Исполнители:
Шаляпин Фёдор Иванович
Русланова Лидия Андреевна
Козловский Иван Семенович

Альбом: Русские Народные песни
Год выпуска: 2009
Жанр: Народная песня
Время: 03:03:03
Аудио: MP3, 256 - 320 Kbits
Размер: 403 MB

Русские Народные песни. Коллекция Русских Народных песен в исполнении таких известных мастеров, как Федор Шаляпин, Лидия Русланова и Иван Козловский.

Треклист:

РУССКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ В ИСПОЛНЕНИИ ФЕДОРА ШАЛЯПИНА - ЗАПИСИ 1920-1930
01. Жило двенадцать разбойников.
02. Вниз по матушке по Волге.
03. Из-за острова.
04. Ты взойди, взойди.
05. Эй, ухнем.
06. Ноченька.
07. Дубинушка.
08. Эх, ты Ванька.
09. Прощай, радость.
10. Не велят Маше.
11. Ночной смотр.

РУССКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ В ИСПОЛНЕНИИ ЛИДИИ РУСЛАНОВОЙ - ЗАПИСИ 1934-1954
12. Меж высоких хлебов затерялося.
13. Светит месяц.
14. Ой да ты подуй, ветер низовой.
15. На улице дождик, а во поле туман.
16. Валенки.
17. Расти, моя калинушка.
18. Златые горы.
19. По муромской дорожке.
20. При долине куст калины.
21. Живет моя красотка.
22. Извозчичек.
23. Эй, матушка.
24. За реченькой диво.
25. Степь да степь кругом.
26. По диким степям Забайкалья.
27. Вот мчится тройка удалая.
28. Посею лебеду.
29. Очаровательные глазки.
30. Коробейники.
31. Утушка луговая, молодушка молодая.
32. Кумушка.
33. Снега белые, пушистые.
34. Цвели цветики.
35. Березка.
36. Окрасился месяц багрянцем.
37. Уж ты, сад.
38. Вниз по Волге-реке.
39. Камаринская.
40. На улице дождик.
41. Я на горку шла.
42. Уж ты, бабочка молоденькая.

РУССКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ В ИСПОЛНЕНИИ ИВАНА КОЗЛОВСКОГО - ЗАПИСИ 1947-1955
43. Ах ты, степь широкая.
44. Липа вековая.
45. За реченькой яр хмель.
46. То не ветер ветку клонит.
47. Степь да степь кругом.
48. Вороные-удалые.
49. Коробейники.
50. Ой да ты, калинушка.
51. Не одна во поле дороженька.
52. Однозвучно гремит колокольчик.
53. Сад.

Шаляпин Фёдор Иванович

Фёдор Иванович Шаляпин 

Фёдор Иванович Шаляпин (13 февраля 1873, Казань — 12 апреля 1938, Париж) — русский оперный и камерный певец (высокий бас), в разное время солист Большого и Мариинского театров, а также театра Метрополитен Опера, первый народный артист Республики (1918), в 1918—1921 годах — художественный руководитель Мариинского театра.

Имеет репутацию артиста, соединившего в своём творчестве «прирожденную музыкальность,
яркие вокальные данные, необыкновенное актерское мастерство». Занимался также живописью, графикой и скульптурой. Оказал большое влияние на мировое оперное искусство.


К сожалению, оставшиеся граммофонные записи певца весьма низкого качества, поэтому судить о его творчестве можно в основном по воспоминаниям современников. Голос певца — высокий бас (возможно, бас-баритон) светлого тембра, с весьма выраженной тремоляцией. Современники отмечают превосходную дикцию певца, полётный голос, слышный даже в самых удалённых от сцены местах.


Согласно распространённой точке зрения, свою популярность Шаляпин снискал не столько как певец, сколько как выдающийся артист, мастер перевоплощения и художественного слова. Высокий, статный, с резко выраженными демоническими чертами лица, с пронзительным взглядом, Шаляпин производил неизгладимое впечатление в своих лучших трагических ролях (Мельник, Борис Годунов, Мефистофель, Дон Кихот).

Шаляпин потрясал зрителей неистовым темпераментом, его пение казалось громогласным, ошеломляющим, хотя судя по сохранившимся записям, физически голос Шаляпина не был чересчур большой громкости. Шаляпин выпевал каждую ноту, находил очень точные и искренние интонации для каждого слова песни, был абсолютно органичен и достоверен на сцене.


Артистический талант Шаляпина не ограничивался музыкальной и актёрской деятельностью. Шаляпин хорошо писал маслом, рисовал и лепил, проявлял большие литературные способности, демонстрируя в своих письменных произведениях большой и сметливый природный ум, незаурядное чувство юмора, цепкую наблюдательность.

Личная жизнь Ф.И. Шаляпина.

Шаляпин был дважды женат, и от обоих браков у него было рождено 9 детей.

Со своей первой женой Фёдор Шаляпин познакомился в Нижнем Новгороде, и они поженились в 1896 году. Это была молодая итальянская актриса Иола Торнаги (Иола Игнатьевна Торнаги, скончалась в 1965 году в возрасте 92 лет), родившаяся в городе Монца (недалеко от Милана). Всего у Шаляпина в этом браке родилось шестеро детей: Игорь (умер в возрасте 4 лет), Борис, Фёдор, Татьяна, Ирина, Лидия. Фёдор и Татьяна были близнецами. Иола Торнаги долгое время жила в России и только в конце 1950-х годов, по приглашению сына Фёдора, переехала в Рим.

 Имея уже семью, Фёдор Иванович Шаляпин сближается с Марией Валентиновной Петцольд (урождённая Элухен, в первом браке — Петцольд, 1882—1964), у которой было двое своих детей от первого брака. У них рождаются трое дочерей: Марфа (1910—2003), Марина (1912—2009) и Дасия (1921—1977). Дочь Шаляпина Марина (Марина Фёдоровна Шаляпина-Фредди), прожила больше всех его детей и скончалась на 98-ом году жизни. Фактически у Шаляпина появилась вторая семья. Первый брак был не расторгнут, а второй не зарегистрирован и считался недействительным. Получилось, что у Шаляпина в старой столице была одна семья, а в новой — другая: одна семья не ездила в Петербург, а другая в Москву.

Официально брак Марии Валентиновны с Шаляпиным был оформлен в 1927 году уже в Париже.

Русланова Лидия Андреевна

Лидия Андреевна Русланова 

Мир эстрады никогда не отличался крепкой нравственностью и неколебимыми моральными устоями. Нечастым исключением была великая русская певица Лидия Русланова, которая четыре раза выходила замуж, но не унижала себя порочащими связями, и даже недоброжелатели не могли упрекнуть ее любовниками. Личная жизнь исполнительницы была чиста, как песня.

Лидия Русланова появилась на свет 14 (27) октября 1900 года. По сведениям пензенских историков и краеведов исполнительницу русских песен звали Прасковьей Андриановной Лейкиной-Горшениной. Она родилась в семье старообрядцев поморского согласия, бывших крепостных крестьян из деревни Александровка Даниловской волости Петровского уезда Саратовской губернии, которая нынче отошла к Лопатинскому району Пензенской области.

Записи о рождении девочки не сохранилось и хотя в энциклопедиях упорно пишут, что старшую дочь Андриана и Татьяны звали Агафья, скорее всего, правы ее земляки, потому что в семье девочку окликали — Панька от имени Прасковья. Сергей Михеенков, автор замечательной, недавно появившейся биографии Лидии Руслановой, пишет: "Панькой ее окликали и по прошествии лет, когда в начале 1930-х годов она приехала на родину уже Лидией Руслановой".

С 1916-го и до октября 1917-го Лидия, из сиротского приюта определившаяся в работницы мебельной фабрики полировальщицей, служила сестрой милосердия. Первый раз замуж вышла рано, еще не исполнилось семнадцать. "В этот период познакомилась и сошлась с неким Степановым Виталием Николаевичем, от которого в мае 1917 года у меня родился ребенок. В 1918 году Степанов от меня уехал, и я стала жить одна", — скупо вспоминала о своем первом браке и о первом ребенке Русланова.

Белокурый красавец офицер-дворянин Степанов — самое темное пятно в биографии певицы. Они обвенчались в церкви какого-то захолустного городка и на постоялом дворе зачали своего ребеночка. Вернувшись как-то с базара, Лидия не обнаружила в люльке грудного сына. Пропал след и ее сероглазого муженька, в последнее время все чаще пропадавшего у жившей по соседству молоденькой цыганки. Не отыскалось следов и самой разлучницы. Имя своего сыночка Русланова унесла с собой в могилу. И никогда певица, бисером рассыпавшаяся перед публикой, не произнесла имени своего сына.

Лидия Русланова слыла оптимисткой и душой любой компании. Часами она могла веселить народ и поддержать многолюдное застолье не только своими задушевными песнями, но и шутками. Русланова подтрунивала над всеми и над всем. Единственное табу для шуточек — ее первый супруг и сын.

В 1919 году в Виннице Русланова познакомилась с чекистом Наумом Ионовичем (по другим сведениям — Ильичом) Науминым и вскоре вышла за него замуж. 22 ноября 1937 г. Наума Ионовича Наумина арестовали как "участника террористической организации" и приговорили к расстрелу. Приговор привели в исполнение 8 января 1938 года. В июне 1957 г. Военной коллегией Верховного суда СССР Наумин был полностью реабилитирован.

Биографы Руслановой порой выводят Наумина эдаким примитивным существом, который лишь помог Лидии переехать в Москву и обеспечить ей безбедное существование в первое лихолетье после Гражданской войны. Наумин помогал Лидии собирать по крохам классную библиотеку классической литературы.

"В такую шальную погоду нельзя доверяться волнам", — пела в те годы Русланова, занимаясь самообразованием. Наум неплохо зарабатывал, так что лишние деньги можно было потратить на коллекцию превосходных книг. В те годы еще можно было приобрести за сущий пустяк подлинный автограф Пушкина.

В 1929 году Русланова встретилась с конферансье Михаилом Наумовичем Гаркави, ставшим ее мужем на долгих 12 с лишним лет. Высокий подвижный толстячок был в то время самым востребованным ведущим концертов. Если чекист соучаствовал в пристрастил Русланову к библиофилии, то москвич-конферансье приучил Лидию к коллекционированию драгоценностей и ценных вещей. Главное, он познакомил свою супругу с театральным миром Москвы и Ленинграда, а также с известными писателями, художниками и музыкантами.

Со знакомства с директорами всех антикварных и букинистических магазинов Москвы началась выдающаяся коллекция русской живописи, собранной Руслановой. Некоторые писаки делают намеки на негласное сотрудничество Гаркави с органами. Никаких документов на этот счет пока не опубликовано, но даже если Гаркави и "стучал", то "никому не сделал зла", как писал писатель Иосиф Прут.

Артистка Рина Зелёная на похоронах Гаркави в 1964-м году сказала, что это был "замечательный артист и человек, за спиной которого мы, его коллеги, в самые трудные моменты жизни чувствовали себя спокойно".

Именно "умевший жить" Гаркави приучил Русланову к роскошной жизни столичной богемы. "С новым мужем Руслановой было легко, — свидетельствует биограф певицы Сергей Михеенков. — Во-первых, он всегда в нужную минуту оказывался рядом. Во-вторых, они прекрасно работали в паре. Хорошо зарабатывали. В-третьих и остальных, Гаркави умел превращать жизнь в праздник. Немножко обжора, любитель хороших сигарет и всяческих розыгрышей, он каждый случайный угол мог преобразовать в сцену. Правда, от этого Русланова порой уставала и могла грубовато одернуть мужа".

"Едут, едут по Берлину наши казаки" — это песня не из репертуара Руслановой, но про ее последнюю любовь и четвертого мужа — генерала Крюкова и его гвардейцах, прошедших боевой путь от Подмосковья до столицы рейха.

В мае 1942 г. концертную бригаду, в составе которой была Русланова, направили во 2-й гвардейский кавалерийский корпус. Командующий кавкорпусом генерал-майор Владимир Викторович Крюков познакомился с певицей перед концертом в Спас-Нуделе под Волоколамском. Пока еще супруг Гаркави объявил ее выход. Русланова запела, а сама бросила взгляд на сидевшего в первом ряду генерала-вдовца. В памяти воскресла ее первая любовь — офицерик из санитарного поезда. Четверть века спустя Лидино сердце вновь принадлежало служивому человеку.

После концерта Крюков от имени всего корпуса преподнес ей старинные туфли на французском каблуке. "Он этим своим вниманием меня и взял, — вспоминала намного позже Русланова. — А туфли что? Тьфу! Я такие домработнице не отдала бы". Виновато признавалась: "Ну что делать: генерала люблю, люблю всей душой, и Мишку жалко…" Мишке прямо в лоб сказала: "Ничего не могу с собой поделать, генерала люблю!".

В июле 1942 года Русланова развелась с Михаилом Гаркави и расписалась с Владимиром Крюковым. "Зачем ей выходить замуж за генерала? — иронизировала над подругой актриса Мария Владимировна Миронова. — Она сама фельдмаршал!"

Концертная бригада к обоюдному удовольствию часто гостила у кавалеристов. Корпус перебрался на передовую. Генерал прогуливался с Лидией по лесной тропинке. В какое-то мгновение певица первая предложила выйти замуж за Крюкова, у которого в Ташкенте осталась пятилетняя дочь Маргоша. После ее предложения Владимир Викторович опустился на колено, снял фуражку, поцеловал ее руку и произнес: "Не верю этому. Неужели правда, выйдете? Если правда, вы никогда об этом не пожалеете".

Бывшая сирота, женщина, потерявшая своего единственного сына, Лидия стала мамой для приемной дочери. Маргарита Владимировна Крюкова-Русланова, потерявшая родную мать в пятилетнем возрасте, навсегда осталась благодарна Лидии Руслановой. "Никогда не возникало даже ощущения: падчерица — мачеха… Нет-нет! Было одно ощущение и полное убеждение: у мамы никогда не было детей, других, а у меня — другой мамы", — вспоминает Маргарита Владимировна.

Генерал Крюков — закадычный друг Георгия Жукова — возможно, не был выдающимся полководцем, но и фатальных провалов на своем фронте не допустил. Дело свое знал крепко и был отец солдатам. 6 апреля 1945 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР гвардии генерал-лейтенанту Владимиру Викторовичу Крюкову было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением медали "Золотая Звезда" (№ 5792). Кроме звания Героя Советского Союза, генерал Крюков был награжден тремя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Суворова 1-й степени, орденом Кутузова 1-й степени, двумя орденами Суворова 2-й степени, медалями. Поговаривали, что к концу Великой Отечественной войны генерал Крюков надевал Георгиевский крест, который заслужил во время Первой мировой войны. Все боевые награды, полученные во время войны, будут изъяты во время ареста 18 сентября 1948 года. После возвращения и полной реабилитации боевые ордена и медали генералу вернули.

Дело № 1762 по обвинению Крюковой-Руслановой Лидии Андреевны, начатое 27 сентября 1948 года, было завершено 3 сентября 1949 года. Почти год певица просидела в Лефортовской тюрьме. На допросах с ней обращались вежливо, хотя постепенно вежливость следователей сменялась раздражительностью. Русланова категорически не хотела подписывать ложные показания в отношении супруга.

Ей вменялось в вину "распространение клеветы о советской действительности и с антисоветских позиций осуждение мероприятий партии и правительства, проводимых в стране", а также "присвоение в больших масштабах трофейного имущества" во время нахождения с мужем в Германии. На самом деле следователи били (в прямом и переносном смысле) по другу маршала Жукова. Лидия "загремела" вслед за мужем.


После освобождения, вспоминал актер Алексей Баталов, "Лидия Андреевна и Владимир Викторович отправились на птичий рынок. Там они скупали птиц, продаваемых в клетках, и тотчас выпускали их на волю, потратив все имеющиеся деньги". Постепенно жизнь налаживалась. Ей вернули конфискованные картины, она вернулась на сцену. Купила мужу дорогую автомашину ЗИМ. В доме шаром покати, чай пили не из чашек, зато генерал Крюков ездил не в общественном транспорте. Во время войны Русланова на свои средства купила для корпуса генерала несколько "катюш", а тут расщедрилась на легковую машину.

Генерал-лейтенант в отставке Крюков скончался от инфаркта в августе 1959 года. Русланова взяла горсть земли с могилы мужа на Новодевичьем кладбище. Члена партии нельзя было отпевать, но после похорон Лидия Андреевна с сестрой и дочерью пошли в храм и там отпели новопреставленного Владимира. Все свои концерты певица отменила. Мораторий продолжался целый год.
 

Козловский Иван Семенович

В то время, как лемешистки носились вокруг Большого театра, гадая, через какую дверь выйдет Лемешев, козловитянки стояли, как вкопанные, у той двери, в которую вошел их кумир. И пусть поклонницы норовили порвать Козловского “на сувениры”, он ни за что не соглашался улизнуть, воспользовавшись другим выходом — плохая примета! Только большие артисты да еще, пожалуй, зеленые юнцы бывают такими суеверными! 

Козловский имел специальный “антидьяволин” на все случаи жизни. Про кошку, пробежавшую перед колесами, нечего и говорить: в таком случае Иван Семенович разворачивался и ехал другой дорогой. Если клавир, не дай Бог, падал на пол, на нем полагалось немедленно посидеть. Придя куда-нибудь впервые — разбросать кругом просо. Перед выходом из дома — выкинуть монетку. И такую же положить на рельсы, перед тем, как сесть в поезд: “Чур-чур меня от злого глаза!”.



Когда Иван Семенович шел на сцену, уборщицы быстро убирали с глаз долой пустые ведра — иначе он мог отказаться петь. Нужно уточнить, что пел Козловский всю жизнь в одних и тех же рубашках — с некоторых пор штопаных-перештопаных — и тщательно сберегаемых стоптанных башмаках. Ноты 40 лет носил в одном и том же портфеле, подаренном ему в 1924 году коллегами на бенефис — потрескавшуюся ручку в конце концов пришлось обмотать проволокой. “Зачем все эти ритуалы?”, — спрашивали его. Иван Семенович стучал три раза по деревяшке, трижды плевал через левое плечо и шептал испуганно: “Не дай Бог, сорву голос!” Это стало его вечным кошмаром с тех пор, как в “Севильском цирюльнике” он однажды “пустил петуха” и потом еще несколько дней не мог войти в форму.

Нелегко быть оперным тенором… Вот и великий бас Шаляпин снисходительно усмехался: “тенор — это физический недостаток”. Никому другому не приходится так беречься сквозняков, так кутаться с осени по весну, отвечать на вопросы мычанием, чтобы лишний раз не открыть рот на улице… О том, чтобы выйти на сцену не распевшись, и речи быть не может. Для кого как, а для теноров талант — мучение! Иван Семенович был сущим наказанием для организаторов концертов: уговорить его лишний раз выступить было чудовищно трудно. Даже пообещав, Козловский вечно искал повод, чтоб в последний момент отказаться петь. А, если уж все-таки пел, то вполсилы — “экономил” голос. Только однажды он вышел на концерте сам, без уговоров и просьб. Но это был особый случай…



КУРОРТНЫЙ РОМАН
— Галечка, ты свела меня с ума! — признался Козловский своей новой знакомой. — Ты — моя королева! Приказывай, все исполню!
— Приказываю вам спеть, Иван Семенович. Мне говорили, вы никогда не поете на отдыхе, но что мне за дело?! Я ведь, к стыду своему, никогда не слышала ваш знаменитый голос, — смеялась очаровательная Галя Сергеева.
Дело было в Мисхоре летом 1934 года. В тот год в кинотеатрах смотрели “Пышку”, и полстраны (имеется в виду мужская половина) были влюблены в исполнительницу главной роли — дебютантку Галину Сергееву. Ее называли красавицей, но дело даже не в красоте. Просто манящий прелести, которую позже нарекут сексапильностью, в ней было столько, что хватило бы на десяток красавиц! И вот такая-то богиня приехала в Крым, в Дом отдыха “Нюра”, где каждое лето отдыхал Иван Семенович Козловский — морские ингаляции для укрепления голосовых связок ему порекомендовал сам министр здравоохранения Семашко.



Галя Сергеева была далека от оперного искусства и знать не знала, что за чудак подхватил ее чемодан, когда она сошла с автобуса в Мисхоре. На нем была белая войлочная шляпа, сандалии на босу ногу и полосатые шорты, каких тогда никто еще не носил. Решила по наивности: носильщик. Ясность внесла сестра-хозяйка: “Это Козловский! Московская знаменитость, неподражаемый тенор, поклонницы пуговицы с пиджаков рвут!”…



Вообще-то двадцатилетняя Галя считала стариками всех мужчин старше тридцати. Но Козловский в свои тридцать пять улыбался задорной белозубой улыбкой, поигрывал накаченной мускулатурой, ловко играл в волейбол и теннис, быстро плавал, прекрасно скакал верхом, а танцевал так, что у партнерши просто дух захватывало. А, когда в одну прекрасную крымскую ночь прославленный тенор забрался к Гале в номер по водосточной трубе, она сказала: “Да вы, Иван Семенович, мальчишка!”.

“Мальчишка и есть!” — смеялась Галя на следующий день. Это был день праздника: ровно 10 лет прошло с тех пор, как нога Козловского впервые ступила на Мисхорскую землю. Из жердей, мочалок, подушек, одеял и кастрюль соорудили памятник “юбиляру”. Готовился и концерт. Разумеется, без участия Козловского. Гвоздем программы должен был стать певец детского музыкального театра Илья Терьяки.

Когда Терьяки спел, зал захлебнулся восторгом: “Это же новый оперный гений!”. Аплодисменты — бешеные! Но тут из-за кулис вышел … Иван Семенович. Оказалось, пел он, выполняя приказ своей королевы, а Терьяки лишь открывал рот.



Розыгрыши Козловский обожал. Мог прибить гвоздями к паркету чьи-нибудь галоши в гримерке театра, или завязать морским узлом концертные брюки. Мог откатить машину приятеля в соседний двор, или подложить в карман собственному аккомпаниатору серебряные вилки со стола на правительственном банкете. Разыгрываемые только руками разводили: какое мальчишество, а ведь народный артист!



…Вернувшись из Мисхора, Галя сразу разошлась с мужем, режиссером Габовичем — так же решительно, как когда-то, полюбив Габовича, бросила первого супруга — актера Демича. Но Козловский ответной решимости не проявил, и законную жену оставлять не торопился. Галя сердилась и недоумевала: о чем тут думать? Сходил в ЗАГС, да и развелся! Козловский объяснял: “Ты не понимаешь! Александра Алексеевна не такая красивая, не такая молодая, как ты. Уйду — останется совсем одна!”

МУЖ САМОЙ ГЕРЦИК
Александра Алексеевна Герцик была старше своего прославленного мужа на четырнадцать лет. И было время, когда не ее назвали “супругой самого Козловского”, а его — “мужем самой Герцик”. Александра Алексеевна даже в Москве на гастролях аншлаги собирала, а уж в родной Полтаве и вовсе ходила в примадоннах. Букетов после спектакля — море, а, бывало, что и бриллианты в букетах находились. Юный, вечно голодный красноармеец Козловский был для нее странной партией, но в хаосе революции все перевернулось с ног на голову…

После свадьбы в 1920 году Александра Алексеевна стала для Ивана и женой, и матерью, и наставницей. Кстати, в том, что Козловский, имея за плечами лишь два довоенных года в киевском музыкальном институте, вышел на сцену полтавского оперного театра — большая заслуга его супруги. И еще, пожалуй, — комбрига, разрешившего талантливому красноармейцу отлучаться из казармы на репетиции и спектакли. По вечерам Козловский привязывал у входа в театр своего боевого коня, переодевался в манишку и фрак, выменянные на толкучке за селедку и сало, и выходил к рампе. В дни его выступлений первые три ряда партера по контрамаркам занимали однополчане. Винтовки они ставили у кресел, и, бывало, в шутку замахивались гранатами на гражданскую публику. Козловскому кричали: “Давай, Ивасик! Задай им всем жару!” И Ивасик задавал, да так, как в Полтаве отродясь не слыхивали!



После демобилизации Козловского позвали в харьковский оперный театр — Александра Алексеевна, ко всеобщему удивлению, отправилась за ним, оставив и родной театр, и родных поклонников. Потом — Свердловск и, наконец, Москва. Звезда Козловского восходит, а вот карьера его жены клонится к закату. Все-таки Москва — не Полтава, да и годы уже не те… Теперь вся жизнь Александры Алексеевны проходит в хозяйственных хлопотах — ее муж, как и все большие артисты, напрочь лишен практической жилки, за ним нужно ходить, как за малым дитем!

Благодарный Козловский называл ее “идеальной женой”. И очень страдал, что, полюбив другую, обижает Александру Алексеевну. Три года он не мог договориться с собственной совестью. И в конце концов был добровольно отпущен супругой, уставшей делать вид, будто она ничего не замечает. На то, чтобы оформить развод, ушло еще несколько лет. Но и потом, до самой смерти Герцик, Козловский не оставлял ее ни мысленно, ни финансово.

В этом тоже было что-то мальчишеское: Иван Семенович, словно, и представить не мог, что отношения между людьми могут с годами поблекнуть, а родство — забыться... В его квартире, вызывая тайное раздражение сначала первой, а потом и второй жены, вечно жили какие-то дальние родственники, односельчане, а также дальние родственники односельчан и односельчане дальних родственников. Не говоря уж о родных сестрах и братьях. Портрет любимого дядьки — бравого усача Алексея Осиповича Козловского — висел на почетном месте в гостиной. Кстати, когда Алексей Осипович в 1958 году пожаловал в Москву, они с Иваном на радостях так отплясывали польку, что снизу прибежала ругаться балерина Подгорецкая.



КАК КОЗЛОВСКИЙ В БАЛЕТЕ ТАНЦЕВАЛ
Как и большинство звезд русской оперы, Козловский на сцене выглядел аристократом, а происходил из простых. Его родители крестьянствовали в селе Марьяновка, в 50 верстах от Киева. Ивасику же прочили иную судьбу, и в восемь лет отправили в бурсу, в киевский Златоверхий Михайловский монастырь. Оттуда был один путь — в священники, но учитель музыки все твердил: “Об архиерейском сане не помышляй. Твое призвание в другом. Ведь прихожан в нашем храме прибавилось, когда тебя на клиросе петь поставили!”. Кстати, даже став солистом придворного театра страны атеистов, Козловский по великим праздникам пел в хоре московского храма на Брюсовском Торжке.

…Когда у Ивасика началась ломка голоса, петь ему временно запретили. Юноша заскучал и сбежал из бурсы. Думал податься на войну добровольцем — шла первая мировая. На полустанке забрался-было в санитарный поезд, да был ссажен каким-то здоровенным солдатом. Козловский поплелся в Киев. За еду и целые штаны пел по деревням. Обыкновенная, в общем-то, история, известная еще со времен Ломоносова… Когда “прорезался” его дивный тенор, Иван заявился в киевский музыкальный институт: “Послушайте меня, и сами убедитесь, что брать надо!” “Подумаешь, Собинов!”, — усмехнулись профессора. Так Козловский впервые услышал о Собинове…

Его стали учить бесплатно. Да, в общем-то, и учить этого “самородка” особенно не приходилось — дыхание, звук, музыкальность у Козловского были именно такими, как надо. Оставалось развить вкус, эрудицию… Ивасик схватывал на лету, и скоро его не узнала бы даже родная мать!

…Впрочем, матери не довелось увидеть своего Ивасика артистом — она умерла в гражданскую. А вот отец в 1925 году, в первый сезон Козловского в Большом театре, наблюдал, сидя в ложе, как благосклонно внимает сыну столица. Ведь сам Шаляпин восклицал: “Здорово поет сволочь Козловский!” А Леонид Собинов, услышав, как Иван берет верхнее “си”, передал ему в подарок собственные сценические костюмы. Как оказалось — вовремя. Вскоре Собинов покинул сцену — посреди спектакля он сорвал голос, и заканчивать партию пришлось Козловскому. Много лет потом Иван Семенович вспоминал тот свой ужас: как, натянув влажный от пота собиновский парик, шагнул на сцену — на растерзание “собиновской” публике, рассчитывавшей в тот вечер слушать отнюдь не Козловского. Но даже заядлые поклонники Собинова вынуждены были признать: новая звезда еще поярче старой будет! И с тех пор статус русского тенора номер один закрепился за Иваном Семеновичем.

Его любили не только за голос уникального тембра, уникальных возможностей, но и за то, что никогда нельзя было заранее знать, что сделает Козловский из той или иной роли. Не даром самой знаменитой в его исполнении стала партия Юродивого в “Борисе Годунове”, раньше считавшаяся мелкой и проходной. Иван Семенович любил поэкспериментировать. Он то “осовременивал” арии: “Откройте, а то сейчас объявят воздушную тревогу”, — пел в 1942 году в “Сивильском цирюльнике”. То вмешивался в режиссуру: в “Риголетто” знаменитое “Сердце красавиц” с некоторых пор стал заканчивать, уйдя за кулисы — режиссер сердился: “О том, что вы берете ре-бемоль третьей октавы, знают двое — уборщица и я!”. А то напрашивался в партнеры к балерине Ольге Лепешинской и выполнял несложные поддержки — начальство-было попеняло Козловскому, что он ставит под угрозу драгоценное здоровье, занимаясь не своим делом, но он пригрозил, что в таком случае станет носить по сцене пудовых оперных примадонн.



Пять лет Козловский царил на оперной сцене безраздельно, а потом у него появился достойный конкурент: в Большой пришел Лемешев. Оба были хороши по-своему. Говорили, что у Лемешева русская манера исполнения, а у Козловского — немецкая. Дело вкуса… Но страна разбилась на два лагеря: лемешистов и козловитян. Главный ценитель искусств в СССР был козловитянином — к великому огорчению самого Ивана Семеновича. Потому что, стоило Сталину бросить фразу: “Что-то давно мы не слышали нашего хохла”, — как Козловского среди ночи вытаскивали из постели и везли в Кремль. Это было настоящим мучением! Иван Семенович сходил с ума от страха, что однажды из-за таких экспромтов сорвет голос — времени на распевку ему не давали. Впрочем, отказываться было еще опаснее. Только однажды великий певец сослался на простуду. “Хорошо, — добродушно ответил Сталин, — пусть Козловский бережет свой голос. Мы тогда с Берией сами споем. А хохол пусть слушает”. Спели “Сулико” и даже с большим чувством.
Одна радость — второй жене, Гале Сергеевой, на кремевских банкетах нравилось, а Козловский был готов на многое, лишь бы видеть ее сияющую улыбку.



БРАК БЕЗ РАССЧЕТА
В “Ласточкином гнезде” — так москвичи окрестили дом ВТО в Брюсовском переулке — свадьбу Ивана Сергеевича с Галиной не одобряли. Соседка снизу — одинокая пятидесятилетняя Надежда Андреевна Обухова, прославленное меццо-сопрано Большого театра, волновалась: “Страсть к свиристелке, на четырнадцать лет младше, далекой от классического искусства, способна погубить самый мощный певческий талант! Оперный артист, как особа императорской фамилии, должен жениться только в своей среде!”. “Напрасно Надежда Андреевна так волнуется, — шептались другие соседи. — Козловский по-прежнему сильнее всего на свете любит свой голос!”. Впрочем, все сходились на том, что прежняя жена — ответственная, самоотверженная, понимающая, подходила Ивану Семеновичу куда больше нынешней.

Как бы там ни было, Козловский с Сергеевой стали пользоваться всеми преимуществами самой красивой и, может быть, самой талантливой московской пары. Он — в смокинге, она — в вечернем декольтированном платье, в какой-нибудь роскошной меховой накидке, с цветами в пышных волосах... Новый год встречали у Буденного. Дни рождения отмечали в ЦДРИ. Летом отдыхали на даче у Поскребышева, личного секретаря Сталина. Даже накануне рождения первой дочери, Анны, Козловские ездили в гости — на дачу к арфистке Вере Дуловой. Там Галя застряла со своим животом, пролезая зачем-то сквозь дыру в заборе — начались схватки, легкомысленную роженицу еле успели вытащить. Казалось, им все нипочем! Легкие, праздничные, веселые, как дети! Впрочем, когда супруги оставались дома, все становилось сложнее…



За глаза Галина называла мужа “Ванюрчик”, а в глаза — Иван Семенович, и часто на “вы”. В иные дни, особенно когда Козловский готовился к ответственному спектаклю, жена не знала, “на какой козе” к нему “подъехать”. “Вот так и живет перед каждым выступлением, — шепотом жаловалась она друзьям. — Пять дней репетирует, не ест, не пьет, не дышит!”. Галя все пыталась стать мужу полезной, но попадала впросак. К примеру, решила утеплить окна, чтоб Иван Семенович не простыл, дала домработнице старые афиши… Козловский, увидев обрезки, сделался цвета моркови: “Это кощунство!”. В тот раз он ушел из дома прямо в тапочках, и Гале несколько дней пришлось вымаливать прощение.



Они часто ссорились. К примеру, Козловский, гоняя по Москве на собственной “Эмке”, любил притормозить, чтобы рассмотреть получше какую-нибудь интересную дамочку, а иной и свистел вслед. Галя ревновала. Иван Семенович отличался врожденной галантностью: вечно целовал дамам ручки, осыпал игривыми комплиментами даже девяностолетних, не говоря уж о молоденьких поклонницах. Он не видел в том большого греха, ведь ни до чего серьезного дело не доходило — ему никто не был нужен, кроме Галины. Да только вот она не понимала этого…

Сергеевой по-прежнему посвящали стихи, дарили царские подарки… А Иван Семенович жену не баловал. И, вроде, не эгоист: вечно кому-нибудь помогает, во время войны первым вносит в фонд обороны 25 тысяч рублей, на собственные средства строит и содержит музыкальную школу в родной Марьяновке, двадцать лет дает концерты в пользу одного московского детдома… Но вот на лишнюю норковую шубку для Гали тратиться не желает: говорит, что замужняя женщина должна быть скромной. Обивает начальственные пороги, выпрашивая для посторонних людей квартиры, оклады, ордена. Иной раз даже сам на себя сердится: что ж я, мол, опять столько времени на NN потратил, ему ведь все мало: в следующий раз придет просить, чтоб я убил его тещу! А вот на то, чтобы выслушать собственную жену с ее радостями и горестями, с ее обидами и нуждами, времени вечно не находил. “Я ему совсем не нужна!” — плакала Галя, стараясь не морщить лба. Однажды после очередной ссоры она собрала чемодан и ушла из дома. Как выяснилось — к своему поклоннику, сценаристу Алексею Каплеру. Две недели Козловский болел, а потом Галя вернулась, и он сразу выздоровел, и целый день носил жену на руках по квартире… Но, увы! мир в семье воцарился ненадолго.



Все стало совсем сложно, когда родилась вторая дочь, Анастасия. У девочки обнаружился врожденный сколиоз, со временем мог развиться горб. И Галина Ермолаевна принялась месяц за месяцем, год за годом таскать дочь по врачам. Помогла операция, проведенная знаменитым профессором Чаклиным. Импульсивная Сергеева бросила Козловского и ушла к Чаклину — тот ради нее оставил и жену-красавицу, чуть не вдвое младше Галины, и троих детей…
Козловский тосковал несколько лет. Уволился из Большого театра, стал проситься в Ново-Афонский монастырь… Но о каком монашестве могла идти речь, когда он, как влюбленный школьник, не мог и недели прожить, не видя своей Гали?! Козловский принимал теперь приглашения в любые гости, на любые приемы — лишь бы была надежды встретить там Ее. Самыми счастливыми днями для Ивана Семеновича стали те, когда Галина приезжала на их общую дачу в Снегири. При этом, когда Сергеева развелась с Чаклиным, Козловский даже не предложил ей вернуться — оказалось, простить ее он так же не в силах, как и забыть.



ПИЛОТКА НЕРУ КАК СРЕДСТВО МАКРОПОЛУСА
После развода с Галей Иван Семенович прожил еще тридцать лет, но больше не женился — за хозяйство в его доме отвечали несколько особо верных “козловитянок” — уже немолодых, но беззаветно преданных своему кумиру. В театр Козловский так и не вернулся, зато много ездил с концертами. Публика обожала его по-прежнему! Однажды где-то в Сибири его минут двадцать не отпускали со сцены, а потом у дверей концертного зала образовалась такая толпа, что выходить было просто опасно. Выручил аккомпаниатор — надел шапку Козловского, повязал сверх воротника шубы шарф, как это делал Иван Семенович, взял знаменитый портфель с нотами и шагнул к толпе. Беднягу подхватили на руки и понесли — с треском рвалась шуба, чья-то рука потянулась к галстуку… Как только машина с настоящим Козловским тронулась с места, двойник задушенным голосом захрипел: “Я не Козловский!”, — к счастью, обошлось без травм…

На обратном пути страдальцу-аккомпаниатору пришлось еще раз пережить смертельный ужас: Козловский, поспорив с пилотом самолета по поводу маршрута, сам уселся за штурвал на высоте нескольких тысяч метров. Оказалось, это розыгрыш: был включен автопилот. Иван Семенович с годами не менялся!

С некоторых пор к его драгоценным раритетам: старым концертным рубашкам, ботинкам и портфелю для нот, прибавилась еще одна — белая пилотка Джевахарлала Неру. Когда-то тот подарил ее сестре Чехова, а уж Мария Павловна отдала Козловскому. Иван Семенович почему-то считал, что носить эту пилотку — к здоровью и долголетию. В этой пилотке он и появился в последний раз на людях — в Московской консерватории в декабре 1993 года. Ему было тогда 93 года — ровесник века…

Чуть ли не до последних дней Иван Семенович делал гимнастический крест на кольцах, что висели у него в комнате. И никогда не принимал лекарств, потому что считал, что их пьют одни старики. И, что совсем уже поразительно, свой чудесный серебристый голос — уникальный случай для тенора — он сохранил до конца!




P.S. Сергеева в последний раз вышла замуж в 76-лет. Муж был младше ее, но сходил с ума от любви и ревности, и написал с десяток ее портретов. На этих полотнах Галина Ермолаевна — удивительная красавица…

(Ирина Лыкова).

Уникальнейший пост, настоящая музыкальная энциклопедия! Браво Вашему мастерству, уважаемый Александр!  

Спасибо! 

       Александр!