Когда я впервые встретил Женю, у неё была лысая башка и рваные в лохмотья джинсы. Мертвецки пьяная, она стреляла мелочь у метро. Её осоловевшие глаза напомнили мне глаза старой доброй бурёнки, которой очень хочется облизнуть юного пастушка. Не знаю, какие глаза были у меня, но единственное я знал точно – это любовь…

В тот же вечер я привел Женю к себе домой. У нас ничего не было. Она уснула в туалете, нежно обняв заблеванный унитаз. Со спущенными штанами, точнее с их жалким подобием, я оттащил Женю в свою комнату. Попросила раздеть её. Постелил для неё чистое белье на своей кровати, а сам лег на диване на кухне, закутавшись в теплое прожженное одеяло и тусклый свет уличного фонаря. Фонарь каждую ночь заглядывал ко мне на кухню, чтобы пожелать спокойной ночи.

Утром я проснулся от звука шипящего масла на сковородке, орущего телевизора и запаха жареных яиц. Женя, деловито чистя зубы моей щеткой, готовила яичницу вместе со скорлупой. Говорила, что скорлупа – это источник природного кальция. Не зря же курочки её клюют. У Жени совершенно не было голоса, но она, нисколько не стесняясь этого обстоятельства, с адским акцентом подпевала Мадонне, жутко коверкая слова и проглатывая окончания.

А еще она попросила впредь называть её Евгеном.

Евген была безумна. Она была уникальным городским сумасшедшим, которому сходили с рук все его причуды. Не знаю, как наше унылое конформистское общество терпело её выходки. Скорее всего, миру обывателей и потребления было проще просто не связываться с дерзким возмутителем спокойствия. Я же был простым автослесарем. Всю жизнь мечтал стать рок – звездой или известным писателем, но моего таланта хватило только на то, чтобы ковыряться в двигателях автомобилей. В отместку за мою серость и желание слиться с окружающей толпой, растворить самого себя в густой каше повседневности, Евген научила меня безумию. До сих пор не понимаю, за что она меня так полюбила?

Евген пила водку из горла, запивая её ряженкой. Сначала меня воротило, но потом я привык и даже распробовал это жуткое сочетание. Она любила выходить голышом на балкон и плевать на головы прохожих. Вечерами мы развлекались, скидывая с балкона пакеты, наполненные водой или кидаясь яйцами в расфуфыренных тёлочек.

Евген играла на гитаре всякие дурацкие песенки и заставляла меня петь. Говорила, что у меня прекрасный голос. На второй день она переехала ко мне и превратила мою скромную квартирку в пристанище авангарда и арт – хауса. Евген покрасила ванну в черный цвет, оборвала мои однотонные светлые обои и разрисовала потолок звездами и радугой. Там, где ей не удалось оторвать обои, появились разноцветные граффити. Она любила курить в постели и поджигать мои волосы зажигалкой. Однажды, когда я спал уставший и пьяный, Евген обрила меня наголо. Осталось несколько клоков, которые я устранил уже своими силами.

Евген не носила нижнего белья и любила заниматься сексом в людных местах. Я тоже это скоро полюбил. Она любила смотреть порно и советские мультики. Она любила есть холодный суп. Когда мы кушали в «МакДаке», она всегда сама выбрасывала поднос с объедками и упаковками. Она изменила мою жизнь, открыла мне глаза на себя, научила быть свободным. Или хотя бы создавать для себя видимость свободы. Говорила, что я – не такой, как все. А я ей не верил. Но самое главное – она любила меня…

Наша жизнь превратилась в бесконечный водоворот хаотичных событий, дикого сумасшествия и простых человеческих радостей. Каждый день она попадала в переплет. И я с ней. Мы бесились дома, катались на детских горках, кидались друг в друга распотрошенными подушками, глотая разлетающиеся перья, бегали за велосипедистами, ездили на метро между вагонов, прыгали с парашютом, бухали в подъездах и на лавочках во дворе, ели чипсы и печенья в супермаркетах, занимались любовью под дождем, пели под гитару, писали стихи, смотрели на звезды, мечтали об океане, строили замки из песка, а потом вместе их рушили, закапывали друг друга на пляже, ходили по магазинам, плутали в лесу, обедали пивом и шаурмой…

Мы просто жили наполненной жизнью. Это Евген наполнила её…

Она боялась темноты и бабочек. Чтобы перебороть свой страх, сделала себе татуировку десятка разноцветных бабочек на лопатке. Евген привезла с собой огромного паука – птицееда. Точнее сказать, паучиху по имени Пандора. Большую и волосатую. Периодически, Евген отпускала её погулять по квартире. Потом я находил Пандору во всевозможных неожиданных местах.

Когда мы поженились, Евген была уже на седьмом месяце. Было лето. Мы были в шортах и майках. Она подарила мне малюсенькую малышку. Такую красивую, что мне было страшно смотреть на неё. Конечно же, мы назвали дочку Женей. Это я настоял. Других имен для меня больше не существует.

В последнее время, Евген стала много плакать по ночам. Тихонько, почти шепотом, чтобы я не слышал. Но я все равно слышал. Евген никогда не называла причину. Однажды она сказала, что у неё умерла мама. Позже я понял, что это враньё…

В один прекрасный день она ушла. А может быть и ночь. Я проснулся утром, а её не было рядом. От кровати веяло холодом. И в квартире тоже не было. Евген ушла, прихватив с собой только маленький рюкзачок с самыми необходимыми вещами. Я был в смятении. Я был опустошен. Я был подавлен. Я стал вселенской тоской и печалью. Неизвестность пугала меня. Я не находил причин для её такого неожиданного ухода. Я жил в постоянном ступоре. Был уничтожен и размазан. Не было сил ни говорить, ни плакать. Я заболел. Неизлечимо заболел. Как можно вылечиться от потери смысла жизни. Мое задыхающееся сердце было мной же и растоптано…

 Однажды я убирался дома и нашел какую – то справку из больницы. Или это было направление на анализы. Не важно. Не знаю, зачем, но я пошел в эту больницу…

У Евгена был рак груди в очень тяжелой форме. Неизлечимой форме. Пока Евген была в благодушном неведении, болезнь прогрессировала, не оставляя никаких шансов на излечение. Врач сказал, что она вряд ли еще и пол - года протянет. Евген слишком поздно узнала о болезни…

Она ушла умирать. Туда, где бы я не видел её мучений. В полном одиночестве. Евген не хотела никогда никому быть обузой. Как – то она сказала об этом. За пару недель до ухода. Евген хотела остаться в моей памяти здоровой и жизнерадостной, свободной и прекрасной. Такой, какой я её помню до сих пор. И буду помнить до конца своих дней. Жаль, что малышка Женя совсем не будет помнить свою мамочку. Возле её кроватки стоит фотография двух яйцеголовых счастливых людей – это я и Евген. Пускай дочка смотрит на улыбающуюся маму. Евген внутри меня. Евген внутри маленькой Жени. Пока мы живы, жива и она…