«ДАЙ ЭТОГО, ПРОНЗИТЕЛЬНОГО»

В детстве он испытал серьёзный удар судьбы. Умер совсем не старый отец, а мать вышла замуж по истечении срока траура. Отчим дал Валентину свою фами­лию, которую он и прославил, став режис­сером. Хотя не любил отчима, убегал из дома, не хотел с ним жить. Даже подру­жился с беспризорниками. Родители наш­ли компромисс - определили его в дет­ский дом.

Повзрослев, он решил поступить во ВХУТЕМАС и пришёл с заявлением, ког­да приём был закончен. Получив задание нарисовать стиснутые руки, очень легко, тут же, при профессоре, справился с ним и был принят. Но не успокоился. Шёл как-то по улице и увидел объявление о при­ёме в мастерские Мейерхольда. Зашёл и сразу поступил. Случай часто вмешивал­ся в его судьбу.

Однажды Маяковский, увидев среди ак­тёров театра Мейерхольда Плучека, на­стоял, чтобы он исполнил в «Бане» роль Моментальникова. В «Клопе» Валентин играл несколько ролей. Одну из них - Ре­портёра - получил тоже по рекомендации поэта, Маяковский сказал Мейерхольду: «Дай этого, пронзительного».

«Всеволода Эмильевича Плучек богот­ворил, - рассказывает Галина Полтавская, известный театровед, четверть века про­работавшая помощником Валентина Ни­колаевича. - Всегда, даже когда имя Мей­ерхольда было почти запрещённым, где бы ни работал Плучек - в Ташкенте, Чирчике, на Северном флоте, - на видном ме­сте у него стоял скульптурный портрет Мастера. Много и с восторгом рассказы­вал о его репетициях. Вспоминал и том, как хотелось играть главные роли, а Мей­ерхольд ему их не давал. Однако Плучек не обиделся, а сделал вывод: значит, не надо быть актёром, - и ушёл из театра. Но когда его закрыли и арестовали Мейер­хольда, позвонил опальной жене Масте­ра Зинаиде Николаевне Райх, поздравил с 8 марта. Она пригласила его в гости, и он пошёл, хотя в тот момент почти все отвер­нулись от этого дома, в который ещё со­всем недавно стремились попасть...»

«Я не учился в театре Мейерхольда - я там родился, - рассказывал впослед­ствии Валентин Николаевич. - 17-лет­ним мальчишкой я пришёл к нему. Моя юность опалена присутствием гения - он во всём, как воздух. Благодаря ему я на всю жизнь пленён живописью, музыкой, поэзией. Мейерхольд заставил нас вби­рать в себя всё это, интеллектуальный на­кал в его театре был высочайший, сам он любил беседовать с нами, ошарашивая мыслями, образами. Мейерхольд не один - целое поколение таких людей было ря­дом. Как-то раз мы спросили его, какие качества нужны, чтобы стать режиссёром. Он ответил сразу, как будто заранее гото­вился: «Два врождённых: ум и талант, и три благоприобретённых: культура, вкус и чувство композиции». Мы часто употре­бляем слово «культура», не имея к ней никакого отношения. Я до сих пор считаю себя очень некультурным человеком, по­тому что я видел людей культурных. Кто мой учитель - Мейерхольд или Андрей Белый, который читал нам лекции о слове и во всех европейских и неевропейских языках прослеживал влияние на смысл лексемы одной буквы, скажем, «р»? ... Или, может быть, Эйзенштейн? Этакий гениальный лбище, ироничные, полные смеха глаза, беспрерывные шутки, но... так страшно с ним! Перед тобой человек, который знает всё на свете. Он ведь эн­циклопедист самых чистых кровей, у него была страсть к словарям и энциклопеди­ям, он их читал от первой до последней буквы и запоминал!..»

«ВАЛЯ, У ТЕБЯ УКРАЛИ МИРОВУЮ СЛАВУ!»

И о Плучеке ходили легенды. Постоянно вокруг него организовывалась команда. Он был несомненным лидером и новатором. Сначала, к примеру, создал студию «Город на заре», а одноимённая имевшая оглуши­тельный успех пьеса возникла как импро­визация. Было дано задание каждому актё­ру: написать короткую историю того персо­нажа, которого он хотел бы сыграть. Потом два руководителя студии - Плучек и Алек­сей Арбузов - выбрали самое интерес­ное из предложенного, прямо на площад­ке выстраивали и записывали текст.Так ро­дилась пьеса «Город на заре». А из студии вышли яркие личности, это ведь здесь пер­вые свои песни сочинил Александр Галич, а Зиновий Гердт влюбился в поэзию.

Но главной «стройкой» Плучека стал Московский театр сатиры. Валентин Ни­колаевич пришёл сюда в 1950 году. И для начала вывел из забвения драматургию Маяковского, опровергнув миф о несце­ничности пьес «Клоп» и «Баня». «Баня» увидела свет рампы в 1953-м (совмест­ная постановка с Н.Петровым и С.Ютке­вичем) - это был почти мятеж, вызов про­заседавшейся партбюрократии.

Событием стала и поставленная Плучеком пьеса Н. Эрдмана «Самоубийца». «Валя, у тебя украли мировую славу!» - сказал ему всемирно известный англий­ский театральный режиссёр Питер Брук, посмотрев этот спектакль. И ничего уди­вительного в том, что сказано это было по-русски и по-братски, не было... пото­му что они и в самом деле были братьями. Двоюродными!

«Это история для романиста», - ска­зал о ней Плучек. А завязался сюжет так. В 1905 году родной брат матери Вален­тина, студент, будучи членом РСДРП, уча­ствовал в революции. Был арестован, по­сажен в Таганскую тюрьму. Но его роди­тели, то есть дедушка и бабушка Плучека, люди довольно состоятельные, устроили так, что сына выслали за границу. Он уе­хал в Бельгию, получил там образование, стал инженером (Бельгия тогда славилась инженерами), женился на русской, а когда началась Первая мировая война и немцы стали наступать, уехал во Францию, а по­том в Англию, где и осел. Там у него роди­лись два сына: Алёша и Петя. Ни Питер, ни Валентин до определённого момента и не подозревали о существовании друг друга. В те времена родственников за границей иметь было опасно, сестра с братом не пе­реписывались и потеряли друг друга.

Мать Плучека в девичестве носила фа­милию Брук. Неудивительно, что Питер унаследовал эту фамилию по мужской ли­нии. Удивительно, что Валентин никак не связывал с собой ставшего всемирно из­вестным на рубеже 40-50-х годов режис­сёра Питера Брука. В 1957 году англича­нин приехал в Москву с труппой Коро­левского Шекспировского театра, чтобы показать своего «Гамлета». Естественно, смотрел и московские спектакли.

«И вот приходит он ко мне в театр на «Баню», - рассказывал Плучек друзьям, - а после заходит в мой кабинет и говорит нашему переводчику: мол, не надо пере­водить, я хорошо говорю по-русски. По­беседовали мы, а моя жена, присмотрев­шись к нему, говорит: «Слушай, он же до противного на тебя похож - губа эта «аф­риканская», ямочка на подбородке...» А сестра тут же: «Из каких это он Бруков? Может, про наших что-нибудь знает?»

Спросить про «наших» не удалось, так как, когда Брук пришёл во второй раз на «Клопа», я был нездоров и в театре отсут­ствовал. Он оставил мне номер телефо­на. Звоню ему в «Националь», говорим о спектакле, и в конце я спрашиваю: «Ми­стер Брук, не известны ли вам какие-либо Бруки, живущие в России?» «Да, да! - го­ворит он пылко. - У меня здесь должна быть тётя!» Тут я называю имя моей мате­ри, и он восклицает: «Да! Но где же она?» - «Она умерла. А я её сын». И оба мы на обоих концах провода замерли. Тут же условились встретиться в «Национале»; я пошёл в театр и говорю директору: «Ты за меня несёшь ответственность, иди в мест­ком и скажи, что у меня открылся брат за границей». Потом мы с Бруком встрети­лись, встали перед зеркалом, и он сказал: «Теперь-то я вижу, как мы похожи».

Позже он приехал в Москву ещё раз, уже с «Королём Лиром», привёз свою жену, тёщу, потом я поехал в Лондон зна­комиться с дядей... Потом он звал меня в Париж на каждую премьеру и каждой сражал. После «Махабхараты», сыгран­ной в заброшенном карьере под Авиньо­ном, я думал: всё, итоговый спектакль, в нём есть буквально всё, о чём мечтали наши великие - Мейерхольд. Станислав­ский, Вахтангов... А Брук поставил «Бурю», и я опять был сражён...»

КСТАТИ

Теперь, когда это родство ста­ло известно критикам, они волей-неволей сравнивают два даро­вания и походя бросают в адрес Плучека: да, он был хорошим ре­жиссёром, но Брук - великим! Ду­мается, что сравнение не впол­не корректно. Ведь работали они в совершенно разных условиях. Бруку не приходилось преодоле­вать сопротивление партийных чиновников, «пробивать» пьесы и спектакли. И актёров Брук выби­рал тех, с которыми хотел рабо­тать. Мог гастролировать по все­му миру, снимать фильмы. Конеч­но, отсутствие тех препятствий, ко­торые пришлось всю жизнь прео­долевать Плучеку, отнюдь не ума­ляет таланта Брука, он и в самом деле гениален. Но Плучек был ве­лик не только самобытным талан­том художника, но и своей уни­кальной способностью не ста­новиться рабом обстоятельств, а подчинять их своей доброй воле.

(Маргарита Марутян)

Танечка, добрый день и СПАСИБО! За такую интересную историю про нашего знаменитого режиссера, многолетнего руководителя прославленного театра САТИРЫ - Валентина Плучека!

Таня, спасибо, очень познавательно!