На следующий день после занятий кафедра в полном составе собралась в преподавательской. Стульев не хватило, и их пришлось приносить из аудитории.

На кафедре работало полтора десятка преподавателей, старший лаборант, инженер и три лаборанта. Никто, кроме Ольги, не знал, зачем их собрали. Но Паршиков дал понять своим людям, что ей это известно, и потому кафедра с интересом поглядывала на Ольгу. А Гарик Лисянский, пытаясь приобнять ее, вкрадчиво спросил:

— Ну что, милочка, может, поделитесь тайной — зачем нас сюда согнали, как стадо на бойню? Что за новость большой пастух приготовил?  

— Меня зовут Ольга Дмитриевна, — высвобождаясь из его ловких рук, ответила она. — Да, я догадываюсь, зачем собрали кафедру. Но не скажу, поскольку на сто процентов не уверена. И даже если бы была уверена, все равно бы не сказала. Пусть ректор все сообщит сам. Потерпите немного.

Увидев ректора с проректором, кафедра притихла. Стало ясно, что дело нешуточное − раз в бой выдвинуты такие силы. И тем не менее, сказанное ректором прозвучало как гром с ясного неба.

— За развал работы, крайне слабые знания студентов, многолетнее бездействие по части науки и методики,— грозно объявил ректор, — выношу Паршикову Александру Александровичу строгий выговор и отстраняю от должности заведующего кафедрой. Исполняющей обязанности заведующего назначаю профессора Туржанскую Ольгу Дмитриевну, приказ номер такой-то от вчерашнего числа.

В преподавательской воцарилась гробовая тишина. Кафедра потрясенно молчала. Наконец Паршиков не выдержал.

— Леонид Александрович! — начал он возмущенно, — почему же сразу отстранить? Обычно человеку делают выговор с предупреждением, дают время на исправление. А вы сразу — к высшей мере. Меня, между прочим, избрали по конкурсу. Я в суд подам.

— Не подадите, — уверенно ответил ректор,  — я там кое-что расскажу про вас же. Мне преподаватели с других кафедр поведали. Надо бы в прокуратуру заявить, да я вас тогда пожалел. И лишний шум был институту ни к чему. Так что советую тихо закончить учебный год и подавать на конкурс в какой-нибудь другой вуз. Мешать не буду и характеристику нужную подпишу. Это все, что я могу для вас сделать.

А кафедре вот что скажу. Знание высшей математики у студентов — хуже некуда. Да вам и самим это известно лучше, чем мне. У Ольги Дмитриевны намечена целая программа по выводу кафедры из прорыва. Программа эта согласована со мной. Поэтому прошу неукоснительно выполнять все требования вашей новой заведующей. Вам слово, Ольга Дмитриевна.

— Всех доцентов, — Ольга сразу взяла быка за рога, — прошу к завтрашнему дню подготовить по варианту контрольных работ — для проверки знаний студентов первых курсов по материалу обоих семестров. Включить основные теоретические вопросы и несколько задач средней трудности. Варианты положить мне на стол до трех часов дня. Можно в рукописном виде, но непременно с подробным решением. Это первое.

Второе: все преподаватели разрабатывают к вступительным экзаменам по десять билетов. В каждом — десять заданий. Завтра на Доске объявлений будет вывешен примерный вариант билета. Срок исполнения — неделя.    

Третье. Прошу каждого обозначить мне область его научных интересов. Какие есть статьи, где и когда опубликованы. Чем хотел бы заниматься. Считаю, что преподаватель, не занимающийся научной работой, — это нонсенс, это человек с завязанными глазами, пытающийся вести за собой других. К завтрашнему дню на Доске объявлений я обозначу область своих научных интересов и всем желающим предлагаю к ним присоединиться.

На следующей неделе во всех учебных группах будет проведена проверка знаний студентов. После анализа ее результатов снова собираем заседание кафедры и вырабатываем срочные меры по исправлению положения. Прошу всех продумать свои предложения.

Четвертое. Всех работающих на подкурсах прошу предоставить мне программу занятий. Завтра в пятнадцать часов явиться ко мне в кабинет с предложениями об улучшении их работы. Уверена, что у  каждого думающего преподавателя  таковые предложения  имеются.

Теперь о репетиторстве. Мне известно, что многие из вас занимаются с учениками. Занимайтесь на здоровье — я этому мешать не буду. Если, конечно, не боитесь налоговиков. Но на вступительных экзаменах, которые отныне будут только письменными, с обязательной шифровкой ответов абитуриентов и с привлечением наблюдателей из числа родителей и деканатов, заявляю сразу — любой протекционизм исключается. Нарушители будут наказаны немедленно — вплоть до увольнения.

Доцентов прошу в течение недели положить мне на стол билеты к летней сессии. Можно в рукописном виде. Можно прошлогодние. Да, еще. В ближайшую неделю я побываю у всех на занятиях, чтобы поближе познакомиться с вами как с преподавателями. Прошу отнестись к этому спокойно, как к рядовому  рабочему моменту.

Это все. Какие будут вопросы?

Все молчали. В полной тишине ректор с проректором встали, пожелали кафедре успешной работы с новым руководителем и вышли. После их ухода один из молодых ассистентов поднял руку:

— Ольга Дмитриевна, я готов подписаться под каждым вашим словом, хотя, конечно, это круто. Но вы у нас работаете меньше двух недель. Мы ничего о вас не знаем. Расскажите  немного о себе.

— Хорошо. Я родом из Ленинграда. Мать — пенсионерка, живет  там. Отец умер. Мой муж работал в милиции. Спасая ребенка, он погиб. У меня есть дочь, ей скоро семь лет. Из-за проблем с ее здоровьем я вынуждена была переехать в ваш город. Мне тридцать один год. Вот, пожалуй, и все. С моими методическими и научными трудами любой из вас может ознакомиться у меня в кабинете.

— Почему вы до сих пор не встали на партийный учет? — Тихонова решила показать свою власть. — Вы ведь должны были сделать это в трехдневный срок.

— Я беспартийная.

— Как? Вы не член партии? Как же вы будете руководить кафедрой? — растерялась Тихонова. — Как же я буду давить на тебя? — подумала.

— Я уже ответила на ваш вопрос. Кстати, мой научный руководитель — член-корреспондент Академии наук — тоже беспартийный, что не мешает ему возглавлять целый коллектив.

— И вы не собираетесь подавать заявление о приеме в партию?

— Пока нет. Не вижу в этом необходимости. Считаю, что можно успешно работать, оставаясь беспартийной. Но надеюсь на деловое сотрудничество с вами.

—  Вы хоть предупредите, когда явитесь к нам на занятия, — попросил Щадринский.

— Зачем? — удивилась Ольга. — Я же сказала: приду познакомиться с вами как с преподавателями. Работайте, как обычно, не обращая внимания на мое присутствие.

— Да чтобы получше подготовиться, — вы что, не понимаете? Нас всегда предупреждали, когда придут с проверкой.

— А вы получше готовьтесь всегда. Вы же не для проверки читаете лекцию, а для студентов. Старайтесь для них, а не для меня, они — ваши главные проверяющие. В моем прежнем вузе на занятие мог прийти кто угодно, вплоть до ректора. Без всякого предупреждения. И никто в этом ничего особенного не видел.   

— Скажите, как вам удалась в тридцать один год стать доктором наук и профессором? — поинтересовался пожилой доцент, фамилии которого Ольга не помнила.

— После защиты кандидатской диссертации мне присвоили звание доктора наук, — ответила она, — а позже — и профессора. У меня довольно большой педагогический стаж. Я стала читать лекции уже на первом курсе аспирантуры. А наукой занималась все пять лет учебы в вузе — с первого курса. Мне повезло — замечательный научный руководитель попался.

— Зато нам не повезло, — съязвил Паршиков.

— Это как кому, — не согласился с ним ассистент, первым задавший Ольге вопрос, — по мне, так нам очень даже повезло. За небольшим исключением.

— Не будем спорить, — остановила их Ольга, — ближе к делу. Его у нас очень и очень много. Еще есть вопросы? Если нет — все свободны. Кроме Паршикова. Александр Александрович, прошу вас в теперь уже мой кабинет. Передать мне дела.

— А чего там передавать? Передавать особенно нечего. Занимайте,  раз уж так сложилось.

Паршиков горестно махнул рукой, оделся, взял портфель и, не оглядываясь, вышел из кабинета, хозяином которого был без малого четыре года.

Черт бы побрал эту парашютистку! — думал он, садясь в свою "Волгу". Как теперь жить? Разве с учениками столько заработаешь? На один бензин не хватит. И машина давно требует ремонта. Хорошо этой Туржанской с ее профессорской зарплатой. Небось, еще и гонорары получает за публикации. Ее и зарубежные журналы печатают, значит, и в валюте имеет. Нет, надо искать другой институт — доценты, слава богу, еще нужны. Надо поднять "Вестник высшей школы" за последние месяцы и в вузы, объявившие конкурс, разослать заявления.

И чего я, дурак, науку бросил? — казнился он по дороге. Ведь хорошо получалось. И интерес был. Текучка заела. Да и лень.  Деньги сами шли в руки — напрягаться не требовалось. Вот и приплыл.

Проводив Паршикова, Ольга отправила Верочку в отдел кадров за личными делами сотрудников кафедры. По договоренности с начальником отдела их выдали на два часа. Но поскольку рабочий день заканчивался, появилась возможность задержать дела до следующего утра. Чем она и решила  воспользоваться.

Сложив дела в папку, Ольга отпустила Верочку и обошла всю кафедру. Убедившись, что окна и краны везде закрыты и свет выключен, она тоже отправилась домой с твердым намерением не ложиться спать, пока не изучит все дела и не сделает необходимые выписки. Не успела она пройти и полквартала, как возле нее притормозила вишневая "Лада".

— Ольга Дмитриевна! — окликнул ее голос Лисянского, — позвольте вас подбросить до дому, нам по пути.

— Ну, подбросить меня вам вряд ли удастся, — мрачно пошутила Ольга, — комплекция у вас не та, да и я не мячик. Благодарю, но мне недалеко.

— Но и не близко, — возразил Лисянский, — а вы, как я понимаю, с утра не были дома и работу с собой взяли. Садитесь, не упрямьтесь — мне действительно в ту же сторону.

— А вам откуда известно, в какую мне сторону? — поинтересовалась Ольга, садясь в машину. — Пусть подвезет, решила она, есть ужас как хочется и Леночка, небось, заждалась.

— Так у меня в отделе кадров свои люди — они меня  и просветили. И насчет вашего адреса, и насчет личных дел. Круто начинаете, Ольга Дмитриевна. Вы что, действительно, хотите поломать систему приемных экзаменов?

— Обязательно.

— И зачем вам это нужно?

— То есть — как зачем? Вы что, не поняли? Чтобы в наш институт поступали те, кто имеет знания, а не мохнатую лапу. Вам, Гарри Станиславович, не противно читать лекцию аудитории, половина которой ничего в ней не понимает? Вам не жаль своего времени и государственных денег?

— А почему мне должно быть противно? Вторая же половина понимает. Пусть противно будет тем, кто спит на лекциях и прогуливает. Вы всерьез полагаете, что вам удастся что-то изменить? Да вы не представляете, каких могущественных врагов себе наживете. Никакой ректор вас не спасет.

— Ничего, в Ленинграде справились и здесь справимся.

— Э нет, здесь вам не Ленинград, здесь провинция. А у нее свой закон — живи сам и не мешай жить другим.

— Гарри Станиславович, у вас есть дети? — спросила Ольга, теряя  терпение.

— Есть дочь.

— Сколько ей лет?

— Скоро шестнадцать.

— Значит, у нее выпускной возраст, впереди вуз. Что она будет чувствовать, о чем думать, если узнает, что родители за ее поступление заплатили деньги?

— Нормально будет себя чувствовать. А что здесь такого? Все платят.

— Неужели все?

— Ну, почти все. Если, конечно, их дети не круглые отличники и не вундеркинды. А моя дочь не из таких. Найму ей в выпускном классе репетиторов из вуза, который она выберет, и подстрахую на экзаменах. И пусть знает, чего мне это стоило. Чтобы чувствовала ответственность.

— Нет, похоже, мы с вами говорим на разных языках, — вздохнула Ольга, — остановите машину, я уже приехала. Обещаю и клянусь, что ничего подобного в нашем вузе больше не будет. По крайней мере, пока я нахожусь на этом посту.

— Жаль. А я хотел вам предложить парочку учеников. Родители очень влиятельные люди. И богатые. На котик, под котик хватит и еще останется.

— Спасибо, у меня зарплата неплохая. Больше не обращайтесь ко мне с подобными предложениями.

— Понял. На чашку чая не пригласите?

— Не приглашу. Думаю, вас жена заждалась. До свидания!

— До свидания, непреклонная женщина. А над моими словами все же подумайте.

И он уехал.

Нет, каков нахал, думала Ольга, поднимаясь по лестнице. Но в одном он прав — мне следует быть предельно осторожной. И необходимо срочно найти сторонников. Надо изучить каждого: кто чем дышит, кто с кем дружит, вплоть до семейного положения и состояния здоровья.

— Мамочка, как ты поздно! Дядя Отар звонил, — встретила ее Леночка. Им недавно поставили телефон, и теперь девочка с радостью бежала на каждый звонок. — Алле! — важным голосом говорила она. — Вас слушают. Говорите, пожалуйста!

Ну совсем как мама.

— Отарик! — обрадовалась Ольга. — Что он сказал? Когда приедет? Как они там?

— Что бабушка и тети, и он ждут нас летом в гости. Если приедем, то он к этому времени свой отпуск приурочит. Он спрашивал, когда нас ждать. Сказал, что еще позвонит. Мамочка, мы поедем?

— А тебе хочется?

— Очень, очень хочется! Я так по морю соскучилась! Так плавать хочется! В ванной ведь не поплаваешь. Ложусь на ковре на животик — и руками, и ногами гребу, как будто плыву. Так хочется!

— Ну, раз так хочется, непременно поедем. Отпуск у меня в августе. Наплаваешься. Как прошел день?

— Хорошо. С Ирочкой вроде наладилось. Правда, она со мной не дружит, но уже не толкается. А Веня хотел меня поцеловать в губы. Но Гена ему как дал!  Он аж в угол отлетел.  

— Что это на Веню нашло? Целоваться вздумал.

— Телевизора насмотрелся. Там все целуются да целуются.

— Смотри, никому не позволяй этого делать. Особенно при Гене. Он в своей секции приемов набрался — еще покалечит кого. Вытянулся за месяц — не узнать, даром, что всего семь лет. Как у вас с ним?

— Как обычно. Он всегда рядом. При нем никто меня не обижает — знают, что сразу получат. Правда, и без него тоже не обижают.

— Не мешает  тебе это?

— Нет, мне с ним спокойно. Он все делает, как я прошу. Настоящий брат!

— Ну, хорошо, дочка. У меня работы много. Поиграй сама и ложись спать. А я еще посижу.