Лев Миров родился 26 декабря 1903 года в Москве в Старосадском Переулке в еврейской семье. У него было два брата и две сестры. Его отец был рабочим типографии.

Позже Лев Миров учился в балетной школе. С 1920 по 1922 год - артист балета Московского музыкально-драматического театра.
С 1922 по 1924 год - учился в драматической студии имени Михаила Лермонтова. С 1924 года по 1928 годы Миров был артистом Театра «Синяя блуза». Он участвовал в сценках, исполнял куплеты и частушки, танцевал, строил акробатические пирамиды. В театре «Синяя блуза» у Мирова появился интерес к импровизации.

С 1928 года по 1932 годы Лев Миров был артистом Театра обозрения Дома печати, где сыграл множество небольших ролей в сценках, насыщенных эксцентрикой и гротеском. В 1933 году Лев Борисович создал передвижной театр «Ревю» («Революционный юмор»). В нем Миров был участником конферанс-дуэта с актером Е.Ефимовым (Коганом).

С 1936 года по 1949 год Миров работал с Е.П.Дарским. С 1950 года по 1983 год выступал в дуэте с Марком Новицким. В 1970 году Мирову было присвоено звание Народного артиста РСФСР, а Новицкому - Заслуженного артиста РСФСР.

Лев Миров - родоначальник жанра парного конферанса. В 1960-е и 1970-е годы он в паре с Марком Новицким был постоянным ведущим телевизионной передачи «Голубой огонёк».

Миров и Новицкий были одними из самых популярных юмористов-сатириков 1960-х и 1970-х годов. В дуэте они исполняли скетчи, диалоги и парный конферанс. Сердитый, ехидный, даже несколько грубоватый и бесцеремонный персонаж Мирова поддевал робкого и интеллигентного героя Новицкого.

В 1960 году Миров и Новицкий вместе с режиссёром Конниковым возродили Московский мюзик-холл. После ухода из мюзик-холла дуэт продолжал успешно выступать на эстраде с сольными программами вплоть до смерти Льва Мирова в 1983 году.

О Льве Мирове рассказывает его внук Сергей Миров.

«Хроники узкого круга»

Дебют (1924)

В середине 1920-х годов, сразу после окончания балетной школы, в труппу одного из московских музыкальных театров был принят молодой и чрезвычайно подвижный артист. Удивительно прыгучий, веселый и обаятельный парень сразу приглянулся руководителям труппы, и его решили постепенно вводить в готовые спектакли, строя планы на расширение репертуара, благо, что на сцене шли всего две постановки: «Евгений Онегин» и «Кармен».

В «Онегине» его ввели в эпизод с танцем крестьян, и вроде бы совершенно проходной эпизод сразу ожил: в зале стали аплодировать танцору.

И всем был хорош новый член труппы, кроме удивительной своей неорганизованности: хоть ни разу и не опоздал к собственному выходу, но прилетал всегда буквально в обрез, заставляя партнеров и руководство страшно волноваться. Ко всем словам, которые умели говорить разозленные артисты в нэпманской Москве, он довольно быстро привык, но перевоспитаться так и не удосужился.

И вот однажды, вбежав в гримерную буквально за минуту до выхода на сцену, он был крайне удивлен тем, что обычно обозленные и совершенно неласковые партнеры принимают в его судьбе неожиданное участие: хором помогают переодеться, наложить грим и постоянно торопят: мол, давай, давай, скорее, уже твой выход…

И вот одетый в ярко-красную рубаху и лапти с онучами артист вприсядку выскочил на сцену… Вокруг стояли люди, одетые в испанские костюмы, и смотрели на него как-то нехорошо, а главное – музыка была какой-то странной…

Сказать по правде, довольно сильно удивились все, даже зрители: дело в том, что по болезни одной из певиц спектакль с утра заменили, и вместо «Евгения Онегина» назначили «Кармен». Узнать об этом вечно опаздывающий танцор не успел, и за срыв спектакля был с треском уволен. Не помогло даже заступничество партнеров, которые сами устроили этот жестокий розыгрыш.

А потом была «Синяя блуза» и Московский мюзик-холл, дальше Театр миниатюр, а после него – парный конферанс и все остальное, позволившее моему деду Льву Мирову стать Народным артистом РСФСР и попасть в Большую советскую энциклопедию…

Артисты все-таки люди не очень нормальные. После его похорон в ресторане ЦДРИ атмосфера траура быстро сменилась духом веселого юбилея.

Когда все уже изрядно поддали, ко мне подошла одна заслуженная старушенция, любимая москвичами актриса Театра сатиры и сказала:

– Сереженька, думаю, что сегодня я уже могу позволить себе рассказать вам про вашего дедушку нечто очень особенное. Дело в том, что я его знала с середины двадцатых, еще до того, как он сошелся с Асенькой… Ах, Лева Миров был такой мужчина, такой мужчина… Темперамент, ну просто бешеный!.. Правда, и ленив был – дай Боже… Мы, девочки из мюзик-холла, говорили друг другу так: «Леву Мирова нужно пригласить к себе домой, накормить, напоить, раздеть, уложить в кровать, самой залезть сверху, и тогда ТАКОЕ НАЧИНАЛОСЬ!..».

Приемная (1966)

Как-то однажды, много лет назад, заштатный, всеми забытый и сильно побитый молью конферансье сидел в приемной директора Москонцерта, ожидая своей очереди, чтобы, войдя к высокому начальству, униженно попросить путевку в дом отдыха.

Знаешь, дед, я здесь не хочу называть его фамилию, давай он будет просто Р. Дело в том, что фамилия не так уж и важна, а эпизод, который он мне рассказал на твоих поминках, был удивительно кинематографичен, так и хочется вставить его в какой-нибудь сценарий о жизни и психологии актеров.

«Вдруг дверь отверзлась, и явился в ней…». В общем, в приемную вошел сам Лев Борисович Миров, народный-разнародный артист, находившийся тогда в самом зените славы.

Р. грустно кивнул, даже и не рассчитывая, что тот удостоит его ответом, но, к удивлению просителя, «Лев Эстрады» сразу же завязал с ним легкую, непринужденную беседу.

Я думаю, что произошло это не из-за какого-то природного альтруизма и не от желания скоротать время, а от простой профессиональной интеллигентности. Сегодня многим это удивительно, но в твое время артисты еще полагали, что образ нужно сохранять и сойдя со сцены. Уж прости меня, дед, но я очень хорошо помню, как однажды при мне ты громко и приветливо здоровался со всеми, кто к тебе обращался, а потом на мой вопрос «кто это?» ответил: а хрен его знает.

В процессе беседы возникла тема: а зачем, собственно, оба они пришли к начальству? Знаменитый артист сообщил первым:

– А вот пришел путевку попросить в Ялту, в санаторий «Актер». Жена говорит, устала очень. И я ее понимаю! Так, наверное, тяжело все время пилить, пилить, пилить…

– О-о, Лев Борисович, ну тогда я пошел… Я ведь к нему с этой же просьбой, и если уж вы просить путевку будете, то мне сегодня точно ничего не светит!

В разговоре неожиданно возникла пауза.

Дед, я очень хорошо представляю себе мучительный процесс, происходивший у тебя внутри: вдруг там сегодня только одна пара путевок? Собственно, в конечном удовлетворении твоей просьбы ты был уверен, но садиться за руль и ехать в Москонцерт лишний раз тебе было в лом, да и объяснять Ляле, почему ты сегодня вернулся без путевки, не хотелось. Однако решение ты уже принял, ибо работал профессиональный кураж: ну как не сыграть такую яркую интермедию!

Тут Миров повел себя довольно странно:

– Ну уж нет, дорогой мой, это будет совершенно несправедливо! Вот что я вам предлагаю: мы сейчас зайдем с вами вместе, я сам расскажу ему, какой вы замечательный актер и как вашей семье нужна путевка в дом отдыха.

Р. пытался сопротивляться, но Миров был непреклонен. В общем, в кабинет зашли вместе. Лев Борисович с порога зашелся соловьем, описывая бархатный голос, чувство юмора, политическую зрелость, широту кругозора и прочие таланты своего коллеги, на что большой начальник сразу просиял и сказал:

– Лев Борисович, ну о чем разговор! Конечно же, дадим мы путевку вашему другу! Эх, если бы за меня кто-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь, кого-нибудь так просил…

Поблагодарив начальство, оба конферансье вышли из кабинета и отправились в гардеробную. Глаза Р. сияли, он преданно глядел на Мирова и лепетал слова благодарности…

Знаешь, дед, я представляю себе, как ты, идя по лестнице, переживал, что этот поц от удачи совершенно ошалел, и не обратил внимания на главную деталь произошедшего. Ты молча материл себя за дурацкое благородство, за показуху, за то, что целый день пропал зря…

Вдруг он как бы споткнулся:

– Позвольте, Лев Борисович, но вы же забыли про СВОЮ путевку!

Нет, все-таки не зря! Все ты рассчитал совершенно правильно, и вот именно сейчас для тебя наступил момент профессионального торжества и внутреннего ликования!

Миров вздохнул, грустно посмотрел на собеседника, мягко улыбнулся и сказал:

– Да нет, дорогой вы мой, ничего я не забыл. Но ведь неудобно сразу за двоих-то просить… Я уж как-нибудь потом…

Партнер (1938)

Летом 36-го года, будучи уже довольно известным эстрадным артистом, Лев Миров с семьей оказался на отдыхе в черноморском санатории и там познакомился с Ильей Ильфом, который тогда уже был тяжело болен, но чувства юмора не потерял, о чем свидетельствуют его записные книжки. Кстати, одна из записей за этот год гласит:

«Толстого мальчика дети во дворе зовут «жиртрест». Это фундаментальный, спокойный и очень уравновешенный ребенок».

Так вот, это про сына Льва Мирова, то есть про моего папу.

На отдыхе артист Миров проводил довольно много времени вместе с писателем Ильфом, и, как однажды сказал мне дед, именно пример совместной работы Ильфа и Петрова натолкнул его на идею парного конферанса.

Вернувшись в Москву, он стал искать возможность реализации этой идеи и вскоре предложил ее своему коллеге по мюзик-холлу, тоже бывшему синеблузнику, Евсею Дарскому.

Говоря о конферансе, важно помнить то, что любой сборный концерт нуждается в некой связующей линии или красной нити, которой и было балагурство человека, выходящего на сцену для представления следующего номера. Вкусы публики во всех странах никогда не отличались особым изыском, а поэтому и шутки конферансье нередко проходили на грани фола, а порой и за этой гранью.

В главе о происхождении конферанса учебники любят отправлять нас к традициям «балаганного деда-зазывалы» на российских ярмарках XVII века. Не будем сегодня спорить с этим утверждением, помня о том, что и радио изобрел Попов, а не Маркони, и паровоз – Черепанов, а не Стивенсон, и паровую машину – Ползунов, а не братья Ватт, и вообще Россия – родина слонов. Суть в том, что конферансье выполнял функции связника между артистом и публикой, причем связи обратной, и для ее поддержания должен был обладать даром импровизации. Такой человек существовал всегда, именно таким и был самый первый в истории артист, но в парном конферансе, мы имеем дело с уникальным случаем, когда жанр имеет не только авторов, но и точную дату рождения: май 1937 года.

Именно тогда, в мае 1937 года, Лев Миров и Евсей Дарский вышли на эстраду Московского сада «Аквариум» как пара конферансье. Почему именно тогда, ведь именно в эти годы на эстраде блистали такие артисты, как Алексеев, Гаркави, Гибшман, Грилль, Менделевич да и многие другие известные артисты разговорного жанра? Концерты частенько вели и блестящий чтец Хенкин и «любимый шут Сталина» Смирнов-Сокольский… Тогда еще ничто не предвещало того кризиса жанра конферанса, который наступил, скажем, в наши дни. Так почему же потребовалось вносить в конферанс такие революционные новации?

На самом деле, все просто. Давайте вспомним, чем вообще славен 37-й год, какой свинцовый вес в это время обретало нечаянно брошенное слово… Ведь получалось, что ведущий концерта отвечал не только за себя, за свои слова, но и за зрителя, с которым он вступал в непринужденное общение, причем в шутливой, а следовательно, весьма опасной форме…

Ох, как неприятно стало ему импровизировать на сцене в 30-е! Слово-то не воробей, вылетит, так уж на всю голову… Да и с кем непринужденно общаться-то, когда и зрители в зале – как воды в рот набрали! Вот и получается, что появившийся на эстраде рядом с первым второй конферансье, с которым строился обязательный «непринужденный» диалог, стал в 37-м как бы производственной необходимостью, одним из способов решения проблемы!

Кстати, профессии конферансье и режиссера очень близки.

В апреле 1938 года газета «Советское искусство» сообщила, что в Зеленом театре ЦПКиО состоится выступление ансамбля молодых мастеров эстрады. Режиссеры программы Миров и Дарский были изобретательны даже по сегодняшним меркам, и эстрадный спектакль действительно получился веселым и увлекательным. На одной их новации следует остановиться особо.

Концертная программа начиналась демонстрацией фильма, в котором режиссеры и, говоря современным языком, продюсеры программы, Миров и Дарский в свой законный выходной получают срочную телеграмму о внеочередном концерте через несколько часов. В полной панике они пытаются разыскать своих актеров, каждый из которых занят личным делом, но, будучи выдернут – кто из парикмахерского кресла, кто из гаража, кто со спортивных соревнований – проникается ответственностью момента и сразу же спешит на концерт.

В конце короткого фильма, когда живописная группа актеров на экране бежала по набережной ЦПКиО, в Зеленом театре зажигались прожектора, распахивались двери, и зрители видели их всех «живьем»: запыхавшихся, непричесанных, но в полном составе прибывших на концерт.

В середине 80-х этот прием я увидел в спектакле чешского театра пантомимы «Латерна Магика». Тогда все наши критики писали о «гениальной революционной находке», и никому в голову не приходило, что ровно за полвека до чехов этот ход уже изобрели у нас.

И еще одна деталь. Дело в том, что сама идея киносъемки пришла в голову авторам, когда все средства на постановку были израсходованы. Тогда Лев Миров решил в первых кадрах фильма крупно показать этикетку одного из напитков, стоящих на столе, и предложить заводу, его производящему, финансировать съемки. Завод с удовольствием принял предложение, таким образом, мы имеем первый случай скрытой рекламы на отечественном экране. Той самой «джинсы», которой сегодня кормятся сотрудники всех телеканалов.

С Евсеем Дарским мой дед выступал до 49-го года, когда Дарский внезапно умер на улице от сердечного приступа. Было это в самом центре Москвы, среди бела дня, на оживленной улице. Люди брезгливо проходили мимо, а кое-то шипел вслух: «Надо же, с виду приличный человек, а так напился…». Впервые за много лет знаменитого артиста на улице не узнали.

После этого Миров какое-то время пробовал выступать один, а потом стал искать нового партнера. Это время характеризуется чрезвычайно показательной историей: один из кандидатов по фамилии Барташевич после каждого концерта возмущался: «Лев Борисович, вы мне даете совершенно несмешной текст, поэтому на ваших репликах зал смеется, а на моих молчит!».

Сначала Миров все крепился, а однажды его терпение лопнуло, и он предложил Барташевичу поменяться ролями. Как вы поняли, эффект был точно таким же: когда «несмешной» текст говорил Миров, зал хохотал, а реплики его партнера, еще вчера такие острые, оставались безо всякой реакции. В общем, повторилась история про «вершки и корешки».

Тут Мирову повезло: он встретил Марка Брука, молодого и абсолютно подходящего ему партнера, который с удовольствием взял звучный псевдоним «Новицкий» и, ко всему прочему, оказался и блестящим администратором, что сэкономило дуэту кучу денег и времени. Энергичный Марк проводил всю административную работу, тогда как уже пожилой и ленивый дед ходил с ним только в самые высокие кабинеты.

Между прочим, не будет преувеличением сказать, что Мировы и Новицкие буквально жили одной семьей: даже дачу в Серебряном Бору тогдашнее московское начальство им выделило совместную – один большой дом с двумя входами. Но и в Москве не было такого праздника – как общесоветского, так и семейного, – который бы они провели врозь.

Именно Сашка Новицкий познакомил мою тетку Наташу с ее нынешним мужем, своим одноклассником Валерой, а через несколько лет помог и мне перейти в другую школу, так как в старой меня (о, Господи!) не принимали в комсомол.

Более того, Саша Миров и Вова Новицкий в начале 80-х посещали один детский сад, при этом – вы не поверите! – Лев Борисович и Марк Владимирович всю жизнь продолжали оставаться друг с другом на «вы»!

Последний раз они вместе вышли на сцену 6 января 1983 года. 10-го дед лег на операцию давно беспокоившей его язвы, а 20-го его уже не стало.

Марк догнал его через три года.

Но и сегодня, когда слава дуэта стала забываться, а в Серебряном Бору живут совсем другие люди, неподалеку от Москвы вырос двухэтажный дом, в котором летом одной большой семьей живут человек десять, которых все соседи по дачному поселку называют слитно – Мировыновицкие.

Хохма (1946)

Специфическое «чувство партнера», которого так не хватает многим артистам, у Льва Мирова и Евсея Дарского было развито до полного автоматизма, причем не только на сцене. Евсей Павлович, надо сказать, был признанным мастером розыгрыша и считал, что если за сутки никого не разыграть, то этот день просто потерян, а Лев Борисович ему с огромным удовольствием помогал.

Однажды Миров, Дарский и еще один персонаж, фамилию которого история не сохранила, сидели за одним столом в буфете и, как водится, травили байки. Внезапно актер попросил кого-то из них повторить фразу, которую не расслышал. Безо всякой паузы Евсей Дарский начал шевелить губами, не произнося никаких звуков, а Лев Миров точно так же спорить с ним, сопровождая безмолвную артикуляцию фирменной «мировской» мимикой. Они совершенно забыли о своем собеседнике и увлеклись «беседой» между собой, как вдруг тот побледнел и громко завопил, что совершенно оглох. Не обращая внимания на попытки его остановить, артист выскочил из столовой, срочно требуя врача, под общий и прекрасно слышимый хохот своих коллег.

Об одной истории стоит рассказать подробно. Произошла она вскоре после войны, когда народ только начинал снова привыкать к радостям мирной жизни, и пара конферансье «Миров и Дарский» была просто нарасхват.

Гонорары за выступления платили довольно крупные, но жизнь в Москве была дорогой (смотри «Место встречи…»), поэтому на гастроли в режимные города артисты катались с удовольствием.

Работали, ели, пили, веселились… Словом – жили. Про культ личности и репрессии даже не думали, все происходящее считали нормой. И вот году в сорок шестом в составе бригады Москонцерта оказались они на Дальнем Востоке…

Вечером после концерта, как всегда прошедшего с аншлагом, в дверь гостиничного номера постучали, Миров открыл и увидел в коридоре морского офицера в парадной форме с сумками и пакетами, набитыми коньяком, водкой, вином и разными дальневосточными деликатесами. В стране, до сих пор не сошедшей с карточной системы, это впечатляло.

– Лев Борисыч! Евсей Палыч! Я вас умоляю, не гоните меня! Я ж коренной москвич, всю войну просидел в этой дыре, и мне тут даже поговорить не с кем и не о чем! Прошу вас, давайте посидим пару часиков, о Москве поговорим, я все с собой принес!

Миров с Дарским переглянулись и молча пришли к соглашению, что такую роскошную «халяву» упускать нельзя. Они хором улыбнулись, взяли гостя под руки, сели за стол, приняли по первой, и тут капитана понесло.

Он говорил без остановки обо всем. О Москве, о погоде, о женщинах, о японцах, американцах… и только ни одним словом не касался своей непосредственной работы. Он объяснил это так:

– Если я вам о ней расскажу, то расстреляют не только меня, но и вас за то, что вы это слышали.

После этой фразы артисты сильно приуныли, теперь каждый следующий кусок и рюмка лезли в горло с большим трудом. Но главная беда была в том, что лояльные темы у капитана очень быстро иссякли, он заметно размяк и уже явно собирался намекнуть на содержание своей военной тайны. А у артистов началась работа: своими шутками они ему даже рта раскрыть не давали – не дай бог проговорится! А того распирало… Он уж, было, и заикнулся: мол, вам-то можно, вы люди надежные!

Словом, глубокой ночью совершенно протрезвевшие Миров и Дарский вытолкали морского офицера, уже не вязавшего лыка, из гостиницы и посадили в машину. Закрыв за собой дверь номера, Миров утер со лба холодный пот и провалился в сон.

Разбудил его настойчивый стук в дверь. В коридоре стоял бледный Дарский и два краснофлотца с винтовками.

– Лева, это за нами! Тот придурок, наверное, проснулся и на всякий случай доложил начальству, что мы его напоили. Теперь, чтоб военная тайна не ушла, они решили и нас… изолировать.

Худшее свершилось. Миров понуро оделся, робко попросил позвонить в Москву семье, но, получив отказ, настаивать не стал. На улице их ждал большой черный автомобиль, в который артисты и загрузились под конвоем краснофлотцев.

Ехали молча. Когда машина остановилась, Миров, сложив руки за спину, вышел и…

Ах ты, сволочь, Севка!

Перед глазами у него сияла вывеска лучшего в городе ресторана, под которой улыбался официант с двумя большими кружками пива в руках!

Все было ясно. Дарский и не ложился, а всю ночь мотался по городу, чтобы организовать этот розыгрыш: и ресторан, и машину, и краснофлотцев с винтовками… Тяжело, конечно, в незнакомом городе, но ведь если день прошел без розыгрыша, для Дарского он был пропавшим!

Билеты в ванную (1965)

В 60-е годы Ленинград еще не был уездным городом, а уверенно боролся за звание культурной столицы (на что имел тогда немало оснований), и фигура Народного артиста СССР Аркадия Райкина была в этой борьбе одним из самых весомых аргументов.

А в Москве в эти годы блистал дуэт Мирова и Новицкого, но, заглушив голос крови, должен признаться, что рейтинг Райкина был чуть повыше, даже среди москвичей. Подтверждением этому была роскошная история, произошедшая в нашей семье году в шестьдесят четвертом, когда на предстоящие в Москве гастроли театра Аркадия Райкина достать билеты было невозможно уже за месяц.

Моя мама зудела на ухо папе, требуя, чтобы он обратился за помощью ко всемогущему деду. Отец держался сколько мог, справедливо полагая, что просить у Льва Мирова билеты на Аркадия Райкина просто неприлично. Однако мамина способность добиваться своего была фантастической, и телефонный звонок все-таки состоялся.

– Привет, отец.

– Здорово, Гешка.

– Отец, тут такое дело... Тут, говорят, Райкин будет, Любке очень хочется...

Возникла длинная пауза, нарушить которую Миров-младший не мог. Миров-старший кашлянул и сделал это сам:

– Гешк, тут на линии помехи какие-то, я не расслышал – чего?

– Райкин, говорю! Двадцатого числа, в субботу!

– А-а, ну ладно… Все сделаю, прямо в субботу, часиков в шесть, и заходи.

И вот двадцатого числа ближе к вечеру папа с мамой надевают вечерние туалеты, берут такси и по дороге на концерт заезжают к деду на площадь Восстания.

Мама, естественно, осталась в машине, а отец поднялся наверх и позвонил. Дверь открыл сам дед, держащий в руке два билета на первый ряд в Театр эстрады.

– Здорово, Гешка, проходи.

– Да нет, отец, мы опаздываем...

Старый эстрадник взял сына за руку и мягко, но настойчиво повел в сторону ванной комнаты. Щелкнул выключатель, и мой папа с изумлением увидел полную ванну живых раков.

Шурша и поскрипывая панцирями, все это воинство шевелило усами, щелкало клешнями, забиралось друг на друга, пускало пузыри и явно не собиралось через несколько минут оказаться в кастрюле с кипящей водой, солью, укропчиком, перчиком и лавровым листом, которая с кухни давала о себе знать бульканьем и душистым ароматом.

Рядом с ванной стояли четыре ящика с чешским пивом «Будвар». Артист положил руку на сердце и очень серьезно сказал:

– Понимаешь, Гешка, я так не хотел тебя подвести... По телефону было очень плохо слышно, я так и не понял, что тебе нужно: «Райкин» или «раки». На всякий случай взял и то, и то.

Много лет спустя, я прочел у одного мемуариста, что талант артиста Мирова иногда выражался в том, что он умел совмещать на своем лице совершенно взаимоисключающие выражения. Тогда, видимо, был тот самый случай: на лице Мирова-старшего одновременно сияли широко раскрытые наивные глаза и хитрая улыбка.

Завороженно глядя на зеленых раков, Миров-младший снял пальто и сказал:

– Я все понял. Иду за Любой. Мы остаемся.

Потом подтянулись и другие – близкие родственники и друзья, попросившие в этот день у Льва Мирова контрамарки в Театр эстрады, – в общем, квартира на площади Восстания была полна гостей.

А первый ряд на концерте Аркадия Райкина был зияюще пуст, заботливо охраняемый капельдинерами от всех желающих на нем разместиться: разве можно – сам Лев Миров взял билеты для своих друзей!

Лев Миров умер 22 января 1983 года и был похоронен на Кунцевском кладбище в Москве.

chtoby-pomnili.com

Сеть...

Лев Миров и Марк Новицкий были одними из самых популярных юмористов-сатириков 1960-1970-х.
В дуэте они исполняли скетчи, диалоги, парный конферанс.
Дуэт Мирова и Новицкого был построен на контрастах - небольшого роста, плотный, даже несколько мешковатый, пожилой Миров и крупный, более молодой Новицкий.
Персонаж Мирова - сердитый, ехидный, даже несколько грубоватый и бесцеремонный - поддевал персонажа Новицкого, робкого, интеллигентного.
Лев Миров обладал большим артистизмом, органичностью, сценическим обаянием.

Спасибо, Альбина!

Татьяна, спасибо за дополнение!!! 

Спасибо!!!