⁣Есть редкие, отмеченные Богом натуры, всё существо которых — поэзия. Таким был Борис Пастернак.
Человек, которому было дано говорить от имени облаков, звёзд, дождя, ветра, человек, нашедший такие вечные слова о мужской страсти и женской слабости, поэт, которому был свойствен космический размах чувств, та переполненность радостью бытия, когда «стихи слагаются навзрыд».
История с романом «Доктор Живаго» всем достаточно хорошо известна. Стоит лишь подчеркнуть — травля поэта, приведшая его к гибели, началась не из-за романа, который лежал в редакции «Нового мира» и который обещали напечатать, а из-за присуждения Нобелевской премии. Скандал не хотели устраивать до последнего, боясь испортить новый имидж СССР в связи с приходом Хрущёва, и очень возможно, что всё сошло бы на тормозах, - без публикации романа, конечно, но и без дикой травли, развернувшейся осенью 1958-го, - если бы книга на Западе пользовалась умеренным успехом или не имела вообще никакого. Но роман стал бестселлером и получил самую престижную из литературных наград. И вот этого местные власти и литературные сановники не могли ему простить.

Травля...
К несчастью, гениальность Пастернака оценили прежде не на Родине, а за рубежом («большое видится на расстоянии»). «Пророка нет в отечестве своём». 23 октября 1958 года Шведская академия присудила ему премию по литературе «за значительный вклад как в современную лирику, так и в области великих традиций русских прозаиков». За два года (до смерти Пастернака) им было получено до тридцати тысяч писем и поздравительных телеграмм со всего света. Зинаида Николаевна уже предвкушала, какое платье она наденет для поездки в Стокгольм. Но на следующее утро к Пастернаку явился Федин - старый друг, сосед по даче, который заявил, что будет говорить с ним как официальное лицо. И потребовал, чтобы тот немедленно отказался от премии, иначе в завтрашних газетах это будет расценено как предательство. Поэт сказал, что этого не сделает.
Пастернак знал, что за поиски правды во все времена человека объявляли еретиком. Не случайно в первом варианте «Фауста» он писал:

Немногих, проникавших в суть вещей
и раскрывавших всем души скрижали,
сжигали на кострах и распинали,
по воле черни с самых давних дней.
С этого дня и началась травля поэта чернью. Вплоть до физической. Михаил Светлов, живший в ту осень в Переделкино, рассказывал, что хулиганы кидали камни в окна дачи Пастернака, были угрозы разгромить её, раздавались антисемитские выкрики. Какие-то негодяи побили камнями собачку Пастернака, её боялись выпускать одну, и Лёня Губанов приезжал гулять с ней. Поэт был как зверь в загоне. Об этом своём состоянии он поведал в стихотворении «Нобелевская премия»:
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.

Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, все равно.

Что же сделал я за пакость,
Я, убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.

Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора -
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.

Стоит обратить внимание на вольную или невольную перекличку с Набоковым:
Какое сделал я дурное дело,
и я ли развратитель и злодей,
я, заставляющий мечтать мир целый
о бедной девочке моей.

А в черновом варианте у Пастернака были в конце такие строки:
Всё тесней кольцо облавы,
И другому я виной:
Нет руки со мною правой,
Друга сердца нет со мной!

А с такой петлей у горла
Я хотел еще пока,
Чтобы слёзы мне утерла
Правая моя рука.

Правая рука — это Ольга Ивинская. В тот момент они были в ссоре — после очередной «семейной сцены», которые она ему нередко устраивала, требуя узаконивания отношений.
Антипастернаковская кампания нарастала. Имя поэта стали поносить на всех собраниях, совещаниях, активах. Газеты пестрели кликушескими заголовками статей, которые должны были выражать так называемый «гнев народа». «Простые рабочие» писали, что хоть и не читали романа, но таким, как Пастернак, не место в литературе и на советской земле. Публиковались, например, такие «перлы»:

Твой идеал давно в кромешном мраке.
Как больно нам, как стыдно, что меж нас
ещё живут и ходят пастернаки
и выжидают свой продажный час.
Восхищены тобою не друзья,
а жёлтые продажные писаки.
Нельзя простить и оставлять нельзя
в литературе нашей пастернакипь!

Союз писателей единодушно исключил поэта из своих рядов. Стенограмма того позорного собрания была опубликована тридцать лет спустя в 1988 году в «Советской культуре», где поимённо указали всех, «кто поднял руку». Поражает обилие действительно талантливых людей в списке тех, кто поспешил заклеймить Пастернака — Слуцкий, Сельвинский, Шкловский, Солоухин, Лев Ошанин, Вера Панова, Мариетта Шагинян. Не все выступавшие против Пастернака были искренни, многие просто боялись. Это был последний рецидив того великого страха, что остался в наследство от сталинской эпохи, что сидел в генах. Но были и те, кто травил Пастернака по велению души. Как писал Борис Чичибабин:

У славы век неодинаков.
Пока на радость сытым стаям
подонки травят пастернаков -
не умер Сталин.

Борис Полевой назвал Пастернака «литературным власовцем», заявив: «Генерала Власова советский суд расстрелял!» Голос с места поправил: «Повесил!» Председательствующий Смирнов, чувствуя, что кампания переходит всякие границы, поспешил прекратить прения и тем спас от позора следующих записавшихся. Пастернак писал о таких: «Что ж, мученики догмата, вы тоже — жертвы века».
После публикации стенограммы В. Солоухин стал писать в «Советской культуре», что он не чувствует своей вины, что время было такое, нельзя было иначе. Да можно было иначе, можно! И время было уже вегетарианское, арест и гибель семье уже не грозили.
Кто-то не пошёл на то собрание, как И. Эренбург, который отвечал по телефону в ответ на приглашения своим обычным голосом: «Илья Григорьевич уехал, приедет нескоро». Евтушенко отказался выступать, хотя был комсоргом, его вызывали в горком и требовали выступления, но он отказался, а во время голосования вышел из зала.
Белла Ахмадулина не подписала коллективное письмо студентов с требованием высылки Пастернака за границу — и её отчислили из Литературного института.
Были даже такие, кто осмеливался голосовать против. Это была сестра Надежды Аллилуевой, Анна Реденс, недавно вернувшаяся из лагеря.

В газетах под шапкой «Единодушие» шли отчёты о прошедших по всей стране писательских собраниях, где поминали ранее неизвестного им Пастернака, где не хотели «дышать с ним одним воздухом», «говорить на одном языке», «попасть в общую с ним перепись населения».
В один из вечеров Пастернак, доведённый до отчаяния, предложил Ольге Ивинской вместе покончить самоубийством.
Ивинской с трудом удалось отговорить Пастернака от гибельного шага. В том, что он отказался от премии, решающую роль сыграла Ивинская, которую эта история безмерно перепугала: «Тебе ничего не сделают, а от меня костей не соберёшь». Стала жаловаться Пастернаку, что у неё из-за него неприятности: её лишили переводов, которые её кормили. И Пастернак после телефонного разговора с ней даёт две телеграммы: одну — в Стокгольм, другую в ЦК: «Дайте работу Ивинской. Я отказался от премии».
Этот поступок очень разочаровал Зинаиду Николаевну — она считала, что ему нужно было уехать, причём одному: «Я желаю тебе добра и хочу, чтобы последующие годы жизни ты провёл в покое и почёте. Нам с Лёней придётся отречься от тебя, ты понимаешь, конечно, что это будет только официально».
Возможно, это и было самым разумным решением в той ситуации. Но Пастернак не представлял себе жизни вне Родины («Уходит с Запада душа, там нечего ей делать»). «Если меня вышлют, — твердил он, — я сделаю, как Марина».
Но черни мало было его отказа от премии. Она требовала публичного покаяния. К этому его подбивали друзья и родные. Пастернак огрызнулся адресованным им стихотворением:
Друзья, родные — милый хлам,
Вы времени пришлись по вкусу.
О, как я вас еще предам,
Когда-нибудь, лжецы и трусы.

Ведь в этом видно Божий перст
И нету вам другой дороги,
Как по приемным министерств
Упорно обивать пороги.
Собственно, пороги обивала Ивинская.

Именно благодаря ей вся эта кампания приобрела такой истерический и шумный характер. Ведь можно было достойно нести своё изгойство, как это уже было раньше с Ахматовой, Зощенко. Ивинская же и сыграла главную скрипку в деле уговоров Пастернака покаяться. Это она со своим окружением написала покаянное письмо Хрущёву, и Пастернак, махнув рукой, его подписал. (Она сама признает это в своих записках в главе «Моя вина»). Этот поступок очень уронил Пастернака в глазах Солженицына, Шаламова, которые резко осуждали его за такое проявление недостойной его слабости. Тем более, что положения Пастернака это не изменило, только добавило позора. Травля уже набрала обороты, она продолжалась в силу инерции, невзирая на отказ от премии и покаянные письма, которые Б. Ливанов назвал «окаянными».
Лидия Чуковская приводит эпизод, как она ехала к Ахматовой в такси, и вдруг мальчишка-шофёр внезапно повернулся к ней:
- Читали, гражданочка? Один писатель, Пастер, кажется, фамилия, продался зарубежным врагам и написал такую книгу, что ненавидит советский народ. Миллион долларов получил. Ест наш хлеб, а нам же гадит. Вот, в газете пишут.
Лидия Чуковская вспомнила слова Герцена: «Какие же вы все злодеи народа». «Какие же мы все злодеи народа!» - подумала она.
А потом началась болезнь. Пастернак болел несколько месяцев, но умер он, как потом оказалось, от «годовалого рака лёгких». То есть болезнь поселилась в нём именно тогда, год назад, когда началась эта широкомасштабная травля, загнавшая поэта как зверя в загон.

Для Ивинской начались страшные мучительные дни. Она по нескольку раз на день ездила в Переделкино, туда и обратно, чтобы что-то узнать о здоровье любимого, страдая от неизвестности, от невозможности помочь. О, как ощутила она в эти дни своё бесправие! Сколько б ни говорил ей Пастернак по этому поводу и верных, и лукавых слов о том, что он её любит, что в её руках главное, всё, что составляет суть и значение жизни, что «разве она хотела бы поменяться местами с несчастной стареющей женщиной, с которой они давно уже не слышат друг друга», - всё, что он столько раз говорил ей в своё оправдание, призывая к мужеству и терпению — всё-таки отказано ей было слишком во многом. У неё не было даже права знать. Она тайком присылала к Пастернаку знакомого врача и ждала, прячась у забора дачи. Сжавшись, сидела у крыльца, у закрытой двери, за которой с ним прощались «свои».
Однако, хотя Ивинская всюду говорила, что родственники Пастернака не пускают её к нему, это было не так. Он, как это ни чудовищно, сам не хотел её видеть. Об этом свидетельствуют многие очевидцы, не только Зинаида, но и Асмус, и врач, дежуривший у Пастернака, и Лидия Чуковская рассказывали, что родные при них не раз спрашивали Пастернака, не хочет ли он кого-нибудь видеть, и даже впрямую спрашивали об Ивинской, - он постоянно отказывался.
Да, он писал ей письма, но этими письмами старался удерживать на расстоянии. «Не пытайся меня видеть», «подожди, я скоро позову тебя...» Он даже в больницу не хотел ложиться из-за того,чтобы она туда к нему не приходила.
Было ли это связано с его плохим самочувствием — не хотел, чтобы она видела его таким, или это было чувство вины перед женой — теперь уже никто не узнает. Зинаида Николаевна думала, что он не хочет её огорчать, пыталась даже устроить их свидание с Ивинской в своё отсутствие, но Пастернак и тут отказался. «Я и так за многое буду отвечать перед Богом», - сказал он ей. И ещё сказал, что рад, что умирает, ибо не может больше выносить людскую пошлость и уходит непримиримый с жизнью.

Но это неверно, что он не вспоминал об Ольге в свои последние минуты. Медсестра, на руках которой он умер, передавала потом ей со слезами его слова: «Кому будет плохо от моей смерти, кому? Только Лелюше будет плохо, я ничего не успел устроить, главное — ей будет плохо».
Я кончился, а ты жива.
И ветер, жалуясь и плача,
Раскачивает лес и дачу.
Не каждую сосну отдельно,
А полностью все дерева
Со всею далью беспредельной,
Как парусников кузова
На глади бухты корабельной.
И это не из удальства
Или из ярости бесцельной,
А чтоб в тоске найти слова
Тебе для песни колыбельной.

Он умер 30 мая 1960 года в 23 .20. Ольга узнала об этом в 6 утра, когда отправлялась, как всегда, на его дачу, чтобы встретить медсестру, идущую с ночного дежурства. Она всё поняла по её лицу. И побежала на дачу, громко плача и крича: «Теперь вы уже не сможете меня не пустить! Теперь меня уже нечего бояться!»
Никто не задержал её у входа. Он лежал ещё тёплый, и руки были ещё мягкие, и лицо как живое. А в ушах звучал его пророческий голос: «Я кончился, а ты жива...»

( Все материалы взяты из свободных для доступа источников в интернете.)

"⁣Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд..."

Супер

Обожаю такие посты

Спасибо.

Решила немного отдохнуть от сайта(а сайту дать отдых от меня)

 Но-ДР Пастернака...мимо не пройти.

Отличная щемящая информация.

Спасибо.

Добавлю ( с твоего позволения,Белка)  

⁣Борис Пастернак:

«…Мое христианство».

⁣Борис Пастернак родился 29 января (10 февраля) 1890 года в Москве. Отец будущего поэта, Леонид Осипович, был известным художником, академиком Петербургской Академии художеств. Мать, Розалия Исидоровна, являлась высокопрофессиональной пианисткой.

Семья Пастернака интересовалась религиозными вопросами, но все-таки была достаточно далекой от Церкви, хотя некоторые церковные обычаи соблюдались.

Сын поэта, Евгений Борисович Пастернак, вспоминал о начале духовного пути отца так:

«Первое пробуждение глубокой веры было у него в детстве . Подлинную веру привила ему няня Акулина Гавриловна, которая помогла раскрыть в нем любовь к Христу».

Пастернак был крещен по инициативе своей няни в раннем детстве.

Она часто водила его в церковь. С детских лет он помнил многие православные молитвы.

По воспоминаниям сына, христианство Б.Л.Пастернака было «глубоко потаенным»:

«Но разговоры о вере и Православии я помню очень хорошо.  А Евангелие и вообще Библия были книгами, которые в семье постоянно читали, и всякий раз, когда я брал Библию у папочки, по прошествии нескольких дней он непременно требовал ее назад: это была его настольная книга».

До наших дней сохранились ветхие пожелтевшие листочки, исписанные пастернаковским почерком. На них – выписки из великопостных и других богослужений.

Поэт регулярно носил их сложенными вчетверо в нагрудном кармане для того, чтобы следить за ходом служб и участвовать в богослужениях.

Несмотря на то, что Борис Леонидович брал в храм эти листочки, церковные службы он знал хорошо.

В стихотворении «Когда разгуляется» передано сладостное восприятие героем церковной молитвы:

«Природа, мир, тайник вселенной,

Я службу долгую твою,

Объятый дрожью сокровенной,

В слезах от счастья отстою».

В 1947 году на отпевании своего племянника, умершего в детском возрасте, Б.Л.Пастернак всю службу пел вместе с хором.

В 1952 году, когда Пастернак лежал в Боткинской больнице и ему грозила смерть от инфаркта, он вместе с дежурной нянечкой повторял на память молитвы богослужений.

Современники свидетельствовали о чрезвычайной отзывчивости Бориса Леонидовича на чужую боль, о постоянном стремлении помочь, невзирая на собственные стесненные материальные обстоятельства.

Будущий поэт с детства имел возможность общаться с известными деятелями культуры и искусства, входившими в круг дружеского общения его семьи.

Родители Б.Пастернака поддерживали дружеские отношения с художниками И.Левитаном, М.Нестеровым, В.Поленовым, Н.Ге; композитором А.Скрябиным и С.Рахманиновым, писателями Л.Толстым и Р.Рильке…

Ярким увлечением Б.Пастернака в подростковом возрасте стала музыка, которой он занимался в течение шести лет. Сохранились отдельные композиторские произведения будущего поэта.

Пастернак окончил гимназию с золотой медалью и максимально высокими баллами.

Не было лишь оценки по закону Божьему, от изучения которого Пастернак был освобожден в силу своего еврейского происхождения.

Б.Л.Пастернак окончил философское отделение историко-филологического факультета Московского университета.

Интерес к философии сопровождал поэта всю жизнь. Летом 1912 года он изучал философию в Германии, в Марбургском университете, и известный философ-неокантианец Г.Коген советовал Пастернаку продолжить философскую карьеру в Германии.

Но победило увлечение литературой.

Доктор Живаго

⁣Б.Л.Пастернак работал над своим романом в период с 1945 по 1955 год.

Произведение было отвергнуто властями и официальной советской литературной средой, а его публикация была запрещена.

Причины: неоднозначное авторское отношение к революции и насыщенная христианская проблематика текста.

Книга вышла в свет сначала в Италии (1957), а затем в Голландии, Великобритании и США. На Западе роман сразу же стал использоваться для антикоммунистической пропаганды.

Все это привело к масштабной травле Пастернака в советском пространстве, ускорившей его смерть.

В 1958 году Б.Л.Пастернак был удостоен Нобелевской премии: за свой роман и «за значительные достижения в современной лирической поэзии».

Из-за травли поэт был вынужден отказаться от Нобелевской премии.

Пастернак отвергал возможность эмиграции и в письме на имя Хрущева писал:

«Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой».

В СССР пастернаковский роман был опубликован лишь в 1988 году.

О христианской проблематике пастернаковского романа написано очень много: о духовных глубинах стихотворных текстов, приложенных к роману; о своеобразной религиозной философии, вложенной в уста персонажей Юрия Живаго и Николая Веденяпина – бывшего священника; об особенностях восприятия Пастернаком различных библейских категорий...

 (Из Сети-Марков Г.)

Мир Душе Бориса Пастернака....  

Спасибо, Валя,за Память и за пост.  

А.Галич-ПАСТЕРНАКУ 

⁣«Нельзя без последствий для здоровья изо дня в день проявлять себя
противно тому, что чувствуешь; распинаться перед тем, чего не любишь,
радоваться тому, что приносит несчастье. Наша нервная система не пустой
звук, не выдумка. Она — состоящее из волокон физическое тело. Наша душа
занимает место в пространстве и помещается в нас как зубы во рту. Ее
нельзя без конца насиловать безнаказанно».

"Доктор Живаго"

⁣Насильственностью ничего не возьмешь.

 К добру надо привлекать добром."  

(Юрий Живаго)