Как показывает статистика, предлагаемая вашему вниманию статья «Два марша» пользуется у читателей повышенным интересом. Я прекрасно понимаю, что причинами такого интереса являются, увы, не столько достоинства самой статьи, сколько затронутые в ней вопросы. Очень многие читатели просто не в состоянии дочитать до конца, и тогда они пишут на своих форумах примерно следующее:

«А марш Всё выше выше и выше-сталинские соколы украли у немцев.В принципе достаточно нескольких иллюстраций http://www.vilavi...3.shtml» (орфография источника сохранена).

Собственно говоря, мне абсолютно всё равно, если какой-либо гражданин, с трудом читающий и пишущий по-русски, но зато никаких сомнений не ведающий, предпочитает морочить голову себе и другим теми высказываниями, которые ему самому приятны. Но мне трудно понять, почему такой гражданин ссылается при этом на работу, автор которой в результате кропотливого изучения документов пришёл к прямо противоположному выводу.

Специально для тех, кому длительное чтение доставляет физическую боль, напишу здесь кратко и понятно: «Сталинские соколы» не крали у немцев марш «Всё выше». Скорее, наоборот: это немецкие штурмовики позаимствовали мелодию советского «Авиамарша». Этот вывод взят не с потолка, и он сделан не потому, что вот кому-то захотелось именно так, а не иначе. Напротив, этот вывод с железной необходимостью следует из комплексного и беспристрастного сопоставления многих сохранившихся документов и исторических фактов.

В декабре 2006 года, когда готовилась первая часть статьи «Два марша», в распоряжении автора имелось несколько фактов, которые можно было трактовать в пользу направления заимствования от немецкого марша к маршу советскому. Все такие факты в первой части статьи были перечислены, и одновременно там же были сформулированы вопросы, на которые в дальнейшем следовало дать ответ.

В январе 2008 года, когда готовилась вторая часть статьи, автор уже располагал документами, которые позволяли ему утверждать, что «Авиамарш» почти наверняка появился раньше нацистского марша.

К августу 2008 года, когда готовились третья и четвёртая части, не только приоритет советского марша над маршем нацистским стал уже совершенно очевиден, но удалось также понять, каким же образом мелодия «Авиамарша» была позаимствована немецкими нацистами. Вся история оказалась далеко не столь примитивной — крали-де или не крали — и очень интересной.

Апрель 2009 года

1. «Ну, думаю, дела…»

Наверное, едва ли стоит удивляться тому, что знаменитый советский марш авиаторов «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» и нацистский марш «Herbei zum Kampf…» используют одинаковую мелодию и местами совпадающий текст. И нацисты, и коммунисты опирались практически на одну и ту же социальную базу, использовали практически совпадающую фразеологию и не особенно утруждали себя соображениями морального плана. Мы уже знаем, например, что мелодию старинной песни «Schwarzbraun ist die Haselnuss…» любили и солдаты вермахта, и юные пионеры Страны Советов. Мы уже видели, что немецкие социал-демократы использовали мелодию старой тирольской песни «Zu Mantua in Banden…» в своём молодежном марше «Dem Morgenrot entgegen…» и что в 1922 году комсомолец А. Безыменский беззастенчиво адаптировал на русский язык текст своих немецких коллег-ренегатов, дав тем самым советскому комсомолу его гимн «Вперёд, заре навстречу…» («Молодая гвардия»). А, скажем, мелодию старинного немецкого «студенческого» марша активно использовали и русские революционеры (наиболее известный вариант — «Смело, товарищи, в ногу»), и немецкие коммунисты со своим переложением русского текста, и нацисты (запрещённый ныне в Германии нацистский партийный гимн «Brüder in Zechen und Gruben», слова которого, между прочим, приписываются беззаветному штурмовику и удачливому поэту Хорсту Весселю; соответствующие ссылки смотрите, например, здесь).

Так что удивляться совпадению мелодий не стоит. Скорее, удивляться надо тому, что долгое время никто у нас не обращал на это внимания. Впрочем, оно и понятно. Обе эти песни представляют собой яркие образцы песенной пропаганды, но — по разные стороны баррикад. Те, кто распевал бодрый марш «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…», едва ли имели возможность слушать исполнение марша «Herbei zum Kampf…», и наоборот. А уж после войны круг любителей «Herbei zum Kampf…» и совсем уж сузился. Правда, советского зрителя могло бы привести в недоумение, почему это нацистские молодчики в документальном фильме «Триумф воли», радостно фыркая, обливают водой свои мускулистые тела — под мелодию официального гимна ВВС Красной армии:

Но откуда ж было взяться такому зрителю? Выдающийся пропагандистский фильм Лени Рифеншталь «Триумф воли», посвящённый нацистскому съезду 1934 года, и теперь-то не слишком доступен, а уж что говорить про времена «железного занавеса»…

Короче говоря, как только появилась возможность сравнить обе песни, так моментально обнаружилось их, мягко выражаясь, сходство. Такая возможность появилась у Севы Новгородцева, когда он, со своим знанием советского марша, случайно показал его тем, кто знал марш нацистский. Вот как о своём нечаянном открытии поведал в эфире Би-би-си, в самом начале своей еженедельной радиопередачи «Рок-посевы», Сева Новгородцев (любой желающий может скачать запись той передачи — «Рок-посевы», 26 августа 1983 года — здесь):

Добрый вечер, друзья! Сегодняшняя программа посвящена вашим письмам и заявкам. Но вначале хочу вам одну историю рассказать. Как-то на днях, в канун Дня авиации, позвонили нам с английского телевидения за советом. «У нас в кадре, — говорят, — русские самолёты. Какую бы нам музыку вы посоветовали бы за кадром?» «Лучше всего, — говорю, — подойдёт авиамарш «Всё выше и выше», тем более что это официальный марш военно-воздушных сил СССР». Меня по телефону спрашивают: «А не могли бы вы напеть несколько тактов?» Ну, я и пою: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…», а потом припев: «Всё выше, и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц…», ну и так далее. На том конце провода наступило молчание, а потом говорят: «Вы извините, но то, что вы нам напели — это нацистская песня, марш коричневорубашечников Третьего Рейха». «Да что вы! — я им отвечаю. — Это «Авиамарш» композитора Юлия Хайта, который газета «Правда» в своё время называла в ряду лучших произведений советского джаза». «Нет-нет! — отвечают по телефону. — Спасибо за совет, но мы не можем показывать в кадре советские самолеты и сопровождать это нацистской музыкой. Вы понимаете, что из этого может получиться?» Ну, думаю, дела...

Вот такие дела. Взглянем на тексты обеих песен. Во всех наших песенниках сказано, что автором текста советского марша является Павел Давидович Герман (цитируется по песеннику «Русские советские песни (1917—1977)», сост. Н. Крюков и Я. Шведов, Москва, «Художественная литература», 1977, с. 80): 

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор, Нам разум дал стальные руки-крылья, А вместо сердца пламенный мотор. Всё выше, выше и выше, Стремим мы полёт наших птиц; И в каждом пропеллере дышит Спокойствие наших границ. Бросая ввысь свой аппарат послушный Или творя невиданный полёт, Мы сознаём, как крепнет флот воздушный, Наш первый в мире пролетарский флот! Всё выше, выше и выше… Наш острый взгляд пронзает каждый атом, Наш каждый нерв решимостью одет, И верьте нам: на всякий ультиматум Воздушный флот сумеет дать ответ. Всё выше, выше и выше…

Было бы много проще, если б мы знали, кто автор текста нацистского марша. Но он, автор, нам неизвестен:

Herbei zum Kampf, ihr Knechte der Maschinen, nun Front gemacht der Sklavenkolonie. Hört ihr denn nicht die Stimme des Gewissens, den Sturm, der euch es in die Ohren schrie? Ja, aufwärts der Sonne entgegen, mit uns zieht die neue Zeit. Wenn alle verzagen, die Fäuste geballt, wir sind ja zum Letzten bereit! Und höher und höher und höher wir steigen trotz Haß und Verbot. Und jeder S.A.-Mann ruft mutig: Heil Hitler! Wir stürzen den Judischen Thron! Bald rast der Aufruhr durch die grauen Straßen Wir sind der Freiheit letztes Aufgebot. Nicht länger sollen mehr die Bonzen praßen Prolet: kämpf mit, für Arbeit und für Brot. Ja, aufwärts der Sonne entgegen… Nun nehmt das Schicksal fest in eure Hände, es macht mit einem harten Schlag der Fron des ganzen Judentyrannei ein Ende, das braune Heer der deutschen Revolution! Ja, aufwärts der Sonne entgegen…

До середины 30-х годов, вплоть до «ночи длинных ножей», марш «Herbei zum Kampf…» с удовольствием исполнялся штурмовиками СА и пользовался среди них популярностью, что, собственно, и зафиксировала Лени Рифеншталь в своём фильме. Насколько можно судить, полной записи этого нацистского марша не сохранилось. Вот послушайте его первый куплет и припев. А теперь послушайте для сравнения также первый куплет и припев советского марша.

Мелодии этих маршей фактически идентичны, встречаются и совершенно идентичные фрагменты текста: «Und höher und höher und höher…» («Всё выше, и выше, и выше…») — у них, «Всё выше, и выше, и выше…» — у нас. Несколько более длинный немецкий текст получился лишь потому, что «у них» одна и та же мелодия припева повторяется дважды, но с разным текстом. Стихотворные размеры куплетов там и там совпадают, полностью совпадают также размеры «советского» припева и последнего четверостишия припева «нацистского» — именно того самого четверостишия, начало которого идентично началу советского припева. Размеры совпадают, но за одним лишь исключением: предпоследняя строка припева советского марша — это трёхстопный амфибрахий, тогда как аналогичная строка припева нацистского марша — это тоже амфибрахий, но четырёхстопный! Лишние три слога, выпадающие из всей строфы, пожертвованы нацистскому приветствию: «Heil Hitler». Обратим на это внимание.

2. Как?.. Ещё и третий?..

Что же известно о времени написания обеих песен? Относительно «Herbei zum Kampf…» существует единое мнение (во всяком случае, иных я не встречал), что она впервые прозвучала примерно в 1926 году. Что же касается популярного марша «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…», официального марша ещё ВВС РККА и, кажется, гимна Московского авиационного института, марша, который в течение десятилетий звучал на бесчисленных парадах, линейках и маёвках, марша, текст которого можно было найти повсюду и слова которого знал каждый, марша, который опять же десятилетиями активно использовался советским пропагандистским аппаратом, — что же касается вот такого марша, то о времени его создания известно слишком уж много, и это уже равносильно полной неизвестности. Например, в упомянутом выше советском песеннике издания 1977 года чёрным по белому написано: 1931 год. Другие же авторы с такой датировкой не соглашаются и указывают иное: 1921 год, 1922 год. Но это всё выглядит голословно по сравнению с версией третьей: марш был написан в 1920 году (при этом обычно ссылаются на издание «Славим победу Октября», том 1, Москва, «Музыка», 1967):

… Написана осенью 1920 года по заданию Политуправления Киевского военного округа как песня о красной авиации. Премьера состоялась в Киеве на вокзале перед уезжавшими на фронт красноармейцами, после этого авторы исполняли там «Авиамарш» ежедневно. Текст был размножен Политуправлением, а в 1922 году издан в Киеве. Всеобщую популярность песня приобрела к середине 1920-х…

«Авторы исполняли там «Авиамарш» ежедневно»… Откровенно говоря, не так уж и трудно представить себе картину, как недоучившийся юрист Юлий Абрамович Хайт и сотрудник бюро украинской печати Павел Давидович Герман ежедневно исполняют на вокзальном перроне или где там ещё — свеженаписанную ими песню. Не правда ли? «Славим победу Октября»…

Впрочем, что бы там ни исполняли Хайт с Германом в 1920 году на киевском вокзале, но это никак не мог быть текст, приведённый выше. Дело вот в чём. В припеве говорится о «спокойствии наших границ», чего никак не могло быть осенью 1920 года. Кроме того, в последнем куплете марша упоминается некий «ультиматум». Это — датируемый маем 1923 года так называемый «ультиматум Керзона», названный по фамилии министра иностранных дел Великобритании в 1919—1924 годах Джорджа Керзона, маркиза и лорда.

Но на последний аргумент находчивые защитники версии о 1920 годе тут же указывают на то, что в 1920 году лорд Керзон направил Советской России ещё и некую ноту, которая-де и упоминается в песне как пресловутый ультиматум… Нет. В исторической литературе название «ультиматум Керзона» прочно связано именно с документом мая 1923 года, после которого разгорелся международный скандал и был убит Вацлав Воровский. Советский пропагандистский аппарат широко использовал название «ультиматум» в массовой кампании протестов по всей стране. Именно после этого начался сбор средств на создание красного воздушного флота, и одна из вновь созданных эскадрилий получила имя «Ультиматум».

Другие защитники версии 1920 года (или 1921-го, или 1922-го — всё равно) заходят с другой стороны и говорят: «Да, конечно, 1931 год в датировке марша тоже не враги народа указывали. Да, разумеется. Но! Но, вероятно, в том году и появился тот текст, который мы знаем, а вот создана песня была все равно в 1920 году!»

Что можно на это сказать? Нам известен тот текст, который приведен выше. Если даже и был более ранний текст, то о нем никто ничего не знает. Наверное, если он был, то был другим — иначе зачем что-то менять? Если же допустить другой, совершенно неизвестный текст, то, строго говоря, в условиях полной неопределенности нет никаких оснований считать, что не изменялась и мелодия — сравнивать не с чем, ведь ранние записи песни отсутствуют, правда?

И вот тут совершенно некстати на одном из сайтов выкладывается еще и третий вариант марша, который известен под названиями «Lied der roten Luftflotte» («Песня красного воздушного флота»), «Lied der roten Flieger» («Песня красных летчиков») и тому подобными. Вот начало его текста:

Wir sind geboren, Taten zu vollbringen,
zu überwinden Raum und Weltenall,
auf Adlers Flügeln uns empor zu schwingen
beim Herzschlag sausen der Motoren Schall.

Drum höher und höher und höher
wir steigen trotz Haß und Hohn.
Ein jeder Propeller singt surrend [das Lied]:
Wir schützen die Sowjetunion!

Судя по тому, что мы видим, этот вариант очень близок по смыслу и лексике к тексту советского марша и, кажется, от него и происходит. Ринат Булгаков, автор той статьи, где представлен этот вариант, указывает, что «данная версия была в ходу у германских коммунистов». Там же даётся и ссылка на архивную запись этого варианта, датированную, как сказано в статье, 1930 годом. Это означает, что известный нам текст советского марша следовало бы датировать временем до 1930 года, поскольку совершенно понятно, что «Lied der roten Luftflotte» — это перевод на немецкий язык текста «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…», а не наоборот. Это означало бы, что прошедшая все главлиты и агитпропы датировка 1931 годом так и вообще повисает в воздухе. В это, однако, верится с большим трудом. Что-то там должно было произойти, в тот год…

Из всего вышесказанного получается, что если говорить о том «Авиамарше», который мы слышим, то время его создания — это не ранее второй половины 1923 года и не позднее первой половины 1930 года. Напомню, что марш «Herbei zum Kampf…» вроде бы слышали в 1926 году, и эту дату никто не оспаривает.

Судя по тому, что мы видим, этот вариант очень близок по смыслу и лексике к тексту советского марша и, кажется, от него и происходит. Ринат Булгаков, автор той статьи, где представлен этот вариант, указывает, что «данная версия была в ходу у германских коммунистов». Там же даётся и ссылка на архивную запись этого варианта, датированную, как сказано в статье, 1930 годом. Это означает, что известный нам текст советского марша следовало бы датировать временем до 1930 года, поскольку совершенно понятно, что «Lied der roten Luftflotte» — это перевод на немецкий язык текста «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…», а не наоборот. Это означало бы, что прошедшая все главлиты и агитпропы датировка 1931 годом так и вообще повисает в воздухе. В это, однако, верится с большим трудом. Что-то там должно было произойти, в тот год…

Из всего вышесказанного получается, что если говорить о том «Авиамарше», который мы слышим, то время его создания — это не ранее второй половины 1923 года и не позднее первой половины 1930 года. Напомню, что марш «Herbei zum Kampf…» вроде бы слышали в 1926 году, и эту дату никто не оспаривает.

3. «Вот как мы пели!..»

Почти через 8 лет после широкого обнародования проблемы Сева Новгородцев вновь вернулся к вопросу «кто у кого?». Это произошло 25 мая 1991 года снова на Би-би-си в программе «Севаоборот». Поводом послужило письмо, полученное постоянным соведущим программы Л. В. Владимировым от слушателя в Ивановской области. Письмо то было зачитано в эфире; автор письма обвинял Севу Новгородцева в клевете и, в частности, писал следующее :

… Можно предположить, что всё обстояло как раз наоборот: немцы у Хайта заимствовали мелодию для своего марша. Я этого не утверждаю наверное, но к такому выводу подталкивает год написания песни-марша «Всё выше…», указанный в недавно вышедшей «Советской музыкальной энциклопедии» в статье о Хайте — 1921 год, то есть до прихода Гитлера к власти… Я лично готов удовольствоваться тем, если господин Новгородцев публично, то есть в передаче, объявит, что не имел достаточных оснований для обвинения Хайта в плагиате и поэтому своё обвинение снимает. Если же Сева отмолчится, что вероятнее всего, то… что ж! кроме «подлеца» — на это нечего будет ответить…

Разумеется, после такого письма Сева Новгородцев с удовольствием продолжил «разбор полетов». Прозвучали записи обеих песен. (Между прочим, ведущий извинился за то, что в первой передаче он — как было сказано, по вине немецкой службы Би-би-си — ошибочно связал «Авиамарш» с песней «Horst Wessel», официальным гимном нацистской партии. Надо сказать, что «Хорста Весселя» редко слушают, но часто поминают, по поводу и без. Не обошлось без исполнения этой песни и в программе 25 мая 1991 года. Рассказ об истории «Хорста Весселя» смотрите, например, у нас).

Затем между Севой Новгородцевым и Леонидом Владимировым произошел такой вот любопытный разговор:


Новгородцев: … Ну, я думаю, что идентичность мы как бы установили. Действительно, мелодия почти, ну на 95%, совпадает, за одним исключением: в припеве они выкрикивают в одном месте «Хайль Гитлер!», а вот в русском варианте припев идёт гладко, без всяких прерываний…

Владимиров: То есть, как это «гладко»? Я, с вашего позволения, в те годы — я имею в виду 30-е годы — был уже пионером и пел этот марш без конца. И мы пели очень даже не «гладко»! Вот вариант, который мы пели:

Всё выше, и выше, и выше
Стремим мы полёт наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит — Защита! —
Спокойствие наших границ.

Вот как мы пели!

Новгородцев: Вы знаете, Леонид Владимирович, для меня это откровение, потому что выкрик «Защита!» такой совершенно нашему песенному творчеству, по стилю, не свойственен. Такие выкрики, в сторону, — они у нас, в наших советских песнях не встречаются. И это наводит меня на мысль о том, что заимствование происходило в сторону от Германии к России, а не наоборот…

А вот это уже серьёзно: по словам Л. В. Владимирова, в 30-е годы в предпоследней строке припева советского марша использовался четырёхстопный амфибрахий — та особенность, которую мы видели в тексте нацистского марша и которая делала оба текста, с точки зрения стихотворного размера, полностью одинаковыми. К этому мы вернёмся чуть ниже, а пока — какие ещё аргументы выдвигались в том выпуске «Севаоборота»?

Во-первых, подчёркивалось, что вся терминология текста характерна не для начала 20-х годов, а, скорее, для начала 30-х.

Во-вторых, было отмечено, что Юлий Хайт, который в 1920 году учился на юридическом факультете Киевского университета — это был в те годы скорее любитель, чем музыкант-профессионал.

И, наконец, говорилось о том, что все остальные известные Севе Новгородцеву песни Юлия Хайта — ну, совершенно другого стиля! В качестве примера там прослушивалась песня Хайта «За гитарный перебор» на слова Павла Григорьева. Правда, Сева Новгородцев тогда довольно грубо ошибся, назвав автором этого романса Юлия Хайта. Романс «За гитарный перебор» написал вовсе не Юлий, а его менее известный брат — Михаил Хайт.

Мы не станем повторять ошибок Севы Новгородцева и в качестве примера просто бросим взгляд на один лишь текст песни, мелодию которой написал уж точно Юлий Хайт. Почему только лишь на текст? Да потому что текст этот написал не кто-нибудь ещё, а всё тот же Павел Герман, автор нетленного марша ВВС Красной армии. Песня называется «Не надо встреч»:

Узор судьбы чертит неслышный след: Твоё лицо я вижу вновь так близко; И веет вновь дыханьем прошлых лет Передо мной лежащая записка: Не надо встреч… Не надо продолжать… Не нужно слов, клянусь тебе, не стоит! И, если вновь больное сердце ноет, Заставь его застыть и замолчать! Ведь мне знаком, мучительно знаком Твой каждый жест, законченный и грубый, Твоей души болезненный излом, И острый взгляд, и чувственные губы… Не надо встреч… Не надо продолжать… Я не хочу былого осквернить Игрою чувств минутного возврата, Что было раз — тому уже не быть, Твоей рукой всё сорвано и смято. Не надо встреч… Не надо продолжать…

Эту свою песню Хайт и Герман написали примерно в одно и то же время с авиамаршем «Всё выше». Романс «Не надо встреч» пользовался у публики громадной популярностью — да едва ли и не большей, чем авиамарш «Всё выше». Романс этот «с исключительным успехом» исполняла Изабелла Юрьева, именно с ним она впервые выступила на сцене. Его, и также «с успехом», включали в свой репертуар Юрий Морфесси, Сара Горби и Мария Садовская: чеканные строки Павла Германа, этот его «острый взгляд», этот его «души болезненный излом» — находили горячий отклик среди русской эмиграции и в Белграде, и в Париже, и в Харбине…

Короче говоря, романс «Не надо встреч» Хайта и Германа быстро стал символом чего-то такого… чего-то по духу совершенно противоположного «Авиамаршу» тех же самых авторов…

Твоей души болезненный излом,
И острый взгляд, и чувственные губы…
Наш острый взгляд пронзает каждый атом,
Наш каждый нерв решимостью одет…

…В 1929 году подмосковная фабрика грампластинок «Памяти 1905 года» в исполнении Владимира Хенкина, будущего народного артиста РСФСР, выпустила едкую пародию на романс «Не надо встреч». Послушаем эту редкую запись. Музыка Юлия Хайта, слова… слова — почти что Павла Германа.

4. Защита спокойствия

В биологии существует такое понятие — рудиментарный орган, рудимент. Это когда в организме сохраняются органы, некогда важные, но утратившие в процессе эволюции своёё первоначальное значение. Например, глаза у крота. Так вот, не оставляет впечатление, что тот самый выкрик «Защита!», который, по словам Л. В. Владимирова, был некогда в припеве советского марша, — это и есть тот самый рудимент, остаточный орган. Выкрик «Хайль Гитлер!» при пении нацистского марша буквально вырывался из груди штурмовиков, и поломать ради обожаемого фюрера одну из строк представлялось им, вероятно, делом естественным и оправданным. Но вот выкрик «Защита!» вместо «Хайль Гитлер!» выглядит в русском тексте совершенно неуместным. Мы только что слышали в исполнении Л. В. Владимирова (за отсутствием другой возможности), как звучал тот странный для советского марша выкрик. Могу сослаться также на сообщение одного из наших читателей (K. S.):

… C удовольствием прочёл, имею что добавить. В конце 80-хх, на ж. д. станции Чудово (Новгородская обл.), я случайно услышал вариант «Авиамарша», приведённый Л. В. Владимировым (в исполнении подвыпившего старичка-баяниста). Так вот: не спокойствие, а спокойствия, то есть:

И в каждом пропеллере дышит защита
Спокойствия наших границ

Слово защита не выделялось, переход между третьей и четвёртой строкой припева был плавным. Там был ещё четвёртый куплет, но я его, к сожалению, не запомнил.

Кстати говоря, этот пример наглядно демонстрирует, что язык борется с чужеродным ему вкраплением, пытается вобрать его в себя, адаптировать — даже ценой такой неуклюжей конструкции, как «защита спокойствия границ».

Постойте, но, быть может, Леонида Владимировича просто подвела память? Может, и наш читатель что-нибудь перепутал? Нет ли других каких указаний на то, что упомянутый «рудиментарный орган» всё же был некогда в тексте советского марша? Да есть они, такие указания! Нам уже известно, что текст марша немецких коммунистов под названием типа «Lied der roten Luftflotte» («Песня красного воздушного флота») хронологически следует за текстом советского марша (а почему? а потому, что никакого «своего» красного воздушного флота, помимо советского, у немецких коммунистов просто не существовало; я уж не говорю о массовом заимствовании в немецком коммунистическом тексте образов и лексики советского марша). Грубо говоря, марш немецких коммунистов не является самостоятельным произведением и представляет собой кальку с марша ВВС РККА. Так вот, даже в том тексте, который представлен Ринатом Булгаковым в цитированной выше статье, мы видим пресловутый рудимент:


Drum höher und höher und höher
wir steigen trotz Haß und Hohn.
Ein jeder Propeller singt surrend [das Lied]:
Wir schützen die Sowjetunion!

Вот послушайте старую запись соответствующего фрагмента этой песни и обратите внимание на характерные фортепьянные аккорды взамен пропущенных слогов

Повторяю: современный вариант мелодии советского марша обрывает предпоследнюю строку на слове «surrend» (жужжа, гудя — о пропеллере), а для слова «das Lied» (песня) там просто нет места. Стало быть, если немецкий коммунистический марш является калькой (а как может быть иначе?), то калькой не с современного варианта советского марша, а с такого его варианта, который один к одному повторяет структуру марша нацистского и который, согласно Л. В. Владимирову, существовал и активно в своё время исполнялся. А что же в приведённом тексте могут означать скобки? А скобки могут означать то, что некоторое время оба варианта существовали параллельно, пока выкрик в конце третьей строки припева, бессмысленный по существу и чужеродный для русских песенных традиций, не был постепенно вытеснен современным вариантом исполнения советского марша.

Хотите ещё пример? Пожалуйста. На одном немецком форуме мне встретился ещё и такой вариант приведённого выше текста коммунистического марша «Lied der rotten Luftflotte» (только там он назван «Lied der roten Flieger» — «Песня красных лётчиков»):

Drum höher und höher und höher
wir steigen trotz Haß und Hohn.
Ein jeder Propeller singt surrend «Hurra!»:
Wir schützen die Sowjetunion!

Здесь «остаточный орган» («Hurra!» — «Ура!») выглядит столь же бессмысленно и беспомощно, как и в советском оригинале («Защита!»). Житель Берлина, поставивший на форум вышеприведённый текст, ссылается на то, что он был известен среди немецких коммунистов из интербригады имени Тельмана.

Что же всё это означает? Это означает то, что советский «Авиамарш» и производный от него немецкий коммунистический марш имели такие ранние варианты исполнения, которые были идентичны исполнению нацистского марша. Однако, добавочные слоги текста, единственные и столь естественные у нацистов, всякий раз хаотично заменялись на случайные, бессмысленные и неестественные выкрики в предпоследней строке припева. Другими словами, всё это указывает на то, что заимствование, по-видимому, действительно происходило от нацистского марша к советскому. Конечно, всё это является лишь косвенными доказательствами, хотя и достаточно серьёзными.

5. О шеллаке и чёрством хлебе

Удивительно, но есть люди, которые, как и давний слушатель Би-би-си из Ивановской области, ни в чём не сомневаются. В русскоязычном Интернете, кажется, прочно укореняется представление о том, что приоритет советского марша вполне и безусловно доказан. При этом все ссылаются на одну-единственную статью Рината Булгакова, уже не раз упомянутую нами. Ринат Булгаков в своей статье пишет:

Итак, всё что можно было сделать, сделано. Истина, кажется, установлена. К радости тех, кто всегда считал, что «Авиамарш» — это наша песня, и к глубокому разочарованию тех, кто надеялся, что приоритет за немцами.

Это даже интересно… Странная для исследователя эмоциональность. Посмотрим же, на основании чего сделан столь радостный вывод. Отвлекаясь от второстепенных деталей (что такое шеллак, из которого делались старые грампластинки, какие и в каком виде сохранились записи нацистской песни, когда и к кому Булгаков обращался, всякий раз получая при этом отрицательные ответы, и так далее), мы с удивлением обнаружим то единственное, что Ринат Булгаков посчитал «железным» доказательством приоритета советского марша. Что же это такое? А вот что.

В ответ на очередной запрос Булгакова ему указали на современную статью, посвященную боевым песням СА. Авторы этой статьи, Брудерик и Клейн, располагали статьей некоего Ганса Байера, появившейся в номере журнала «Die Musik» (июнь 1939 года), и пересказали высказанное в ней мнение. Так вот, неопровержимое доказательство Рината Булгакова заключено в следующей фразе Брудерика и Клейна (речь идет о происхождении нацистской песни; цитирую так, как написано в статье Булгакова):

… Nach Bajer hat sichdieses Liedaus dem Lied der rotten Luftflotte entwickelt, dessen Kehrrein mit den Worten endet «Drum hoher und hoher und hoher, wie steigen trotz Hass und Holm. Ein jeder Propeller singt surrend: Wir sclutzen die Sowjetunion»

И тут же Булгаков даёт перевод и делает свой вывод (цитирую так, как написано в статье Булгакова):

… Байер пишет (здесь ссылка на статью Ганса Байера «Lieder unschen Geschichte» в журнале «Die Musik», номер XXXV/9, июнь 1939 г.), что нет сомнений в том, что за её основу был взят марш ВВС Красной армии, с припевом, который заканчивается следующими словами: «Всё выше, и выше, и выше // Стремим мы полёт наших птиц, // И в каждом пропеллере дышит // Спокойствие наших границ»

Итак, Ганс Байер, музыковед, исследователь и современник этого марша, в своей статье в журнале «Die Musik» в июне 1939 г. сообщил, что он не смог найти немецких авторов, и пришёл к выводу, что немцы действительно заимствовали мелодию советского «Авиамарша», и даже процитировал (в переводе) четыре строки припева.

Господа, это даже не смешно. Ничего подобного в приведённой цитате из статьи Брудерика и Клейна нет. Начать с того, что цитата эта у Булгакова изобилует описками, лишающими её всякого смысла («rotten» вместо правильного «roten», «Kehrrein» вместо «Kehrreim», «Holm» вместо «Hohn», и так далее). После их исправления она принимает такой вид:

Nach Bajer hat sich dieses Lied aus dem Lied der roten Luftflotte entwickelt, dessen Kehrreim mit den Worten endet «Drum höher und höher und höher wir steigen trotz Haß und Hohn. Ein jeder Propeller singt surrend: Wir schützen die Sowjetunion»

А что же тут написано? Вот точный перевод:

Согласно Байеру, эта песня произошла от песни «Lied der roten Luftflotte», припев которой заканчивается словами: «Drum höher und höher und höher wir steigen trotz Haß und Hohn. Ein jeder Propeller singt surrend: Wir schützen die Sowjetunion»

Ну и что? Первое: ни о каком марше никаких ВВС Красной армии в цитате из немецкой статьи нет и речи. Второе: указанная в цитате в качестве источника песня представляет собой не советский «Авиамарш», а тот самый «коммунистический» вариант, о котором мы говорили выше, но без какого-либо «рудиментарного» добавка. Третье: в 1939 году некто Ганс Байер, не располагая никакими данными об авторах нацистского марша, высказал своё личное мнение, что происходил он от известного ему на тот момент марша немецких коммунистов. Четвёртое: не следует забывать, что 1939 год — это особый год, год наивысшего подъёма нацизма, год 50-летия фюрера. Не учитывать специфики тоталитарных режимов при ссылках на источники того времени просто наивно.

Вот и всё пресловутое «доказательство». Ради него едва ли имело смысл напрягать господ из Германии и потом рассказывать о шеллаке и чёрством хлебе исследователя. Достаточно было просто заглянуть в «Советскую музыкальную энциклопедию», подобно пожелавшему остаться неизвестным слушателю Би-би-си из села в Ивановской области. Там в статье о Хайте чёрным по белому указан год написания советского марша — 1921-ый, задолго до 1926 года. Это ведь тоже писали «музыковеды, исследователи и современники». Даже обидно: к нашим журналам доверия нет, а вот журнал «Die Musik», номер XXXV/9, июнь 1939 года — это, разумеется, «железное» доказательство.

Выводы: «железное» доказательство Рината Булгакова лишь с трудом можно считать даже косвенным доказательством. Ни один из тех серьёзных вопросов, о которых мы говорили выше, в статье Булгакова не снят. Проблема приоритета таковой и остаётся. По совокупности же косвенных доказательств версия о пути заимствования в направлении от нацистского марша к советскому выглядит по-прежнему предпочтительней.

Вот такие дела…

Теперь послушайте мелодию нацистского марша «Herbei zum Kampf…». Запись в аранжировке Франца Степани выполнена в 1933 году довольно известным оркестром Карла Войчаха. Запись эта входит в состав сохранившегося на пластинках попурри из нацистских песен под общим названием «Deutscher Kampf im Lied» (что-то вроде «Немецкая борьба в зеркале песни»)

Нетрудно заметить, что мелодии обоих маршей практически идентичны (а местами совпадают даже их тексты). За подробностями мы отсылаем читателей к упомянутой выше статье, здесь же приведём лишь заключительную её фразу:

… Проблема приоритета таковой и остаётся. По совокупности же косвенных доказательств версия о пути заимствования в направлении от нацистского марша к советскому выглядит по-прежнему предпочтительней.

6. Архивы Бурсацкого спуска

Те «косвенные доказательства», о которых идёт речь, на сегодняшний день сводятся к следующему.

Во-первых, в известной статье Рината Булгакова, на которую часто ссылаются, утверждая о приоритете советского «Авиамарша», не содержится, в сущности, ничего, кроме мнения некоего Ганса Байера, высказанного им в июне 1939 года в журнале «Die Musik», о том, что марш «Herbei zum Kampf…» произошёл от немецкого коммунистического марша «Lied der roten Luftflotte» («Песня красного воздушного флота»).

Во-вторых, есть определённые основания полагать, что в 30-е годы бытовало такое исполнение «Авиамарша», в котором в конце третьей строки припева («И в каждом пропеллере дышит») звучал ещё и несвойственный русской песенной традиции и совершенно неоправданный в смысловом отношении выкрик типа «Защита!», вполне аналогичный столь естественному в немецком марше выкрику «Heil Hitler!». Этот выкрик слышали у нас кое-где ещё и в конце 80-х годов; есть также свидетельства, что подобными выкриками сопровождалось и исполнение немецкого коммунистического марша, текст которого, очевидно, базируется на тексте марша советского.

В-третьих, авторы «Авиамарша», поэт Павел Давидович Герман и композитор Юлий Абрамович Хайт, другими своими произведениями — вроде романса «Не надо встреч» — несколько не вписываются в тот творческий облик, который мы вправе были бы ожидать от авторов официального марша ВВС Красной армии.

В-четвёртых, имеется некоторая неопределённость и в датировке советского «Авиамарша». Различные наши энциклопедии и справочники называют как 1931 год, так и 1922 год, 1921 год и даже 1920 год. В то же время совершенно ясно, что текст, который нам известен («И верьте нам: на всякий ультиматум воздушный флот сумеет дать ответ»), никак не мог быть написан ранее лета 1923 года, ибо тот ультиматум, который тут упоминается, не может быть ничем иным, как пресловутым «ультиматумом Керзона», датируемым маем того года. Учитывая, что существует запись немецкого коммунистического марша, которая относится к 1930 году, и что этот марш, безусловно, списан с советского, можно утверждать, что известный нам вариант «Авиамарша» появился не ранее второй половины 1923 года и не позднее первой половины 1930 года. Относительно же датировки марша «Herbei zum Kampf…» можно (и тоже с осторожностью) говорить о 1926 годе.

Разумеется, всё вышесказанное вполне способно породить сомнения и вызвать предпочтения, но доказательством приоритета являться никак не может. Для доказательства нужно нечто совсем иное: надёжно датированные аудиозаписи, сохранившиеся архивные издания текста и нот.

Нельзя сказать, что ссылок на существование подобных прямых доказательств совсем уж нет. Например, в статье с красноречивым названием «„Всё выше”. (РСФСР, 1920 год)», опубликованной на сайте Самарского военно-исторического клуба, приведены фотокопии и нот, и обложки «первого издания», о котором там сказано следующее:

… «Песни революции. Всё выше. Авиамарш», — читаем на его обложке. А на первой странице, перед заглавием песни, — посвящение авторов: «Обществу друзей Воздушного Флота».

Издание это, на первый взгляд, мало чем отличается от другого, выпущенного двенадцать лет спустя, в 1933 году…

Отсюда вроде бы следует, что автор статьи располагает прямым доказательством того, что «Авиамарш» был написан не позднее 1921 года (1933 – 12 = 1921). Но вот указание на «Общество друзей Воздушного Флота» сразу же смазывает всё впечатление от этого доказательства. Дело в том, что это Общество, ОДВФ, было создано лишь в марте 1923 года, и поэтому 1921 год никак не получается. Совершенно очевидно, что посвящение ОДВФ однозначно датирует «первое издание» советского марша, которым вроде бы располагает автор процитированной выше статьи, периодом после марта 1923 года.

Пока я раздумывал над возможными причинами такой неувязки, из Донецка мне пришло письмо от одного из читателей нашего журнала, Олега Монастырного:

... У меня имеетсянотное издание песни Ю. Хайта «Всё выше», датированное 1926-м годом. На обложке также указано «Шестая тысяча». Имеется в виду шестая тысяча издания. На обороте издания другой песни Ю. Хайта, датированного 1925-м годом, рекламируются другие песни того же автора, в том числе и «Всё выше».

Принимая во внимание разовые тиражи аналогичных нотных изданий тех лет (а тиражи были небольшими — 1, 2, 3 тысячи), можно предположить, что первое издание песни было осуществлено, во-первых, до 1925 года, а во-вторых, с учётом других аргументов в Вашей статье, не ранее 1923 года…


Естественно, я попросил Олега Монастырного показать те документальные материалы, о которых он говорит. Обложку упомянутого им издания 1926 года вы видите слева. Внешне она почти совпадает с обложкой того издания, которым располагает автор процитированной выше статьи. Обе книжки напечатаны в Киеве, но та, что находится у Монастырного, издана, судя по надписи внизу, одним из авторов «Авиамарша», тогда как другая выпущена Киевским музыкальным предприятием.

Итак, ещё раз посмотрим на год издания книжки, находящейся у Олега Монастырного:

     


Чётко виден штамп киевского издательства «Пролетарий», улица 1 Мая, дом 2. В верхней же части обложки мы видим ещё один штамп, харьковский, с характерной рукописной надписью красного цвета:

     


Надо сказать, что штампик этот несколько необычен для тех лет, ибо на нём написано: «Харьковъ, телефонъ 22-55» (именно так, с твёрдыми знаками). Кроме того, там указаны имя и фамилия: «Анатолий Гуленко» — вероятно, имя и фамилия первоначального владельца этого клавира. Олег Монастырный поясняет историю своей находки:

… Ноты марша оказались в подборке нотной музыки 20-х годов, которую я купил на Бурсацком спуске в Харькове (это место, где в Харькове торгуют букинистической литературой). Подборка эта собиралась и переплеталась, судя по штампу и рукописным надписям, харьковским жителем по имени Анатолий Гуленко. В подборку входят ноты, изданные, в основном, в 1920-е годы в Москве и Киеве.

Купил я ноты, прежде всего, из-за некоторых обложек, оформленных в конструктивистском стиле. Когда увидел «Авио-марш», датированный 1926 годом, немного удивился, т. к. думал, что он относится к 30-м годам (и то правда, какая там авиация в 1926-м, а судя по всему, и ещё раньше?). Тогда и решил посмотреть в Интернете, а там Ваша статья (самая объёмная и аргументированная из всего, что я нашёл) и другие…

Прочитав это, я почувствовал жгучую зависть и непреодолимое желание срочно оказаться на Бурсацком спуске в Харькове…

Но продолжим, однако, рассматривать находку Олега Монастырного. Точно такой же штамп, с точно такой же рукописной надписью красного цвета, виден и в углу страницы с нотами «Авиамарша»:

Выше названия, как и в «самарском» издании, мы видим посвящение Обществу друзей воздушного флота. Между прочим, и в издании Олега Монастырного посвящение это выглядит немного неуместным, но не по причине того, что упоминание ОДВФ противоречит датировке «самарского» издания 1921 годом (ведь именно этот год отстаивает автор статьи, опубликованной на сайте Самарского военно-исторического клуба; думаю всё же, что тут имеет место какое-то недоразумение), а просто потому, что ОДВФ прекратило своё самостоятельное существование несколько ранее 1926 года: ещё в мае 1925 года оно слилось с Обществом друзей химической обороны и химической промышленности (ДОБРОХИМ) в единую организацию — Авиахим СССР. Но именно 1926 год мы видим на обложке. Чем можно объяснить такое несоответствие дат? Издательской неповоротливостью? Во всяком случае, серьёзным замечанием это вряд ли является…

Короче говоря, посвящение Обществу друзей воздушного флота, которое имеется на обоих изданиях «Авиамарша», могло быть написано только в период после марта 1923 года и по май 1925 года. Это совершенно ясно.

Читатель может мне поверить, что ноты, помещённые на странице со штампиком Анатолия Гуленко и на следующей странице, вполне соответствуют той мелодии «Авиамарша», которая всем нам хорошо известна. Слова первого куплета и припева — тоже привычные. На месте же пресловутого выкрика «Защита!» стоит музыкальная пауза. Взгляните сами:

Датировку советского «Авиамарша» периодом ранее 1926 года отчасти подтверждает и другое издание, находящееся в распоряжении Олега Монастырного и также принадлежавшее в своё время Анатолию Гуленко. Этот клавир содержит романс Юлия Хайта и Павла Германа под названием «Сегодня, завтра и вчера» (из репертуара Е. Н. Юровской). На обложке его, в самом низу, проставлены выходные данные: «Издание автора, Москва, 1925 г.»:

Так вот, на обратной стороне, под общим заголовком «Юлий Хайт», приводится список произведений композитора. Интересующий нас фрагмент выглядит следующим образом:

Забавно, что список открывается тем же самым романсом «Не надо встреч», текст которого (написанный также Павлом Германом) мы приводили в предыдущей статье «Кто у кого?» в качестве косвенного доказательства того, что Хайт и Герман, если судить по другим их произведениям, ну никак не могли бы являться авторами «Авиамарша». Получается так, что могли бы, ибо под номером 32 в списке, датированном 1925 годом, читаем название другой их песни: «Всё выше». Да, получается так, что могли всё-таки в творчестве одного и того же человека уживаться «Всё выше» и, вспоминая остроумное замечание Севы Новгородцева, «Всё ниже»: в одном и том же списке мы видим не только названия типа «Не надо слёз — игре конец», «Не говори ни слова…» или «С тех пор как ты ушла…», но и «Наш герб», «Смена», «Всё выше» и «Воля коллектива». Вот такие дела получаются…

7. Поиски вслепую

С чего-то ведь надо начинать поиски, правда? Так почему бы не попытаться уже в списке Олега Монастырного отыскать какую-нибудь информацию относительно времени написания авиамарша «Всё выше»? Не мог бы этот список помочь нам ещё более уточнить то, что нам уже известно?..

Посудите сами: в нём перечислены 38 романсов и песен, которые, естественно, к 1926 году Хайтом уже были написаны (кстати, это самый обширный список сочинений Юлия Хайта, который лично я где-либо ещё видел). Ну вот кто мне скажет — в каком именно порядке они перечислены в списке?

Маловероятно, что в случайном порядке. Ясно, что не в алфавитном. Ясно, что не по жанру: после № 5 («Не звенят гитары») идёт № 15 («Наш герб»), затем опять что-то про гитару, № 17 («Надо гитару разбить»), а потом вдруг вечнозелёный авиамарш «Всё выше» (№ 32) и, для разнообразия, уже не гитара, а «Забытый рояль» (№ 38). Может быть, произведения в списке сгруппированы по авторам текста? Какие-то группы там точно есть: скажем, список открывается романсами на стихи Павла Германа (по крайней мере, № 1 и № 2 — это он, Герман), романсы же № 19 и № 20 написаны на стихи Константина Подревского. Но мы ведь знаем, что и № 32 («Всё выше») — это опять же Павел Герман…

Так не в хронологическом ли порядке размещены произведения в этом списке? Например, романс № 8 («Дни уходят»), на слова всё того же Павла Германа, был опубликован в 1924 году. Если интересующему нас «Авиамаршу» присвоен № 32, а весь список был составлен не позже 1925 года, то… что?.. Эх, где те бурсацкие спуски! Почему-то всякий раз они оказываются в Харькове…

Итак, на основании данных о существовании издания 1926 года, которое имеется у Олега Монастырного из Донецка (и, по-видимому, того издания, которым располагает автор статьи, помещённой на сайте Самарского военно-исторического клуба), можно со всей определённостью утверждать, что «Авиамарш» в привычном всем нам виде был написан Юлием Хайтом и Павлом Германом не ранее мая 1923 года («ультиматум Керзона») и не позднее мая 1925 года (вхождение ОДВФ в состав Авиахима).

Вероятно, имеются и другие прямые доказательства, позволяющие ещё более сузить временные пределы написания «Авиамарша» в его привычном для нас виде. Например, в статье Константина Душенко под названием «Всё выше, выше и выше» читаем следующее:

… Самое раннее издание было выпущено Музфондом СССР стеклографическим способом с указанием: «Подписано к печати 13.V», — увы, без указания года. Песня посвящалась «Воздушному флоту С.С.С.Р.». СССР, напомню, был образован 30 дек. 1922 г., а издание с датой «13 мая» появилось не ранее 1924 года — иначе туда не попала бы цитата из речи Троцкого, произнесённой в июне 1923 года…

Если упомянутое здесь издание действительно существует, то это лишь подтверждало бы то, что «Авиамарш» едва ли мог быть написан позже 1925 года, когда над Троцким стали сгущаться тучи и он был освобождён от обязанностей председателя Реввоенсовета СССР и наркома по военным и морским делам, и уж никак не позже 1926 года, когда Троцкий был выведен из состава Политбюро.

Вообще, если говорить о времени написания «Авиамарша», то датировка публикаций позволяет установить лишь верхнюю его границу. Нижнюю границу времени написания, в отсутствие прямых доказательств (датированные рукописи), можно определить лишь косвенно.

Во всяком случае, известный нам вариант никак не мог быть написан ранее второй половины 1923 года («ультиматум Керзона»), а, скорее всего, был написан даже несколько позже: первые советские цельнометаллические самолеты появились только в 1924 году, а до той поры никакой «разум» не мог нам дать «стальные руки-крылья» (концессионный договор, заключённый с немецкой фирмой «Юнкерс» и имевший целью организовать в СССР производство таких самолетов, оказался крайне неудачным; к 1924 году только-только удалось наладить у нас производство собственного «крылатого металла» — кольчугалюминия).

Некоторое представление о «наших птицах» того времени может дать показанный справа рекламный плакат 1923 года, призывающий всех покупать акции Российского общества добровольного воздушного флота (Добролёта) — коммерческой организации, созданной в том же году с целью развития в России гражданского воздушного флота…

Наконец, как у нас обстоят дела с приоритетом? Честно говоря, датировка советского «Авиамарша» периодом май 1923 — май 1925 оставляет немецкому маршу «Herbei zum Kampf…» очень немного шансов на приоритет. Нацистам в тот период было совсем не до того, чтобы самозабвенно выкрикивать здравицы Адольфу Гитлеру. После неудачной попытки поздней осенью 1923 года захватить власть в Баварии их партия оказалась на грани распада. Весь 1924 год Гитлер вынужден был наблюдать за этим процессом из-за стен ландсбергской крепости, занимая себя писательским трудом. А, например, Герман Геринг, опасно раненный при подавлении мюнхенского путча, был тайно вывезен за пределы Германии и коротал время с красавицей-женой сначала в Италии, а затем в Швеции, в Стокгольме, проведя там потом несколько месяцев в психиатрической больнице. В Германию же он смог вернуться только в октябре 1927 года. А, например, Генрих Гиммлер, разуверившись тогда в перспективах гитлеровского движения, отошёл было от дел и все свои сбережения вложил в птицефабрику. Его на посту личного секретаря Грегора Штрассера, одного из лидеров антигитлеровского течения в нацистской партии, сменил молодой человек по имени Йозеф Геббельс, недавно защитивший докторскую диссертацию и перебивавшийся, как говорится, с хлеба на квас. Его душевное состояние хорошо передают дневниковые записи, относящиеся к тому периоду: «23 октября 1925 года — иногда я думаю, что наше дело проиграно. 20 января 1926 года — я сыт по горло нашей партией. 22 февраля 1926 года — я не могу безоглядно верить самому Гитлеру».

Другое название марша «Herbei zum Kampf…» — это «Песня молодого берлинского рабочего». Когда в конце 1926 года Геббельс прибыл в Берлин в качестве столичного гауляйтера, он застал там удручающую картину:

… Штаб-квартира, располагавшаяся в грязном подвале на Потсдамерштрассе, была запущена до крайности… Все углы были завалены кипами старых газет. В передней толпились и до хрипоты о чём-то спорили люди — безработные члены партии… Сюда никогда не проникал солнечный свет. О том, чтобы вести налаженную работу, не могло быть и речи… Здесь царила полная кутерьма…

«Толпились люди» — это ещё слишком сильно сказано. В огромном Берлине тогда насчитывалось всего-то около одной тысячи нацистов, большинство из которых составляли действительно безработные, не платившие, естественно, никаких членских взносов (Геббельс, впрочем, начал с того, что сразу же выгнал из партии ещё четыреста человек, оставив на весь Берлин только шесть сотен нацистов)…

Вот такие дела получаются у нас с приоритетом.

8. Да, так вполне могло быть…

Косвенные доказательства — вещь, конечно, убедительная, но лишь до той поры, пока не найдены доказательства прямые. Сохранившиеся до наших дней издания с нотами и текстом «Авиамарша» ставят, по всей видимости, точку в дискуссии о приоритете. По-видимому, Лени Рифеншталь в своем выдающемся фильме «Триумф воли» зафиксировала для потомков курьезную сцену, когда нацистские парни, сами того не ведая, плещутся под бодрые звуки официального марша ВВС Красной Армии

Ну, хорошо. Если только в перечисленных выше случаях мы действительно имеем дело с подлинными, того времени, экземплярами брошюр, включающих текст и ноты «Авиамарша», то вопрос о приоритете можно считать закрытым. Но как всё же быть с теми соображениями, которые я вкратце изложил в самом начале статьи?

Во-первых, ни о какой второй половине 1920 года как времени создания известного нам текста не может, разумеется, быть и речи — по многим причинам (Боже мой! В августе того года Красная армия была наголову разбита под Варшавой, и лишь в октябре удалось заключить советско-польское перемирие — о каком таком «спокойствии наших границ» мы говорим? Рижский мир был заключён лишь пять месяцев спустя, в марте 1921 года, советско-польская граница была установлена значительно восточнее «линии Керзона», и именно тогда к Польше отошли территории Западной Украины и Западной Белоруссии). Что бы там Хайт с Германом ни пели тогда на вокзале в Киеве, но провидцами они — даже «по заданию Политуправления Киевского военного округа» — быть не могли. Но об этом уже говорилось.

Сам по себе 1920 год возник в позднейших воспоминаниях Юлия Хайта (он пережил Павла Германа на полтора десятилетия) и со слов Евгения Долматовского. Нам остаётся лишь гадать, чем руководствовался Хайт, предпочтя назвать эту дату, проникшую потом во многие энциклопедии…

Во-вторых, вскоре после создания песня была переведена на немецкий язык и, став в Германии «Песней красного воздушного флота» («Lied der roten Luftflotte»), получила, очевидно, распространение среди членов коммунистического «Союза красных фронтовиков» (Рот-фронт), которым с февраля 1925 года руководил Эрнст Тельман, верный сторонник линии Коминтерна, опиравшийся на всестороннюю помощь этой контролируемой Москвой организации. Следует иметь в виду, что в те годы «красные фронтовики» и нацистские штурмовики находились между собой в постоянном контакте, выполняя для своих партий аналогичные охранные функции, и что далеко не все штурмовики были убеждёнными антикоммунистами. Можно долго приводить примеры того, как в те годы коммунисты переходили в нацистскую партию, а нацисты становились коммунистами. Поэтому не стоит, наверное, удивляться, что очень скоро песня могла стать известна штурмовикам — удивительно, если б это было не так.

Нацист Хорст Вессель	Коммунист Хёлер, убивший Весселя

Не стоит удивляться и тому, что услышанная нацистами мелодия вполне могла быть приспособлена ими для озвучивания уже своего текста — ведь точно так же, немного адаптировав текст и воспользовавшись мелодией давно известной песни, молодой штурмовик Хорст Вессель создал будущий гимн нацистской партии (подробнее смотрите в статье «Сомкнём ряды. Пусть будет выше знамя!..»), и ведь точно так же он сочинил тексты к ещё нескольким нацистским песням, приспособив их пение под знакомые старые мелодии. Скорее всего, подобный случай произошёл и с «Песней красного воздушного флота», переделанной кем-то из штурмовиков (его имя, в отличие от имени Хорста Весселя, история не сохранила) в «Herbei zum Kampf…» — отсюда буквальные совпадения текста в обеих песнях: «Всё выше, выше и выше» и «Und höher und höher und höher», отсюда и полная неизвестность относительно авторства нацистского марша (имя Весселя стало известно только потому, что он очень вовремя погиб, и только благодаря усилиям Геббельса).

Часто у современных поборников всяких там приоритетов можно встретить выражения типа: «Ага! Немцы слямзили у нас Авиамарш! Не постеснялись даже того, что его истинные авторы — евреи!». Ничего «немцы» у «нас» не лямзили… Коммунисты и нацисты жили в Германии бок о бок, в те годы они вместе вовсю клеймили крупный капитал и местных либералов, различаясь, в глазах обывателя (да часто и в своих собственных глазах), лишь малосущественными деталями. И «лямзили» они вовсе не у «нас» (сомневаюсь, что автор текста «Herbei zum Kampf…» вообще подозревал о существовании «Авиамарша»), а друг у друга, нисколько не считая это зазорным: сегодня ты тут, а завтра ты там (я не говорю об идейных — такие, конечно, тоже были). Судя по тексту нацистского марша, его автор принадлежал к революционно-романтическому крылу движения, в термине «национал-социализм» делавшему упор на второе слово. Текст этот призывает пролетариев, ставших по воле еврейского капитала рабами машин, прислушаться к голосу совести и бороться за свою свободу, за хлеб и работу.

Тогда же, вероятно, в одном из вариантов исполнения «Herbei zum Kampf…» и появился вполне естественный, от души, выкрик — «Heil Hitler!».

А дальше… дальше пошёл обратный процесс: песни «Herbei zum Kampf…», в свою очередь, стала влиять на манеру исполнения «Песни красного воздушного флота», и в ней тоже появились выкрики — вполне в духе немецкой песенной традиции, хотя уже и не столь оправданные по смыслу, как в нацистском марше.

И вот где-то в начале 30-х годов круг замкнулся: типично уже немецкая песня «Lied der roten Luftflotte», песня с широко известной у нас мелодией, проникла обратно в СССР, привнеся в исполнение нашего «Авиамарша» по-заграничному модный выкрик «Защита!».

«Авиамарш» — «Lied der roten Luftflotte» — «Herbei zum Kampf…» — «Lied der roten Luftflotte» — «Авиамарш». Круг замкнулся…

Да, так могло быть. Так вполне могло быть. Достоинство этой версии — в её естественности. Она непринужденно объясняет ранее, казалось бы, необъяснимые и несовместимые вещи: и мнение немца Байера о том, что нацистский марш произошёл от немецкой «Песни красного воздушного флота», и воспоминания о том, что немецкие коммунисты из интербригады имени Тельмана сопровождали исполнение этой песни, совсем в духе нацистского исполнения, выкриками «Hurra!», и удивительный провал в знаниях относительно авторов «Herbei zum Kampf…», и воспоминания Л. В. Владимирова о том, как он в 30-е годы, будучи пионером и «без конца» распевая «Авиамарш», выкрикивал в его припеве бессмысленное слово «Защита!», и совершенно загадочное и бесследное исчезновение нацистского марша уже в конце 30-х годов…

«Авиамарш» — «Lied der roten Luftflotte» — «Herbei zum Kampf…» — «Lied der roten Luftflotte» — «Авиамарш». Да, круг замкнулся. Правы те, кто говорил об «Авиамарше» как об источнике марша нацистского. Правы и те, кто говорил об определённом влиянии нацистского марша на «Авиамарш». Песни влияют друг на друга точно так же, как и люди, потому что в людях они и живут. При этом, конечно, приоритет «Авиамарша» перед «Herbei zum Kampf…» — несомненен. Другое дело, что остаётся открытым вопрос о том, какими источниками пользовался сам Юлий Хайт при написании мелодии «Авиамарша». На этот счёт существуют разные мнения. Ирония судьбы: в качестве прототипа мелодии называют даже старинную немецкую песню.

9. «Великий перелёт» 1925 года

Вначале вспомним недавний парад на Красной площади столицы, который состоялся 9 мая 2008 года. Многочисленные телезрители имели тогда возможность наблюдать российскую авиацию, впервые после долгого перерыва демонстрировавшую полёты над Москвой в парадном строю. Вспомним же, как это было. Из динамиков доносятся бодрые звуки «Авиамарша» — давнишнего официального марша военно-воздушных сил страны:

А теперь послушайте звуки совсем другого «парада», который за три четверти века до нашего могли видеть совсем другие зрители и совсем в другом месте. Качество записи очень неважное… но просто послушайте и оцените

Вот такие дела… Откуда эта вторая фонограмма — об этом мы поговорим чуть позже, как и вообще об обоих немецких маршах, а пока что посмотрим, что о датировке советского «Авиамарша» нам могут поведать сохранившиеся газетно-журнальные публикации тех далёких лет. Подтверждают ли они тот временной интервал — не ранее мая 1923 года и не позднее мая 1925 года — который был установлен во второй части нашей «расследования»?

Благодаря помощи Любови Владимировны Анисовой, известной нашей певицы, передо мной сейчас лежат ксерокопии нескольких таких публикаций. Вот, например, статья за подписью «Р. Блюменау» из журнала «Цирк и эстрада» (издавался с 1927 по 1930 годы). Статья называется «Советская песня», и опубликована она была в мае 1928 года. Собственно, посвящена статья проблемам становления того явления, которое автор и называет «советской песней». По мнению Р. Блюменау, «среди громадного количества мусора публика и эстрадники почти не замечают советской песни — а она есть». И далее автор приводит несколько весьма любопытных подробностей:

Первая привившаяся в быту советская песня появилась только в 1924 году — это были «Кирпичики»…

«Во время великого перелёта Москва-Монголия-Пекин, — сообщает «Правда» от 18-го июня 1925 года — в 10 километрах от Кургана началась сильная воздушная качка. Закрепляемся ремнями и прикрепляемся к сидению, а пилоту Полякову и мотористу Михееву хоть бы что, поют так громко, что слова песни долетают в кабинку:

               «Бросая ввысь свой аппарат послушный
               Или творя невиданный полёт,
               Мы сознаём, как крепнет наш воздушный,
               Наш первый в мире пролетарский флот»…
               («Всё выше»)

Новая песня долетает до облаков, но редко доходит до эстрады…

Давайте осознаем то, что мы сейчас прочитали. Во-первых, Р. Блюменау в мае 1928 года в одном ряду, друг за другом, приводит в качестве примера «советской песни» два произведения: «Кирпичики» и «Всё выше» (то есть «Авиамарш»), причём из этих двух именно о «Кирпичиках» прямо и недвусмысленно сказано: «Первая привившаяся в быту советская песня появилась только в 1924 году». Между прочим, обе песни написаны на слова Павла Германа; в толстом юбилейном сборнике «Русские советские песни (1917—1977)» (составители Н. Крюков и Я. Шведов, М., «Художественная литература», 1977) песня «Кирпичики» («Песня о кирпичном заводе») действительно датирована 1924 годом, а вот «Всё выше» — аж 1931 годом (последнее, как мы уже знаем, является сильным преувеличением).

Таким образом, «Кирпичики» появились в 1924 году, и всего 4 года спустя автор процитированной заметки считает именно эту песню, а вовсе не упоминаемый тут же «Авиамарш», первой привившейся в быту советской песней.

Далее. Заметка сама по себе написана в 1928 году, но в ней цитируется гораздо более ранняя статья из газеты «Правда», и вот в той-то статье зафиксирован факт исполнения «Авиамарша» в июне 1925 года.

Перелёт по маршруту Москва-Монголия-Пекин действительно состоялся летом того года. В далёкий путь отправились тогда 6 аэропланов: четыре самолёта отечественного производства (АК-1, Р-2 и два Р-1) и два немецких пассажирских «Юнкерса» (Ю-13). Лётчиком одного из этих «Юнкерсов» (самолёт этот во время перелёта именовался «Правда») был Иван Климентьевич Поляков, а механиком — Иван Васильевич Михеев.

«Юнкерс-13». Именно в таком самолёте Поляков и Михеев в июне 1925 года распевали «Авиамарш»

Старт уникальному по тем временам перелёту длиной в шесть с половиной тысяч километров состоялся 10 июня 1925 года. Лететь предстояло, ориентируясь лишь по карте да по местности. Ни о каких компасах, как и ни о каких парашютах тогда не было и речи. К сожалению, я не располагаю оригиналом той статьи в газете «Правда» и не могу назвать имя её автора, но известно, что оба пассажирских «Юнкерса» были, как говорится, под самую завязку заполнены журналистами, писателями и операторами киносъёмки (например, одним из пассажиров был 25-летний Владимир Адольфович Шнейдеров — впоследствии кинорежиссёр, народный артист России, организатор и первый ведущий сверхпопулярной в 70-е годы телепередачи «Клуб кинопутешествий»; итогом его авиапутешествия летом 1925 года стал фильм под многозначительным названием «Великий перелёт»).

Между прочим, «сильная воздушная качка» под Курганом оказалась далеко не единственным испытанием для «Юнкерса», пилотируемого Поляковым. Буквально перед последним этапом перелёта, при посадке в китайском Ляотане 9 июля 1925 года, многострадальный «Юнкерс» Полякова зацепил колёсами не то забор, не то гребень канавы и был вынужден садиться «на брюхо», и герои упомянутой статьи в «Правде» заканчивали перелёт уже в качестве пассажиров (дальнейшая судьба механика Ивана Михеева сложилась трагически: сам став лётчиком, он погиб в 1935 году во время печально известной катастрофы самолёта-гиганта АНТ-20 «Максим Горький», который во время демонстрационного полёта, имея на борту множество пассажиров, включая и детей, был протаранен истребителем сопровождения).

Но мы очень сильно отвлеклись на историю «великого перелёта» 1925 года, не правда ли? Давайте вернёмся к «Авиамаршу». Очевидно, что процитированная выше заметка Р. Блюменау не только вполне согласуется с той датировкой «Авиамарша», которая была установлена нами ранее, но даже несколько уточняет эту датировку. Действительно, если первой же песней, которая в июне 1925 года, в сложных метеорологических условиях, пришла в голову Полякову и Михееву, была песня «Всё выше», то, ясное дело, верхнюю границу датировки можно смело уменьшить минимум на полгода: не по бумажке же, в самом деле, они вовсю распевали тогда эту песню! Что же касается мнения Р. Блюменау о «Кирпичиках», то с определённой долей осторожности можно учесть и его. Получается, что «Авиамарш» был написан в 1924 году или, в крайнем случае, в самом начале 1925 года. Для верхней границы этой датировки существуют доказательства прямые, а для нижней — лишь косвенные. Вот такие дела получаются…

Интересно заметить, что примерно к 1930 году популярность «Авиамарша» была уже настолько велика, что в прессе активно обсуждались (и осуждались) попытки эту песню… фактически запретить! Газета «Красная звезда», 10 февраля 1931 года:

… А в это время кое-кто пытается вынудить у Главреперткома запрещение публичного исполнения этого марша. Понадобилось вмешательство в это дело начальника военно-воздушных сил тов. Баранова, чтобы снять клеймо запрета с «Марша авиаторов»…

Музыкальный сектор Госиздата, как это ни странно теперь звучит, вообще прекратил тогда издавать «Авиамарш». А на каком таком основании, любопытно было бы узнать? Вот как об этом в статье «Всё выше, и выше, и выше» писала «Рабочая газета» (27 января 1931 года):

… Специалисты, стоящие во главе этого сектора, точно «установили», что в «Марше авиаторов» явственно проступают следы шансонетки. Не спорим. С точки зрения музыкальной теории следов «бульварной» песни в «Марше авиаторов» может быть не меньше, чем во многих других произведениях, издающихся массовыми тиражами музыкальным сектором ОГИЗ. Но не в этих следах дело…

Музыкальный сектор ОГИЗ объявил «Марш авиаторов» вещью, фактически запрещённой к изданию. Тщетно любой музыкальный кружковец в СССР, любой комсомолец будет искать на музыкальном рынке Союза Советских Социалистических Республик излюбленный «Марш авиаторов». Его нет…

Приведённая цитата даёт, отчасти, ответ на один из вопросов, касающихся создания «Авиамарша»: как это Юлий Хайт, известный, прежде всего, своими многочисленными романсами, мог написать столь энергичный марш? Мог. Современники как раз в этом-то не видели никакой проблемы — «не спорим»-де.

Разумеется, уже тогда все понимали, что у противников «излюбленных» советских «шансонеток» никаких шансов нет. Как известно, IX съезд комсомола принял шефство над воздушным флотом. В специально принятом по этому поводу обращении «Авиамарш» цитировался «как прямой боевой призыв». Упомянутая выше статья в «Рабочей газете» продолжает:

… «Марш авиаторов» распевается пролетариями СССР и Западной Европы. Музыкальный сектор ОГИЗ должен руководствоваться в своей издательской деятельности не личными вкусами, а общей политической целесообразностью…

Действительно, если уж пролетарии Западной Европы вовсю распевают… Газета «Правда» оповестила советских трудящихся о том, что «Авиамарш» пели в Берлине во время массовой манифестации 4 мая 1930 года. Это сообщение было затем многократно продублировано и в других советских изданиях. Да вот хотя бы и в «Рабочей газете», в той же самой статье «Всё выше, и выше, и выше» — тоже цитируется сообщение «Правды»:

Революционные демонстрации за рубежом шествуют под звуки боевого «Марша авиаторов». Полицейские в Берлине за исполнение песни избивают дубинками. Безработные, направляющиеся к рейхстагу под звуки этой песни, арестовываются…

Венцом всей этой истории можно считать приказ Реввоенсовета Союза ССР, которым «Авиамарш» объявлялся официальным маршем советских военно-воздушных сил. Произошло это два с половиной года спустя, в августе 1933 года…

То, что пролетарии СССР в 1930 году распевали «Авиамарш», — это мы уже поняли. А вот интересно: что это там под его мелодию распевали в это время пролетарии Западной Европы? Не по-русски же, в самом деле, исполняла «Авиамарш» берлинская двухсоттысячная манифестация в мае 1930 года?!. А ведь хороший же вопрос! Вот мы напряжённо вслушиваемся в мелодии, разыскиваем брошюры с нотами и газетные публикации, но что именно, собственно говоря, пели когда-то на мотив «Авиамарша» немецкие коммунисты и немецкие же нацисты? И нельзя ли почерпнуть кое-какую информацию о датировке тех маршей, исходя просто из их текстов? Вопрос ведь совершенно естественный, и странно, что он до сих пор как-то мало кому приходил в голову.

А то, что текстологический анализ имеет определённый смысл, мы хорошо знаем на примере нашего «Авиамарша». Именно его текст, среди прочего, дал нам возможность (хоть и косвенным образом) определить нижнюю границу его датировки — я имею в виду упоминаемые в тексте Павла Германа «ультиматум Керзона» и «стальные руки-крылья». Или вот возьмём, например, начальную строку второго куплета: «Бросая ввысь свой аппарат послушный…». Словечко «аппарат» применительно к самолётам использовалось с серьёзным видом лишь до середины 20-х годов. Позднее в живой речи оно применялось разве что в ироническом смысле: «Во, Макарыч! принимай аппарат — махнул не глядя…» (из кинофильма «В бой идут одни «старики»).

Итак, вглядимся пристальней в тексты теперь уже не советского, а немецких маршей.

10. Как советские пилоты вдруг стали в СССР самыми гонимыми и обижаемыми людьми

Начнём, пожалуй, с текста «коммунистического» марша, который известен под названиями «Lied der roten Luftflotte» («Песня красного воздушного флота») или «Lied der roten Flieger» («Песня красных летчиков»). Именно это произведение, как мы выяснили во второй части статьи, и являлось, по всей видимости, связующим звеном между советским и нацистским маршами. Давайте ещё раз послушаем то исполнение «Песни красного воздушного флота», которое распространено в Интернете и которое относят к 1930 году. На цветной иллюстрации показан один из ранних советских плакатов, в котором используется тот же самый термин — «красный воздушный флот»:

          

Запись эта — крайне низкого качества, но никакой другой записи просто нет… Мы прослушали три куплета «Песни красного воздушного флота», вот они (текст приводится согласно песенному сборнику «Das Arbeiterlied», изданному в ГДР в 1980 году):

Wir sind geboren, Taten zu vollbringen,
zu überwinden Raum und Weltenall,
auf Adlers Flügeln uns emporzuschwingen
beim Herzschlag sausender Motoren Schall.

Wir reißen hoch die Riesenapparate,
mit Eisengriff die Hand das Steuer hält.
So kreiset wachend überm Sowjetstaate
die erste rote Luftarmee der Welt.

Ein jeder Atem, jeder unsrer Blicke,
erfüllt ist jede Faser mit Entscheid:
Was man uns für ein Ultimatum schicke,
wir sind zur Antwort jederzeit bereit!

а после каждого из куплетов дважды подряд следует припев. В сущности, из всей песни и запоминается-то один только лишь припев, повторяемый с завидной настойчивостью:

Drum höher und höher und höher
wir steigen trotz Haß und Hohn.
Ein jeder Propeller singt surrend [das Lied]:
Wir schützen die Sowjetunion.

Профессор Ринат Булгаков относительно этой песни ограничивается следующим замечанием: «Её текст — фактически подстрочный перевод русскоязычного оригинала». Но мы не будем верить профессору на слово, а убедимся в этом сами. Слева — текст «Авиамарша», справа — перевод приведённого выше немецкого текста:



Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор. Нам разум дал стальные руки-крылья, А вместо сердца пламенный мотор. Бросая ввысь свой аппарат послушный Или творя невиданный полёт, Мы сознаём, как крепнет флот воздушный, Наш первый в мире пролетарский флот. Наш острый взгляд пронзает каждый атом, Наш каждый нерв решимостью одет. И верьте нам: на всякий ультиматум Воздушный флот сумеет дать ответ. Мы рождены, чтоб совершать поступки, Преодолеть пространство и простор. Чтоб вознести нас на орлиных крыльях, Под стук сердец работает мотор. Бросаем ввысь большие аппараты, Держа штурвал уверенной рукой. Покой краёв советских охраняет Наш первый в мире пролетарский флот. И в каждом вздохе, в каждом нашем взгляде, И в жилке каждой — только лишь одно: Какой бы ультиматум ни прислали, Мы дать ответ готовы всё равно.

Перевод не уныло-подстрочный, а слегка приглаженный: скажем, вместо «первая в мире красная воздушная армия» (термин «воздушная армия» имеет ведь теперь и другой смысл) мы использовали фразу «наш первый в мире пролетарский флот» (собственно, в оригинале то же самое сделал и Павел Герман). Конечно же, это отнюдь не меняет ни смысла этой конкретной фразы, ни общего вывода: все три куплета немецкого коммунистического марша «Lied der roten Luftflotte» представляют собой тщательно выполненный перевод русского текста «Авиамарша» — настолько тщательный, насколько это вообще было возможно. Говоря попросту, немецкий перевод всех трёх куплетов — и по структуре, и по лексике, и по царящему в тексте настрою — это калька с оригинала, это ксерокс. В этом немецком тексте нет ничего самостоятельного, и его единственным предназначением было облегчить «пролетариям Западной Европы» их «распевание» популярной в СССР песни. Перед нами — наш родной «Авиамарш» в его экспортном варианте, и появился этот текст, стало быть, вовсе не в среде немецких пролетариев.

Выходит, профессор в своём замечании был совершенно прав: «Её текст — фактически подстрочный перевод русскоязычного оригинала». И нам лишь осталось бросить беглый взгляд на строки назойливо повторяемого в песне припева. Скучно на этом свете, господа… Ну, разве что для очистки совести… Ну, так и быть… давайте посмотрим:

     

Стоп! А это ещё что такое?! Кто это взмывает ввысь на своих орлиных крыльях, преодолевая не столько пространство и простор, сколько ненависть и насмешки? Это советские пилоты, что ли? Любимцы всего советского народа?! Позвольте, товарищи переводчики, а где у Павла Германа, в оригинале, вы разглядели ну хоть какой-нибудь, хотя бы и малейший, намёк на ненависть и насмешки?! Ну и дела…

Но ведь не может же так быть, чтобы коминтерновские переводчики, скрупулёзно и тщательно передав на немецком языке и дух, и букву 15-ти из 16-ти упругих строк «Авиамарша», всего лишь в одной-единственной строке позволили себе аж такую отсебятину! Они там что — не смогли перевести фразу «стремим мы полёт наших птиц»? Уже введя чуть выше «орлиные крылья»?.. Поверить в это просто невозможно. Да уж не ошиблись ли мы сами? Смотрим припев снова:

Drum höher und höher und höher
wir steigen trotz Haß und Hohn.
Ein jeder Propeller singt surrend:
Wir schützen die Sowjetunion.

Нет, никакой ошибки: «Wir steigen trotz Haß und Hohn» — «Мы поднимаемся (растём, выходим и тому подобное), несмотря на ненависть (вражду) и насмешки (издёвку, глумление, издевательство)». И рифма вроде бы на месте: «trotz Haß und Hohn» — «die Sowjetunion»…

Рифма, конечно, дело хорошее, но вывод из всего вышесказанного следует всё же неумолимый: строка «wir steigen trotz Haß und Hohn» никак не могла появиться в первоначальном, коминтерновском, переводе «Авиамарша» — она не согласуется с остальными его строками ни лексически, ни интонационно. Следовательно, для марша «Lied der roten Luftflotte» эта строка — чужая. Она просто не соответствует маршу советских авиаторов. Следовательно, она была включена в первоначальный перевод, так сказать, уже на месте, в Германии.

Проведённый нами анализ показывает, что переводчики, явно действовавшие по заказу Коминтерна, не сделали ни малейшей попытки хоть как-то адаптировать текст к иноземным реалиям. Напротив, в немецком переводе, как и в советском оригинале, речь идёт о советских же «красных» пилотах, бороздящих небо над СССР с целью защиты его границ. Именно в таком виде, очевидно, песня и была передана немецким коммунистам — с одной лишь оговоркой: вторая строка припева в первоначальном варианте звучала совсем по-другому. Нет никаких сомнений в том, что и эта строка, как и все остальные строки перевода, полностью соответствовала советскому оригиналу. Какой она была — мы не знаем. Нам известен лишь тот вариант текста, который относится к более позднему периоду — к 1930 году.

Но всё же: каким это образом в этот немецкий перевод попала совершенно чуждая ему по духу строка «wir steigen trotz Haß und Hohn» («мы поднимаемся вопреки ненависти и насмешкам»)? Ответ на этот вопрос мы получим, посмотрев текст уже не коммунистического, а нацистского марша.

11. Преодолевая ненависть и насмешки

Текст нацистского марша хорошо известен, он приводился и нами. Там тоже три куплета, но, в отличие от коммунистического марша, который безо всяких изменений был импортирован из СССР, нацистские куплеты были прекрасно адаптированы к тогдашним немецким реалиям:

Herbei zum Kampf, ihr Knechte der Maschinen,
nun Front gemacht der Sklavenkolonie.
Hört ihr denn nicht die Stimme des Gewissens,
den Sturm, der euch es in die Ohren schrie?

Bald rast der Aufruhr durch die grauen Straßen
Wir sind der Freiheit letztes Aufgebot.
Nicht länger sollen mehr die Bonzen praßen Prolet:
kämpf mit, für Arbeit und für Brot.

Nun nehmt das Schicksal fest in eure Hände,
es macht mit einem harten Schlag der Fron
des ganzen Judentyrannei ein Ende,
das braune Heer der deutschen Revolution!

Текст этот абсолютно никак не связан с «Авиамаршем» и представляет собой типичный текст времён революции: он преисполнен негодования и гнева, он взывает к совести и призывает к борьбе за труд, за хлеб и за свободу:

Вы, рабы машин, поднимайтесь на борьбу! Только все вместе мы сможем не дать себя поработить! Разве не слышен вам голос вашей совести, разве буря не бьёт вам в уши? Волна гнева прокатится скоро по серым улицам. Мы — это последний отряд свободы. Довольно уже позволять важным господам наслаждаться роскошной жизнью! Пролетарий, борись вместе с нами за труд и за хлеб! Возьми свою судьбу в свои собственные руки! Мы, коричневая армия немецкой революции, одним сокрушительным ударом покончим со всемирной еврейской тиранией!

Вот такие дела… Разумеется, это не подстрочный перевод, а более или менее адекватный пересказ, дающий возможность почувствовать настроение. Текст куплетов совершенно стандартный, и из него мы едва ли что можем почерпнуть.

К тексту же припева стоит присмотреться повнимательней. Как и в коммунистической «Песне красного воздушного флота», припев нацистского марша состоит из двух четверостиший, но если у коммунистов всё сводилось к простому повторению первых четырёх строк, то у нацистов оба четверостишия припева пелись по-разному. Первое четверостишие куплета нацисты пели так:

Ja, aufwärts der Sonne entgegen,
mit uns zieht die neue Zeit.
Wenn alle verzagen, die Fäuste geballt,
wir sind ja zum Letzten bereit!

(так устремимся же навстречу солнцу, с нами вместе грядёт новое время, и когда все вокруг приходят в отчаяние, мы, сжав кулаки, готовы на всё! — как видите, текст тут является вполне естественным продолжением текста припевов).

Самое интересное, однако, нас поджидает не в первом, а во втором четверостишии куплета. Вот что тут пели коммунисты (их текст слева) и нацисты (текст справа):

     

Любопытная получается картина… Оба текста связаны теснейшим образом, и уже одно это, с учётом несомненной идентичности текстов немецкой коммунистической «Песни красного воздушного флота» и советского «Авиамарша», позволяет нам вполне уверенно говорить, что заимствование, действительно, происходило по такой цепочке: «Авиамарш» — потом немецкий коммунистический марш — потом нацистский марш. И никак иначе!

Если кто ещё не понял, в чём тут дело, то я поясню. Представим на минутку, что это не так и что нацистский текст появился раньше текста «Авиамарша». Тогда получилось бы, что безвестные немецкие графоманы, своими ушами слышавшие от нацистов их пение, просто механически заменили нацистское «wir stürzen» («мы опрокинем») на «wir schützen» («мы охраняем»), нацистское «und jeder S.A.-Mann ruft»(«и каждый штурмовик выкрикивает») на «ein jeder Propeller singt» («каждый пропеллер поёт»), и так далее, при этом с удовлетворением отметив про себя, что нацистское «und höher und höher und höher» и менять-то не надо, поскольку это, к счастью, и означает — «всё выше, и выше, и выше».

И вот сотворённый таким образом безвестными немецкими графоманами абсолютно советский текст в дальнейшем должен был бы попасть к Павлу Герману, который добросовестно, не отклоняясь от него ни на шаг, перевёл бы этот немецкий текст на русский язык, получив в итоге жизнерадостный «Авиамарш»…

Не шутите. Так быть просто не могло. И именно поэтому произошло нечто совсем другое: оказавшись в Германии, наш «Авиамарш» в его идиотском, совершенно не учитывавшем немецкие реалии переводе, оказался практически невостребованным немецкими коммунистами (уму непостижимо, на что иное рассчитывали бойкие пропагандисты из Коминтерна!), но вот зато бодрая его мелодия пришлась по вкусу немецким нацистам, которые живенько изменили его одиозный просоветский текст, после чего этот марш прекрасно вписался в арсенал пропаганды уже нацистской.

Только так, господа. И никак иначе. И это нацисты слегка изменили коммунистическое «мы охраняем», получив своё «мы свергнем», и это нацисты, недолго думая, вместо коммунистического «каждый пропеллер поёт» подставили, довольно потирая руки, своё «и каждый штурмовик выкрикивает», и это нацисты, немного поразмыслив, решили оставить на месте коммунистическое «всё выше, и выше, и выше», но зато приспособили к этому следующую строку припева, написав так: «Мы поднимаемся, несмотря на ненависть и насмешки» («wir steigen trotz Haß und Hohn»).

Постойте! Но ведь строка «wir steigen trotz Haß und Hohn» — это же ведь строка не из нацистского, а из коммунистического марша! Там, правда, она ни к селу ни к городу, но ведь, тем не менее, у нацистов же стоит немного другая строка: «Wir steigen trotz Haß und Verbot»!

Нет. Эта строка — всё же из марша нацистского, потому что именно там она идеально соответствует всему остальному тексту, всему историческому фону тех лет. Словечко «Verbot» (то есть «запрет») не могло присутствовать в первоначальном нацистском тексте: оно выбивается из него ритмически (два слога вместо одного) и ломает последующую рифму: «Verbot» и «Thron» — это никакая не рифма, зато «Hohn» и «Thron» рифмуются идеально!

Вот как было у нацистов первоначально:

Und höher und höher und höher
wir steigen trotz Haß und Hohn.
Und jeder S.A.-Mann ruft mutig: Heil Hitler!
Wir stürzen den Judischen Thron!

(«всё выше, и выше, и выше поднимаемся мы вопреки ненависти и насмешкам, и каждый штурмовик мужественно выкрикивает: «Хайль Гитлер!», — мы опрокинем еврейский трон!» — вот как они пели в начале 1927 года).

Так, интересно… А почему это автор так уверенно говорит о «начале 1927 года»? И с какой это стати нацистам пришло в голову заменить свою прекрасную рифму «Hohn» — «Thron»? И почему и когда нацистская строка попала в текст коммунистического марша?..

12. «После нескольких поправок в тексте их пели и в СА…»

«Песня молодых рабочих Берлина»… Берлин… В конце концов, нет ничего удивительного в том, что немецкая коминтерновская версия «Авиамарша» появилась в 1926 году именно в столице — «красном Берлине», как его тогда иной раз называли, в европейском четырёхмиллионном городе, где позиции коммунистов были очень сильными.

В отличие от позиций нацистов… Гитлер и штаб-квартира нацистской партии, все её финансовые и административные ресурсы — находились тогда вовсе не в Берлине. Они находились в Мюнхене. А Берлин — Берлин был «красным», и к столичной организации нацистов гораздо более подходил тогда термин «дезорганизация».

Вот в таких условиях поздней осенью 1926 года руководителем берлинской окружной организации национал-социалистов был назначен Пауль Йозеф Геббельс. Когда он прибыл в Берлин, нацистов во всём громадном городе насчитывалось всего-то около одной тысячи человек. Свою деятельность в Берлине Геббельс начал с того, что сократил эту тысячу до шести сотен, без колебаний выгнав из партии всех остальных.

Примерно такой увидел немецкую столицу Геббельс. Массовая коммунистическая манифестация

В первый день нового 1927 года Геббельс заявил своим соратникам:

…Мы должны сломать стену безвестности. Пусть берлинцы оскорбляют нас, пусть дерутся с нами, пусть порочат и избивают нас, но они должны о нас говорить. Сейчас нас шестьсот человек. Через шесть лет нас должно быть шестьсот тысяч!..

Надеюсь, теперь вы понимаете, что именно нацисты, а не коммунисты, имели в 1927 году полное право распевать в Берлине: «Мы поднимаемся вопреки ненависти и насмешкам» — «Wir steigen trotz Haß und Hohn»…

Недавно на одном из массовых общеполитических форумов я встретил любопытную фразу: «Сам старик Геббельс позавидовал бы тому-то и тому-то». Да уж… «старик Геббельс»… В конце 1926 года старику Геббельсу исполнилось 29 лет, и его энергии хватило бы на десятерых. «Пусть берлинцы оскорбляют нас, пусть дерутся с нами, пусть порочат и избивают нас, но они должны о нас говорить» — берлинские нацисты неукоснительно выполняли эту установку своего молодого шефа, и численность партии начала в Берлине постепенно расти. Через три дня после крупного февральского скандала, учинённого нацистами в том районе, который коммунисты считали своей вотчиной, на столе у Геббельса лежало две тысячи заявлений о приёме в партию; ещё полтысячи захотели встать в ряды штурмовиков. После скандала на митинге 4 мая 1927 года терпение властей иссякло, и деятельность берлинской организации нацистов была запрещена.

О, это был знаменитый запрет, Запрет с большой буквы! Пауль Йозеф Геббельс, со всем своим недюжинным талантом пропагандиста, постарался использовать ситуацию на все сто процентов.

Довольно скоро словечко «Verbot» («запрет») стало среди всех членов партии неким символом, условным знаком, который хорошо понимали не только в Пруссии. Тема запрета всех структур берлинской организации нацистов стала для их пропаганды коронной темой, а лозунг «Trotz Verbot — nicht tot!» («Вопреки запрету — живы!») превратился в консолидирующий для нацистов по всей стране. Запрет продолжался почти 11 месяцев, до конца марта 1928 года. И я смею утверждать, что именно в этом календарном промежутке, с мая 1927 года и по март 1928 года, слово «Hohn» («насмешки»), которое первоначально присутствовало во второй строке припева интересующей нас здесь «Песни молодых рабочих Берлина», было заменено на слово «Verbot» («запрет»).

Произошла эта замена стихийно или же нет — это сейчас сказать трудно, но произошло это с полного одобрения Геббельса, и это был тот самый случай, когда политическая целесообразность заставляла позабыть о всяких рифмах и стихотворных размерах.

А почему же я могу так уверенно всё это утверждать? Да просто потому, что держу перед собой брошюру Геббельса «Сражение за Берлин: начало» («Kampf um Berlin: der Anfang»), в которой он как раз и описывает период борьбы нацистов за Берлин. Так вот, в самом конце большой главы (из двух частей) с названием «Verboten!» («Запретить!»), посвящённой именно тому запрету, о котором мы говорим, Геббельс цитирует комментарий властей и затем пишет буквально следующее:

… Es begann nun ein neuer Abschnitt unserer Arbeit. Die Organisation war zerschlagen, das legale Gefüge der Partei aufgelöst… Dazu kamen Drangsale und Schikanen aller Art, mit denen man uns das Leben sauer machte…

«…Diese auf Gewalttätigkeiten gegen Andersdenkende gerichtete und in der Organisierung von Ungesetzlichkeiten sich erschöpfende Bewegung werden wir in Berlin und in ganz Preußen im Keime ersticken.»

So schrieb in der Berliner Morgenpost vom Freitag, den 6. Mai 1927, der preußische Ministerpräsident Otto Braun. Er hat sich schwer getäuscht. Die Bewegung wurde weder in Berlin noch in Preußen im Keime erstickt. Höher und höher stieg ihre Idee, trotz Haß und Verbot!

Взгляните на перевод этого фрагмента:

… Так начался новый период нашей работы. Организация была разбита, легальное устройство партии распущено… К этому добавлялись беды и издевательства всякого рода, которыми нам отравляли жизнь…

«…Это движение, направленное на насилие против инакомыслящих и исчерпывающееся организацией беззаконий, мы в Берлине и во всей Пруссии задушим в зародыше.»

Так писал в пятничном номере «Берлинер Моргенпост» от 6 мая 1927 года прусский премьер-министр Отто Браун. Он грубо просчитался. Наше движение не было задушено в зародыше — ни в Берлине, ни в Пруссии. Всё выше и выше поднималась его идея, вопреки ненависти и запрету!

Что же получается? Недвусмысленно связав (а мы видим всего лишь легкую перефразировку!) тот «запрет», который упоминается в тексте нацистского марша, с запретом 1927—1928 годов, лично сам Геббельс, во-первых, подтвердил наше предположение о том, что колыбелью этого марша являлся именно Берлин, и во-вторых, датировал известный нам текст нацистского марша периодом с мая 1927 года по март 1928 года. Именно в этот период времени текст «Песни молодых рабочих Берлина» приобрёл свой окончательный вид («stieg» в вышеприведённой цитате из брошюры Геббельса — это всего лишь форма прошедшего времени от глагола «steigen»):

Und höher und höher und höher
wir steigen trotz Haß und Verbot.

Всё выше, и выше, и выше
Мы поднимаемся вопреки ненависти и запрету.

Мы поднимаемся вопреки ненависти и насмешкам… Нет, никак не оставляет впечатление, что тем человеком, который предложил немного изменить эту строку из первоначального нацистского текста песни, был, собственно говоря, сам Геббельс. Именно для него политическая целесообразность была гораздо важнее всяких рифм и размеров и именно он обладал необходимым авторитетом, чтобы убедить в этом певцов и поэтов берлинского «движения»: Мы поднимаемся вопреки ненависти и запрету!..

Мне хочется выразить слова признательности нашему читателю Александру Гершовичу из Мюнхена, который обратил моё внимание на саму возможность использовать слово «Verbot» в целях датировки марша «Herbei zum Kampf…». Правда, в своих рассуждениях он сосредоточился на том запрете всей нацистской партии, который состоялся после подавления путча 1923 года, который повлёк за собой почти полную её деморализацию и в итоге привёл к её новой регистрации в феврале 1925 года. Теперь-то мы с вами понимаем, что усилиями Геббельса только лишь запрет с мая 1927 года и по март 1928 года мог приобрести и действительно приобрёл в нацистской пропаганде статус глобального пропагандистского символа — символа не столько поражения, сколько победы.

Тем не менее, Александр Гершович высказал несколько очень дельных замечаний, с которыми я совершенно согласен. Например, он правильно указывает на то, что «если какое-либо политическое событие и реакция на него находят отражение в песенном тексте, то трудно себе представить, чтобы к моменту появления песни упомянутое событие потеряло свою актуальность и значимость. Авторы должны быть уверены, что слушатель сразу поймёт, о чём речь — и это вызовет у него ожидаемый эмоциональный отклик». Совершенно справедливо. Именно поэтому слово «Verbot» в тексте нацистского марша едва ли могло появиться после 31 марта 1928 года.

И ещё на одно замечание Александра Гершовича я хотел бы обратить ваше внимание. Он справедливо указывает на то, что «отсутствие зафиксированного варианта с «благозвучной» рифмой говорит в пользу очень короткой продолжительности его жизни».

Именно так. То, что вариант текста с парой «Hohn — Thron» не сохранился, говорит об очень коротком времени его существования. Фактически, имея в виду упомянутое выше замечание Йорга Вирхови и учитывая то состояние берлинской партийной организации, с которым встретился Геббельс (те самые 600 членов партии на весь Берлин, штаб-квартира в полуподвале на Потсдамской улице, отсутствие сколько-нибудь внятной стратегии и тактики, отсутствие какого-либо учёта и множество долгов), — учитывая всё это, можно без особого риска предположить, что тот самый первоначальный вариант текста мог просуществовать самое большее с декабря 1926 года и по апрель 1927 года, то есть не более полугода.

Тем не менее, вариант с рифмой «Hohn — Thron», хотя бы и это весьма непродолжительное время, должен был быть, потому что именно он самым естественным образом согласуется с остальным известным нам текстом песни «Herbei zum Kampf…». Слово «Verbot», появившееся в песенном тексте вместо слова «Hohn», — это целиком дитя геббельсовской наступательной активности и пропаганды.

«Всё выше и выше поднималась идея [нашего движения] — вопреки ненависти и запрету!» Фрагмент брошюры Геббельса «Kampf um Berlin: der Anfang»

«Всё выше и выше поднималась идея [нашего движения] — вопреки ненависти и запрету!»

Фрагмент брошюры Геббельса «Kampf um Berlin: der Anfang»

Дошедшие до нас записи нацистского марша «Das Berliner Jungarbeiterlied» были сделаны примерно в мае 1933 года. Записаны они были большим духовым оркестром под управлением Карла Войчаха (Carl Woitschach) в составе «попурри из известных песен СА» в обработке Франца Штепани (Franz Stepani) — сразу в двух вариантах: в инструментальном варианте и с участием хора.

Тогда же фирмой «Telefunken» была выпущена (за номером A 1393, лицензионные номера BIEM 19101 и 19102) и грампластинка с названием «Deutscher Kampf im Lied» («Немецкая борьба в зеркале песни»), на одной стороне которой как раз и звучат первый куплет и припев марша «Das Berliner Jungarbeiterlied». В составе попурри они следуют вторым номером сразу за первым куплетом другой нацистской песни, обозначенной там как «Kampflied der Nationalsozialisten» («Боевая песня национал-социалистов»), а затем, на этой же стороне пластинки, попурри продолжают выдержки ещё из трёх известных песен: «Wenn alle untreu werden» (только инструментальная версия), «Brüder in Zechen und Gruben» (её мелодия совпадает с мелодией нашей революционной песни «Смело, товарищи, в ногу!..») и «Das Wiener Jungarbeiterlied» (то есть «Песня молодых рабочих Вены»). На другой стороне этой пластинки звучит попурри из четырёх других нацистских песен, среди которых я бы обратил ваше внимание на ещё один безусловно берлинский марш — «Durch Groß-Berlin marschieren wir» («Мы маршируем по Большому Берлину»).

Длительность звучания каждой из сторон грампластинки составляет чуть более трёх минут. Давайте послушаем самое начало попурри. После вступительных фанфар и «Kampflied der Nationalsozialisten» сразу же идёт знакомая нам мелодия «Авиамарша».

На фотографии же вы видите прохождение одного из отрядов штурмовиков по улицам Берлина (запрет к тому времени уже, очевидно, сняли). Берлинских нацистов с конца 1926 года бессменно возглавлял Геббельс. Итак, слушаем начало попурри:

     

Не правда ли — дрожь пробирает от этого их выкрика «Хайль Гитлер!». Такой энтузиазм не под силу изобразить никаким профессиональным певцам. Да они и не были никакими такими певцами. Вы слышали голоса настоящих, аутентичных штурмовиков, из берлинского отряда («штурма») номер 33, имевшего собственное имя «Ганс Майковски» («Hans Maikowski»). И выкрик «Хайль Гитлер!» — это ведь их, штурмовиков, вклад в текст нацистского марша:

Und höher und höher und höher
wir steigen trotz Haß und Verbot.
Und jeder S.A.-Mann ruft mutig: Heil Hitler!
Wir stürzen den Judischen Thron!

— вклад, который немецкие коммунисты потом переняли в виде безликого «das Lied» («песня»):

Drum höher und höher und höher
wir steigen trotz Haß und Hohn.
Ein jeder Propeller singt surrend [das Lied]:
Wir schützen die Sowjetunion!

или «Hurra!» («ура!»), звучавшего у них в Испании, и который глухим эхом отозвался потом выкриком«Защита!» в одном из вариантов исполнения «Авиамарша» у нас в 30-е годы. И это ведь от нацистов в текст коминтерновского немецкого перевода «Авиамарша» (под названием «Песня красного воздушного флота») просочилась строка wir steigen trotz Haß und Hohn, которая, после косметической геббельсовской замены в нацистском тексте слова «Hohn» на слово «Verbot», осталась вроде как беспризорной и за счёт которой немецкие коммунисты попытались, вероятно, придать хоть какой-то местный колорит первоначальному, насквозь советскому, тексту перевода.

И чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений насчёт того, как именно всё дело происходило, предоставим слово тому самому «музыковеду, исследователю и современнику», мнение которого для профессора Булгакова явилось единственным доказательством приоритета «Авиамарша» (на основании того, что этот музыковед честно признал: да, мелодию своего марша нацисты позаимствовали у немецких коммунистов). В той же самой статье 1939 года (Hans Bajer, «Lieder machen Geschichte». — In: Die Musik, № 9, Juni 1939, S. 586-597), ссылка на которую содержится в присланных Булгакову из Германии материалах, музыковед и современник Ганс Байер пишет следующее:

… Стычка в пивной или драка на улице между СА и марксистами, на стороне которых часто был численный перевес, нередко кончалась тем, что на следующий день к штурмфюреру являлось множество избитых марксистов с просьбой о вступлении в его отряд. Сначала их притягивало уважение к людям, которые были храбрее и лучше умели драться. Однако вскоре идеи национал-социализма стали вдохновлять их так же, как остальных товарищей из штурма. Хорст Вессель умел мастерски перетягивать лучших парней из марксистских формирований в свой отряд, назло их прежним товарищам по партии. Ясно, что эти люди приносили с собой песни, возникшие в лагере красных. Но после нескольких поправок в тексте их пели и в СА…

Хочу лишь добавить, что Ганс Байер (Hans Bajer) — он, конечно же, и исследователь, и музыковед, но он нацистский музыковед (да и не только музыковед: он и сам сочинял для штурмовиков марши типа «Horst-Wessel-Gedenkmarsch» — «Марш памяти Хорста Весселя»). Поэтому, вероятно, Байер забывает упомянуть, что точно так же и среди коммунистов были свои храбрецы, умевшие неплохо драться, и что «нередко» именно штурмовикам доставалось от них по первое число. Временно переходя к коммунистам, точь-в-точь по изложенной «музыковедом и исследователем» схеме, нестойкие нацисты приносили с собой последние вокальные достижения своих недавних камрадов. И вот окаменелые следы тех переходов и страстей — они теперь перед нами, в молчаливых песенных текстах…

13. «Хорст Вессель прекрасно понимал
магическое воздействие песен…»

Однако же тут ненароком возникло имя человека, который если и не приложил — сам, лично — руку к тексту нацистского марша «Das Berliner Jungarbeiterlied» (а я бы нисколько не удивился, окажись так на самом деле — уж подозрительно близко ложатся тут снаряды), то уж распевал-то он эту песню — это наверняка. Это 100 процентов… Но расскажу обо всём по порядку.

Приехав тёмным ноябрьским вечером 1926 года в Берлин — тихо и незаметно, в купе третьего класса, с маленьким чемоданчиком в руках — Пауль Йозеф Геббельс немедленно развернул кипучую деятельность. Отчётливо понимая значение пропаганды, он почти сразу же привлёк к работе нескольких молодых и талантливых соратников. О художнике Гансе Швайцере, который свои работы подписывал псевдонимом «Mjölnir», можно прочитать в нашей статье «Молот безумного бога». Плакат Ганса Швайцера под названием «Trotz Verbot — nicht tot!», или «Вопреки запрету — живы!» (речь идёт о берлинских нацистах), показан чуть выше.

И вот 7 декабря 1926 года берлинская организация нацистов пополнилась ещё одним способным молодым человеком: партийный билет за номером 48434 получил 19-летний Хорст Вессель. Одновременно юноша вступил в ряды СА и, как ни странно выглядит это сочетание, продолжил своё обучение на юридическом факультете университета Фридриха-Вильгельма.

В то время, повторяю, нацистов в Берлине было наперечёт, и Геббельс прекрасно знал практически каждого из них. Энергичный, смышлёный и контактный Хорст Вессель тем более не мог пройти мимо его внимания. Отнюдь не уклоняясь от непрерывных стычек с коммунистами и с полицией, Хорст старался, между прочим, позиционировать себя не столько в качестве этакого нацистского молодчика, «горы мышц», сколько в качестве «политического солдата» Движения, что не могло не понравиться такому человеку, как Геббельс. После 6 мая 1927 года, в период запрета, Хорсту Весселю было поручено руководить одной из подставных легальных структур нацистской партии, так называемым «Эдельвейс-клубом». Известно, что именно там Хорстом Весселем была написана песня «Edelweißlied». Вообще, в период запрета Вессель пробыл в Берлине чуть более полугода, до января, и мы помним, что, по всей вероятности, именно в период с мая по январь, то есть в первые полгода запрета, в первоначальном тексте нацистского марша и появилось слово «Verbot»…

Хорст Вессель (стоит в первом ряду, восьмой справа) со своими штурмовиками. Берлин, 1929 год

Геббельс, имея свои виды на способного молодого человека, выгодно отличавшегося от большинства безработных и малограмотных штурмовиков и имевшего к тому же явные склонности к организаторской и пропагандистской работе, в январе 1928 года, в самый разгар запрета, направил Хорста Весселя в длительную служебную командировку в столицу Австрии, в Вену, — для обмена опытом по организации молодёжного крыла нацистской партии: в Вене, в отличие от Берлина, нацистское молодёжное движение находилось на подъёме. В Австрии Вессель продолжал агитационно-пропагандистскую деятельность, регулярно обмениваясь с гауляйтером Геббельсом письмами. Вернувшись из Вены, Хорст Вессель привёз с собой несколько услышанных им в Австрии песен — с целью адаптировать их в интересах берлинских нацистов. В частности, согласно всё тому же Гансу Байеру, именно Вессель привёз в Берлин «Песню молодых рабочих Вены», которая затем широко распространилась в среде штурмовиков и, в конце концов, оказалась на пластинке «Телефункена» 1933 года, в исполнении берлинского отряда СА, — в одном и том же попурри с «Песней молодых рабочих Берлина».

Возвратившись в июле 1928 года в Берлин, Вессель, однако, был направлен Геббельсом на работу вовсе не в крайне малочисленную тогда молодёжную нацистскую организацию, а непосредственно в СА. Именно тогда, во второй половине 1928 года и в 1929 году, Хорст Вессель и прослыл самым настоящим «ловцом душ», что десять лет спустя отметил «музыковед и исследователь» Ганс Байер. Достаточно сказать, что Хорст Вессель стал вторым по частоте выступлений берлинским оратором нацистов (после, разумеется, своего шефа Геббельса) — в округе Большой Берлин (помните, на другой стороне той же самой пластинки «Телефункена» есть песня «Durch Groß-Berlin marschieren wir» — «Мы маршируем по Большому Берлину»?).

Активность обаятельного и удачливого штурмовика не оставалась без внимания его политических противников. Само собой разумеется, что центральное руководство компартии не могло официально призывать к личному террору, но, например, известен лозунг, который тогда выдвинул один из коммунистических лидеров, Гейнц Нёйманн: «Бейте фашистов всюду, где вы их встретите!». Справа вы видите листовку, обращённую к членам «Союза красных фронтовиков», коммунистического аналога СА. На этой листовке рядом с более или менее реалистическим изображением Весселя читаем такую пояснительную надпись: «Сколько ещё терпеть? Красный рабочий, запомни это лицо! Хорст Вессель, штурмфюрер — убийца рабочих». А ниже приведён и домашний адрес Хорста Весселя (с ошибкой, кстати). В конце декабря 1929 года был убит Вернер, младший брат Хорста, а 14 января пришла уже и его очередь: открыв на стук входную дверь, Хорст получил пулю прямо в лицо…

Надо сказать, что общая численность берлинских штурмовиков непосредственно после отмены запрета, в апреле 1928 года, составляла примерно 800 человек. Когда в мае 1929 года Хорст Вессель был назначен руководителем (штурмфюрером) отряда («штурма») номер 5, в отряде этом насчитывалось 83 штурмовика. Менее чем через год, в феврале 1930 года, когда после нескольких недель, проведённых в коме, смертельно раненный Хорст Вессель скончался, в его штурме номер 5 состояли уже 250 человек. Кстати сказать, весселевский отряд номер 5 имел статус отдельного и не входил в какое-либо более крупное объединение берлинских штурмовиков.

Отряд штурмовиков во главе с Хорстом Весселем (он на первом плане). Фотография 1929 года

Не особенно щепетильный в вопросах приоритетов, Хорст Вессель нередко приспосабливал к чьим-нибудь «не своим» песенным мелодиям написанные им тексты (разумеется, речь идёт далеко не о лирических текстах). Наиболее известным примером является, конечно, песня «Die Fahne hoch!», усилиями Геббельса ставшая после смерти Весселя официальным гимном нацистской партии (подробнее об этой песне и о самом Весселе читайте в нашей статье, которая называется «Сомкнём ряды. Пусть будет выше знамя!..»). Но это не единственный пример. Опять сошлюсь на мнение Ганса Байера, «музыковеда, исследователя и современника». Всё в той же самой статье, где не отрицается факт того, что мелодия «Песни молодых рабочих Берлина» досталась штурмовикам в ходе песенного взаимообмена со своими коллегами-соперниками из «Союза красных фронтовиков», — Ганс Байер пишет следующее:

… Хорст Вессель прекрасно понимал магическое воздействие песен. Редкое собрание его отряда проходило без разучивания какой-нибудь новой песни, и ни для кого в Берлине не было секретом, что его отряд знал наибольшее количество лучших в Движении песен борьбы. Очевидным для всех свидетельством успеха стало то, что его штурм номер 5 скоро стал превосходить в численности все остальные берлинские отряды…

Всё это хорошо, скажете вы, но какое всё это имеет отношение к теме нынешней статьи? Отношение-то имеет, и самое непосредственное… Вот часто пишут и говорят, что марш «Das Berliner Jungarbeiterlied» дошёл до нас лишь в виде грампластинок с записью упомянутого выше попурри (в полном или в усечённом его виде) да плюс, к тому же, фонограммы документального фильма Лени Рифеншталь «Триумф воли», который снимался в сентябре 1934 года, а был закончен лишь в 1935 году. Об этом писал и Ринат Булгаков, да и сам я тоже так считал и так писал в первых двух частях этой статьи.

Это, конечно, всё правда… но это не вся правда! «Триумф воли» Лени Рифеншталь вовсе не был единственным и вовсе не был первым нацистским кинофильмом, в котором прозвучала хорошо нам знакомая мелодия советского «Авиамарша»! А первый же такой фильм был снят в 1933 году, немедленно после прихода нацистов к власти.

Тогда, в первые месяцы 1933 года, пропагандистское ведомство Геббельса запустило в производство серию из трёх художественных кинофильмов, которые были явным подражанием советскому историко-революционному кино. Этими фильмами были: «S.A.-Mann Brand» («Штурмовик Бранд», июнь 1933 года), «Hitlerjunge Quex» («Юный гитлеровец Квекс», сентябрь 1933 года) и «Horst Wessel» («Хорст Вессель»). Вот о последнем-то фильме из этой тройки мы с вами и поговорим.

14. «Молодые рабочие» шагают по Берлину

У этого фильма любопытная судьба. Его литературной основой послужила художественная биография Хорста Весселя, которая была написана писателем Гансом Эверсом в 1932 году, причём при подготовке материала Эверс работал в тесном контакте как с семьёй Весселя, так и со штурмовиками из его отряда номер 5. Снимал фильм режиссёр Франц Венцлер, а в заглавной роли выступил актёр Эмиль Локамп.

В сентябре 1933 года фильм был закончен, и 3 октября дожна была состояться его премьера. Но… но уже готовый кинофильм совершенно неожиданно был запрещён к показу лично Геббельсом! Есть разные мнения относительно причин такой реакции Геббельса. Скорее всего, «безумный бог» насторожился, увидев недопустимо близкое, по его мнению, и слишком бытовое приближение к «святыне» нового Рейха, грозившее опасностью размытия создававшейся новой мифологии. По требованию Геббельса фильм был частично перемонтирован и переименован. Под новым названием — «Hans Westmar. Einer von vielen. Ein deutsches Schicksal aus dem Jahre 1929» («Ганс Вестмар. Один из многих. Немецкая судьба из 1929 года») — и состоялась 13 декабря 1933 года премьера этого фильма. Но новое имя главного героя никого не могло ввести в заблуждение: Hans Westmar имел по-немецки точно такие же инициалы, как и Horst Wessel, да и литературный источник Ганса Эверса был в титрах указан: «Хорст Вессель».

Урок «Хорста Весселя» был хорошо усвоен. В дальнейшем, уже после 1933 года, деятельность нацистской партии и повседневная жизнь рядовых нацистов полностью исчезнет из немецкого кинематографа, который сосредоточится на создании исключительно развлекательных фильмов, а из песен времён борьбы за власть выживут лишь «Die Fahne hoch!» и «Brüder in Zechen und Gruben» (на мелодию песни «Смело, товарищи, в ногу!..», номер 4 на пластинке «Телефункена»). Автором нацистского текста первой из них является Хорст Вессель, автором второй песни некоторые исследователи считают также его. Обе эти песни в современной Германии запрещены.

Ещё раз хочу подчеркнуть: весь фильм о Хорсте Весселе прошёл жёсткую цензуру со стороны лично Геббельса, который и сам был свидетелем и участником тех событий, который прекрасно знал и Хорста Весселя, и весь его отряд. Так вот, у Геббельса не вызвало никаких возражений то, что в этой сцене штурмовики маршируют под звуки «Авиамарша». Совершенно очевидно, что подобная сцена отнюдь не казалась ему чем-то надуманным. Несомненно, что «Песня молодых рабочих Берлина» была в 1929 году в активном арсенале штурмовиков из отряда Хорста Весселя.

И второе. Всего лишь три года отделяли создание этого фильма от событий, в нём показанных. Все ещё были живы. Более того, в массовке фильма снимались реальные полицейские и реальные штурмовики — участники тех событий. Собственно, в титрах фильма скрупулёзно перечислены те отряды СА и полиции, которые принимали участие в съёмках: «Die S.A. Berlin-Brandenburg: Standarte 4, Standarte 5 (Horst Wessel), Standarte 6 und die Landespolizei-Gruppe…». Те люди, которых вы только что видели марширующими под бодрую мелодию советского «Авиамарша», — это и есть отряд номер 5 штурмфюрера Хорста Весселя!

И ещё одну сцену из фильма «Ганс Вестмар» я хотел бы вам показать. Сейчас вы поймёте, почему. Коротенькая сцена относится к январю 1930 года. Коммунисты получили, наконец, редкую возможность свести с Вестмаром счёты (помните слова Байера: «Хорст Вессель умел мастерски перетягивать лучших парней из марксистских формирований в свой отряд, назло их прежним товарищам по партии»?). Связная коммунистов получает от квартирной хозяйки Вестмара сообщение о том, что тот на какое-то время остался в квартире совсем один: «Нужно предупредить товарищей». Далее мы видим, как друзья Вестмара узнают от девушки Агнес (её прототипом была Эрна Йеникен — подружка Хорста Весселя) о готовящемся на него покушении. Ведь это же та самая «Боевая песня национал-социалистов» («Kampflied der Nationalsozialisten»), которая первым номером, слитно с «Песней молодых рабочих Берлина», звучит на первой стороне той самой пластинки «Телефункена», в попурри оркестра под управлением Карла Войчаха:

— с такими вот бесхитростными словами, составленными, как обычно, из революционных лозунгов:

Wir sind das Heer vom Hakenkreuz,
Hebt hoch die roten Fahnen!
Der deutschen Arbeit wollen wir
Den Weg zur Freiheit bahnen!

«Мы, солдаты свастики, высоко поднимаем красные знамёна! Немецкой работой мы хотим проложить путь к свободе!»… Конечно, штурмовики из отряда номер 33 «Ганс Майковски» («Hans Maikowski») поют намного профессиональней… Кстати, а вы знаете, откуда взялось это название и кто такой был Ганс Майковски? Почти ровесник Хорста Весселя, он к 1933 году являлся руководителем этого самого «штурма» под номером 33, который действовал в центральной части Берлина. Штурмовики Ганса Майковски, очевидно, не только песни любили петь: среди своих политических противников они пользовались дурной славой. И в ночь с 30 на 31 января 1933 года, когда в центре Берлина состоялось грандиозное шествие нацистов в связи с назначением Гитлера рейхсканцлером, Ганс Майковски был убит в одной из уличных стычек. Вместе с ним был застрелен и полицейский Йозеф Зауриц. Обоим устроили государственные похороны. Во время похорон 5 февраля 1933 года Геббельс организовал грандиозную манифестацию с участием более полумиллиона человек. Вскоре многие улицы по всей Германии стали называть в честь Ганса Майковски. Тогда же его имя получили и певцы из берлинского «штурма» номер 33. Впрочем, место партийного и национального символа к тому времени уже прочно было занято Хорстом Весселем…

Подводим итоги

По-видимому, пора подводить итоги нашего «документального детектива» в четырёх частях. Что же нам удалось выяснить? Кто, что, у кого, когда и как «слямзил»?

Советский «Авиамарш» в его нынешнем виде появился не позднее самого-самого начала 1925 года, поскольку в июне того же года его уже хорошо знали и непринуждённо пели. Достаточно большая совокупность косвенных доказательств указывает на то, что «Авиамарш» был написан не ранее второй половины 1923 года или даже в 1924 году.

Примечание ноября 2009 года:

В настоящее время со всей определённостью установлено, что первое издание «Авиамарша» увидело свет весной 1923 года — не ранее 8 марта и не позднее 14 или 15 мая 1923 года. Это издание сохранилось. Есть также непрямые, но очень веские основания полагать, что оно может быть датировано даже более точно:вторая неделя мая 1923 года.

Примерно на стыке 1925 и 1926 годов текст «Авиамарша» был максимально близко к оригиналу переведён на немецкий язык. Под названием «Lied der roten Luftflotte» (или под похожим на это названием) он был завезён из СССР в Германию и передан немецким коммунистам. По существовавшей тогда практике, это могло произойти только по каналам Коминтерна. Мелодия «Авиамарша», то есть песня «Lied der roten Luftflotte», стала известна в Германии в 1926 году. Тогда же, по свидетельству некоторых источников, газета немецких коммунистов «Die rote Fahne» опубликовала ноты и текст «Авиамарша» в его немецком переводе.

В самом конце того же 1926 года или в первой половине 1927 года на мелодию «Авиамарша» был написан первоначальный текст нацистского марша «Das Berliner Jungarbeiterlied». Это произошло в Берлине в результате обычной в те времена взаимной миграции между немецкими коммунистами и нацистами. В то время как коммунистический марш «Lied der roten Luftflotte» не получил широкого распространения в силу его абсолютно чуждого тогдашним немецким реалиям «советского» текста, нацистский марш, текст которого непосредственно отражал эти реалии, стал популярен среди берлинских штурмовиков. На 1926 год, как на дату появления марша «Das Berliner Jungarbeiterlied», указывают позднейшие нацистские источники. Это не исключено, хотя, повторяю, в том году мелодия «Авиамарша» вполне могла звучать и лишь в качестве коммунистического марша «Lied der roten Luftflotte» — спутать по прошествии лет один и другой тексты было очень легко, ибо пели их на одну и ту же мелодию и в одних и тех же социальных кругах.

В период времени от середины мая 1927 года и по конец марта 1928 года в припеве нацистского марша «Das Berliner Jungarbeiterlied» была изменена вторая строка второго четверостишия: вместо «wir steigen trotz Haß und Hohn» стали петь «wir steigen trotz Haß und Verbot». Наиболее вероятная дата этого изменения — середина или вторая половина 1927 года. Именно с этого времени текст нацистского марша становится таким, каким он нам теперь известен. Совсем не исключено, что к этой модификации был как-то причастен Хорст Вессель. Это произошло с ведома и при одобрении руководителя берлинских нацистов Геббельса, который потом использовал изменённую строку в своей брошюре «Kampf um Berlin: der Anfang» — в главе, посвящённой периоду запрета деятельности нацистов в берлинском округе.

Поскольку первоначальное исполнение указанной строки не успело закрепиться в песенной традиции, то нижняя граница датировки нацистского текста не может сильно отличаться от мая 1927 года, когда деятельность нацистской партии в Берлине была запрещена и, собственно говоря, появился сам повод к замене «Hohn» на «Verbot». Поэтому осень 1926 года или зима 1927 года — наиболее вероятная дата появления нацистского текста. Таким образом, приоритет «Авиамарша» (а его, напоминаю, пели ещё летом 1925 года) установлен документально и более не нуждается в ссылках на личное мнение нацистского музыковеда Байера.

Одновременно с геббельсовской модификацией строка — «wir steigen trotz Haß und Hohn» — из первоначального текста нацистского марша перекочевала в припев коммунистического марша «Lied der roten Luftflotte». Именно с этой строкой текст марша «Lied der roten Luftflotte» дошёл до наших дней. Совершенно очевидно, что в условиях жёсткой кадровой конкуренции со стороны нацистов, действовавших среди тех же, что и коммунисты, социальных слоёв, использовать совсем уж в неизменном виде тот почти буквальный перевод советского «Авиамарша», который немецкие коммунисты получили из Москвы в качестве пропагандистской помощи, они объективно были не в состоянии. Отсутствие в песенной традиции первоначального варианта свидетельствует в пользу того, что коммунистический марш зазвучал в Германии не ранее второй половины 1926 года.

Другими очевидными заимствованиями из нацистского марша «Das Berliner Jungarbeiterlied», которые в результате постоянной взаимной миграции между отрядами «Союза красных фронтовиков» и отрядами СА проникли в текст немецкого перевода «Авиамарша», являются следующие. Во-первых, явным подражанием исполнению нацистами в припеве своего марша двух различных четверостиший стало в коммунистическом марше двукратное повторение одного и того же четверостишия — этой особенности в исполнении советского «Авиамарша» нет. Во-вторых, в ряде вариантов текста коммунистического марша видны следы того, как вместо нацистского выкрика «Heil Hitler!» коммунисты пытались выкрикивать иные слова, также отсутствовавшие в переводе «Авиамарша», — «das Lied» или «Hurra!». В начале 30-х годов, в результате участившихся контактов между немецкими и советскими коммунистами (особенно после прихода немецких нацистов к власти), эта модная — на западный манер — особенность прослеживается и у нас, в одном из вариантов исполнения уже собственно «Авиамарша», — в виде выкрика «Защита!».

Своим созданием и популяризацией нацистский марш «Das Berliner Jungarbeiterlied» («Песня молодых рабочих Берлина») был обязан именно Берлину. И едва ли теперь у нас могут быть сомнения в том, что в 1929 году этот марш широко использовался штурмовиками из берлинского отряда СА номер 5 под руководством Хорста Весселя.

В периодической печати начала 30-х годов имеются упоминания о том, что советский «Авиамарш» — очевидно, в его переводных вариантах, включая и «Lied der roten Luftflotte» — исполнялся в Западной Европе и, в частности, в Берлине. Как известно, дошедшая до нас аудиозапись марша «Lied der roten Luftflotte» относится к 1930 году.

Сохранившаяся аудиозапись нацистского марша «Das Berliner Jungarbeiterlied» представляет этот марш в составе «попурри из известных песен СА» в исполнении большого духового оркестра Карла Войчаха. Запись была сделана примерно в мае 1933 года. Этот марш звучит также в художественном фильме «Hans Westmar. Einer von vielen. Ein deutsches Schicksal aus dem Jahre 1929» (первый вариант, с названием «Horst Wessel», был закончен в сентябре 1933 года, окончательный же вариант датируется декабрём). Два года спустя марш был включён и в документальный фильм Лени Рифеншталь «Triumph des Willens».

И последнее. Советский «Авиамарш» и нацистский марш «Das Berliner Jungarbeiterlied» никогда не были в непосредственном контакте. Нацисты, вовсю распевавшие свою боевую песню и маршировавшие под мелодию Юлия Хайта, не имели ни малейшего понятия о том, что где-то в России есть чрезвычайно там популярный «Авиамарш». Советские пионеры, которые в 30-е годы, по свидетельству Л. В. Владимирова, «пели этот марш без конца», даже и не подозревали о существовании где-то в Германии популярной нацистской «Песни молодых рабочих Берлина». Никто из них друг у друга ничего не «лямзил». Посредником во взаимообмене выступала «Lied der roten Luftflotte», и для всех она была как бы «своей». В Советском Союзе эта песня без вопросов была «своей», потому что её вовсю «распевали пролетарии Западной Европы». Но и для нацистов, с другой стороны, эта песня тоже была немножечко «своей», потому что те же самые пролетарии зачастую становились для нацистов их новообращёнными «камрадами».

Не знаю, что ещё можно добавить ко всему этому… Общая картина теперь совершенно ясна. Шаг за шагом, продираясь сквозь неточности, неясности, заблуждения и предубеждения, мы вертели в руках те или иные факты и фактики, соединяя их, словно мозаику, в единое целое. Конечно, по мере поступления каких-то новых фактов возможны ещё некоторые уточнения, но ожидать тут чего-то революционного уже, наверное, не приходится.

Должен признаться, что весь этот процесс доставил лично мне большое удовольствие. Следует также заметить, что я сознательно ограничивал себя лишь теми источниками, которые находятся в открытом доступе: большинство исходных материалов каждый легко может найти в Интернете, некоторые сведения можно почерпнуть из общедоступных книг. Огромное значение имела помощь читателей «Солнечного ветра», которым я искренне признателен.

Вот так. Начинали мы с разговора о приоритете, но всё оказалось и гораздо проще, и гораздо сложнее, но уж наверняка — гораздо интересней. Не правда ли?

Валентин Антонов, август 2008 года