Настя

Чиновники решили построить в нашем дворе голубятню. С чего им на ум пришла такая мысль, никто не знает. Может быть, самый главный из них имел такую детскую мечту, осуществиться которой, было не суждено. Возможно также, что у какого -  то чиновника и были в детстве голуби, но принадлежали они ни ему, а собственно родителю. Родитель помер, а голуби, не вынеся разлуки с добрым хозяином, разлетелись кто куда, как разлетаются подрастающие детишки. Вот этот самый тоскующий, то ли по отцу, а то ли по голубям чиновник, решил утешить себя тем, что отстроил металлическую голубятню в нашем дворе, на самом видном его месте, что откуда не иди, а голубятню,  - видно.

Но если посмотреть на обстоятельства этого дела иначе, то можно было бы предположить и иную догадку. Я ей с вами сейчас поделюсь, а вы уж решайте, - что да как. Чиновник ведь и сам, птица важная, можно даже сказать благородная, и если вздумается ему какую радость людям доставить, так какую же кроме как ту, которая самого его напоминает. Ворон разводить как то неприлично, ибо эти твари падалью питаются. Сороки, - те судачат с утра до ночи, да ещё и приваровывают. Хищную птицу нельзя, глядишь ещё побьет кого  - нибудь, воробья с ласточкой не приручишь, утки того и глядишь улетят под зиму, а курицу, зарезать могут.

Голубь птица видная, благородная, полезная да к тому же у неё история хорошая, а следовательно и репутация. Когда то давным давно, плыл человек в ковчеге. Долго плыл, а вокруг всё вода да вода, шагу ступить некуда. Послал он ворона землю поискать, но тот земли не нашёл. Тогда послал он голубя, а тот возьми да вернись с оливковой веточкой в клювике, а это был знак верный, что суша недалеко, а значит и спасение. Голубь, с тех самых времён, следовательно, хорошим знаком считается, и люди к нему с трепетом относятся.

В общем, по этой ли, или по какой другой причине, решил чиновник доброе дело людям сделать, и собрав чиновничье собрание единогласно порешил, - делу быть. В один прекрасный день привезли к нам во двор металлическую, небесного цвета, причём цвета, когда небо чуть хмурится – голубятню. Её низ был изготовлен из металлической сетки, а верх из металлических листов. Любители благородной птицы тут же отыскались и запустили в голубятню примерно пятнадцать – двадцать голубей. Голуби  - красавцы. Пернатые, чубатые, лахманогие, породы всякой, да и цвета тоже. Мне особенно нравились белые. Такие красавцы, не белые, а прямо парное молоко!

Дети, конечно, как и голуби, тоже разные бывают, и дело тут вовсе не в цвете их перьев, то есть, простите  - коже. Дело именно в характерах и отношение к казённому добру. Иные и за голубятней присмотрят и самих голубей накормят. Голубятня для них - это дом для голубей, ну а голуби  - это птицы, которым голубятня нужна, дом значит. Эти голуби прямо как люди. Только мы летаем, а они на своих двоих ходят. Стоп! Опять я что – то напутал, всё конечно - же на оборот. Другим детям до голубей дела нет никакого, а голубятня так, что? Они начинают эту металлическую сетку расшатывать, растягивать, проволоку вынимать, а иной раз какой – нибудь мальчишка, как даст ногой!, по этой самой сетке, да другой раз, - глядишь, вмятина и появится. Мальчишка довольный! Вмятина есть, - значит, сила тоже, и бежит хвастаться другим пацанам. Те его выслушают, и айда туда же. Встанут в очередь, и давай ещё не вмятые места ногами колотить, смеются, кричат, дети ведь.

Так вот, о чём это я? Ах да о вмятинах. Короче говоря, через какое -  то время голубиный дом чуть поиспортился, - вмятины со всех сторон, да и проволока торчит, будь она не ладна.

Дело летом было. На улице жарко, небо чистое, деревья зелёные, высокие стоят, шелестят листочками, идёшь себе по улице, - красота, душа радуется. Вот и возвращался я домой, ни помню, откуда, да и дело вовсе не в этом. Поравнялся с нашей дворовой достопримечательностью и слышу, ребёнок плачет. Посмотрел в сторону плача, и вижу, соседская девочка, - Настя, запуталась в этой самой проволоке, которую мальчишки из сетки смастерили. Поднялся к ней. Она плачет. Смотрит на меня, и плачет. Ах, какая она была красавица, словно не ребёнок, а голубка белая. Смотрит на меня, а глаза чистые,.. Чистые пречистые. Такое доверие они выражали!, и мольбу тоже, смотрит и словно просит меня, молча так, плачет и просит:

- Освободи меня, отпусти, страшно очень. А потом, так по - детски и говорит: « Не выбраться никак, больно!, и как заплачет ещё сильней. Я видел, что она была сильно напугана, даже в растерянности была, и пока освобождал её от этих проклятых прутьев, - успел прочитать ужас в её детских, и о Б – е, таких невинных глазах, отчаявшихся и питающих надежду одновременно. Такая уж человек натура. В нём всё может быть, всё сочетаться может, и радость и печаль, и надежда и безысходность, ревность и доверие, всё разом может, и так его душа от этого порой разрывается на части, что и в правду хоть беги, хоть волком вой!

Слёзы текли ручьем по её пухленьким, детским, и ещё пахнущим молоком щёчкам. Конечно, я освободил Настеньку из плена, вынес на руках, нежно прижав её к себе, из её первого и последнего в жизни храма. Сам не ведая того, что освободил её для того, чтобы через два дня она задохнулась ночью и умерла. Освободил её, чтобы позволить её умереть. Может быть, если бы я так не спешил, а дал её поплакать в её убежище, доплакать свою молитву до конца, не прерывая её своим спасением!? Может быть, следовало только освободить её от проволоки и не выносить из голубятни, а остаться рядом, держать за ручку, придать ей больше силы, надежды, наконец!? Не знаю. Да и как тут сходу, да ещё и по молодости лет разгадаешь такое дело!

 Какой это был ребёнок, - чудо. Да я и не знал о том, что она была больна. Болезнь постепенно стягивала ей горло, и она чувствовала её. Знала, что постепенно, оттого и надеялась. Надежда у неё была такая, что придала ей веру, а куда такой маленькой молиться, да она ведь и не понимала вовсе, что молиться идёт. В разрушаемой мальчишками голубятне, она разглядела меленький храм, ибо сама ещё была мала. Видите, как правильно всё она делала, как рассудила, как всё поняла! Наверное, на эту мысль её надоумили голуби, ведь они добрые вести приносят, надежду людям дают, надежду на жизнь, конечно же, вот и пошла, просить у них, - душа невинная, чистая. Зацепилась за проволоку, да и, поняла, наверное, - всё, испугалась, а о помощи как попросить не знает, у детей часто вместо слов слёзы бывают, а тут и я появился.

Врачи не могли её спасти. Никто в этом мире не мог ей помочь, а если и могли бы, то были они, наверное, где то далеко.

С тех пор прошло уже больше двадцати лет. Иногда, я вспоминаю её лицо, такое чистое, милое, просящее о помощи, о пощаде…