы, авторство многих из которых принадлежит именно Робину.

В 1992 году Стори покидает Zoviet France, и создает свой сольный проект Rapoon. Первые работы нового детища Робина были более ритмичными, появилось много этнических сэмплов. В некоторых альбомах первой половины 90-ых Rapoon приближается в своем увлечении ближневосточными мотивами в сочетании с электронными шершавыми ритмами к Muslimgauze, в других еще чувствуется сильное влияние Zoviet France. Записывая альбом за альбомом, Робин никогда не стоит на месте, саунд постоянно изменяется, он экспериментирует с дабом (альбом Rapoon vs Kinder Atom, 2000, Klanggalerie), драм-н-бассом (альбом Cold War, 2001, Soleilmoon) и даже с трансом (альбом Rhiz, 2002, Klanggalerie), однако формальные эксперименты не влияют на основное направление – исследование черной тайнописи природы во всех ее проявлениях. Важной составной частью творчества Rapoon становится визуальная компонента, соединение живописи с музыкой в некий единый мультимедийный аудиовизуальный поток

Последние работы Rapoon, пожалуй, в чем-то можно считать возвращением к корням, но на неком качественно новом уровне. Практически исчезли этнические элементы, стало гораздо меньше ритмов, вернулась многослойная дышащая звуковая ткань, свойственная Zoviet France конца 80-ых, однако нынешний Rapoon гораздо тоньше и явно мудрее. Не злоупотребляя внешними эффектами, не увлекаясь парадоксами, Робин Стори создает музыку простую, но глубокую, апеллирующую к самым архаическим пластам, но при этом актуальную во все времена. В ней живут лешие, русалки, водяные, саламандры, в ней дышит жизнь невидимого, а точнее просто незаметного для большинства современных людей мира Природы, мира прекрасного и грозного, таинственного, но готового открыться чистосердечно ищущему. Творчество Rapoon сегодня подобно ночевке в лесной избушке, когда многое пугает и тревожит, но чувство растворения в окружающем мире и приближения к истокам собственного существования достигает своего апогея. Это не индастриал в полном смысле слова, и не экспериментальная электроника по сути своей, хотя формальные черты и того, и другого вполне очевидны – это музыка, чуждая стилистических рамок как неких искусственных мертвых элементов, музыка жизни в слиянии с миром, жизни как творчества.

 Отрывок из недавнего интервью Робина Стори:

 .

«Возможно, мне просто повезло, что я родился и вырос в том месте, которое люблю, которое было очень красивым и драматичным, и где всегда присутствовал некий первородный элемент опасности. Я научился уважать природу и пребывать в постоянном благоговейном страхе перед ее красотой. Каждый день привносил новые тонкие нюансы в хорошо знакомые виды и мне никогда не надоедало наблюдать привычные места в разных, постоянно меняющихся ракурсах.

Я жил в удаленном и обособленном районе, где было мало развлечений, и основным занятием было гулять и размышлять. Было невозможно игнорировать окружающее пространство, ибо оно формировало твою жизнь. Ночью свет фонарей не мешал ясно и без труда видеть звезды. Не думаю, что многим представляется шанс взглянуть на звездное небо и увидеть по-настоящему всю грандиозность той вселенной, в которой мы живем. Я думаю, что такое сильно влияет на то, как мы ощущаем себя, на то, какой жизнью мы живем. В городе трудно разглядеть горизонт, и звезды не видны в ночи, а значит все это просто неважно. В городе люди склонны представлять, что важны они сами.

Место, где мы родились, влияет на всю нашу жизнь. Родившись в городе, проживая в гетто, вы привыкаете к улицам и учитесь читать дорожные знаки. Это происходит на уровне инстинктов. Порой это становится вопросом выживания. Подобный процесс происходит и тогда, когда вы появились на свет в деревне. Вы учитесь читать знаки той местности, где вы обитаете. Учитесь знать, когда пойдет дождь, когда будет жара, как распознать трясину и как предвидеть прилив или отлив. Недавно я вернулся в Solway Firth, прошелся по болотам и вдохнул чистый соленый воздух. Я был потрясен, как много информации инстинктивно вобрали мои органы чувств. Я был вдали оттуда так долго, что я испытал своего рода перегрузку. Я почувствовал особую близость тех звуков и запахов, что окружали меня. Я закрыл глаза и упивался допьяна красивейшей гаммой чувств, порождаемой этим местом. В городе я так себя не чувствую, я вообще не городской человек. Все время, пока я тут, в городе, я хочу вернуться домой. Туда, где мое место - то, к чему я принадлежу. Именно в это одно единственное место на земле.

Я думаю, что каждый имеет такую связь, но она не всегда осознается. Мне кажется, что важность уважения к природе и окружающему нас миру всегда была составной частью человеческого существования. Это существует во многих культурах и играет значительную роль в их развитии и духовном состоянии. Однако, поспешу заметить, что не питаю никакого расположения к движению New Age, которое стремиться стащить по кусочку из различных культур и переплавить все в некую декларацию идеалистического утопического вымышленного мира. Верования и традиции, к примеру, австралийских аборигенов, принадлежат только им, и хотя мы можем научиться по ним чему-то относительно человеческого жизнеустройства, нам не стоит даже пытаться принять их для себя. Они существуют для вполне определенных обстоятельств и для вполне определенных людей. И разнообразность человеческих верований надо приветствовать, а не ассимилировать.»