Как часто выразить любовь мою хочу,
Но ничего сказать я не умею,
Я только радуюсь, страдаю и молчу
Как будто стыдно мне – я говорить не смею.

И в близости ко мне живой души твоей
Так все таинственно, так все необычайно,-
Что слишком страшною божественною тайной
Мне кажется любовь, чтоб говорить о ней.

В нас чувства лучшие стыдливы и безмолвны,
И все священное объемлет тишина
Пока шумят вверху сверкающие волны,
Безмолвствует морская глубина.
Дмитрий Мережковский



«Я думаю, из писателей, писавших в России…,
было мало принявших в душу столько печали».
В. В. Розанов

Дмитрий Мережковский родился в 1866 году в Петербурге в небогатой дворянской семье. Рос хрупким, болезненным мальчиком. В 13-летнем возрасте стал писать стихи, а в 15 лет отец отвел его к Ф.М. Достоевскому, который прочитав стихи, заметил, что они очень слабые и бездарные, добавив - для того, чтобы написать хорошие строки, надо много страдать. На подростка эта встреча произвела тяжелое впечатление. Он нервничал, бледнел, заикался, как признается в воспоминаниях, и был оскорблен уничижительным замечанием писателя.

Дмитрий Мережковский закончил историко-филологический факультет Петербургского университета, слыл человеком с широким кругозором и разнообразными дарованиями. Он освоил чуть ли не все жанры литературного творчества... большую славу ему принесли книги, но самый большой успех завоевали не его стихи, и не проза, а пьеса «Павел I». Его сочинения во многом определили круг мотивов, характерных для литературы русского «серебряного века», о безысходности одиночества в человеческой жизни, о призрачности и обманчивости чувств.

…В просветленной, трогательной дали,
Что неясна, как мечты мои,—
Не печаль, а только след печали,
Не любовь, а только след любви…

***
…В своей тюрьме,- в себе самом,
Ты, бедный человек,
В любви, и в дружбе, и во всем
Один, один навек!

Знакомство с главной женщиной его жизни Зинаидой Гиппиус состоялось весной на водах Кавказа в Боржоми. Они считали, что эта встреча была предопределена свыше и носила мистический характер. Год назад умерла его мама, женщина, обладающая редкостной красотой и ангельским характером. Она оказала большое влияние на его духовное становление. Хоть юный Мережковский уже выпустил свой первый сборник «Стихотворения» и был известным поэтом. но он очень переживал эту потерю и нуждался в душевной поддержке.

Злые языки утверждают, что именно его известность и популярность послужили причиной того, что яркая статная девушка обратила внимание на этого щупленького и невзрачного молодого человека. Может быть, его известность и способствовала первому интересу девушки, но чем больше они проводили времени вместе, тем сильнее их тянуло друг к другу. В воспоминаниях своих Зинаида Гиппиус признавалась, что они не могли наговориться, это были споры, ссоры, но каждая встреча их только соединяла, показывая как поразительно они дополняют друг друга.

В январе 1889 года Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус обвенчались в Тифлисе. Ей было 19, а ему 23 года. Современники говорили, что их союз не был по настоящему супружеским, а носил чисто духовный характер. Они оба отрицали физическую близость в браке, сразу решили, что у них не будет детей, хоть творческий союз их был очень плодотворен. Без нее Мережковский бы замолчал, а без него все идеи Зинаиды Гиппиус остались бы только словами, считают критики.

Конец 19-го века молодые супруги провели в путешествиях по Европе – Венеция, Рим, Париж, Греция, Турция. Дмитрий Мережковский переводил с латыни и греческого античные трагедии, переводил Гете, выступал преимущественно как публицист, критик, прозаик. Тогда же он стал основателем журнала «Новый путь», а благодаря его сборнику стихов «Символы», появилось новое поэтическое направление. В 1914 году выходит двадцатичетырехтомное собрание сочинений писателя.

Все современники понимали, а впоследствии и биографы признали, что этому семейному союзу суждено было сыграть важную роль в истории русской культуры. Зинаида Гиппиус устроила известнейший литературный салон, где собирались многие видные деятели культуры того времени. Весь Серебряный век прошел через ее гостиную: Мария Моравская, Константин Бальмонт, И Г. Иванов, и практически все поэты…
Зинаида Гиппиус была не только вдохновительницей, но и активной участницей всех случавшихся дискуссий. Яркая, импозантная, провоцирующая… А он… «маленький человек с бледным, белым лицом и большими, брошенными вдаль глазами…» ( А. Белый)

Мережковского не любили. Он был очень закрыт. Даже с женщиной, с которой он прожил более 50 лет, он был скрытен. И Зинаида Гиппиус признается, что лишь в редкие моменты приоткрывалось то, что лежало у него глубоко. Он был замкнут, но как-то очень органично замкнут. Все отмечали, что он всегда «застегнут на все пуговицы» и от него веет холодом. К нему невозможно было подойти и запросто хлопнуть по плечу. Многих это его «состояние в себе» раздражало, некоторых пугало. Он был чужим в компании. Слишком сухой, слишком надменный, слишком скрупулезный и дотошный. Но это со стороны…

На самом деле, он как-то признался в доверительной переписке:
«Я страшно стыдлив, неимоверно робок, до глупого застенчив, и от этого происходит то, что Вам кажется моей неискренностью. О самом моем глубоком я совсем, совсем не могу говорить»

В жизни Д.С. Мережковского был ” тихий светлый ангел”, юная художница Ольга Флоренская, родная сестра П.А. Флоренского, известного священника, богослова, философа и ученого-энциклопедиста.

Как-то Дмитрий Мережковский, получив письмо от девушки, написанное изящным почерком, хотел отложить его (он часто получал письма от своих поклонниц), но, кинув беглый взгляд на него, уже не смог оторваться.
«Со страниц письма на него пахнуло желанное и желаемое: спокойствие, покой, тишина. Ее письма и эпистолярный диалог с ней стали потребностью души, ненасыщаемой тягой к общению. Мережковского и его юную корреспондентку разделяли 3 тысячи верст и четверть века разницы в возрасте. Но ее письма стали необходимы ему, как воздух и как чистая вода источника жаждущему.»

Тихих ли глаз твоих вновь,
Тихих ли звезд ожидаю?
Что это в сердце — любовь
Или молитва — не знаю.

Ольгу Флоренскую приняла и полюбила Зинаида Гиппиус, она стала вхожа в их круг.

Дружба Ольги и Дмитрия Мережковского длилась 7 лет – вплоть до неожиданного ухода девушки из жизни. Именно Ольге Мережковский посвятил стихи, которыми я начала свой рассказ. Он раскрывался в своих стихах, но эта его страстность, нежность, пронзительность строк никак не вязалась с его холодным и рассудочным характером. Мережковский и стихи, да еще стихи о любви, о душе, о чувствах – это просто неестественно... ведь окружающие считали, что он не умеет любить.

Революцию Дмирий Мережковский не воспринял и в 1920 году эмигрировал вместе с женой в Париж, где у них еще с дореволюционных времен осталась квартира.
Они открыли свою квартиру своим ключом, их ждала своя постель, своя посуда и своя любимая многотомная библиотека, ведь Мережковский ни дня не мог прожить без книг. Дмитрия Мережковского прозвали «полководцем цитат», так как он часто и блистательно цитировал многих авторов. Он был великолепным оратором. И, по словам А. Меня, буквально жонглировал цитатами, как искуснейший циркач.

В 1926 году Мережковские организовали литературное и философское общество «Зеленая лампа», продолжение одноименного общества начала XIX века, в котором принимал участие А.С. Пушкин. Президентом «Зеленой лампы» стал Г. Иванов. Это общество сыграло видную роль в интеллектуальной жизни первой эмиграции.

Зинаида Гиппиус оказалась опять в своей стихии. Каждое воскресенье от 16 до 17 часов почти 20 лет у них традиционно собирались талантливые люди – цвет русской эмиграции – Иван Бунин, Константин Бальмонт, Надежда Тэффи, Иван Шмелев, Николай Минский, Николай Бердяев, Г. Адамович, Ирина Одоевцева, С. Маковский, Ю. Мандельштам и многие другие.

В конце 30-х годов Мережковский увлекся идеями фашизма, он даже встречался с Муссолини. В Гитлере он видел избавителя страны от коммунизма – «нравственной болезни» России. После нападения Германии на СССР Мережковский выступил на немецком радио. После этого выступления от них отвернулись все, Мережковский оказался в полной изоляции. Два пожилых человека, нуждающихся не только в моральной, но и в материальной поддержке, остались практически одни.

Но горек твой удел, мечтатель бесполезный:
Не нужен никому, от жизни ты далек.
И, трепетно склонясь над сумрачною бездной
Неразрешимых тайн, ты вечно одинок…

Никто не мог пройти мимо этой странной пары, гуляющей по Парижу, не оглянувшись. . Какая грустная картина встает перед глазами, когда читаешь воспоминания М. О. Цетлина:
«Вот он идет по узкой улице Пасси с женой. Он весь согбен возрастом, который гнет человека к земле, как бы ни был высок его дух, как бы ни были устремлены вверх его взоры. Маленький, сухонький старик, идущий медленной стариковской походкой. Уже близка весна, но на нем тяжелая старомодная шуба, выцветшая и сохранившаяся от лучших времен. Он и жена кажутся хрупкими, словно фарфоровыми на этой улице, среди спешащих прохожих. Они должны перейти через улицу и робко остановились перед потоком автомобилей и велосипедистов. Зинаида Николаевна прижимает к себе руку мужа, словно успокаивает его. Как они слабы и заброшены в этом людском потоке, эти два стареющих писателя».

Все это уж было когда-то,
Но только не помню, когда…

7 декабря 1941 года Дмитрий Сергеевич ушел в иной мир. На похороны пришло несколько человек… . Незадолго перед смертью, узнав о зверствах фашистов, он совершенно разочаровался в Гитлере.
Зинаида Гиппиус тяжело переживала смерть супруга.
«Я умерла, осталось умереть только телу», — признавалась она после его смерти.

Двигался, работал, действовал, стремился, боролся всю жизнь, и
вдруг остановка, недвижность, бесцельность, праздность, покой – смерть.

Если розы тихо осыпаются, если звезды меркнут в небесах,
Об утесы волны разбиваются, гаснет луч зари на облаках,
Это смерть, – но без борьбы мучительной, это смерть, пленяя красотой,
Обещает отдых упоительный, – лучший дар природы всеблагой.
У нее, наставницы божественной, научитесь, люди, умирать,
Чтоб с улыбкой кроткой и торжественной свой конец безропотно встречать.

С т и х и
Дмитрий Мережковский


Одиночество в любви
Темнеет. В городе чужом
Друг против друга мы сидим,
В холодном сумраке ночном,
Страдаем оба и молчим.

И оба поняли давно,
Как речь бессильна и мертва:
Чем сердце бедное полно,
Того не выразят слова.



Ты ушла, но поздно:
Нам не разлюбить.
Будем вечно розно,
Вечно вместе жить.

Как же мне, и зная,
Что не буду твой,
Сделать, чтоб родная
Не была родной?
Не позже 1914



И хочу, но не в силах любить я людей:
Я чужой среди них; сердцу ближе друзей -
Звезды, небо, холодная, синяя даль
И лесов, и пустыни немая печаль…
Не наскучит мне шуму деревьев внимать,
В сумрак ночи могу я смотреть до утра
И о чем-то так сладко, безумно рыдать,
Словно ветер мне брат, и волна мне сестра,
И сырая земля мне родимая мать…
А меж тем не с волной и не с ветром мне жить,
И мне страшно всю жизнь не любить никого.
Неужели навек мое сердце мертво?
Дай мне силы, Господь, моих братьев любить!



Люблю иль нет,- легка мне безнадежность:
Пусть никогда не буду я твоим,
А все-таки порой такая нежность
В твоих глазах, как будто я любим.

Не мною жить, не мной страдать ты будешь,
И я пройду как тень от облаков;
Но никогда меня ты не забудешь,
И не замрет в тебе мой дальний зов.

Приснилась нам неведомая радость,
И знали мы во сне, что это сон…
А все-таки мучительная сладость
Есть для тебя и в том, что я – не он.



Я всех любил, и все забыли
Мои неверные мечты.
Всегда я спрашивал: не ты ли?
И отвечал всегда: не ты.

Так дольних роз благоуханье,
Увядших в краткий миг земной,
Не есть ли мне напоминанье
О вечной Розе, об Одной?



Молитва о крыльях
Ниц простертые, унылые,
Безнадежные, бескрылые,
В покаянии, в слезах,-
Мы лежим во прахе прах,
Мы не смеем, не желаем,
И не верим, и не знаем,
И не любим ничего.
Боже, дай нам избавленья,
Дай свободы и стремленья,
Дай веселья Твоего.
О, спаси нас от бессилья,
Дай нам крылья, дай нам крылья,
Крылья духа Твоего!



Старость
Чем больше я живу — тем глубже тайна жизни,
Тем призрачнее мир, страшней себя я сам,
Тем больше я стремлюсь к покинутой отчизне,
К моим безмолвным небесам.

Чем больше я живу — тем скорбь моя сильнее
И неотзывчивей на голос дальних бурь,
И смерть моей душе все ближе и яснее,
Как вечная лазурь.

Мне юности не жаль: прекрасней солнца мая
Мой золотой сентябрь, твой блеск и тишина.
Я не боюсь тебя, приди ко мне, святая,
О, Старость, лучшая весна!

Тобой обвеянный, я снова буду молод
Под светлым инеем безгрешной седины,
Как только укротит во мне твой мудрый холод
И боль, и бред, и жар весны.