- Кто-нибудь знает русский язык? Кто-нибудь может это перевести? – спрашивал больной у врача, показывая ему тетрадь, в которой вел свои записи.
   - Успокойтесь, месье. Позвольте взглянуть, - ответил доктор и взял дневник из трясущихся рук пациента.
   Пробежав глазами раскрытые страницы, врач пристально посмотрел на больного:
   - Присядем.
   Взволнованный пациент согласился и сел на кровать, но успокоиться не мог:
   - Вы видите эту запись на незнакомом языке? Это русский, я точно знаю. Но я не знаю русского языка.
   Врач присел рядом с ним:
   - Господин Моран, - мягко начал он. – Простите, что скажу Вам это, но я не вижу здесь ни одного слова на каком либо ином языке, кроме французского. И все они написаны Вашей рукой.
   - То, что на французском, конечно,  я сам написал. Но вот здесь, - он ткнул пальцем в пустое место на странице. – Половина листа исписана не латинскими буквами, а русскими. Видите?
   - Я ничего здесь не вижу, - твердо заявил доктор.
   - Вы видите тут латинские буквы? – уточнил больной.
   - Нет. Здесь пусто. Половина страницы оставлена чистой – вот и всё, что я вижу.
   Пациент тяжело вздохнул, но в следующий момент ему пришла идея, и он воодушевился:
   - Я перепишу это своей рукой. Но потом мне понадобится переводчик.
   Доктор улыбнулся и вернул ему тетрадь:
   - Перепишите, а там что-нибудь придумаем.
   После этого он встал и вышел из палаты.
   Пациент Симон Моран сразу взялся за перо. Спустя полтора часа текст был переписан буква в букву на отдельном листе.
   - Что ж, сударь, - медленно проговорил доктор, вернувшись по вызову больного и рассмотрев исписанный лист. – Это действительно не французский. Вы позволите  забрать эту записку? Завтра я верну ее Вам и обещаю узнать – на каком она языке.
   - На русском, - с жаром произнес Моран. – Не сомневайтесь. Я хочу только знать перевод.
   - Хорошо, - похлопав его по плечу, сказал врач. – А теперь отдохните. Сейчас Вам принесут лекарства.
   ***
   Тем же вечером доктор отправился к своему приятелю, бывавшему в России. Будучи действующим офицером, полковник Дармс, в числе прочих изучал и русский язык.
   Начав читать поданный другом листок, он немного смутился и потер ладонью свой лоб.
   - Вы можете это прочесть? – спросил доктор.
   - Н-да… - неопределенно протянул тот. – Давайте-ка, я запишу это на обратной стороне. Читать вслух мне бы не хотелось.
   - Хорошо.
   Когда полковник закончил перевод, он вернул бумагу врачу. Тот прочитал и нахмурился.
   - Выходит, Ваш пациент имеет галлюцинации на русском языке, - сделал вывод Дармс.
   Доктор в изумлении покачал головой:
   - Но это невозможно. Если только… он знал русский язык когда-нибудь в детстве.
   - Вполне возможно, - согласился друг и добавил: - Хочу заметить, что язык Вашего пациента слегка отличается от того, что я изучал.
   - Что Вы имеете в виду?
   - Обычно в конце слов, оканчивающихся на согласную, русские ставят твердый знак. Но в вашем письме этого нет. Еще вместо русской «е», которая пишется вот так, - Дармс начертил пальцем в воздухе букву «ять», - здесь стоит латинская «е».
   - И что это значит? – озадаченно посмотрел на него доктор.
   - Понятия не имею, - развел руками полковник.
***
   Наутро доктор вернул Морану записку и начал расспрашивать его: "мог ли он в детстве слышать русскую речь?", "не было ли у него русской няньки?"...
   - Нет, доктор, - быстро отвечал пациент, желая поскорее отделаться от вопросов и остаться наедине с запиской.
   - Ну, хорошо, - сдался врач. – После обеда я еще загляну к Вам.
   Как только он вышел, Моран подошел к окну и припал взглядом к бумаге.
   «Дорогой мой Симон, - начиналось письмо. – Я пришла этой ночью, но не смогла разбудить тебя. Наверное, тебе дали снотворное. Я сижу рядом с тобой. Сейчас я касалась твоих волос. Они мягкие, и я не вижу никакой седины, о которой ты говорил. Один к одному – все черные. А еще я коснулась твоего лица. Губами. Я целовала твой лоб и брови, глаза, губы. А потом я прижалась к тебе. Хорошо, что ты не проснулся. Иначе ты выгнал бы меня за такое поведение.
   Любимый мой! Я боюсь, что уже никогда не приду и не увижу тебя.
   Прошу об одном: пиши. Всё, что ты пишешь в своем дневнике, я читаю в моих книгах.
   Мне пора уходить, я чувствую это. Поцелую тебя на прощанье: не могу удержаться. Прости меня, милый мой, и знай, что каждую минуту я помню о тебе и слышу твой голос в моем сердце.
   Твоя Карина».
   Моран поднял глаза и посмотрел в окно. «Она приходила. Она была здесь, со мной». Почувствовав слабость, он сел на кровать, а затем прочитал письмо снова.
   Закрыв глаза, Симон попытался ощутить на лице ее поцелуи.
                            ***
   Два месяца назад Карина впервые появилась рядом с ним. В тот момент Моран, как обычно, расхаживал по палате, размышляя о том, что занятие литературой – не более чем причуда, увлечение, которое вызвано у него потребностью высказаться. Совершенно естественно, он хотел бы еще и быть выслушанным, воспринятым, но некому было выслушать его и принять.
   Жена Морана восемь лет назад сбежала от него с молодым офицером. По городу N. поползли неприятные сплетни, от которых Моран старался отгородиться. Он перестал бывать в салоне мадам Шато, куда дважды в неделю, а иногда и чаще, приезжал вместе с супругой.
   После ее предательства весь городок стоял на ушах. Всем давно уже было известно, что мадам Моран женщина легкомысленная и ветреная. Но она была не единственной в своем роде. Однако поступок ее осуждался всеми, даже теми дамами, которые водили с ней дружбу и хранили в секрете ее предыдущие романы.
   Моран собрался в путешествие, не имея иной цели, кроме той, чтобы удалиться от города и забыть о случившемся. Горожане восприняли это иначе. Полетели слухи о том, что брошенный муж отправился на поиски неверной жены.
   За пять лет путешественник побывал во многих столицах Европы, но остановиться решил в небольшом городке – предместье Парижа. Имея достаточно средств, он купил обширный участок земли и засадил его виноградом. Лишь спустя три года виноградники начали приносить доход. Казалось бы, самое время успокоиться и заняться мемуарами, тем более, что написать было о чем, и писать Морану хотелось: он уже пару лет вел дневники.
   Но однажды, находясь в Париже по своим торговым делам, Моран был сбит лошадью, получив сотрясение мозга и частичную потерю памяти. Обнаружив последнее, медики решили понаблюдать за пострадавшим какое-то время, и поместили его в «дом скорби».
   Так вот, находясь в больничной палате, Моран неожиданно обнаружил сидящую на его кровати девушку. «Когда она вошла? Как она могла войти – в мужское отделение, прямо в палату?»
   - Вы кто? – спросил он ее.
   Девушка, казалось, была удивлена не меньше его:
   - Где я?
   - В больнице для душевнобольных, - ответил Моран и оглядел ее.
   Черные волнистые волосы спускались на плечи, слегка прикрывая их. На девушке была странная, по мнению Морана, одежда. Он никогда еще не видел, чтобы особа женского пола одевалась подобным образом. «Скорее всего, это пижама, - рассудил Моран. – Хотя женщины обычно надевают ночные рубашки до пола и чепец. А тут…»
   Карина оказалась тут действительно в одежде для сна. На ней была белая футболка и трикотажные серые брючки. Она, в свою очередь, тоже рассматривала незнакомца.
   Он был невысокого роста. Черные чуть вьющиеся волосы давно уже нуждались в стрижке, поскольку спереди падали на глаза, а сзади достигали плеч. Темно-карие глаза под прямыми черными бровями словно излучали таинственный свет и притягивали к себе взгляд. Чувствуя, что глядя в них, она уплывает куда-то, Карина кашлянула, но продолжила вглядываться в черты лица Морана. «Нос как нос, прямой и не слишком большой. Губы бледные, но красиво очерченные. Улыбка…»
   Он улыбнулся, забавляясь тем, что девушка так искренне-пристально изучает его внешность.
   - Откуда Вы взялись, мадмуазель?
   Услышав это, Карина ахнула и прикрыла рот ладонью.
   - Вы Симон Моран? - словно вспомнив его, спросила она.
   Моран удивленно хмыкнул:
   - Мы знакомы?
   Девушка отрицательно помотала головой, не отводя от него восхищенного взгляда.
   - Кто Вы и как сюда попали? – снова задал он вопрос.
   - Я… я никто. Просто Карина. У меня никого нет, в смысле – родственников, - растерянно лепетала она. – А Вы действительно Симон Моран?
   - Откуда Вы  меня знаете, Карина? – полюбопытствовал он.
   - Я читаю Вашу книгу о путешествии, - начала она.
   - Погодите-ка, - прервал Моран. – Какую книгу? Должно быть, Вы меня с кем-то спутали.
   - Нет-нет, - быстро возразила Карина. – Послушайте меня минутку. Я, кажется, всё поняла.
   И она рассказала ему о том, как несколько дней назад наткнулась на книгу Морана в библиотеке своей хозяйки, у которой снимает комнату. Начав читать его заметки, не особо заинтересовавшие ее своим содержанием, Карина была очарована стилем написанного. Ей хотелось читать и читать просто ради того, чтобы «слышать» эти фразы, полные такта и деликатности. Что или кого бы ни описывал автор, он всегда замечал во всем нечто хорошее и достойное уважения и любви. Его взгляд на мир и людей так затронул Карину, что она всей душой пожелала: «Я хотела бы встретиться с этим писателем. Чтобы не просто читать самой, а слышать его голос, произносящий эти слова».
   Несколько дней подряд девушка думала только об этом, пытаясь представить себе внешность Морана, поскольку в книге отсутствовал его портрет. И вот, наконец, он приснился ей.
   - Стало быть, я Вам снюсь? – улыбаясь, спросил Моран.
   - Да. По-другому не может быть, - заверила его Карина. – Потому что Вы живете в 19 веке, а я - в 21-м. А еще я уверена, что мы встретились именно потому, что Вы в этой больнице. Вам особенно одиноко здесь.
   Он покачал головой, подумав, что барышня еще более душевнобольная, чем те, кто окружали его в больнице.
   - Можно мне попросить Вас? – обратилась она к нему.
   - Просите, - настороженно отозвался он.
   - Почитайте мне то, что Вы пишете.
   Моран невольно взглянул на дневник. Ни одному человеку на свете он не показывал, а тем более – не читал свои записи.
   - Боюсь, мадмуазель, Вам будет неинтересно.
   Карина улыбнулась:
   - Прочтите историю о свадьбе, где Вам было жаль невесту… В брачную ночь она овдовела, так и не успев стать женой.
   У Морана округлились глаза. Он не мог вымолвить ни слова.
   - Вы это еще не записали? – догадалась она.
   Он сглотнул и кивнул:
   - Только начал.
   - Жаль. Ну, тогда почитайте другую.
   Моран не решался открыть тетрадь:
   - У меня здесь только заметки, сделанные в больнице.
   - Читайте, - кивнула Карина, забравшись на кровать поближе к стене и поджав под себя ноги. «Всё равно - что, лишь бы видеть Ваши глаза и слышать Ваш голос», - думала она.
   Но в этот момент, не постучавшись, дверь отворили...
                           ***
   Проснувшись утром в своей постели, Карина с удовольствием вспоминала сновидение, еще не успевшее растаять под лучами июльского солнца, пробившимися сквозь темные шторы на окне.
   Она удивилась и обрадовалась тому, что придумало ее воображение, вдохновленное чтением произведений Морана.
   С утра и до вечера Карина находилась в приподнятом настроении, свойственном влюбленным. Девушка работала няней в детском доме-интернате, и последнее время всё больше тяготилась своими обязанностями. Но с появлением в ее жизни (или - в воображении) Симона, всё переменилось. В нем она черпала силу терпеть, и сейчас уже позабыла о том, что хотела сменить работу.
   Возвращаясь домой поздно вечером, Карина спешила взяться за книгу. Прочитав одну повесть или пару новелл, она ложилась спать и шепотом повторяла его имя.
   Целый месяц, каждую ночь она в