Предположительно 1900 год. Надежда Лохвицкая

С самого рождения и до смерти, забравшей ее в Париже, у легендарной Тэффи было два качества, на первый взгляд взаимоисключающих. Она писала так просто и ясно, что была понятна и высшему обществу, и приказчикам, и швеям, и адвокатам. Но при этом в ней самой простоты не было и на грош.Впрочем, иначе имя Надежды Лохвицкой, великой Тэффи, не было бы вписано в историю литературы XX века золотыми буквами. А она вошла в нее, оставила колоссальное литературное наследие, ввела моду на «женский юмор» и ушла, так и оставшись загадкой даже для ее биографов.

Имя девочки с чутким и отзывчивым сердцем из сказки Киплинга стало литературным псевдонимом Надежды Лохвицкой. Слава писательницы в дореволюционной России была огромна. Тэффи читали, ею восхищались. Сборники рассказов Надежды Лохвицкой переиздавались, журналы и газеты, были «обречены на успех».Забавный случай, нелепый эпизод или жизненная неурядица, положенные в основу сюжета, - и вот уже молва повторяет вслед за Тэффи остроумные фразы.
Когда во время первой мировой войны не хватало мяса и ели конину, кухарка в фельетоне Тэффи ангажировала обед словами: «Барыня! Лошади поданы».
Надежда Александровна говорила о себе так: "Я родилась в Петербурге весной, а, как известно, наша петербургская весна весьма переменчива: то сияет солнце, то идет дождь. Поэтому и у меня, как на фронтоне древнего греческого театра, два лица: смеющееся и плачущее".

В различных источниках дата ее рождения приведена по-разному. Разброс лет охватывает 1871-1876 годы. И хотя на надгробии Надежды Тэффи указан 1875-й год, сейчас известно, что она родилась 21 (9) мая 1872-го года...

В семье петербургского адвоката Александра Лохвицкого подрастали дочери. Родители - интеллигентные дворяне - проявляли горячий интерес к литературе и передали его детям. Впоследствии старшая, Мария, стала поэтессой Миррой Лохвицкой. Надежда Лохвицкая тоже начинала со стихов. Первое ее стихотворение было напечатано уже в 1901 году, пока еще под настоящей фамилией.

Многие из них чудесно исполнялись под гитару и потом на многие года перекочевали на сцену — взять хотя бы знаменитого «Карлика»:

Мой черный карлик целовал мне ножки,

Он был всегда так ласков и так мил!

Мои браслетки, кольца, брошки

Он убирал и в сундучке хранил.

Но в черный день печали и тревоги

Мой карлик вдруг поднялся и подрос:

Вотще ему я целовала ноги —

И сам ушел, и сундучок унес!

Появляются пьесы и загадочный псевдоним Тэффи.
Сама Надежда Александровна рассказывала про его происхождение так: "Я написала одноактную пьеску, а как надо поступить, чтобы эта пьеска попала на сцену, я совершенно не знала. Все кругом говорили, что это абсолютно невозможно, что нужно иметь связи в театральном мире и нужно иметь крупное литературное имя, иначе пьеску не только не поставят, но никогда и не прочтут. Вот тут я и призадумалась. Прятаться за мужской псевдоним не хотелось. Малодушно и трусливо. Лучше выбрать что-нибудь непонятное, ни то ни се. Но что? Нужно такое имя, которое принесло бы счастье. Лучше всего имя какого-нибудь дурака - дураки всегда счастливы.
За дураками, дело не стало. Я их знавала в большом количестве. Но уж если выбирать, то что-нибудь отменное. И тут вспомнился мне один дурак, действительно отменный, и вдобавок такой, которому везло. Звали его Степан, а домашние называли его Стеффи. Отбросив из деликатности первую букву , «дабы дурак не зазнался», я решила подписать пьеску свою "Тэффи" и послала ее прямо в дирекцию Суворинского театра"...

На премьере журналист спросил ее о происхождении псевдонима, и она смущенно ответила, что это «такая фамилия». А кто-то предположил, что имя было взято из песенки Киплинга «Тэффи из Уэльса». Надя посмеялась и... согласилась с этой версией.

Затем последовали рассказы и фельетоны. С завидной регулярностью они появлялись на страницах газет и журналов. Длительное время Тэффи сотрудничала в "Сатириконе"; одним из создателей, редактором и постоянным автором журнала был неутомимый остряк Аркадий Аверченко. В период расцвета своего творчества его называли "королем" юмора. Но в этом жанре "король" и "королева" работали по-разному. Если рассказы Аверченко вызывали громкий смех, то у Тэффи они были всего лишь веселыми. Она пользовалась пастельными тонами - подмешивала в палитру юмора немного грусти. Популярность того и другого не препятствовала их дружеским отношениям и соавторству. В частности, в "Сатириконе" Аверченко и Тэффи совместно составили пародийную "Всеобщую историю", текст которой сопровождали карикатуры. Книга вышла в 1910 году. И хотя существовало некоторое пренебрежение к творчеству Аверченко как представителю легкого жанра, Тэффи ценила его талант. "Место его в русской литературе свое собственное, я бы сказала - единственного русского юмориста", - утверждала она. Тэффи тоже, несомненно, имела собственное место в литературе. Вместе с тем Лев Толстой не очень жаловал ее, зато Софья Андреевна любила читать забавные произведения писательницы.
Читателей подкупал острый взгляд юмористки и сочувствие к персонажам - детям, старикам, вдовам, отцам семейств, барынькам: В ее рассказах присутствовали и очеловеченные животные.Особенно любила ее молодежь, в настольных периодических изданиях которой - "Сатириконе", "Русском Слове", Календаре-справочнике "Товарищ" - постоянно печатались произведения писательницы. Десятилетия спустя, драматург-сказочник Евгений Шварц вспоминал о своем увлечении Аверченко и Тэффи: "Она и Аверченко нравились мне необыкновенно. И не мне одному".

Обе столицы России - и Москва, и Питер - сходили по Тэффи с ума. Из-за нее стрелялись, и не раз, даже не будучи знакомыми с нею. Вокруг нее был также сонм поклонниц, прозванных «рабынями», — они бились между собой за право сидеть или лежать у ног «хозяйки».

Ее рассказами, пьесами, фельетонами зачитывается без преувеличения вся страна. Поклонником молодой и талантливой писательницы становится русский император.
Когда к 300-летию дома Романовых составляли юбилейный сборник, Николая II спросили, кого бы из русских писателей он хотел в нем увидеть, то он решительно ответил: "Тэффи! Только ее. Никого, кроме нее, не надо. Одну Тэффи!".

Интересно, что даже при наличии столь могущественного поклонника, Тэффи совершенно не страдала "звездной болезнью", была ироничной не только по отношению к своим персонажам, но и к себе. По этому поводу, Тэффи, в свойственной ей шутливой манере, рассказывала: "Я почувствовала себя всероссийской знаменитостью в тот день, когда посыльный принес мне большую коробку, перевязанную красной шелковой лентой. Я развязала ленту и ахнула. Она была полна конфетами, завернутыми в пестрые бумажки. И на этих бумажках был мой портрет в красках и подпись: "Тэффи!".
Я тут же бросилась к телефону и хвастаться своим друзьям, приглашая их попробовать конфеты "Тэффи". Я звонила и звонила по телефону, созывая гостей, в порыве гордости уписывая конфеты. Я опомнилась, только когда опустошила почти всю трехфунтовую коробку. И тут меня замутило. Я объелась своей славой до тошноты и сразу узнала обратную сторону ее медали".

Она казалась открытой, и так оно и было. Только ее личная жизнь была плотно зашторена от чужих глаз — личная жизнь. Тэффи никогда не писала о ней. Может, потому, что она была слишком нетипичной для женщины ее круга. Официально известно только одно: Надежда Лохвицкая рано вышла замуж за поляка Владислава Бучинского, по окончании юридического факультета служившего судьей в Тихвине. Вскоре после рождения первого в семье ребенка (в 1892 году) он оставил службу и поселился в своем имении под Могилевом. В 1900 году, после рождения второй дочери, Надежда вдруг разошлась с мужем, уехала в Петербург и с тех пор полностью ушла в литературную жизнь.

Первая ее книга - "Юмористические рассказы" - появилась в 1910 году, когда писательница уже пользовалась популярностью. До революции сборник переиздавался 10 раз. Тогда же вышла вторая книга - "Человекообразные". Затем последовали и другие издания - "Дым без огня", "Карусель", "И стало так": Театры охотно ставили ее пьесы. С успехом шел спектакль "Король Дагобер". В 1916 году Малый театр поставил "Шарманку Сатаны". По мнению автора, постановка оказалась так "погружена в темное царство провинциального быта, тупого и злого", что пришлось, для оживления использовать стихи Бальмонта. Находка Тэффи удалась.
В креслах Императорских театров дамы держали в руках коробки конфет под названием "Тэффи". Духи тоже носили ее имя.

После революции ее привлекали творческие поиски обитателей "Дома искусств", разместившегося в реквизированном у купцов Елисеевых особняке на углу Невского и Мойки. Тогда же Тэффи охотно взяла на себя труд охраны художественных ценностей. С этой целью под руководством Сологуба было создано специальное общество. По этому поводу она писала: "Заседали мы в Академии художеств. Требовали охраны Эрмитажа и картинных галерей, чтобы там не устраивали ни засад, ни побоищ". Из их усилий, включая обращение к Луначарскому, так ничего и не вышло. Если Тэффи в целом положительно отнеслась к февральской революции, то после октябрьской вынуждена была покинуть Россию. В 1919 году она перебралась в Крым, затем в Константинополь. Оказавшись в 1920 году в Париже, она разделила с соотечестсвенниками-эмигрантами выпавшие на их долю трудности - испытала нужду, болела тифом, тосковала по родине. В печати появилась ее заметка, текст которой говорит сам за себя:

Ностальгия

Пыль Москвы на ленте старой шляпы
Я как символ свято берегу

...Приезжают наши беженцы. Изможденные, почерневшие от голода, отъедаются, успокаиваются, осматриваются, как бы наладить новую жизнь, и вдруг гаснут. Тускнеют глаза, опускаются вялые руки, и вянет душа, обращенная на восток. Ни во что не верим, ничего не ждем, ничего не хотим. Умерли. Боялись смерти дома и умерли смертью здесь. Вот мы - смертью смерть поправшие. Думаем только о том, что теперь там: Интересуемся только тем, что приходит оттуда...

Тем не менее, жизнелюбие Тэффи не позволило ей опустить руки, увянуть. Она не просто выжила, а стала любимым автором соотечественников.

Начало 1920-х в Париже — это великолепный французский «русского розлива». Тэффи в Париже была не одинока: рядом — сплошь коллеги «по цеху», Бунин с Муромцевой, Берберова и Ходасевич, Гиппиус и Мережковский.

Примерно 1925 год. Тэффи во времена эмиграции.

В Париже она быстро становится такой же популярной, как на Родине. Ее фразы, шуточки, остроты повторяют все русские эмигранты. Но чувствуется в них тяжелая грусть, ностальгия - "Городок был русский, и протекала через него речка, которая называлась Сеной. Поэтому жители городка так и говорили: "Живем худо, как собаки на Сене".Или знаменитая фраза про русского генерала-беженца из рассказа "Ке фер?" (Что делать?). "Выйдя на Плас де ла Конкорд, он посмотрел по сторонам, глянул на небо, на площадь, на дома, на пёструю говорливую толпу, почесал переносицу и сказал с чувством:- Всё это, конечно, хорошо, господа! Очень даже всё хорошо. А вот... ке фер? Фер-то ке?" Но перед самой Тэффи извечный русский вопрос - что делать? не стоял. Она продолжала работать, фельетоны и рассказы Тэффи постоянно печатались в парижских изданиях.

Во время оккупации Парижа гитлеровскими войсками Тэффи не смогла уехать из города из-за болезни. Ей пришлось пережить муки холода, голода, безденежья. Но при этом она всегда старалась сохранять мужество, не отягощая друзей своими проблемами, наоборот, помогая им своим участием, добрым словом. Сидя в окружении таких же, как она, измученных людей, Тэффи считала личные потери: перед войной умер поэт Ходасевич, в 1941 году ушел в вечность Мережковский, в 1942 году — Бальмонт… Тэффи остаются только воспоминания, и она старается поделиться ими с окружающими, успеть донести до читателей уходящую эпоху.

Ее отрадой был и оставался Бунин. А она была отрадой для него. Жизнь писателя-гения была полна трудностей, и он находил успокоение в общении с Тэффи — легкой, воздушной, мудрой и ироничной. Он был блестящим прозаиком, но не комедиантом от литературы, и то, как могла смешить Тэффи, потрясало его.
Например, Тэффи писала в рассказе «Городок»: «Городок был русский, и протекала через него речка, которая называлась Сеной. Поэтому жители городка так и говорили: живем худо, как собаки на Сене…» Бунин гомерически хохотал, забывая о проблемах.
Как-то раз Бунин обратился к Тэффи шутливо: «Надежда Александровна! Целую ваши ручки и прочие штучки!»
«Ах, спасибо, Иван Алексеевич, спасибо! Спасибо за штучки. Их давно уже никто не целовал!» — мгновенно съехидничала в свой адрес Тэффи.

Она всегда шутила. Даже когда было больно.
После войны Тэффи начали активно печатать. Париж жил ее остротами.

1946 год, Франция, окрестности Парижа. Встреча советской делегации с писателями-эмигрантами: в первом ряду стоит слева Борис Пантелеймонов, справа от него — Константин Симонов, сидит слева Надежда Тэффи, справа, третий по счету — Иван Бунин.

Летом 1946 года в Париж прибыла Советская делегация, в задачу которой входило разъяснение Указа Советского правительства о возвращении русских эмигрантов на родину. В составе миссии был Константин Симонов. В первом ряду вместительного зала, заполненного русскими, сидела Тэффи. После выступления посла Симонов прочел "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины:" Зал замер. Затем Симонов подошел к Тэффи, они познакомились.
Незадолго до смерти Тэффи призналась поэту Георгию Адамовичу: "Знаете, я хочу написать книгу о второстепенных героях: больше всего хочется мне написать об Алексее Александровиче Каренине, муже Анны. К нему у нас ужасно несправедливы!"
... Последние годы жизни она провела на тихой улочке Парижа рю Буассьер, ее старшая дочь Валентина (Валерия) Владиславовна Грабовская, потерявшая во время войны мужа, работала в Лондоне, младшая, Елена Владиславовна, драматическая актриса, жила в Варшаве. Отметив свои очередные именины, спустя неделю, 6 октября 1952 года, Тэффи скончалась. Ее похоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. Людей было немного.

По материалам сети.

--------------------------------

--------------------------------------

Два видео одного рассказа "Маляр".

Мне оба показались интересными...