В начале 1896 года Пьер Форе, журналист и музыкант-любитель, сочинил к тексту гимна новую музыку и поместил текст и ноты к нему в «Иллюстрированном социалистическом альманахе». В оглавлении было указано, что гимн печатается «с новой музыкой». Это говорит о том, что спустя восемь лет после появления нот Дегейтера «Интернационал» еще был недостаточно известен, чтобы войти в обиход: ведь редко возникает потребность заново положить на музыку песню, которую поют все. Однако мелодия Форе не была лучше мелодии Дегейтера и внимания не привлекла.
В августе того же 1896 года гимн прозвучал на XIV конгрессе французской Рабочей партии. Этому способствовал ряд обстоятельств: место созыва конгресса — Лилль, где гимн неоднократно исполнялся; присутствие делегаций от других стран (в том числе немецкой делегации во главе с Вильгельмом Либкнехтом) и контрманифестации националистов, певших «Марсельезу». Не могли же их противники — социалисты — тоже запеть «Марсельезу»! Они ответили «Интернационалом».
«Интернационал» способствовал объединению не только рабочих разных стран, но и революционеров разного толка. Ведь и социалисты (как левые, так и правые), и коммунисты, и даже анархисты с одинаковым жаром подхватывали эту песню. Потье сумел найти формулировки, общие для всех.
Многие из двухсот делегатов конгресса до этого не слышали «Интернационала», но с восторгом внимали ему и запоминали строфы, где говорилось об их общих требованиях, их надеждах, их гневе. Они запасались экземплярами нот, чтобы, вернувшись к своим избирателям, познакомить их с новой песней.
После этого съезда звуки «Интернационала» стали раздаваться по всей Франции все чаще. Гимн, бывший вначале песней гедистов, стал своим для всех социалистических организаций: его пели на манифестациях, собраниях, рабочих праздниках.
На первом конгрессе всех французских социалистических групп (Жапи, 1899) присутствовали уже не двести, а свыше восьмисот представителей рабочего и кооперативного движения. В ходе заседаний возникли разногласия между отдельными группами. Но в конце концов разногласия были преодолены, и на заключительном заседании конгресса все его участники дружно поддержали предложение спеть «Интернационал».
Этот день и стал днем настоящего рождения нового пролетарского гимна. Его стали петь и забастовщики, и солдаты в казармах, на что последовали суровые репрессивные меры. Отныне все собрания и конгрессы французских социалистов — как левых, так и более умеренных — неизменно сопровождались или заканчивались звуками «Интера», как ласково называли рабочие свой гимн. Трудящиеся массы навсегда избрали его, как наилучшее выражение своих надежд и гнева.
Борьба официальной «Марсельезы» с «Интернационалом» закончилась поражением первой: в начале нашего века французские рабочие окончательно перестали считать «Марсельезу» революционной песней, и ни одному социалисту уже не могло прийти в голову запеть ее на сходке. А когда ее исполняли на официальных церемониях (ведь это был государственный гимн), они не только не снимали головных уборов, но пытались заглушить ее пением своего гимна, что не раз приводило к драке. «Интер» начали петь на предвыборных собраниях даже наиболее правые из социалистов, стремясь привлечь на свою сторону мелкую буржуазию и наименее организованную часть рабочего класса.
В других странах принципиальную разницу между гимном революции прошлого и гимном революции будущего осознали не сразу. Даже в Бельгии, наиболее близкой к родине новой песни — Лиллю, стачки и манифестации еще долго проходили под звуки «Карманьолы» и «Марсельезы».
При закрытии седьмого конгресса в Штутгарте (1907) немцы пели свой «Марш социалистов», англичане и представители славянских стран — «Красное знамя», а французы — «Интернационал». Но восьмой конгресс в Копенгагене (1910) и начался, и закончился пением пролетарского гимна. Он уже был тогда переведен почти на все европейские языки, и девятьсот делегатов разных стран пели его стоя, на своих языках, в сопровождении оркестра из пятисот музыкантов и хористов. Им аплодировали около тысячи гостей, занимавших места на галерее. Один современник писал: «Грохот стоял такой, что, казалось, рушится старый мир». Растроганный Жюль Гед воскликнул: «Как был бы счастлив старина Потье, будь он жив!»
Победа Великой Октябрьской революции вдохнула в песню Эжена Потье новую жизнь. В 1919 году: французские моряки в Черном море под ее звуки начали свой мятеж, когда во главе с Андре Марта отказались стрелять в советских рабочих. В том же году «Интернационал» раздавался и в поездах, везших французских солдат, и в казармах, и на улицах, и на заводах и фабриках, охваченных стачками. Мало-помалу, на гребне хлынувшей революционной волны, пролетарский гимн распространился по всему миру.
***
Фрагмент из главы «Победное шествие гимна» (изд.2, 1985 г.)
Но сначала - немного из истории...
Как «Интернационал» вытеснял «Марсельезу»
В начале 1896 года Пьер Форе, журналист и музыкант-любитель, сочинил к тексту гимна новую музыку и поместил текст и ноты к нему в «Иллюстрированном социалистическом альманахе». В оглавлении было указано, что гимн печатается «с новой музыкой». Это говорит о том, что спустя восемь лет после появления нот Дегейтера «Интернационал» еще был недостаточно известен, чтобы войти в обиход: ведь редко возникает потребность заново положить на музыку песню, которую поют все. Однако мелодия Форе не была лучше мелодии Дегейтера и внимания не привлекла.
В августе того же 1896 года гимн прозвучал на XIV конгрессе французской Рабочей партии. Этому способствовал ряд обстоятельств: место созыва конгресса — Лилль, где гимн неоднократно исполнялся; присутствие делегаций от других стран (в том числе немецкой делегации во главе с Вильгельмом Либкнехтом) и контрманифестации националистов, певших «Марсельезу». Не могли же их противники — социалисты — тоже запеть «Марсельезу»! Они ответили «Интернационалом».
«Интернационал» способствовал объединению не только рабочих разных стран, но и революционеров разного толка. Ведь и социалисты (как левые, так и правые), и коммунисты, и даже анархисты с одинаковым жаром подхватывали эту песню. Потье сумел найти формулировки, общие для всех.
Многие из двухсот делегатов конгресса до этого не слышали «Интернационала», но с восторгом внимали ему и запоминали строфы, где говорилось об их общих требованиях, их надеждах, их гневе. Они запасались экземплярами нот, чтобы, вернувшись к своим избирателям, познакомить их с новой песней.
После этого съезда звуки «Интернационала» стали раздаваться по всей Франции все чаще. Гимн, бывший вначале песней гедистов, стал своим для всех социалистических организаций: его пели на манифестациях, собраниях, рабочих праздниках.
На первом конгрессе всех французских социалистических групп (Жапи, 1899) присутствовали уже не двести, а свыше восьмисот представителей рабочего и кооперативного движения. В ходе заседаний возникли разногласия между отдельными группами. Но в конце концов разногласия были преодолены, и на заключительном заседании конгресса все его участники дружно поддержали предложение спеть «Интернационал».
Этот день и стал днем настоящего рождения нового пролетарского гимна. Его стали петь и забастовщики, и солдаты в казармах, на что последовали суровые репрессивные меры. Отныне все собрания и конгрессы французских социалистов — как левых, так и более умеренных — неизменно сопровождались или заканчивались звуками «Интера», как ласково называли рабочие свой гимн. Трудящиеся массы навсегда избрали его, как наилучшее выражение своих надежд и гнева.
Борьба официальной «Марсельезы» с «Интернационалом» закончилась поражением первой: в начале нашего века французские рабочие окончательно перестали считать «Марсельезу» революционной песней, и ни одному социалисту уже не могло прийти в голову запеть ее на сходке. А когда ее исполняли на официальных церемониях (ведь это был государственный гимн), они не только не снимали головных уборов, но пытались заглушить ее пением своего гимна, что не раз приводило к драке. «Интер» начали петь на предвыборных собраниях даже наиболее правые из социалистов, стремясь привлечь на свою сторону мелкую буржуазию и наименее организованную часть рабочего класса.
В других странах принципиальную разницу между гимном революции прошлого и гимном революции будущего осознали не сразу. Даже в Бельгии, наиболее близкой к родине новой песни — Лиллю, стачки и манифестации еще долго проходили под звуки «Карманьолы» и «Марсельезы».
При закрытии седьмого конгресса в Штутгарте (1907) немцы пели свой «Марш социалистов», англичане и представители славянских стран — «Красное знамя», а французы — «Интернационал». Но восьмой конгресс в Копенгагене (1910) и начался, и закончился пением пролетарского гимна. Он уже был тогда переведен почти на все европейские языки, и девятьсот делегатов разных стран пели его стоя, на своих языках, в сопровождении оркестра из пятисот музыкантов и хористов. Им аплодировали около тысячи гостей, занимавших места на галерее. Один современник писал: «Грохот стоял такой, что, казалось, рушится старый мир». Растроганный Жюль Гед воскликнул: «Как был бы счастлив старина Потье, будь он жив!»
Победа Великой Октябрьской революции вдохнула в песню Эжена Потье новую жизнь. В 1919 году: французские моряки в Черном море под ее звуки начали свой мятеж, когда во главе с Андре Марта отказались стрелять в советских рабочих. В том же году «Интернационал» раздавался и в поездах, везших французских солдат, и в казармах, и на улицах, и на заводах и фабриках, охваченных стачками. Мало-помалу, на гребне хлынувшей революционной волны, пролетарский гимн распространился по всему миру.
***
Фрагмент из главы «Победное шествие гимна» (изд.2, 1985 г.)