А бедная Маринка горько плакала у себя в комнате, уткнувшись в диванную подушку. Она где-то слышала, что если поплачешь, станет легче. Она рыдала уже два часа с небольшими перерывами, но легче не становилось. Время от времени звонил телефон, но она не поднимала трубку. Зачем? Зачем все разговоры, дела, планы, будущее, если в нем не будет Его? Никто ей не может помочь, никто! Нет в мире такой силы, которая вернула бы ей любимого. И от этой мысли Маринка заливалась еще сильнее.

Она поняла, что проиграла сразу, как только увидела Диму в дверях их класса. Он только искал ее глазами, но она уже знала, что все кончено. Сейчас он увидит  Лену и забудет обо всем на свете.

И он увидел ее. И замер. Его изменившееся лицо сказало Маринке —  то, чего она боялась, как огня, произошло. И свет померк в ее глазах.   

Как он смотрел на Лену! Как заблудившийся на огонек в ночи. Как приговоренный на своего спасителя. Он простоял бы так весь урок, если бы его не выгнала учительница.

А ведь он приходил к ней — Маринке. Наверно, хотел что-то сказать. Наверно что-то, связанное с фестивалем, что касалось и ее тоже. Но не сказал — забыл. Увидел Лену и забыл. Забыл обо всем на свете! Так и ушел, ничего не сказав. Да и зачем? Любые его слова, любые фразы, обращенные к ней, Маринке, звучали бы теперь, как приговор.                                    

— Я тебя не люблю! — вот как они звучали бы, что бы он теперь ни говорил.

Опять телефон. Не хочу никого видеть и слышать. Отец шаркает под дверью. Чего им всем нужно от нее?

Господи, ну почему нельзя исчезнуть, скрыться на необитаемом острове? Чтобы никто не трогал! И там сидеть и ждать, когда утихнет эта боль, разрывающая душу. Почему так больно в груди? Что может так болеть? Это не сердце, нет. Болит чуть выше — там, где по идее и болеть нечему.

Голос отца:  — Дочка, к тебе Гена. Пустить?

Гена! Товарищ по несчастью. Зачем он пришел? Посочувствовать? Не нужно мне вашего сочувствия, мне нужен Дима Рокотов! Я хочу его сюда сейчас, сию минуту! А если вы не можете мне его дать, то убирайтесь — вы мне не нужны.

— Пусть уходит. Он мне не нужен.           

— Мариночка, он настаивает. Говорит: на минутку.

Теперь не отстанут. Сидеть и слушать пустые слова, бессильные что-либо изменить. Господи, куда деваться!

— Пусть войдет.

Она села зареванная на диване, с ненавистью глядя на дверь. Но увидев его лицо, почувствовала некоторое облегчение. Все-таки, когда не одной тебе так плохо, становится чуточку легче. Страдать за компанию — не то, что страдать в одиночку.

Там, в классе, увидев Диму в дверях, он сразу посмотрел на нее. — Это все!  — неслышно произнесли ее губы, но он понял. Понял, что все кончено. И для нее, и для него. И помертвел.

— Давай подумаем, что можно сделать, — сказал он, садясь рядом на диван. — Нельзя же так сразу сдаваться.

— Ничего, — ответила она.

— Я поговорю с Леной. Может, она не знает, что у вас с ним было. У вас все было?

— Нет.

— Что же ты? А говорила, любишь.

— Струсила. Не готова была. Думаешь, это так просто? Но он хотел.

— Надо было решиться.

— Может, и надо было. Только, что бы это изменило?

— Ну, все-таки. Есть же у него совесть.        

— При чем здесь совесть? Гена, все кончено! Они будут вместе! И мы ничего не можем сделать. Ничего!

И она снова зарыдала. Так горько, что у него от жалости заболело сердце. Он понял главное: она покорилась неизбежному. Она сдалась без боя. Но он еще поборется! Еще не известно, чья возьмет.

— Гена, уходи! — прорыдала Маринка, уткнувшись снова в мокрую подушку. — Не смотри на меня. Боже, как я хочу умереть! Исчезнуть, не быть. Ведь ничего не поправить, не вернуть. Уйди, прошу тебя!

— Сейчас уйду. Но прежде скажу. Послушай, что скажу. Я не знаю, что сделаю. Не знаю, как это сделаю. Но она с ним − не будет! Клянусь! Твоими слезами, подруга. Не плачь, Марина, я отомщу ему за тебя.

Она мгновенно перестала плакать и взглянула на него. И содрогнулась. Сочетание муки в его глазах и решимости, написанной на лице, заставило ее сразу поверить его страшной клятве.  

— Но что ты можешь сделать? Только убить кого-нибудь из них. Или обоих. Другого способа их разлучить нет — я убеждена.

— Ты думаешь, она ему ответит?

— А ты думаешь, нет? Да она уже ответила. Я уверена на сто процентов. Я этого боялась с самого начала. Гена, это рок. Рок!

— Я видел, как они вместе куда-то пошли. Она отдала ему сумку, а он взял ее под руку. А мне приказала идти домой.

— Вот видишь! Видишь, насколько я права.

Он сидел с серым лицом, глядя в пустое небо. И как ни больно было Маринке, она вдруг почувствовала, что ему больнее во сто крат. Ведь  она знала Диму каких-то два месяца − а он любил Лену всю жизнь, сколько себя помнил. Он просто не существовал отдельно от нее, она была его частью. Как оторвать от себя свою часть? Ведь истечешь кровью.

Тупик. Они оба в тупике. И выхода нет.  

Они посидели молча некоторое время. Потом он встал.

— Завтра придешь в школу?

— Нет, не приду. Зачем? А ты?

— А я пойду. Я же тебе сказал: без боя ее не отдам.

И он ушел. Зато вошла мать.

— Дочка, мне отец все рассказал. Может, сходить к нему, поговорить с его родителями? Он ведь говорил, что любит тебя — я сама слышала. Может, они на него повлияют?

— Мама, не вздумай! Это ничего не даст. Только унизишь себя, и все.

— Что делать будешь, деточка моя бедная?

— Не знаю. Не хочу завтра в школу идти.

— Не хочешь — не ходи. Все равно скоро каникулы. Уже небось за полугодие все выставили.

— Мне все равно.

— Нет, дочка, так не годится. Или жить, или не жить. Ты ведь не собираешься умирать?

— Хотелось бы. Нет, ты не бойся — руки я на себя не наложу. А вдруг бог меня за это там накажет.

— Ну и слава богу! А коль собираешься жить, значит, надо заканчивать школу и поступать в институт. Надо собраться с духом и идти дальше. У тебя есть две недели каникул, чтобы прийти в себя. Ничего, Мариночка, ты еще найдешь свое счастье. Ты же у меня умница и красавица. Еще встретишь парня получше этого.

— Нет, мама. Не встречу. Больше никого любить не буду. Это слишком больно. Больше не хочу.

— Пойдем ужинать. Ты же целый день, не евши.                                      

— Ужинайте без меня. Я лягу.

Мать вышла из комнаты. Маринка постелила постель и улеглась. Плакать уже не хотелось. Боль в груди тоже прошла, оставив после себя пустоту и отупение. На удивление быстро она заснула.