Леониду Енгибарову – «Клоуну с осенью в сердце»

«Главное для меня в жизни - чувствовать ответственность

за все совершающееся вокруг нас»

Город, наконец, дождался своего праздника. На его круглой площади еще было пусто, но со всех сторон уже слышны были бравурные марши, мелькали блестящие костюмы на главной улице, аортой стекающей из сердца Города и распадающейся затем на десятки улочек-артерий и сотни переулков-сосудиков в его пульсирующем организме, живущем своей жизнью.

                                             ***

Он танцевал, постепенно наращивая, ускоряя темп, будто подгонял невидимых музыкантов. Шлейфы пламени, хвосты искр летели во все стороны.

Он ЧУВСТВОВАЛ этот Город, он был для него живым, был его другом. И он танцевал для него.

Он любил свой Танец, обожал его темп. Называл всегда - «Аллегро с огнем». Несмотря на то, что творческая комиссия городского управления культуры тарифицировала его как «авторский постановочный танец с акробатическими трюками и элементами художественной гимнастики», оценив «номер» в 3 рубля.

Сегодняшний Танец должен был стать особенным, сегодня он чувствовал вдохновение, его сердце стучало в унисон с сердцем Города, сегодня был и ЕГО праздник.

На гигантской стене экрана только что вспыхнули буквы его имени. Заиграла тихая музыка, ее едва было слышно, она только начинала отдаваться звонкими молоточками в головах зрителей. Стена начала наклоняться, очень медленно, незаметно для глаз, ларго, переходящее в адажио, затем анданте, и наконец, без переходного модерато – сразу аллегро!

Стена, накрывая своей тенью всю площадь, падает, кажется – вот-вот раздавит всех, кто только что свистел, хлопал в ладоши, размахивал огоньками зажигалок в высоко поднятых руках, салютуя местной рок-звезде. Все замирают, но крик ужаса не успевает слететь с губ и взвиться воплем безумия в пылающее небо – стена рассыпается на миллионы огней, ослепительно вспыхнувших и тут же погасших, исчезнувших без следа.

Только у подножия бесследно растаявшей стены остался всплеск пламени, словно по затухающим углям, покрытым уже чернеющим пеплом, прошелестел легкий ветерок, смахнул серый налет и обнажил укрытый, дремлющий огонь. И тот, расправляя лепестки-крылья, начал просыпаться, тянуться вверх, будто покачиваясь под музыку. Почему будто?! Музыку уже слышали все – сначала тихую-тихую, как шепот ресниц на губах – потом громче, и вот уже она обняла, накрыла площадь, растеклась по Городу, вплыла в каждый дом...

                                             ***

Он танцевал. Огненные листья, языки пламени, срывались с крыльев алого плаща, взвивались в небо и возвращались обратно, вспыхивая в его руках множеством факелов, из которых он плел кружево своего пылающего танца. Он выплетал этот чарующий орнамент, не прерываясь ни на миг, менялся  лишь цвет огня в руках, улетая во тьму и вспыхивая вновь уже в его ладонях.

Сначала плавный, но не слишком медленный, блюз, ускоряясь, перетекал в босса-нову, затем что-то похожее на фламенко, переплетенное с токкатой, превращалось в вальс. Потом внезапно, почти без перехода, наконец, взлетала в быстро темнеющее небо, ЕГО мелодия, очень быстрая, позволяющая увидеть только огненное кольцо, взмывающее над площадью и опадающее вниз, чтобы в следующую секунду распластаться по ней огненной каруселью, разбрасывая снопы искр.

Он танцевал. Музыка менялась, темп танца переливался, то почти замирая, то ускоряясь до немыслимого «престо престиссимо».

Рыдал саксофон, заставляя умирать и вновь рождаться, разливая тоску, от которой немело все внутри. Плакала, всхлипывая, скрипка, рассказывая о любви, боли и радости, о тревоге, грусти и страдании, от звуков ее слезоточила душа. Коротко и отрывисто, пламенными аккордами,  звенела гитара, ее перебор подбирал ключи к сердцу, и оно отзывалось неистовым стаккато.

Он танцевал.  На маленькую площадь давно собрались все жители Города. Они плакали и смеялись одновременно. Замирая одним взглядом, когда он взлетал над их головами. Вдохнув общим «ах» одними губами и забывая выдохнуть, когда он падал, рассыпая вокруг себя мириады искр. И облегченно вскрикивали, радуясь, когда плащ распахивался, создавая огненный ореол вокруг него.

Это не было зрелищем – вспышки чувств, музыки и движения, складывались в ощущение единства со стихией огня, - он просто приглашал их в свой мир, разговаривая с ними языком сердца... Казалось, это его внутренний огонь вырывался наружу, вскинувшись навстречу фонтанам пламени в руках. Вступая в поединок с самим собой, он отдавал им себя…

Мчались минуты, текли часы. Он танцевал. Без устали, не останавливаясь ни на миг, не давая зазвенеть оглушающей тишине, не оставляя возможности тьме сомкнуться вокруг… Он  любил этот Город, он любил людей, приходящих к нему, и хотел, чтобы они были счастливы. Он отдавал им свою душу и дарил им свой Танец… Это и была его душа…

                                             ***

Он танцевал. Не зная, что его сердце уже взорвалось немыслимой болью, что оно уже давно не слышит музыки. Только светоч, цвета пламенеющей крови, еще пульсировал, затихая в его ладонях.

Он танцевал, не зная, что уже умер. Умер сразу, еще в самом начале, когда рассыпалась в прах стена. Не стена-экран. Стена-дверь, открывшаяся в другой мир.