СИНОПСИС

 

Роман «Талисман» в двух книгах. Жанр – художественный, рассчитан в основном на читателей в возрасте от 20 лет и старше, обоих полов, образованных, склонных к анализу жизненных ситуаций, не чуждых лирических отступлений.

Произведение охватывает своеобразную эпоху – период с начала пятидесятых годов двадцатого столетия и заканчивается 2010 годом, место событий СССР, РОССИЯ.

Идея романа заключается в осмыслении послесталинского периода в стране. Начало каждой главы анонсируется историческими событиями в государстве с последующим раскрытием жизни рядовых граждан страны в этот период через призму судьбы главного героя романа – Снегирёва Дмитрия, других разноречивых персонажей.

Главный герой романа – сложная личность. С одной стороны, это целеустремлённая натура, он в 14 лет определил основные вехи своей предстоящей жизни, записав их в своеобразный талисман (отсюда и название романа). Практически всё начертанное в нём он последовательно осуществил в своей жизни. С другой стороны, это романтичная, лирическая натура, он совершил немало ошибок, вкусил горькие плоды разочарования в своих идеалах. Реалии жизни побудили его к мучительному пересмотру сложившихся ценностей.

Прозу повествования романа дополняют лирические отступления – это стихи главного героя, письма бывшей его одноклассницы Светланы к нему на протяжении четверти века. С юношеских лет и на протяжении последующей жизни главный герой стремился постичь истинный смысл будоражащих его подсознание сложных чувств, испытываемых им при взаимоотношениях с прекрасной половиной. Вкусив романтику юношеской влюблённости, её сладкие плоды, испытав неосознанную неудовлетворённость от прозы жизни в зрелом возрасте, он неожиданно обрёл-таки своё счастье в любви. 

Книга содержит красочные зарисовки удивительно примечательных мест необъятной страны, где приходилось быть главному герою; образные портреты совершенно различных по своему характеру, наклонностям и убеждениям персонажей; комические и трагические события и истории в жизни людей.

Автор романа – Синицын Генадий Дмитриевич, 1952 года рождения, образование высшее – экономическое, кандидат экономических наук. Ранее не публиковался. По итогам Международного конкурса «Литературный Олимп – 2010» в номинации «проза» с романом «Талисман» был признан победителем с вручением диплома и медали.

Книга первая романа с под названием «Ретроспектива»: объём 32,2 авторских листа (391 страница формата А4 или 782 страницы формата А5, шрифт 11, межстрочный интервал 1,5). Заканчивается книга переломным для страны 1985 годом.

Книга вторая романа с под названием «Излом»: объём 29,5 авторских листа (366 страниц формата А4 или 632 страницы формата А5). Книга охватывает бурный, неоднозначный период с 1985 года и заканчивается 2010 годом.

Объём всего романа в двух книгах 61,7 авторских листа (757 страниц формата А4 или 1514 страниц формата А5).

  

 

ТАЛИСМАН

 

КНИГА ПЕРВАЯ

 

РЕТРОСПЕКТИВА

 

(отрывок)

 

 

Дорогою жизни сложно пройти,

Верстами её не измерить.

Лишь вехами жизненного пути

Можно её отметить.

Есть вехи казённой величины,

Они знаменуют историю,

Те, что помельче – не так видны,

Их ставит каждый по-своему.

 

ПРОЛОГ

 

По накатанной колее подходил к своему завершению 1952 високосный год. Вот уже почти тридцать лет, несмотря на крутые подъёмы и затяжные спуски, дорога жизни Великой страны в своём, казалось, нескончаемом беге, словно подчинялась особым, установленным правилам. Они, наподобие свода законов древневавилонского царя Хаммурапи на базальтовой стеле, предопределяли её дальнейший путь. Главная магистраль притягивала к себе великое множество второстепенных дорог, которые, примкнув к ней, растворялись, признавая её направление непререкаемой сущностью. Уже совсем скоро, казалось бы, незыблемость предписанного направления подвергнется серьёзным испытаниям и потрясениям, но об этом ещё никто даже не задумывался. Столь же великий, сколь и ужасный верховный правитель страны пока ещё зорко следил за малейшими отклонениями от генерального курса, при малейших подозрениях на возможность любого инакомыслия, они в корне жестоко пресекались суровыми карами. Его тень, даже спустя многие годы после смерти всесильного диктатора, будет незримо довлеть над умами и поступками приемников его верховной власти. Да что там преемников власти, над умами и поступками многих десятков миллионов рядовых граждан страны, которые на протяжении всего его правления в большинстве своём всегда были послушными винтиками созданной им репрессивной государственной машины и, как те второстепенные дороги, послушно следовали в «фарватере» главной магистрали. Если же некоторые из них неожиданно вырывались и,  виляя, стремительно убегали в стороны, то неизбежно добегали до своего последнего верстового столба и тихо умирали.

 В стране разворачивалась третья по счёту волна репрессий и  расправ. Тоталитарная система достигла своего апогея и только со смертью «отца всех народов» тяжело начнёт рушиться, погребая под своими обломками  своих созидателей. А пока …

…

В ту ночь небо, казалось, разверзлось над землёй и обрушило на неё потоки воды и огня. Тайга угрожающе гудела, встречая своей косматой грудью разбушевавшуюся стихию.

Не выдержав изнурительной борьбы, с треском падал старый, могучий кедр, увлекая за собой ещё неокрепших молодых собратьев, тогда на студёные воды падал тяжёлый стон. Он ещё некоторое время метался среди вспенившихся волн Телецкого озера, но затем терялся в общем гуле. Чёрное небо неожиданно раскалывалось, и от ослепительной вспышки всё вокруг на мгновение озарялось мёртвым светом. В этот миг, казалось, что всё замерло, затем прокатывался оглушительный гром, и свирепый ветер с новой силой хлестал ледяными жгутами тайгу, как будто задался целью сломить и пригнуть её к земле, в бессильной ярости ломал сучья и, выдохнувшись, на время затихал, чтобы, набравшись сил, неожиданно наброситься вновь. Всё живое, забившись в самые глухие места, с безумным страхом и трепетом ожидало конца безудержного разгула стихии и наступления рассвета.

Ближе к утру, буря улеглась. В это время в поселковой больнице, расположившейся в живописном месте на берегу Телецкого озера, в наступившей тишине раздался пронзительный крик, известивший всех о рождении нового, ещё пока совсем маленького человека, перед которым только что открылась неизведанная, полная предстоящих событий дорога жизни. Пусть на этой дороге тебе сопутствует удача. В добрый путь, малыш!

- Катенька, поздравляю с сыночком! – показав молодой матери крохотное тельце, сучащего ножками младенца, с участием обратилась к ней пожилая женщина – акушерка. - Как назовём?

- Пусть будет Дима, – с нежностью, тихим, уставшим голосом ответила молодая мать.

 

 

Глава 1

В начале марта 1953 года, после почти тридцатилетнего безраздельного и сурового правления умер Иосиф Сталин. Кровавое колесо разворачивающихся с новой силой репрессий разом остановилось. Берия, одно упоминание имени которого наводило на окружающих животный страх, в развернувшейся борьбе за власть, стремясь приобрести популярность в народе, объявил о невиновности «врагов народа» и провёл широкую амнистию, в том числе среди уголовников. Однако это уже не могло помочь столь одиозной, ненавистной всем политической фигуре, спустя  три месяца он был обвинен в заговоре с целью установления личной власти и в конце года расстрелян. 

Между тем, неурожай 1953 года поставил страну на край голода, было объявлено  о  пересмотре  экономической, в том числе аграрной политики, заявлено, что повысить  благосостояние  народа  можно  только через аграрную реформу и увеличение товаров народного потребления.  В  сентябре  1953  года    Никита Хрущев  был  избран Первым  секретарем  ЦК  КПСС, было принято решение об освоении целинных и залежных земель в  Заволжье,  Сибири  и  Казахстане.     

…

Отшумела ненастьем поздняя осень, оттрещала лютыми морозами многоснежная зима, унеслась вместе с бурным половодьем быстротечная весна, наступило долгожданное, полное ярких красок и жарких солнечных дней, но, увы, короткое сибирское лето.

Изумительно прозрачные воды красивейшего Телецкого озера так и манят любого, оказавшегося на его берегу, окунуться, освежиться в них от  палящего полуденного зноя. Только вот обманчива красота этих вод. Если же кто и отважится попасть в их объятия, то совсем ненадолго. Больно колючие эти объятия, дух от них захватывает, а то и судорога сведёт быстро закоченевшие конечности. Быстрее, быстрее на спасительный берег! Выскочишь, зуб на зуб не попадает, всё тело покроется «гусиной кожей» с синеватым отливом. Ну, да ничего! Побегаешь по берегу, энергично размахивая руками, и согреешься. За то какой заряд бодрости получишь!

Наступившее лето не согревало душу Кати, вот уже несколько месяцев она вместе с маленьким Димой лежала в больнице. На её глазах жизненные силы с каждым уходящим днём покидали ребёнка. Проклятая диспепсия своими костлявыми пальцами отнимала беззащитного, любимого сыночка. При этом материнское сердце болело ещё и за старшенького, трёхгодовалого сына Коленьку, надолго оставшегося дома без её заботы, доброты и ласки. А тут ещё на утреннем обходе врач, видимо, полагая, что она спит, остановившись около них, и, посмотрев на безнадёжного ребёнка, тихо сказал рядом стоявшей медсестре.

- Да-а, видно, не жилец.

Эти слова весь день раскалённым гвоздём сидели в голове Кати. Нахлынувшие горькие мысли почти до самого утра не позволяли ей уснуть.

На следующий день она внезапно проснулась от какого-то щемящего внутреннего беспокойства. Солнце уже ярко светило в окно, сына рядом не было. Катя взволнованно закричала.

- Где мой ребёнок!

На её крик, спустя некоторое время, зашёл врач с медсестрой. Увидев Катю, ставшую с кровати, врач подошёл к ней и спросил.

- В чём дело? Почему шумим?

- Где мой сын! – повторила она вопрос.

Врач, на мгновение замешкавшись, ответил.

 - Успокойтесь, пожалуйста, -  затем,  выждав  паузу,   выдал ужасное известие. - Он умер.

 

- Что значит, умер? Когда? Где он сейчас? Немедленно покажите его мне! 

Оставив первые два вопроса без ответа, врач возразил.

- К сожалению, не могу вам сейчас показать ребёнка. Его увезли в Турочак, в морг.

Катя медленно опустилась на край кровати и упавшим голосом, сквозь обильно хлынувшие слёзы жалобно попросила.

- Отвезите меня к нему, пожалуйста, - и зарыдала.

Врач присел рядом и, стараясь её успокоить, стал уговаривать.

- Вы пока прилягте, отдохните. До Турочака восемьдесят вёрст, машина у нас одна, вот вернётся, завтра мы вас и отправим.

Катя совсем сникла и снова попросила.

- Позвоните, пожалуйста, мужу в контору леспромхоза. Его зовут Николай Дмитриевич, прорабом работает, его найдут.

- Хорошо. Обязательно позвоним, ждите.

…

Узнав о случившемся несчастье, Николай кинулся искать свободную машину, но только к концу рабочего дня ему удалось буквально выцарапать освободившуюся на время полуторку, сам сел за руль, заехал в больницу за Катей, и они поспешили в районный центр.

К моргу подъехали поздно вечером, затемно. Это было старое, бревенчатое здание, мрачной наружности, с двумя подслеповатыми окнами и массивной деревянной дверью, над которой сиротливо и тускло светила лампочка, прикрытая сверху полукруглым козырьком из жести. Они долго стучали в дверь, затем в окна. Наконец за дверью глухо звякнуло, она открылась вовнутрь, и на пороге выросла, как бы нависла над ними крупная фигура мужчины неопределённого возраста,  в неопрятном халате, непонятно какого цвета. Голова лохматая, лицо заспанное, изрядно заросшее рыжей щетиной. Судя по его виду, это был здешний санитар и сторож в одном лице.

- Кого тут чёрт носит по ночам! – недовольно проворчал он, прищурился, пытаясь разглядеть незваных посетителей. От него резко пахнуло перегаром самогона.

Николай невольно отшатнулся в сторону и ответил.

- Сына нам надо увидеть, сегодня должны были его привезти.

- Чего-о-о …?! Вы, что, совсем свихнулись? По ночам на покойников глазеть. Приходите завтра, никуда он отсюда не убежит. Ходят тут всякие, ненормальные…, – пробурчал он недовольно заплетающимся языком, пытаясь захлопнуть дверь. Николай едва успел вставить в дверной проём ногу и торопливо проговорить.

- Подождите! Послушайте. Понимаете, мы только что приехали из Артыбаша. После того, как сын умер, его сразу увезли сюда, и мы его ещё не видели.

- Может, он ещё живой …, – неожиданно, с надрывом в голосе вставила из-за его спины Катя. 

После её слов санитар на некоторое время оторопел, по-видимому, переваривал услышанное, затем тряхнул головой и уже более трезвым голосом проговорил.

- Вы, что - сумасшедшие? Здесь морг, а не больница, сюда живых не привозят. Ступайте отсюда.

- Мужик! – обратился к нему Николай и продолжил. - Не бери грех на душу. Ты, что не видишь? Жена на грани срыва! Пропусти нас, посмотрим и уйдём.

Санитар почесал затылок, потом махнул рукой и в сердцах бросил.

- Ладно, проходите, а то я тут, похоже, всю ночь с вами пробалакаю.

Переступив порог, супруги пошли следом за санитаром. Пройдя по небольшому коридору, санитар остановился у одной из дверей, щёлкнул выключателем и толкнул от себя дверь. Вошли в просторное, достаточно прохладное помещение, тускло освещённое двумя лампочками. В глубине его, на каменном полу стояло десятка полтора – два топчанов в виде широких лавок, покрытых сероватыми от многократных стирок простынями. Вдруг из дальнего угла послышалось плаксивое детское всхлипывание. Катя стремительно рванулась на этот звук. Подбежав к одному из топчанов, она подняла простынь и увидела своего ребёнка. Он лежал на спине, на поверхности, слишком просторной для его маленького, детского тельца, и сучил мокрыми ножками, синеватыми от холода.

Катя лихорадочно, досуха протёрла тельце ребёнка, завернула его в простыню, сверху ещё укутала, снятым с себя плащом и прижала свёрток к груди. Выбежав из помещения, она быстро направилась к выходу из морга. Николай последовал, было, за ней. Санитар, начисто протрезвевший от увиденного зрелища, первое время пытался сообразить - не привиделось ли ему всё это спьяну в каком–то кошмарном сне. Спохватившись, он успел ухватить за руку удаляющегося Николая со словами.

- Постойте! Расписаться надо за то, что забрали пок …, - не закончив, запнулся и поправился. – Ну, это-о-о … ребёнка.

Они зашли в соседнюю небольшую комнатку. Санитар открыл лежащую на столе тетрадь в твёрдой картонной обложке и спросил.

- Как его фамилия?

- Снегирёв, – ответил Николай.

Санитар повёл заскорузлым указательным пальцем по списку и, наткнувшись на нужную фамилию, не поднимая головы, уточнил.

- Дмитрий Николаевич?

- Да, да, – нетерпеливо подтвердил Николай, переживая за ушедшую Катю с ребёнком.

Санитар, помусолив во рту химический карандаш, поднятый со стола, продолжил.

- А как ваше имя и отчество?

- Николай Дмитриевич! – теряя терпение, резко ответил тот.

Санитар, не торопясь, старательно вывел в соответствующей графе тетради фамилию и инициалы. Закончив писать, он выпрямился и, протянув руку с карандашом в сторону Николая, попросил.

- Распишитесь.

Николай быстро, размашисто расписался и, не попрощавшись, быстро выскочил из избы.

 

 

…

На улице в кромешной темноте было ветрено, упругими струями хлестал дождь. Катя с ребёнком ожидала мужа в кабине машины. Усевшись рядом, Николай  направил полуторку в сторону ближайшей избы. Подъехав к изгороди и выйдя из машины, они в нерешительности остановились у калитки. Во дворе раздался надрывный лай собаки. Томительно, под аккомпанемент непрекращающегося дождя тянулись минуты. Наконец, дверь в избе отворилась, на крыльце в тусклом свете показалась мужская фигура. Хозяин цыкнул на собаку и, заметив людей у калитки, пробормотал.

- Кого там нелёгкая принесла?

- Хозяин! – крикнул Николай. – Пусти переночевать, пожалуйста.

Подойдя к калитке, тот окинул взглядом стоявшую пару с ребёнком и промолвил.

- Добрый вечер, проходите.

- Кабы добрый …, – пробурчал на приветствие Николай, и они все направились к избе.

Пройдя небольшие сени, они вошли в просторную переднюю комнату. На противоположной от входа стороне у стены по центру стоял добротный, струганный обеденный стол, вдоль него с двух сторон - деревянные лавки; в углу, справа от стола висели на стене образа с лампадкой. Справа от входной двери на стене умостилась вешалка для верхней одежды, слева  возвышалась свежевыбеленная, характерная для этих мест, громоздкая русская печь; рядом с ней вдоль стены стояла широкая деревянная лавка со жбаном воды, на боку которого висел деревянный ковш. Над лавкой, на стене - несколько полок с нехитрой хозяйской утварью.  Немного  поодаль от скамьи висел рукомойник и около него – полотенце. Под рукомойником стояла ёмкость для слива воды, далее – дверь в другую комнату. У камелька хлопотала хозяйка, средних лет, дородная женщина.

- Глафира! – войдя в комнату, пробасил хозяин. – Принимай гостей! 

- Господи! – засуетилась хозяйка, вытирая руки о фартук.

- Да, - протянув руку Николаю, промолвил хозяин. – Меня кличут Иваном, будем знакомы.

- Меня - Николаем, супругу – Катериной, - представился гость.

- Ну, вот и познакомились, вы тут пока располагайтесь, - распорядился хозяин и, обратившись уже к хозяйке, промолвил, - Глафира, подсоби им тут, да собери на стол, поснедаем.

Та уже приняла с рук матери ребёнка, сюсюкая, что–то понятное только ей одной, и прошла с ним в соседнюю комнату.

Николай и Катя, тем временем, уже сняли верхнюю одежду, стряхнули с неё сырость дождя, повесили на вешалку, разулись и прошли в глубь комнаты по свежевыскобленному деревянному полу. Катя направилась вслед за Глафирой. Вскоре хозяйка вернулась и стала хлопотать у печи. Покормив и уложив спать ребёнка, Катя присоединилась к ней, и они вместе стали накрывать на стол. Постепенно он наполнялся. В центре стола уже стояли: вместительный чугунок с картошкой, отварной в мундире; по бокам от него, в широких блюдах - медвежье мясо, порезанное кусками, и хлеб; глубокие, деревянные миски с квашеной капустой, солёными огурцами; по краям - два глиняных кувшина с брусничным напитком. Ближе к лавкам с обеих сторон стола –  деревянные миски, ложки по числу персон и чашки для напитка. Комната наполнилась дразнящим, аппетитным духом.

Иван, по хозяйски окинув взглядом накрытый стол, крякнул и вышел в сени. Вернулся он с запотевшей четвертью первача. Глафира поставила на стол для мужчин два гранёных стакана и пропела.

- Прошу всех к столу, поснедаем.

Все, не спеша, расположились на лавках.

Хозяин наполнил стаканы, поднял свой и со словами.

- Будем здоровы! – разом опрокинул его, крякнул и захрустел ядреным, солёным огурцом.

Во время еды завязалась нехитрая беседа на житейские темы.

- Откуда вы будете? – спросил хозяин.

- С леспромхоза мы, – ответил Николай. – Приехали за сыном в морг…

- Боже ж ты мой! – перекрестилась Глафира, – Это ж как, вроде, живой и вдруг  - в морг!

 Катя, вновь переживая всё происшедшее в последнее время, со слезами на глазах поведала о перипетиях несчастья.

- Да-а-а …, - выждав некоторую паузу после рассказа, протянул Иван, решительно наполнил стаканы и продолжил. -  Долго, значит, жить будет, за второе рождение вашего сыночка!

За размеренной беседой стол постепенно опустел. Хозяин стал из-за стола и обратился к Николаю.

- Ну, пусть женщины здесь займутся своими делами, а мы выйдем, давай во двор, покурим да погуторим.

…

На дворе после дождя посвежело, на просветлевшем небосклоне холодным мерцающим светом ослепительно сверкали звёзды.

Устроившись на завалинке, Иван достал из кармана холщёвый кисет, аккуратно вынул газету, сложенную в несколько приёмов, и предложил.

- Угощайся, Николай. Табак доморощенный,  ядрёный!

Они, не торопясь, смастерили добротные самокрутки и с удовольствием затянулись, выпуская терпкий, неуловимо сладковатый, сизый дымок.

Как водится, обменялись житейскими проблемами, своими видами на предстоящую зиму и незаметно перешли на политику.

- Это ж на-а-до…, - задумчиво протянул Иван. – Всё шло своим чередом, всё было ясно и понятно, казалось, что время Сталина нескончаемо, и вдруг на тебе - нету его. Что дальше–то будет? Этот Берия ещё уголовников выпустил. Сколько разбоев через это, людей сколько погубили. Уже и его, этого шпиона порешили, а до сих пор амнистия его аукается. Что-то дальше будет? Пока там наверху всё утрясётся …

- Да, уж …, - откликнулся  Николай. – Действительно голова кругом идёт от всех этих событий, свалившихся, как снег на голову. Такую войну прошли, вспоминать страшно. Я, считай, с первых дней в эту мясорубку попал. Не успел военное училище закончить, как война началась. Так нам младших лейтенантов присвоили и на фронт отправили. С таким воодушевлением рвались в бой. Нас ведь чему учили? Если война, то непременно на чужой территории, скоротечная и победоносная. Какое там  …, на своей–то территории долго в себя прийти не могли. Хаос, паника, боеприпасов в обрез, жрать почти нечего, связи никакой, помощи ждать не приходится. Я–то сам в артиллерии воевал, фашисты прут, танки, хоть зубами их грызи, ну и грызли, как могли. Сколько народу полегло, а те,  кто живые после боя оставались, одно думают, как до своих прорваться, а куда направиться? Как бы в плен не попасть! Кругом немцы. В общем, так и драпали, огрызались, как могли. Когда немного опомнились, оглянулись, бежать–то уже и некуда, позади Москва. Вот такие дела тогда были. Помню, на нашем участке немецкий танковый прорыв случился. Мне приказ: «Стоять насмерть, не пропустить!» Я тогда уже батареей командовал. Легко сказать - стоять, когда прямо на тебя лавина танков прёт, а за ними автоматчики. Благо, что хоть к этому времени с боеприпасами легче стало. Завязался бой. Когда в расположении батареи начали рваться немецкие снаряды, вижу: один с позиции побежал, другой, а следом целая группа. Кричу – назад! Пытаюсь остановить панику. Куда там… Хватаю автомат и по головной группе очередь, несколько человек упало, остальные повернули обратно. В общем, продержались мы, пока наши танки из резерва подошли. Больше половины бойцов полегло в том бою, а ведь могло быть значительно хуже, если бы не удалось остановить паникёров. И фашистов бы не сдержали, и батареи бы не стало, а тех, кто драпанул, всё равно расстреляли бы.

- Да, сурово, однако, своих–то стрелять, - отозвался собеседник.

- А что было делать? Выбирать не приходилось. У меня самого потом ещё долго «кошки на душе скребли», но бойцы всё правильно поняли. В этом я убедился под Сталинградом. Ранило меня там тяжело осколком мины, упал, в глазах туман от потери крови. Осколок-то вошёл в левое предплечье, как, уж, он там шёл, а в итоге застрял где-то, аж у позвоночника, в районе шейных позвонков. Вот так-то. Тут подползает ко мне боец, один из тех, кто в том памятном бою под Москвой среди паникёров был.

«Товарищ майор», - говорит. - «Вам в медсанбат надо»!

- Какой медсанбат! Здесь каждый боец на счету! Немедленно на позицию! - говорю, пытаясь в бессилии направить на него пистолет.

В общем, тащил он меня несколько километров до медсанбата, а ведь мог бы и бросить, не рисковать.

Иван тяжело вздохнул, поднялся с завалинки.

– Пойдём, что – ли, в избу, холодновато, однако, – поёжившись, буркнул он.

Хозяин, войдя в переднюю комнату, обратился к супруге, хлопотавшей у печи.

-  Ну, что, мать, ты определила гостей на ночлег?

- А что тут определять? Они с ребёночком в спальне разместятся, а мы на печи, чай, не впервой, – пропела Глафира.

- Добре, вот и определились, - согласился Иван.        

…

Очередной раз за ночь, уже ближе к утру, подойдя к сыну, Надя застала, его в сильном жару. Она разбудила мужа и запричитала.

- Коля! Надо, что–то делать, ребёнок весь горит! Умоляю, сделай, что-нибудь!

- Чёрт возьми! Видимо, морг даром не прошёл, много ли ему, такому малому нужно. Надо немедленно в больницу, пока ещё не поздно. Собирайся, сейчас поедем.

Наскоро одевшись, Николай выскочил из спальни. У печи, как будто она с вечера и не отходила от неё вовсе, хлопотала хозяйка. Обернувшись на звук открывшейся двери, она увидела Николая и певуче проговорила.

- Уже проснулись, вот и славненько, я тут уже и завтрак приготовила.

- Ой, Глафира, - перебил её Николай. - Не до завтрака тут, сын наш в горячке, в больницу мы едем!

- Господи! – всплеснув руками, воскликнула Глафира. - Да что же это за наказание такое!

Николай в спешке умылся под рукомойником, схватил с вешалки верхнюю одежду и скрылся снова в спальне. Глафира, возбуждённо причитая, засуетилась у печи. Когда гости, уже одетые, вышли в переднюю комнату, она протянула им свёрток, наспех собранный, со словами.

- Я вам тут припасла кое-что на дорожку, а то, что же это - с утра, не евши, Господь вас храни, – и осенила их крестным знамением.

На крыльце они столкнулись с возвращавшимся со двора Иваном.

- Куда же это вы с утра пораньше, Глафира там, небось, уже и завтрак собрала, куда спешить-то?

- Иван, в больницу нам срочно надо, сына спасать, горит он весь, времени нет, спасибо за гостеприимство.   

- Ну, коль такое дело, давайте, я вас провожу до калитки. 

На выходе со двора они попрощались, Иван пожелал им всего хорошего и приглашал при случае, заглядывать к ним на огонёк.

…

Вскоре машина остановилась у двухэтажного здания районной больницы. Сразу за входной дверью находилась небольшая проходная комната ожидания с окошком регистратуры. Получив направление, Катя с ребенком, пройдя через комнату, попали в длинный, неширокий коридор, по обе стороны которого располагались приёмные кабинеты. Найдя номер, указанный в направлении, Катя, постучавшись, вошла.

В небольшом кабинете всё было предельно просто, казённо, но чисто и аккуратно. Слева вдоль стены стояла небольшая, аккуратно застеленная льняной простынкой кушетка, в углу приютилась деревянная вешалка для верхней одежды посетителей. На противоположной стене расположились навесные шкафчики со стеклянными дверками, за которыми на полочках разместились различные лекарства и медицинские принадлежности. Под ними на полу стоял небольшой деревянный столик, накрытый простенькой скатертью, на которой на небольшом круглом стеклянном подносе стоял графин с водой и граненый стакан. Напротив входа, у окна стоял широкий, добротный стол из дерева, по обе стороны которого на деревянных стульях сидели две женщины в белых халатах. У стола, со стороны от двери сиротливо стояла деревянная табуретка для посетителей.

- Проходите, присаживайтесь, – не поворачивая головы, что-то быстро записывая на бумаге, промолвила пожилая женщина в очках, сидевшая слева от входа, по всей видимости - врач.

Катя прошла к столу, осторожно присела на табуретку и протянула направление предполагаемому врачу. Женщина в очках, именно она и оказалась врачом, оторвала свой взгляд от записей и внимательно посмотрела на молодую женщину с ребёнком.

Катя сбивчиво объяснила, что случилось, и сквозь слёзы, опять проступившие на глазах, умоляла спасти её маленького сыночка. Врач и медсестра на некоторое время оцепенели от её сумбурного и просто невероятного по своей дикости рассказа. Встряхнув головой, как бы избавляясь от наваждения, врач, наконец, проговорила, обращаясь одновременно и к медсестре, и к матери ребёнка.

- Термометр и фонендоскоп быстро! Ребёнка на кушетку, расстегните и снимите с него одежду.

Катя осторожно положила ребёнка на кушетку и оголила его.

Врач поставила термометр и начала прослушивать ребёнка. Тот закапризничал. Катя и врач успокаивали его, продолжая обследование. Наконец, врач закончила процедуру, вынула термометр и распорядилась.

- Одевайте ребёнка, – посмотрела на показания термометра, села за стол и принялась писать. Закончив, она протянула Кате направление и сказала.- У ребёнка, по всей вероятности, двухстороннее воспаление легких, его необходимо немедленно положить в стационар. Поднимитесь на второй этаж, там вас с ребёнком и разместят, будем надеяться на благополучный исход, хотя положение очень серьёзное, не теряйте времени. До свидания.

Катя поблагодарила и вышла из кабинета, прошла по коридору. У дверей в комнату ожидания её поджидал муж. Катя ему всё рассказала, они вместе поднялись на второй этаж. У входной двери в коридор, за столиком сидела дежурная медсестра. Катя протянула ей направление, та, внимательно прочитав его, распорядилась.

- Пройдёмте со мной, - и, обратилась уже к Николаю. - А вам можно уже уходить, здесь, кроме больных, никому находиться не разрешается.

- Может быть, ещё что-нибудь понадобится, я подожду, – возразил тот.

- Всё, что необходимо здесь есть, ничего больше не надо. Их сейчас разместят в больничной палате и начнут курс лечения ребёнка. Возвращайтесь домой. С обратной стороны двери висит график посещений больных. До свидания.

- Ну, что, Катя, тогда до встречи, я, по-возможности, буду вас навещать. Выздоравливайте тут, не скучайте. - Николай поцеловал супругу на прощание,  и она пошла вслед за медсестрой.

 

 

…

Очередной раз, когда Николай навещал Катю в больнице, та сказала ему, что назад домой не поедет ни под каким предлогом. Как ни пытался он отговорить её, она была непреклонна. Николай не мог ума приложить, куда можно с двумя малыми детьми срываться, где жить, где найти работу? Он долго мучился в непростых размышлениях, помог непредвиденный случай.

Как-то, зайдя в контору, он неожиданно нос к носу столкнулся со своим бывшим однополчанином - Степаном, которого узнал сразу, как, впрочем, и тот его.

- Какими судьбами?! Николай! – воскликнул Степан. – Кто бы мог подумать. Встретиться в такой глуши после стольких лет! Невероятно!

- Да я то здесь живу и работаю, а вот ты откуда взялся? Надо же!

- А я в командировке, из Барнаула приехал стройматериалы пробивать.

- Славненько, а когда приехал? Где остановился?

- Да вот часа полтора, как здесь огибаюсь, с проживанием ещё не определялся пока, сразу в контору пошёл, по делам.

- С проживанием считай, всё в порядке, я тут временно холостякую, жена в районной больнице с младшим сынком лежит, так что милости просим, отметим встречу, есть о чём и поговорить.

- Вот и лады, дело уже к вечеру, если ты свободен, то сейчас и двинем.

- Давай, только сначала забежим в магазин, прихватим «горючего» -  и ко мне.

- В магазин не обязательно, - Степан многозначительно похлопал по балетке и промолвил заговорщицки. – Здесь всё необходимое есть, я же как, никак -  «толкач», положение обязывает. 

- «Баба с возу, кобыле легче», – отшутился Николай, и они отправились к нему домой.

Вскоре бывшие однополчане уже входили в небольшую, но добротно срубленную избушку. Почти четверть передней комнаты занимала русская печь. Всё нехитрое убранство передней составляли: небольшой, обеденный стол из дерева, несколько табуреток вокруг него, умывальник с ёмкостью под ним, скамья возле неё с ведром воды. Над скамьёй - деревянные полки со столовой утварью, вешалка для верхней одежды у входа. На некотором отдалении от печки - вход в спальную комнату, из которой, услышав пришедших, выбежал кудрявый, светловолосый, босоногий малыш лет трёх от роду.

- Знакомься, - обратился Николай к Степану. - Это старшенький, тёзка мой, Николаем кличут.

-  Ну, здорово, Николай младший! – подхватив босоногого сорванца и подняв его наверх, задорно воскликнул Степан. – Зеленоглазый, как папка, и кудрявый такой же.

Малыш залился звонким смехом, подпрыгивая на руках Степана. Тот, опустив на пол ребёнка, положил на широкую лавку свою балетку, открыл её и извлёк несколько конфет, завёрнутых в яркие фантики.

- Держи, атаман! Угощайся и помни мою доброту!

Малыш, не заставляя ждать, прижал к груди подарок, что-то буркнул неразборчиво в знак благодарности и скрылся в спальной комнате.

Николай, тем временем, поспешно собирая на стол, бросил Степану.

- Хозяйки временно нет, так что, если что не так, извини, хотя чего там - не девицы красные, как-нибудь разберёмся и по-холостяцки.    

Наконец, кое-как управившись, они уселись за стол. Степан извлёк бутылку коньяка, баночку с красной икрой из своей неиссякаемой балетки.

- Ну, ты даёшь! – восхищённо произнёс Николай. – Давненько я не прикладывался к коньячку.

- А ты как думал? Я сюда с пустыми руками должен был ехать, что ли? Тут, брат, не подмажешь и уедешь ни с чем, вот так-то!

- За встречу, Степан! - поднимая наполненный стакан, произнёс Николай. – Будем здоровы!

- За встречу, Николай, будем!

Звякнув стаканами, они разом опрокинули их содержимое и  захрустели солёными огурчиками.

- А я ведь, Степан, после того ранения так до конца войны по госпиталям и провалялся, всё не решались врачи осколок от мины извлечь, он у меня где-то рядом с позвоночником застрял. Вроде бы так особо не беспокоил, но как война закончилась, комиссовали меня вчистую. Теперь вот на гражданке, окончил строительный институт, работаю здесь уже больше года. Женат, двое детей. Вообще-то, если точно сказать, детей трое, все пацаны.

- Постой, постой, а где третий-то?

- А третий в Москве живёт с первой моей женой.

- Ну, ты даёшь! Я до сих пор холостякую, а он уже две семьи успел завести и в обеих детьми обзавестись, шустрый, однако.

- Да, Степан, такая история получилась. Я ведь когда в Москве в госпитале лежал, нас раненых там разные шефские коллективы навещали. То пионеры, то артисты, то представители трудовых коллективов от предприятий и организаций. Сам понимаешь, постылый госпиталь, я молодой, а тут дивчины приходят, подбадривают нас, не без кокетства, конечно. Приглянулась мне одна из них - Шура. Ребята надо мной подтрунивали, мол: «Что ты, как девица красная, если нравится, делай предложение, отказа что ли боишься?» Разозлился я и сказал им, что на спор женюсь на ней, ну, и … женился. Через год родился первенец. Когда после окончания института собрался ехать в Казахстан, там у меня родители жили, Шура наотрез отказалась уезжать из Москвы вплоть до развода, как я её не уговаривал, бесполезно. Развелись мы, уехал я в Казахстан один. Поезд стучал колёсами дней десять, за это время я познакомился с молоденькой проводницей. За продолжительную дорогу о многом мы с ней наговорились. Она сама тоже с Казахстана, с раннего детства полной сиротой осталась, до совершеннолетия у какой-то дальней родственницы жила.  В общем, влюбился я, пока доехали, решили пожениться. Вскоре родила она мне Кольку. Помыкались мы в Казахстане, тяжело, денег не хватает. В прошлом году похоронили моих родителей и приехали сюда на заработки. Уже здесь родился младшенький, Димой назвали. Всё бы ничего, да вот заболел он. Вкратце и вся моя история.

            - А жена-то с сынишкой в больнице давно?

- Уже третий месяц в районной, а до этого, два месяца в здешней больнице лежали.

- А что же такое случилось?

           - Слушай, и говорить об этом даже не хочется. Я сам уже извёлся, а про жену и говорить нечего. Давай ещё выпьем, потом расскажу.

Молча опрокинули ещё по полстакана, закусили, и Николай продолжил.

- Болезнь у сына какая-то ненормальная, диспепсия, что ли, называется. В общем: желудок, кишечник, не знаю, что там ещё, но жуткая болезнь. Врачи, вроде как уже и не надеялись на выздоровление, а тут и вовсе кошмар приключился. Жена проснулась, а ребенка нет. Спрашивает: «Где мой ребёнок», а ей говорят, что умер, и его отвезли в морг в районный центр. Жена, конечно, в истерику и потребовала отвезти её к нему. В общем, «с горем пополам», к ночи добрались мы до этого морга, а сынок там, среди мертвецов в диком холоде живой лежит, кричит, надрывается. Жена чуть умом не тронулась. Да что там жена, мне самому жутко стало. Так он в этом морге ещё и двухстороннее воспаление лёгких схватил. Вот сейчас и лежат в районной больнице. Недавно навещал их, вроде кризис миновал, дело на поправку пошло, даже по этой диспепсии чёртовой. Всё, вроде бы, в норму вошло, так теперь жена ни в какую не хочет возвращаться домой. Чего только не придумает. И место проклятое, и врачи убийцы …  Вот теперь и думаю, что же делать и куда податься?

- Да, … ну и страсти ты наговорил. Давай-ка ещё, что ли, выпьем? За благополучный исход, далеко не с каждым такое случается.

Выпили ещё, закусили.

- Николай, – вдруг предложил Степан. – Давай-ка к нам в Барнаул. А что? Специальность у тебя по нынешним временам востребованная. У нас в стройтресте как раз прорабов не хватает, к тому же жильё строим, скоро вводим очередной жилой дом, комнату получишь, всё-таки специалист, двое малых детей.  Барнаул - краевой центр, не захолустье какое-нибудь, как здесь, например. Пора из «берлоги» выбираться, заработки у нас неплохие, премиальные при вводе жилья дают. Короче, пиши заявление на имя нашего управляющего, я отвезу, заказным письмом ответ получишь.

- А что? Действительно, за спрос деньги не берут, а вдруг выгорит, тем более ситуация у меня патовая. В следующий мой приезд жену с ребенком уже выписывать будут, а ехать некуда.

 Николай сбегал в спальную комнату, принёс бумагу и ручку, сел за стол и приготовился писать.

- Диктуй - куда, кому?

Написав заявление и свои данные, он отдал листы Степану. Тот открыл балетку и положил их туда, предварительно аккуратно сложив вдвое.

Закончив с бумажными хлопотами, друзья снова обосновались за столом.

- Вот, Степан, вкратце и вся моя послевоенная история. Давай, теперь ты рассказывай.

- Ну, после твоих остро закрученных сюжетов, мой рассказ будет обыденным и пресным. Войну я закончил под Кёнигсбергом. До этого, как говорится, «Бог миловал», ни одной царапины, а тут так зацепило, что чуть, было, ноги не лишился. Спасибо хирургу, казалось бы, в безнадёжной ситуации мою ногу сохранил. Правда, видишь, прихрамываю до сих пор, но это ерунда, всё-таки своя нога, не чужая, - с теплотой проговорил Степан, поглаживая ногу, и продолжил. - В общем, после госпиталя война уже закончилась, комиссовали меня, и махнул я на свою малую родину - в Барнаул. Погулял немного, напраздновался до одурения. Думаю, пора и честь знать, обустраиваться надо, мирную жизнь налаживать. Подвернулось место в стройтресте, снабженцем определили, учитывая моё интендантское прошлое. Закрутился, постоянные командировки. Вроде бы и девчат свободных много. Нашего-то брата после войны шибко поубавилось. Да всё, как-то холостякую, может, перебираю чересчур, а может, и характер работы сказывается. Ну, да какие мои годы! Успею ещё наверстать, на наш век невест хватит!

- Оно, конечно, невест предостаточно, да смотри, не прогуляй свой семейный берег. Всё-таки семейный уют, поверь мне, дорогого стоит, опять же дети. Я вот смотрю на своих сорванцов, и знаешь, как-то тепло и светло на душе становится, хотя, конечно, и забот полон рот да ещё с моими приключениями, но всё неприятное перемелется, а семейное тепло, дети останутся.

- Это ты, наверное, правильно говоришь. Чего-то такого, теплого, душевного мне, конечно, не хватает. Иной раз с работы, особенно из командировки, домой возвращаешься, и знаешь, иной раз ощущение пустоты, какой-то неустроенности. Хочется тепла душевного, чтобы кто-то ждал тебя дома. Да, что там говорить! Вот посмотрел я на сынишку твоего и, как-то, по-хорошему завидно стало.

- Степан, ты возвращаться-то, когда собираешься?

- Да вот думаю, в понедельник в конторе ещё некоторые дела завершить, а во вторник уже, наверно, уеду.

- Слушай, завтра воскресенье, давай, махнём на рыбалку, здесь такие места, рыба непуганая. Развеешься, отдохнёшь, приятные эмоции гарантирую!

- А что? Идея мне нравится. Я уже и не помню, когда последний раз на рыбалке был.

- Ну, на такой рыбалке ты ещё ни разу не был, убедишься завтра, что я не преувеличиваю. Так, сколько сейчас времени? Ничего себе мы посидели! Уже первый час ночи! Всё, на сегодня закругляемся, а то завтра, тьфу, какое завтра, уже сегодня наступило, а нам рано утром вставать, не упустить бы утреннюю зорьку.

…

Проснувшись, Николай глянул на светящийся циферблат командирских часов, было без десяти минут пять утра. Вставать не очень хотелось. После вчерашнего застолья чувствовал себя немного разобранным. По опыту зная, что, проснувшись, лучше сразу встать, решительно поднялся с постели. Степан безмятежно спал, слегка похрапывая. Николай с трудом растолкал его.

- Что такое?- наконец, открыв и протерев глаза, каким–то тревожным голосом воскликнул тот.

- Вставай, соня, а то всю рыбу проспишь! – насмешливо ответил Николай.

- Какую рыбу? Отстань! Дай поспать!

- Ну, ты даёшь! Мы же с тобой договорились, что с утречка на рыбалку двинем. Вставай, давай, нам ещё до места километра три топать. Я сейчас быстренько яичницу с колбаской сварганю, слегка перекусим и вперёд.

- А-а-а-а…, – окончательно проснувшись, протянул Степан. – Посмотрим, что у тебя здесь за рыбалка!

Изрядно потянувшись, Степан резко соскочил с кровати.

- Как самочувствие? - спросил Николай.

- Пространственное …, - глубоко зевнув, ответил Степан.

- Так, ладно, пойдём во двор, там освежимся колодезной водой, - предложил Николай и направился к выходу, захватив с собой полотенце. Степан пошёл следом за ним.

Уже светало, несмотря на середину июля, было достаточно прохладно. В середине двора возвышался колодезный сруб, на углу которого сиротливо стоял деревянный жбан, стянутый металлическими обручами, закреплённый цепью, намотанной на колодезный барабан. Николай, подойдя к колодцу, привычным движением столкнул жбан в зияющую пустоту колодца. Утреннюю тишину прорезал металлический грохот разматывающейся цепи, затем из колодца раздался приглушённый всплеск. Николай размеренно стал крутить ворот барабана. Наконец показался жбан, Николай сноровисто водрузил его на привычное место. Зачерпнув воду вместительным, деревянным ковшом, Николай скомандовал Степану.

- Подставляй ладони!

Нагнувшись и широко расставив ноги, Степан, пофыркивая и покряхтывая от студёной колодезной воды, с удовольствием умывался. Николай, зачерпнув очередной раз ковшом, опрокинул из него воду на согнутую спину Степана. Тот от неожиданности резко выпрямился и, вытаращив на Николая глаза, вскрикнул с придыханием.

- Ты чего, очумел, что ли? Так и «кондратий» хватить может!

- Ничего, от этого ещё никто не умирал. Для поднятия тонуса самое верное средство, - заливисто засмеявшись, ответил Николай.

- Мать твою, яти! А ну, дай-ка  сюда ковш, я тебе сейчас этот самый тонус до небес подниму!

- Возьми сначала полотенце, разотрись хорошенько, а, уж, потом поменяемся местами.

Степан, схватив полотенце, растёрся им до красноты.

- Ну, как самочувствие? - поинтересовался Николай.

- Знаешь, прямо  блаженство, как заново родился!

- Совсем другое дело, а то сразу про «кондратия» вспомнил.

Поменявшись местами и повторив процедуру, друзья, ободрённые и довольные, вернулись в избу.

- Так, - сказал Николай. – Я сейчас сначала побреюсь, а потом, пока буду готовить яичницу, займёшься брадобрейством и ты. Лады?

Не дожидаясь ответа, Николай подошёл к зеркалу у рукомойника, достал с полки опасную бритву, раскрыл и принялся сосредоточенно её править о широкий армейский ремень из натуральной кожи, висевший на стене рядом с рукомойником. 

Побрившись, Николай уступил место другу, а сам принялся готовить завтрак.

Вскоре яичница была готова, друзья уселись за стол. Не спеша, позавтракали. Николай вышел в прихожую, вскоре он вернулся с изрядно полинявшей военной, полевой формой, и со словами, - Возьми вот приоденься, чай, не в контору собрались, - протянул её другу. 

Пока тот облачался  в униформу, Николай собрал на рыбалку нехитрый тормозок, и они направились к выходу. В прихожей хозяин прихватил небольшую брезентовую сумку, рыболовный подсак с мелкой сеткой, небольшой самодельный багорчик, и они вышли во двор.

- А где же удочки? – спросил Степан, – Или ты багром ловить собираешься? – усмехнулся он.

- Ну, удочки здесь не в почёте, необходимые снасти здесь, – похлопал Николай по вместительной брезентовой сумке, – А багор на всякий случай.

- Подожди, Николай, а как же сынишка–то, один, что ли останется? Его же и покормить, наверное, надо?

- Не беспокойся, скоро Татьяна, подруга Катерины подойдёт. Они перед отъездом супруги договорились, что пока её здесь не будет, Татьяна заботы о сыне на себя возьмёт. Я-то целыми днями на работе. Так, что всё в порядке, пошли.   

Николай взглянул на часы, они показывали без пяти минут шесть часов. Солнце уже встало, но ещё было совсем низко над горизонтом.

…

Минут через десять посёлок, если его можно было так назвать, остался позади, друзья вышли к обрывистому берегу Телецкого озера. Их взору открылась величавая красота. Поверхность воды была покрыта серебристой дымкой. Берега озера, насколько хватает взгляда, окаймлены высокими горами, большинство которых было покрыто хвойными и лиственными лесами с буйными зарослями кустарника. В прибрежных кустах слышался разноголосый хор птиц.

Степан заворожено смотрел на открывшуюся перед ним живую картину, затем, как будто стряхнув с себя приятное наваждение, произнёс, обращаясь к другу.

- Слушай, а как мы до воды доберёмся? Здесь же крутизна такая, что «чёрт ногу сломит»!

- А вот видишь тропа, она нас и выведет, здесь, действительно, не так уж много удобных мест для выхода к озеру, иди за мной.

Они шли уже около часа, местами с трудом пробираясь сквозь густые заросли черной и красной смородины, малины и крыжовника. Внезапно заросли закончились, под ногами друзей захрустела мелкая галька, и перед ними оказался небольшой залив озера с устьем горного ручья, который с шумом скатывался из расщелины скалы в озеро. Степан, подойдя к кромке воды, был поражён, она была до того прозрачна, что казалась совсем невесомой. Трудно было определить грань между поверхностью озера и воздухом. В лучах восходящего солнца на мелководье пригрелись стайки молоди, услышав посторонний шум, они стремительными молниями метнулись от берега, однако, через некоторое время, видимо успокоившись, а может быть уже и другие стайки, вновь появились у берега.

Николай, подойдя к Степану, обратился к нему.

- Значит так, ты давай, полови кузнечиков, а я пока разберусь со снастями.

- А кого ты собираешься ловить на кузнечиков? - с удивлением спросил Степан.

- Вот поймаем, и увидишь, - ответил Николай и вручил ему небольшой мешочек, похожий на кисет. Николай, пожав плечами, взял его и отправился на промысел.

Николай, тем временем, достал из брезентовой сумки литровую банку, подхватил подсак и отправился вдоль берега добывать молодь. Минут через десять в банке уже плавали мальки, подходящие для насадки. Затем он, не торопясь, срезал с кустарника ветку, смастерил из неё хлыст для крепления лески, достал из сумки самодельный, импровизированный спиннинг, представлявший собой катушку, закреплённую на полуметровой ореховой палке с металлическим кольцом на её конце для прохождения лески. Насадив на крючки молодь, он закинул снасть в залив метров на тридцать и прикрепил леску к хлысту, повесив на неё колокольчик.  К этому времени, наконец, вернулся со своего промысла Степан.

- Ну, задал ты мне задачку. Прямо, как пацан, за этими кузнечиками ползал. Хорошо, что их тут хоть «пруд пруди».

- Ну, вот и славненько! - ответил Николай, доставая из сумки очередную рыболовную снасть.

Степан, наблюдая за другом, с недоумением увидел, как тот извлёк  нечто похожее на детский деревянный кораблик, разве что, без мачты и паруса и с любопытством спросил.

- Что это за кораблики такие?

- Они так и называются, это рыболовная снасть местная. Занимательная штука, я тебе скажу. Сейчас увидишь, как с ней обращаться надо. Я их две прихватил. На одну из них ты и будешь ловить.

Степан стал с интересом наблюдать за действиями друга. Тот, между тем, не  торопясь, стал разматывать леску, которая одним концом была закреплена за кораблик, остальная была намотана на простенькую катушку. Где-то в метре от кораблика на леске начали появляться полуметровые поводки с крючками, их было около десятка. Один за другим  Николай наживил их кузнечиками. Затем он под углом к берегу запустил кораблик в воду, течение, хотя было и не очень сильным, подхватило его и по мере того, как Николай отпускал с катушки леску, относило его всё дальше от берега. Когда кораблик отошёл метров на двадцать, плывшие на поверхности кузнечики стали исчезать после легких всплесков. Когда пропали из виду все наживки, Николай потянул кораблик к себе. Тот приблизился к берегу, Степан с удивлением увидел, что почти на всех крючках трепетала рыба с завораживающими спинными плавниками, на которых необыкновенно красивые круглые разноцветные пятна, делали их похожими на хвост павлина. Каждая из рыбок весила граммов по двести – триста.

- Вот это да! - с восторгом воскликнул Степан, – Надо же, так быстро и сколько сразу их! Что это за красавцы такие?

- Это хариусы, – ответил снисходительно Николай, насаживая рыбу на кукан. – Бывает, попадаются экземпляры по килограмму, а то и больше, если такой попадётся, то так легко, как этих, его не вытащишь, необходимо вываживать, вовремя подтягивать или наоборот – отпускать немного. Он с норовом, может и над водой выпрыгнуть, так что, если попадётся крупный, то зови меня, а то можешь и упустить его. В общем, забирай кораблик и удачи тебе.

Степан, заражённый азартом, схватил предложенную снасть и стал торопливо насаживать кузнечиков на крючки.

- Степан, ты метров на тридцать отойди и там спускай свой кораблик, чтобы не мешать друг другу, и умерь свой пыл, а то всю рыбу распугаешь.

Степан подхватил снасть и торопливо пошёл вдоль берега. Отойдя  метров на сорок, он пустил на воду свой кораблик, вскоре его отнесло метров на тридцать, поклёвки всё не было. Степан перестал отпускать леску, она натянулась, кораблик потихоньку стало относить ближе к берегу, Степан пошёл за ним вниз по течению и тот перестал приближаться к берегу. Так он прошёл метров тридцать - сорок и вдруг недалеко от кораблика раздался всплеск. На его месте появились круги, и тут Степан почувствовал по леске сильный удар, кораблик потянуло к берегу, леску - вниз, Степан стал её потихоньку сдавать, почувствовал ещё несколько энергичных, но все же слабеющих ударов и рывков, затем послабление. Степан начал подматывать леску. Вдруг достаточно крупная рыбина вылетела наверх, блестя бронзой своих боков и фиолетовыми плавниками, вновь ушла под воду, снова выпрыгнула, закувыркалась в радуге брызг. Степан, ошалев от необычного зрелища, истошно закричал.

- Николай! Помоги, а то уйдёт!

Тот в это время, прихватив подсак, уже бежал к другу на помощь. Подбежав, он бросил снасть и, перехватив леску у Степана, осторожно стал вытягивать её из воды, она шла натужно, но без ударов и рывков. Взглянув в сторону кораблика, он заметил, что метра за полтора перед корабликом поверху, разрезая воду краями белеющей пасти, тянется крупный хариус. Николай крикнул Степану.

- Бери подсак и, как только я скажу, постарайся подхватить рыбу, но без команды не дёргайся!

Тот схватил подсак, подошел к кромке воды и застыл в напряжении, глаза его горели неподдельным азартом. Хариус, между тем, видимо, уже устав от борьбы, не предпринимал никаких резких движений, как будто уже и не живой вовсе. Однако метрах в двух от берега, когда уже казалось, что вытащить его не составит труда, он вдруг резко встрепенулся и начал извиваться, с остервенением хлестать хвостом по воде. Степан в азарте с сачком наперевес кинулся, было, к нему, сразу оказавшись по колено в воде. Николай истошным криком.

- Не лезь!- остановил его, продолжая ускоренно вытаскивать леску.

 Уже на берегу, у самой кромки воды, хариус неожиданно соскочил с крючка и неумолимо соскальзывал в озеро. Степан, находившийся ещё в воде у берега, самоотверженно бросился на него и накрыл его своим телом. Николай поспешил ему на помощь. Общими усилиями они сохранили свою добычу. Степан, предварительно удалившись с хариусом подальше от берега, крепко держа двумя руками, упругую, сильную, килограмма на полтора рыбину, с восхищением рассматривал красавца. Николай, тем временем, одного за другим снимал с крючков и насаживал на кукан ещё трёх значительно меньших по размерам хариусов.

Постепенно возбуждение прошло, и Степан почувствовал, что в пылу самоотверженности, он изрядно промок и продрог, что было немудрено, вода в озере в самое жаркое время года выше пятнадцати градусов практически не поднималась. Сняв и выжав одежду, он развесил её на кустах и делал пробежки, согреваясь. Благо, что утро выдалось солнечное и через некоторое время, разогревшись, он одел немного подсохшую на солнце амуницию. Рыбалка возобновилась.

Часам к десяти клёв практически прекратился, к этому времени друзья уже наловили более четырёх десятков хариусов. В основном это были особи по двести - триста грамм, некоторые тянули и по полкилограмма, ну, а самым большим оказался «спасённый» полуторакилограммовый экземпляр. Друзья уже сворачивали свои кораблики, как вдруг услышали звон колокольчика, который до этого ни разу не подавал признаков поклёвки. Они разом взглянули в сторону хлыста, за который была закреплена леска, хлыст угрожающе изогнулся. Друзья, не сговариваясь, кинулись к нему.

Подбежав к хлысту, Николай, сделал резкую подсечку, затем быстрым привычным движением освободил хлыст от лески и едва успел схватить спиннинг. Леска стремительно сматывалась с катушки, увлекая её за собой в воду. Николай, зная, что это бесполезно, даже не пытался приостановить вращение катушки.

- Только бы хватило лески!- лихорадочно стучало в висках. – Только бы хватило!

Внезапно катушка остановилась.

- Слава Богу! – мелькнула мысль.

Николай переключил катушку на трещотку и осторожно подтянул ослабленную леску. Через некоторое время последовал второй рывок, трещотка заверещала, но не надолго, катушка опять остановилась. Николай отключил трещотку и осторожно стал подматывать леску, которая шла относительно свободно. Николай ускорил движение, сопротивление почти не ощущалось. Вдруг последовал третий рывок, катушка стремительно набирала обороты, её ручки больно били по пальцам, Николай с трудом переключил на трещотку, раздался сплошной металлический треск, которому, казалось, не будет конца. Борьба шла с переменным успехом, Николай, то наматывал леску, когда катушка останавливалась, то вновь отпускал её после очередного рывка. Постепенно рывки становились всё слабее и менее продолжительными. Наконец, в метрах десяти от берега в изумительно прозрачной воде показалось длинное, несколько сжатое с боков тело крупной рыбины, красивой, зеленовато-коричневой окраски с розовыми плавниками. 

«Таймень! Да крупный какой, надо же»! – мелькнуло в голове и сердце забилось учащённо, его удары, казалось, отдавались в голове.

- Степан! – проговорил Николай голосом, неожиданно вдруг осевшим от волнения, - Бери багор и, как только я его подведу, бей крюком ему под хвост, смотри не промахнись.

- А зачем под хвост, я его за голову зацеплю, – недоумённо возразил Степан.

- Делай так, как тебе говорят, такой удар парализует его хвост - это же таймень, Степа, да ещё какой, нам здорово повезло, осталось только его не упустить.

Между тем, Николай уже подвёл рыбину на расстояние чуть больше метра к берегу. Неожиданно, видимо почувствовав опасность, таймень буйно вылетел из воды, ударом своего могучего хвоста, он, как будто, был намерен перешибить леску. Степан, изловчившись, нанёс сильный удар багром, остриё которого вонзилось здоровенной рыбине под хвост. После такого удара таймень, утомленный борьбой и лишенный силы, выглядел беззащитным, друзья с трудом вытащили его на берег подальше от воды. Некоторое время они, молча, тяжело дыша от физического и нервного напряжения, сидели рядом со своим сказочным уловом. Николай тупо рассматривал свои дрожащие пальцы, побитые катушкой в кровь. Успокоившись, Степан пытался поднять упругое, скользкое тело тайменя, Николай помог ему.

- Ничего себе, наверное, целый пуд будет! - взвешивая его на своих руках, с распирающей гордостью в голосе, констатировал Степан.

Николай, глядя на часы, произнёс.

- Минут сорок мы его вываживали, но, как говорят, «овчинка выделки стоит»! 

- Да, Николай, классную ты мне рыбалку устроил! Отродясь, такой не видел!

- Собираемся, Степан, пора домой, похоже, скоро «низовка» начнётся, неприятный такой ветер в здешних местах называется, так что пора сматывать удочки и в прямом,  и переносном смысле.

- Да нам и без ветра пора уже закругляться, нам бы этот улов до дому донести, килограммов сорок пять, а то и все пятьдесят, наверное, будет. А  дорога не близкая.

Сложив снасти и разложив рыбу по двум мешкам, извлечённым из сумки запасливым Николаем, друзья перекусили на дорожку и отправились в обратный путь. 

Когда они прошли около половины пути, подул северный, неприятно холодный ветер. Скорость его быстро росла, на озере началось слабое волнение, постепенно увеличивалась высота и крутизна волн. Когда друзья поднялись наверх, поверхность воды в озере уже приняла грозный вид, вскипали барашки на гребнях волн, которые разбивались о прибрежные скалы.

- Надо же, как быстро всё изменилось, совсем недавно была такая благодать, а тут гляди, что делается! Кто бы мог совсем недавно о таком подумать? – с удивлением произнёс Степан.

- Я же тебе говорил, что ничего хорошего от этой «низовки» ждать не приходится, она разом погоду меняет.

…

Добравшись, наконец-то, до дома, рыбаки с облегчением сложили мешки с уловом в прихожей и прошли в переднюю комнату. Радостный малыш кинулся навстречу отцу. За столом сидела, молодая, лет тридцати женщина, перед ней лежала раскрытая детская книга с картинками. Приход друзей, скорее всего, прервал увлекательное её чтение и рассмотрение картинок.

- Добрый день, Татьяна, – поприветствовал женщину Николай. – А мы вот с моим фронтовым товарищем Степаном с утра на рыбалке были. Кстати, там - в сенях рыба в мешках, ты с ней разберись, пожалуйста. Сделай милость, пожарь сейчас нам её немного, а то, что-то с устатку, да со свежего воздуха проголодались. С нами за одним свежей рыбы откушаешь, да и Колька её уважает.  

- Давайте, я вам сначала щей поставлю, недавно только приготовила, ещё остыть не успели, а там глядишь, и рыбка подоспеет.

- И то верно, не откажемся. Как ты, Степан, думаешь?

- А, что тут думать? Я с превеликим удовольствием.

Пока они приводили себя в порядок после рыбалки, Татьяна накрыла стол и обратилась к малышу.

- Пойдем, Коленька, посмотрим, что там за рыбку твой папа поймал.

- Пойдём, посмотрим, тёть Тань, – согласился мальчик, и они вместе пошли к выходу. 

- Ну, что, Николай, я думаю не грех отметить нашу удачную рыбалку, как ты думаешь? –  промолвил Степан после их ухода, вытаскивая из  заветной балетки очередную бутылку коньяка.

Пока друзья, не торопясь, за разговором управились со щами, Татьяна поставила на стол большое блюдо с аппетитно зажаренной, заправленной луком рыбой. Прибежал Коля, резво забрался на скамейку у стола и, с восторгом рассказывая про огромную зубастую рыбу, стал уплетать свою порцию. Вскоре ко всем присоединилась и женщина, управившаяся с хлопотами.

- Татьяна, ты себе свежей рыбки домой отбери побольше, не стесняйся, а из той, что останется, часть, наверно, в погребок на ледник положим, а остальную засолим да завялим потом, – распорядился Николай.

- Хорошо, Николай, рыбки вы сегодня прилично наловили, а из тайменя балычок сделаем, знатный получится, - ответила та.

- Ну, вот и договорились, Степану в дорогу рыбки жареной будет, да и часть балыка надо дать, пусть дома похвастается.  В Барнауле-то, небось, такой рыбки и нет? – обратился он уже к Степану.

- Да, побалую я знакомых балычком! - отозвался тот.

За разговорами да под коньячок обед затянулся. Друзья расслабились, незаметно навалилась накопившаяся усталость.

Понедельник прошёл в хлопотах на работе. Вечером друзья за ужином ещё раз переговорили о житейских проблемах, уточнили свои действия по возможному переезду Николая с семьёй в Барнаул. Утром Степан уехал.

…

Прошло недели полторы. Как–то, забежав очередной раз в контору, Николай получил в канцелярии заказное письмо, пришедшее из Барнаула на его имя. Вскрыв его, он обнаружил в конверте приглашение на работу в строительный трест. Его приглашали на должность прораба, при этом гарантировали предоставление жилья для семьи.

Начались хлопоты, связанные с урегулированием вопросов по увольнению с места работы и предстоящим отъездом.

Недели через три Николай, договорившись с руководством леспромхоза о выделении для переезда полуторки, погрузив в неё нехитрый домашний скарб, поехал вместе со старшим сыном в районную больницу, откуда Катю с младшим сыном к его приезду должны были выписать.

От Артыбаша до Турочака дорога почти все время бежала вдоль берега реки Бии. С нее хорошо были видны время от времени появлявшиеся бурлящие пороги на реке.  Часа через два машина уже подъезжала к районному центру. Турочак расположился в живописной местности, на высоком берегу Бии, в окружении соснового бора. В тёплый, летний день, воздух, настоянный на сосновой хвое, приятно кружил голову. Наконец, полуторка остановилась у здания районной больницы.

Минут через сорок, уладив все формальности по выписке жены с сыном из стационара, Николай усадил супругу с младшим сыном в кабину, сам со старшим сыном разместился в кузове, на мягких узлах, и машина тронулась в дальний путь. Километрах в десяти от Турочака дорога пересекла небольшую речку Лебедь, вскоре за рекой  огромная скала прижала дорогу к самому руслу Бии. Отвесная стена этой скалы уходила ввысь метров на восемьдесят. В центре скалы был высечен огромный барельеф В. И. Ленина - достопримечательность здешних мест, который в простонародье прозвали почему-то «Иконостасом». Вскоре за ближайшим селом машина достигла перевала Ажи. С его высоты на востоке перед взором открылись выходы скал, которые чем-то ассоциировались со знаменитыми красноярскими столбами. Внизу во всей красе раскинулась многоводная, голубая Бия, со своими многочисленными протоками и старицами. С перевала дорога устремилась вниз. Спустившись с него, машина покатилась по дороге, которая достаточно долгое время бежала в основном по сосновому бору, временами она вдруг прорывалась к берегу Бии. Наконец, спустя несколько часов пути, после однообразного дикого пейзажа, показалось селение Сайдып. По преданию, ещё лет двести назад здесь стоял русский форпост этих мест. До Бийска оставалось ещё более сотни километров. Отъехав недалеко от селения, остановились отдохнуть от дороги и перекусить. Облюбовав подходящее место на небольшой полянке у опушки соснового леса, расположились на отдых. Расстелив грубую домотканую скатерть, Катя, не спеша, разложила на ней заранее припасённую на дорогу нехитрую снедь. Коля-младший, тем временем, осваивал окружающую местность и с увлечением ловил изобиловавших здесь кузнечиков. Водитель, средних лет мужчина деловито осматривал машину. Обойдя вокруг неё, постучал ногой по скатам, затем открыл капот, осмотрел двигатель. Видимо, оставшись довольным результатами осмотра, деловито крякнул, достал из кармана кисет и присев рядом с Николаем, вскоре задымил самокруткой. Через некоторое время Катя позвала всех к импровизированному столу, а сама занялась малышом – Димой.

Подкрепившись, после непродолжительного отдыха путешественники отправились дальше. Местность, прилегающая к дороге, разнообразилась.  Дорога бежала то степью, то лесами, порой гигантские выходы скал прижимали ее к самому берегу Бии. Чаще стали попадаться селения. На выезде одного из них недалеко от дороги возвышался памятник на братской могиле времён гражданской войны. Сразу за селом дорога, как по волнам, устремилась по всхолмлённой степи. За следующим селом она снова вошла в сосновый бор, густо поросший травами и подлеском из кустарников. Затем дорога в основном побежала правым берегом Бии. Вокруг виднелись поля золотистой пшеницы, местами зеленели березовые колки. Это раскинулись просторы Бийско-Чумышской лесостепи.

К вечеру, изрядно утомлённые дорогой, путешественники, наконец, приехали в Бийск и решили здесь переночевать. Вскоре они уже расположились в небольшом доме гостеприимных хозяев. Поужинав вместе с ними и не долго побеседовав на житейские темы, легли спать.

…

Утром, посвежевшие после ночного отдыха, сытно позавтракав и поблагодарив хозяев за гостеприимство, путники отправились дальше. Проехали Бийск, который уютно расположился в широкой, живописной долине нижнего течения Бии. Город остался далеко позади, рельеф местности сильно изменился. На слабовсхолмленной равнине бескрайние поля с перемежением берёзовых колок, сосновых рощиц. Попадались небольшие речушки,  нередко встречались болотистые места. Так почти на протяжении всего пути до Барнаула. Ближе к  нему по обе стороны дороги всё чаще стали появляться озера, лиманы обской поймы. В одном из живописных мест, на берегу небольшого озера решили остановиться, передохнуть и перекусить. Пока Катя хлопотала со съестными припасами, а водитель осматривал машину, Николай со старшим сыном прогуливались по берегу озера. Стоял полуденный зной, встречавшиеся у кромки воды рыбаки сосредоточенно наблюдали за поплавками, как будто пытались загипнотизировать их, но тщётно. Поплавки не шевелились, клёва не было. Внимание Николая привлекла группа подростков, они неторопливо, что-то вытягивали из воды за капроновые шнуры. Николай остановился и с любопытством стал наблюдать за ними. Один за другим подростки вытягивали из воды обыкновенные трёхлитровые стеклянные банки, в каждой из них было полно какой-то, мелкой рыбёшки. Николай подошёл ближе, подростки, тем временем, вытряхивали содержимое из банок, горловины которых были перекрыты обыкновенной материей, прорезанной посередине лоскутами.

- Зачем это вы мальков - то ловите? – обратился он к подросткам.

- Вы, что, дядя, какие же это мальки? Это - гольяны! Они и не бывают большими, - со смехом ответили те.

Вытряхнув из банок содержимое, ребята покидали в банки, куски хлеба и каши, выпавшие из них вместе рыбой, наполнили банки водой и закинули их опять в озеро. Через некоторое время они снова вытащили банки, наполненные рыбой. Николай ещё некоторое время понаблюдал за этим нехитрым процессом, который и рыбалкой – то назвать язык не поворачивался, и повернул назад к машине.

Подкрепившись и немного отдохнув, заняв уже привычные места в машине, путешественники отправились дальше. Через полчаса машина въехала на мост через Обь, по ту сторону моста начинался уже город Барнаул. По его улицам они плутали достаточно долго, временами останавливались, расспрашивали у прохожих и подвернувшихся водителей дальнейший свой маршрут к стройтресту. Наконец, часам к двум дня машина - таки остановилась у ворот огороженной площадки, на территории которой были сосредоточены обшарпанные, деревянные вагончики и небольшие бараки, видавшие виды. На отдельной площадке сиротливо ютилась строительная техника.

…

Оставив остальных в машине, Николай отправился на поиски конторы треста, впрочем, искать её долго не пришлось, минут через пять он уже входил в деревянный барак, в котором, собственно, и размещалась контора.

Уверенно открыв дверь с табличкой «Приёмная», Николай вошёл в небольшое помещение. Слева, напротив входа, у окна, за небольшим, деревянным, конторским столом сидела средних лет женщина, видимо, секретарь. Она, сосредоточено и ловко передвигая пальцами, что-то печатала на пишущей машинке. Услышав шум входящего посетителя,  не отрываясь от своего занятия и даже не повернув в его сторону голову, она заучено промолвила.

- Николай Иванович занят!

Николай от неожиданности растерялся, но, быстро овладев ситуацией, подошёл к столу, поздоровался, достал приглашение и протянул его женщине со словами.

- Извините, доложите, пожалуйста, обо мне Николаю Ивановичу.

Секретарь прекратила печатать, подняла голову, запоздало ответила на приветствие, бегло прочитала переданное приглашение.

- Подождите, присядьте, пожалуйста, – обратилась она к посетителю.

Затем стала из-за стола, повернулась к висящему рядом на стене небольшому зеркалу, привычными движениями поправила не существующие огрехи в причёске и верхней части одежды, постучала в деревянную дверь начальника и, выждав пару секунд, открыла её и изящно проскользнула в кабинет. Минуты через две она вернулась и со словами.

- Пройдите, пожалуйста, - водрузилась на своё привычное место.

- Спасибо, – поблагодарил Николай и, открыв дверь, вошёл в кабинет.

В просторном помещении напротив входа, у противоположной стены за внушительным конторским столом сидел мужчина средних лет, крепкого телосложения, в массивных очках. К его столу, образуя букву «Т», был приставлен длинный, неширокий стол для совещаний, с приставленными к нему с обеих сторон жёсткими деревянными стульями. У стен, по обе стороны стояли длинные скамьи. За приставным столом, со стороны управляющего, обложившись бумагами, какими-то чертежами и схемами, сидел молодой мужчина лет двадцати пяти. Увидев вошедшего посетителя, управляющий стал из-за стола, поздоровался с подошедшим к нему Николаем, протянув для рукопожатия свою руку. Затем, жестом освободившейся руки пригласил его за стол, напротив молодого человека. Сам, не присаживаясь, мельком бросив короткий взгляд на лежавшее на его столе приглашение, спросил.

- Когда прибыли, Николай Дмитриевич? Как доехали?

- Да вот, только что. Машина у ворот стоит. Доехали, в общем, нормально, без приключений. Устали, правда, с дороги, я имею в виду супругу и детей, - уточнил Николай. 

- Да-да, конечно. Опять же дети. Ну, ничего, это дело поправимо. Мы вот сейчас Андрея Николаевича попросим. Да, кстати, познакомьтесь, – как бы спохватившись, управляющий сделал жест в сторону сидевшего молодого человека, – Андрей Николаевич - прораб седьмого участка, так сказать, ваш будущий коллега. А вам, Николай Дмитриевич, предстоит трудиться прорабом на втором участке.

Коллеги обменялись рукопожатиями.

- Так вот, - продолжил управляющий, – Андрей Николаевич, мы попозже с вами продолжим, а сейчас отправляйтесь вместе с Николаем Дмитриевичем на двадцать третий дом, тот, который мы на той неделе сдали в эксплуатацию. Подберите подходящую комнату и отдайте от неё ключи новосёлам. Да, ещё выделите пару рабочих, пусть помогут им разгрузиться. Как освободитесь, сразу ко мне. А вам, Николай Дмитриевич, даю пару дней на обустройство и давайте, оформляйтесь, чтобы через три дня приняли участок и за работу, её невпроворот. Всё, более не задерживаю, до следующей встречи.

…

Николай с сопровождающим его Андреем вышли из конторы. Тот предложил.

- Пойдёмте к вашей машине, Николай Дмитриевич, нам тут недалеко проехать надо, там всё и решим.

Когда они подошли к автомобилю, Андрей объяснил водителю, как проехать до места. Вскоре машина остановилась во дворе, который находился в окружении нескольких домов в разной степени строительной готовности. Один из них выглядел вполне законченным, если не считать изрядное количество строительного мусора вокруг него и практически полное отсутствие благоустройства, в том числе в части подъездных дорог и тротуаров.

Спустившись на землю, Андрей и Николай направились к дому. В дверях они столкнулись с пожилым мужчиной, тот оказался сторожем, вышедшим на шум подъехавшей машины. Судя по завязавшемуся разговору, Николай понял, что Андрей со сторожем достаточно знакомы. Они втроём, не теряя времени, вошли в дом, за входной дверью попали в небольшой тамбур. За второй дверью тамбура, слева находилась ниша, убегающей на второй этаж деревянной лестницы. Сделав несколько шагов вперёд и поднявшись на три ступеньки выше, они оказались в просторном вестибюле с бетонным полом, поблёскивающим матовым отливом. На противоположной стороне вестибюля по его краям находилось два окна, а между ними ещё одна дверь с выходом на противоположную  сторону дома. Налево и направо от вестибюля убегали неширокие коридоры с многочисленными дверями по обе их стороны. Перед началом коридоров находились, как бы, небольшие площадки от вестибюля несколько шире коридоров, по обе стороны которых находилось ещё по одной двери в помещения. В одно из таких, служившим временным пристанищем сторожа, и вошли все трое. Сторож извлёк из ящика стола связку ключей и вручил их Андрею. Получив их, Андрей и Николай пошли выбирать подходящее жилое помещение.

- В принципе большинство комнат здесь практически одинаковые, но есть несколько, которые отличаются от других, их я и предлагаю посмотреть в первую очередь, – обратился к Николаю Андрей. Тот согласился.

- В одной из таких мы уже побывали, их всего восемь, по четыре на первом и втором этажах, одна из тех, что на первом, оборудована под общую на весь дом кухню. Думаю, что они вам не подойдут по двум причинам. Во-первых, они несколько меньше; во-вторых, скорее всего, в них будет достаточно шумно, так как в вестибюле, наверняка, постоянно будет резвиться детвора, а в-третьих, зимой будет прохладней, чем в тех, которые находятся по обе стороны коридоров. Пройдёмте теперь на второй этаж.

Поднявшись по ступеням деревянных пролётов лестницы, они попали в вестибюль, значительно меньший по размерам, чем на первом этаже, и с деревянными полами. В отличие от первого этажа за счёт уменьшения размеров вестибюля здесь была дополнительная жилая комната. Она была также несколько меньших размеров, чем те, вход в которые был в коридорах, но это была единственная в доме комната, которая имела балкон. Балкон был достаточно вместительный, в форме полукруга, по периметру обрамлённый цилиндрическими каменными колоннами с перекрытием сверху. Нижняя часть колонн обрамляла парадное крыльцо первого этажа. Осмотрев комнату с балконом, они вновь спустились на первый этаж. Комнаты на обоих этажах, расположенные по обе стороны коридора, имели площадь порядка двадцати квадратных метров каждая с одним окном напротив входа. Исключение составляли четыре жилых помещения, по одному в конце каждого коридора со стороны парадного подъезда. Площадь такой комнаты составляла порядка двадцати пяти квадратных метров  с двумя окнами по торцевой части дома. В конце - концов, одну из таких комнат на первом этаже Николай и выбрал.

Пока Николай показывал Кате выбранное жильё, Андрей привёл из соседнего, строящегося ещё дома двух рабочих в помощь новосёлам и, попрощавшись, отправился в контору.

…

Прошло два месяца, тёплые, летние дни остались лишь в воспоминаниях. Всё реже баловали солнечные лучи, которым уже было не под силу пробиться сквозь сплошные, хмурые облака и тучи, серой пеленой затянувшие весь небосвод. Зарядили нудные, холодные дожди.  Наступила осень, самая тоскливая пора. В районе новостройки, где жила семья Николая, хронически стояла непролазная грязь, преодолеть которую было проблематично даже в резиновых сапогах, ставших повседневным атрибутом. Серые будни ещё больше омрачали болезни, следовавшие чередом, они изводили и без того подорванное, хрупкое здоровье Димы. К тому же, обострились рецидивы диспепсии, казалось ушедшей в прошлое. В ноябре Катю с Димой положили в городскую больницу. Лечение затянулось на долгие месяцы.

…

Отдождила осень, отступила зима с трескучими морозами и колючими метелями, схлынула бурными половодьями весна, наступило долгожданное лето.

Николай разрывался между работой и необходимостью, в отсутствии Кати, постоянной заботой о старшем сыне. От неустроенности семейного быта он всё чаще и больше стал прикладываться к спиртному. В один из таких дней Николай вдруг, остро ощутив приступ тоски, написал и отправил письмо в Москву своей первой супруге. В нём он сокрушался о навалившихся на него семейных проблемах, упомянул и о том, что сильно соскучился по своему первенцу, в общем, как это называется, излил всё, что накопилось у него на душе.

Прошло больше месяца. Николай уже и забыл про отправленное письмо, как вдруг однажды вечером почтальон вручил ему телеграмму из Москвы от Шуры. В телеграмме она сообщала, что приезжает с сыном в Барнаул поездом, просила встретить. Николай от неожиданной новости разволновался, на лбу выступила испарина, мысли путались. Он ещё раз прочитал телеграмму, задумался. Мысленно рассудил, что встречать надо в любом случае, а там будет видно.

В день, обозначенный в телеграмме, Николай приехал на железнодорожный вокзал встречать Шуру со Славкой, своим первенцем. Мысленно он пытался представить их себе. Сыну было уже одиннадцать лет, последний раз он его видел, когда тому не было ещё и пяти, да и Шуру он не видел более шести лет, узнает ли он их. Его охватило необычное возбуждение, он нервно ходил по перрону из стороны в сторону. Неожиданно прозвучал металлический голос железнодорожного диспетчера.

«На второй путь прибывает пассажирский поезд Москва – Барнаул, нумерация вагонов начинается с головы поезда …»

Николай поспешил на платформу, ко второму пути. Раздался пронзительный гудок, и вскоре мимо него, скрепя тормозами, замедляясь, стали пробегать вагоны поезда. Наконец, состав остановился, проводники стали один за другим открывать двери, опускать ступени и, стоя на платформе, выпускать из вагонов пассажиров, прибывших на поезде. Николай стоял у седьмого вагона, из него должны были выйти Шура с сыном. От волнения, в ожидании встречи, сердце бешено заколотилось, казалось, что оно стремится выскочить из груди. Минуты тянулись бесконечно.

Шура появилась в проёме двери вагона неожиданно, он узнал её сразу, несмотря на то, что та заметно погрузнела да и повзрослела, превратившись в степенную московскую даму. Весь облик и детали одежды заметно выделяли её среди окружавших, провинциальных женщин. Николай, окликнув её, поспешил к ней на помощь. Приняв из её рук два довольно больших и увесистых чемодана, уже опуская их на платформу, он вдруг увидел, как из-под руки Шуры по ступенькам подножки вагона резво прошмыгнул долговязый, кудрявый, черноволосый подросток. 

«Вот ты, какой вымахал»! -  промелькнуло в голове Николая, пока он помогал Шуре спуститься на платформу.

- Здравствуйте, с приездом! - поприветствовал Николай, потрепав Славку за шевелюру, – Ну, что поехали до дому, там наговоримся ещё. 

Он подхватил чемоданы и направился на привокзальную площадь, на автобусную остановку. Шура с сыном последовали за ним.

По пути следования, прикупив в продовольственном магазине продукты, уже через час после прибытия поезда они входили в дом. Прошли по коридору в самый его конец, Николай открыл дверь в комнату, пропустив вперёд Шуру с сыном.  Шура окинула взором помещение.

Комната была разделена на две половины лёгкой самодельной перегородкой. Её каркас, из тонких брусьев, окрашенных белой краской, с внешней стороны был перетянут белой хлопчатобумажной тканью, посередине каркаса оставлен проём для прохода. Слева, задней стороной вплотную к перегородке, стоял самодельный, но очень добротно и красиво сработанный из дерева, покрытый светлым лаком сервант, верхняя часть которого по бокам до стеклянных, окантованных деревом, дверец, была забрана полукругом стеклянными неширокими, вертикальными, гранёными полосами. Рядом с сервантом стоял обеденный стол, с приставленными вплотную к нему, табуретами. В левом, ближнем углу разместился тумбовый умывальник с раковиной. Рядом на лавке, приставленной к стене, стояли керогаз и ведро с водой. Справа от входной двери, вдоль стены, дальней спинкой вплотную к перегородке стояла металлическая кровать. Перед ней расположился громоздкий, деревянный комод, накрытый цветастой тканью. В ближнем, правом углу на стене разместилась вешалка с рядом крючков для верхней одежды и полкой для головных уборов. В дальней половине комнаты, рядом с проходом, задней стенкой к серванту, стоял самодельный, платяной шкаф из дерева. За ним виднелась часть круглого стола, покрытого светлой скатертью. Справа, вдоль стены, вплотную к перегородке разместилась вторая, более широкая, чем передняя кровать. В дальнем правом углу стояла ажурная, выше человеческого роста, деревянная этажерка с книгами. Над ней висела радиотарелка чёрного цвета.  

  За дальним столом, забравшись коленями на табурет и облокотившись на стол, что-то увлеченно рисовал на листе бумаги Коля. Оглянувшись на шум входящих людей, он резво спрыгнул со стула, подбежал к отцу и, прижавшись к его ноге, противоположной от пришедших с ним незнакомых людей, вопросительно переводил взгляд с отца на гостей.

- Это твой брат Слава, а это тётя Шура, его мама, – поспешил удовлетворить его любопытство отец.

- Неправда! Это вовсе не мой брат! Мой братик Дима в больнице с мамой! – с абсолютным убеждением в голосе возразил Коля.

Шура улыбнулась, присела к нему и спросила.

- А, как тебя зовут?

- Николай младший! – немножко напыжившись, ответил тот.

 - Ну, тогда, Николай младший, держи и расти большой! – с пафосом, подражая ему, сказала Шура, протянув ему батончик гематогена.

- Спасибо! - опустив длинные ресницы и зажав в ладони подарок, поблагодарил Коля.

- Мам, я кушать хочу, – вдруг вклинился в разговор Слава.

- Потерпи немножко, – с укоризной взглянув на сына, ответила ему мать. - Вот сейчас разберёмся немного и покушаем все вместе.

- Слава, - обратился отец, – Давай-ка с братиком на улице погуляйте немного, а мы тут с мамой пока придумаем, что-нибудь и кликнем вас. Идёт?

- Погуляем! Погуляем! – запрыгал в восторге Коля, видимо, истомившийся за день сидеть взаперти. 

- Ну, ладно, погуляем, – без видимого восторга, согласился Слава, братья вышли из комнаты.

…

Шура, выкладывая продукты из сумки, обратившись к Николаю, промолвила.

- Приготовлю сейчас, чего-нибудь горячего и пообедаем. Ты, Николай, пока воду в кастрюльке поставь вскипятить. Где тут у вас готовят–то?

- Да вот здесь, в углу и готовим на керогазе. Вообще-то, в доме есть общая кухня, там есть плита, но не очень удобно. Если там никто сейчас не готовит, то надо сначала печь затопить. Вот так и живём, – ответил Николай и, не теряя времени, разжёг керогаз.

Пока готовился обед, завязался разговор о том, как жили после развода. Из него Николай узнал, что отец Шуры с войны так и не вернулся, долго о нём не было никакой информации и только в 1949 году пришло официальное извещение, о том, что он погиб в мае 1945 года под Прагой. Все эти годы Шура жила с сыном и своей матерью. Получив письмо от бывшего мужа, она, прочитав его, долго плакала, вспоминая совместно прожитые годы и нелепый, как теперь уже казалось, развод. Терзаясь, всё сомневалась и в один из таких дней решила приехать, прояснить ситуацию на месте. Сын, к тому же, замучил своими вопросами о папе.

Нагулявшись, вернулись дети. Шура накрыла на стол и все, наконец-то, пообедали. После сытного обеда дети вновь убежали на улицу, взрослые остались вдвоём и продолжили разговор.

- Ну, что, Николай, – промолвила Шура. – Разговор, конечно, непростой, но нам необходимо серьёзно всё обсудить, принять какое-то решение. Принимать его, прежде всего, тебе.

- Обсуждать–то есть чего, а вот принимать какое-то решение пока не готов. Я, вообще-то, не предполагал, что ты вдруг вот так возьмёшь и приедешь. Как-то всё неожиданно, согласись.  Договоримся таким образом, вы пока у меня поживёте. Осмотримся, что ли, а уже потом всё равно решать придётся.

- Может быть, ты и прав, давай так и сделаем. Кстати, давай сразу договоримся - как ночевать–то будем?

- А, что тут договариваться? Две кровати есть. На одной я Колькой, на другой ты со Славкой.

- Мне кажется, что лучше будет, если сразу дети будут спать на одной, а мы с тобой - на другой. Не чужие мы, в конце концов, а то потом переиначивать неловко будет, а, скорее всего, придётся.

- У меня возражений нет, - согласился он.

- Вот и хорошо. Значит, определились, - с удовлетворением подвела итог Шура.

 

…

Вечером улеглись спать, как договорились. Дети долго не засыпали, о чем-то шептались, наконец, угомонились.

Николай от близости горячего женского тела чувствовал себя несколько напряжённо. Желание предательски охватывало его. Что бы как-то охладить его, он повернулся лицом к стене и потихоньку засопел, притворившись заснувшим. Томительно тянулось время, сон не приходил. Николай кожей чувствовал, что Шура тоже не спит, что было вполне естественно. Внутренний голос издевательски подтрунивал над ним в сложившейся ситуацией. Не выдержав, Николай перевернулся на другой бок. Сквозь тонкую ткань женской, ночной рубашки передавалось тепло притягательного тела. Неожиданно на его руку осторожно легла ладонь её руки, пальцы которой стали медленно перебирать его пальцы. Вскоре он почувствовал у своего лица томное женское дыхание и уже больше не пытался совладать с собой. Кровать предательски заскрипела.

- Потише, ты! Дети услышат, – с беспокойством прошептала Шура.

Николай буркнул ей на ухо, что-то невнятное, проклиная в душе и скрипучую кровать, и стеснённые условия. Вместе с тем, он чувствовал необыкновенный прилив сил и, отбросив сомнения, с вожделением окунулся в пучину охватившей его страсти.

Опустошённые и довольные свершившейся физической близостью, они некоторое время лежали, молча и неподвижно, пока сон не овладел ими.

Интимная ночная разрядка восстановила и душевное равновесие бывших супругов. Последующие дни потекли своим чередом, истосковавшиеся по теплу и ласке, они уже, без стеснения, по ночам предавались любовным утехам. Дети уже свыклись с новыми обстоятельствами их жизни, женская повседневная забота соответственно сказалась и на взаимоотношениях Коли с тётей Шурой.

…

Незаметно прошёл почти месяц. Как–то, придя из больницы, после очередного посещения Кати с младшим сыном, Николай завёл с Шурой прерванный ранее разговор о дальнейших  их  взаимоотношениях.

- Катю, в связи с достижением сыном установленного возраста, скоро выписывают из больницы. Пора мне определяться. Я принял решение и возвращаюсь к тебе. Колю я забираю с собой, сама понимаешь, что Катя двоих одна не вытянет. Жить будем в Барнауле, жильё для нас я на работе пробью. Если тебя такой вариант устраивает, завтра же буду решать вопрос с жилплощадью.

- Я согласна! – неожиданно решительно, даже не взяв паузу на обдумывание предложения, ответила Шура.

Не смотря на заботы, свалившиеся на голову по обустройству нового семейного очага, Николай почувствовал облегчение. Решение было принято, и он теперь уже знал, что необходимо делать. На работе ему предложили полуподвальное помещение в двухэтажном доме, находившемся в соседнем квартале. Эта комната до того использовалась в качестве подсобного помещения для хранения материальных ценностей.

Уже через неделю Николай получил ключи от предложенной ему комнаты, и они с Шурой пошли её смотреть.

Выделенное помещение имело отдельный вход, находящийся с противоположной стороны дома с общим подъездом. Недалеко от входа, на расстоянии метров полутора друг от друга, в лучах яркого летнего солнца поблёскивали стёкла двух окон. Они наполовину уходили ниже уровня отмостки, в предоконные небольшие приямки, забранные, как и сами окна, металлическими решётками. Николай открыл входную металлическую дверь, по каменным ступеням они вместе с Шурой спустились в небольшой, но достаточно просторный тамбур. С правой его стороны находилась ещё одна, но уже стандартная, деревянная дверь. Открыв её, они вошли в просторную, метров шесть в длину и четыре шириной, комнату с деревянными, свежеокрашенными полами, стены и потолок были побелены известью, с едва уловимым голубоватым оттенком.

- Ну, как тебе наше гнёздышко? - обратился Николай к своей спутнице.

- Немного мрачновато, конечно, но, в общем, достаточно уютно. Главное, что вход отдельный, тихо, никто не мешает, – ответила Шура и с благодарностью поцеловала Николая.

…

Через две недели Катю выписали из больницы, Диме теперь уже в одиночестве предстояло ещё долгие месяцы проходить курс лечения до полного выздоровления.

Вернувшись домой из больницы, Катя почему-то почувствовала себя неуютно. С одной стороны, в комнате было всё аккуратно прибрано, чисто; с другой стороны, это было как-то и не совсем понятно, всё-таки, долгое время здесь жили без хозяйки мужчина с ребёнком. Не было дома и старшего сына, непонятно, где он мог быть, если отец ещё на работе. Катя присела на край кровати и на некоторое время задумалась. Так ничего и не придумав, она решила приготовить ужин, время уже близилось к концу рабочего дня. Открыла одну за другой кастрюли, все они были тщательно вымыты и даже совсем сухие, как впрочем, и сковородка, и все тарелки. Выдвинув ящик серванта, поверх ложек и вилок она обнаружила небольшую пачку денег. Никаких продуктов кроме соли и сахара в доме не было. Это уже совсем озадачило Катю, возникло какое-то, ещё до конца непонятное, но неприятное предчувствие, она опять задумалась. В конце - концов, решила времени на  бесплодные раздумья зря не терять, а сходить в магазин за продуктами, благо, что хоть деньги были. Ближайшие магазины находились в соседнем квартале, куда она и направилась.

Возвращаясь с покупками из магазина, она вдруг увидела, что навстречу ей быстро приближается Николай, явно не замечая её. Катя остановилась, опустила на тротуар увесистые сумки и окликнула его. Николай резко остановился, не дойдя до неё метров десять, увидел её, затем подошёл к ней и подхватил стоявшие около неё сумки.

- Тебя уже выписали? - не давая ей опомниться, спросил он.   

- А, что же я здесь делаю? – вопросом на вопрос ответила та с недоумением и продолжила, - А ты, куда спешишь?

- Я …, - на мгновение замешкался Николай, но, быстро совладав с растерянностью, продолжил невозмутимым голосом, - Как, куда? Домой!

- Странно, дом - то, вроде, в противоположной стороне. Что-то ты не договариваешь. Кстати, где Коля?   

Явно смущённый вопросом, Николай торопливо произнёс.

- Ладно, что мы тут стоим? Пойдём домой, там и поговорим, - не дожидаясь ответа, он повернулся в противоположную сторону и, как-то вдруг ссутулившись, быстро зашагал. Кате ничего не оставалось делать, как пойти за ним следом.

Когда они вошли в комнату, она снова его спросила его.

- Где же всё-таки Коля?

- Ну, как тебе это сказать …, - начал было говорить Николай.

- Что значит, как сказать? – перебила она его с явным недоумением, переспросила настойчиво, уже заметно волнуясь, – Ответь мне, в конце-то концов - где Коля?

- У Шуры …

- У какого, такого Шуры? И, что он у него делает?!

- Подожди! Успокойся! Сейчас я всё по-порядку объясню, – и после небольшой паузы продолжил решительно. - Значит так, Катя. Всё сильно изменилось. Я вернулся к своей первой жене …

- Постой, - перебила его Катя, тряхнув головой и разведя руки в стороны ладонями вниз, – Ничего не понимаю. Как вернулся? Куда вернулся? Кто вернулся? Насколько я знаю, она ведь живёт в Москве?! Так?

- Так. Тьфу, ты … Нет, не так. Вернее, не совсем так.

- Что ты мне голову морочишь? Так, не так. Говори толком и конкретно, – ничего не понимая и, почувствовав тяжёлую усталость, внезапно свалившуюся на неё, она  медленно присела на край кровати, зажав ладонями свою голову. Потом попыталась заглянуть мужу в глаза.

Он избегал её взгляда, его лоб покрылся испариной. Попытавшись сосредоточиться, он продолжил.

- Она приехала сюда, в Барнаул с нашим …, - немного замешкавшись, поправился, – Ну, с нашим с ней сыном - Славкой. Они здесь уже полтора месяца. Ты уже скоро почти год, как в больнице. Мне очень тяжело, я устал так жить. Вот я и решил, что нам нужно расстаться. Я, конечно, буду помогать, Колю заберу с собой, вернее уже забрал.

- Так, кажется, начинает проясняться. Он бедный замучался, устал, а мне легко, по курортам разъезжаю. Я, значит, в опостылевшей больнице с ребенком ночей не сплю, глаза все выплакала. А он, тем временем, вызвал эту стерву, пригрелся под её бочком на нашей постели. Расслабился, значит, кобель! Спасибо за заботу! Сына он, видите ли, забрал! А ты о детях подумал?  Я уж про себя не говорю и так всё понятно. Колю я тебе не отдам, как-нибудь прокормимся. Чтобы сегодня же его привёл! Кстати, где же вы все жить будете? В Москву, что ли, собрался?

- Нет, никуда мы не собираемся, здесь остаёмся. Не беспокойся, комнату эту со всем содержимым я оставляю тебе, а нам уже есть, где жить. Насчёт Кольки ты не горячись, подумай хорошо. Думаю, если он уйдёт со мной, и ему, и тебе будет лучше. В конце - концов, устроились мы совсем недалеко от этого дома, так, что видеться с Колей будешь часто, когда захочешь. А тебе, всё-таки, с одним ребёнком будет легче.

- Ой! Спасибо, заботливый ты наш! «Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву!» Уматывай отсюда к своей стерве под юбку, коль с ней тебе краше и теплее! Глаза твои, бесстыжие больше видеть не могу! Колю сегодня же приведи, а там видно будет.

Закончив свою гневную тираду, Катя стала с кровати и прошла в дальнюю половину, давая понять, что разговор между ними окончен. Николай немного потоптался на месте и вышел из комнаты, словно побитая собака. Всю дорогу до нового своего дома перед его взором, как бы, застыло гневное лицо Катерины. Её испепеляющие, абсолютно сухие глаза, из обычно светло-зелёных, превратившиеся в колючие, стального цвета, преследовали его до самого порога другого дома.

…

Первые две недели после того, как маму выписали из больницы, Дима очень скучал по ней. Однако вскоре его перевели в палату, где находились на излечении подростки, которые были, в большинстве своём, значительно старше его. Большие, светлые, но всегда грустные глаза малыша, невольно вызывали у них сочувствие, постепенно они окружили его вниманием и заботой. Мастерили из листов бумаги, в большинстве своём из обыкновенных газет, различные поделки. Кораблики, гармошки, пилотки и тюбетейки, другие незамысловатые игрушки, они постоянно обновлялись и заполняли его прикроватную тумбочку. Конечно же, и мама не забывала и не упускала удобного случая навестить его.

В однообразной больничной атмосфере пролетело ещё несколько месяцев, прошло полгода.  Наконец, после долгой зимы наступила весна. Всё сильнее пригревало солнце.

В один из тёплых солнечных дней Диму навестил папа. Выйдя к отцу в больничной пижаме и тапочках, он увидел, что папа пришёл не один. Вместе с ним было ещё трое. В младшем, из стоящих рядом подростков, он признал своего брата, хотя давно уже не видел его, но смутно помнил. Второго - старшего, долговязого с чёрной кудрявой шевелюрой, как у папы, он никогда до этого не видел, как и полноватую, с добрыми, тёплыми глазами женщину.

Подняв сына на руки, папа поцеловал его и, опустив обратно на пол просторного больничного зала ожидания, стал знакомить Диму с пришедшими с ним посетителями.

- Это, - похлопав по плечу незнакомого Диме подростка, - Мой старший сын Слава, стало быть,  он твой брат.

Дима, ничего не понимая, перевёл свой вопросительный взгляд с неожиданно приобретённого ещё одного брата на отца.

- А это, - продолжил тот, положив свою руку на плечо женщины, стоявшей рядом с ним, - Его мама, зовут её тётя Шура.

Та, тем временем, достав из своей белой, кожаной сумочки шоколадку, присела и протянула её малышу, обращаясь к нему ласковым, слегка картавым голосом.

- Вот, возьми, Димочка,  кушай на здоровье и быстрее поправляйся!

Тот со смущением принял шоколадку, опустив глаза, сбивчиво поблагодарил. До его детского сознания никак не могло дойти, как этот, неожиданно объявившийся его брат мог быть одновременно сыном незнакомой ему тёти и его родного папы?

В это время отец, прервав путаные мысли сына, взял его на руки и предложил всем прогуляться на улице. Они вышли во двор больницы, яркие лучи весеннего солнца на миг ослепили после умеренного освещения в помещении, ноздри слегка защекотало от свежего воздуха, настоянного ароматами цветения по-весеннему буйной растительности. Они, не торопясь, гуляли по цветущим аллеям. В основном молчаливую их прогулку иногда прерывали попытки тёти Шуры разговорить Диму, но разговор, как-то не завязывался. Задумчивый мальчик отвечал односложно, создавалось впечатление, что он был отвлечён от происходящего какими-то, иными мыслями. Погуляв, они вернулись в здание больницы, посетители попрощались с Димой, пожелав ему скорого выздоровления и, вручив при расставании бумажный пакет с фруктами, вышли из больницы и отправились домой.

…

Прошло ещё два месяца. Дима внешне сильно изменился к лучшему. Он заметно поправился, на его пухлых щёчках заиграл здоровый румянец, а в глазах появился жизнерадостный блеск. Вскоре его выписали из больницы, порядком ему надоевшей за это долгое время.

Вот и наступил долгожданный день, когда мама пришла забирать его домой. Когда она стала надевать на него его любимый матросский костюмчик, выяснилось, что рукава оказались слишком тесными для его пополневших ручек. Чтобы, хотя бы как-то надеть костюм, пришлось разрезать рукава. На ногах засверкали ботиночки, приятно пахнущие новенькой кожей, и, в довершение к этому, голову восторженного ребёнка украсила лихая бескозырка с якорями на лентах.

Дима с гордостью шёл рядом с мамой по улице под улыбающимися взглядами встречных прохожих, затем с удовольствием проехался в трамвае. Под его звенящие сигналы, он представлял и ощущал себя настоящим матросом на корабле. Вскоре мать с сыном добрались до дому.

Вечером в комнату решительно постучали. Когда Катерина открыла дверь, на пороге возникла фигура высокого мужчины, широко улыбающегося, в длинном, светлом плаще и с небольшим чемоданчиком в руке.

- Здравствуй, Катя! – продолжая улыбаться, густым басом промолвил он.

Та, всплеснув руками, радостно воскликнула.

- Здравствуй, Борис! Какими судьбами? Столько лет, столько лет! – вдруг опомнившись, она продолжила. – Ой! Да, что же это я держу тебя на пороге! Проходи, раздевайся, – закрывая за ним дверь, засуетилась она.

Приняв от него плащ, повесила на вешалку и пригласила нежданного гостя к столу.

- Как раз вовремя пришёл, мы только собрались поужинать. Ты, Боря, я гляжу, с дальней дороги. Наверно, устал, проголодался, – не давая ему вклиниться в разговор, беспрерывно говорила она, собирая на стол. - Вот, только, извини, мяса сегодня нет, нам-то оно вроде бы и не очень нужно. Кто бы мог подумать, что ты, «как снег на голову» свалишься?

Воспользовавшись предлогом, Борис перебил её монолог.

- Как это, нет мяса? У нас всё с собой! 

С этими словами он поставил на широкий обеденный стол свой небольшой чемодан, скромно стоявший до этого у стены, и, открыв его, достал два свертка. Один из них был довольно внушительных размеров, другой – поменьше. Не торопясь, развернул большой прямоугольный свёрток, в котором оказался добротный кусок солёного сала, перемежавшегося  прослойками аппетитного мяса.

- Давай, нарезай, не жалей! – распорядился он и подвинул сало ближе к Кате.

Та нарезала изрядное количество аккуратных, аппетитно пахнущих ломтиков, разложив их на мелкой, но широкой тарелке.

- Налетай! – подмигнув Диме, уже пускающему слюну, весело скомандовал Борис.

Тот, не дожидаясь повторного приглашения, с упоением стал поглощать ломтики сала, приятно тающие во рту.

- Что, вкусно? – глядя на ребёнка, увлечённого едой, спросил Борис.

- Угу! – промычал тот, не переставая жевать.

- А всё сможешь съесть? – подзадоривая малыша, еле - еле сдерживая накатывающийся смех и делая серьёзное лицо, продолжал он.

- Всё съем! – ответил малыш, кивая головой, попытался ещё что-то сказать и вдруг внезапно замер с полным ртом и испуганными глазами.

Через несколько мгновений из его раскрытого рта выпали не дожеванные ломтики сала,  он закашлялся до слёз, пытаясь избавиться от застрявшей в горле пищи, но безрезультатно. Мать в испуге быстро подступилась к сыну и стала сначала осторожно, а потом уже и достаточно сильно хлопать своей ладонью по его спине. К счастью, эта неприятная процедура вскоре возымела своё воздействие, из раскрытого рта ребёнка, вылетел на стол ломтик сала, застрявший у него в горле. Ребёнок расслабился и облегчённо вздохнул. Взрослые тоже вздохнули с облегчением. Дима, потеряв всякий интерес к салу (как оказалось впоследствии, на долгие годы), стал из-за стола, направился к стоявшей у противоположной стены кровати и, опустошённый только что пережитыми неприятностями, прилёг на неё.

В наступившей разом тишине, Борис развернул, лежащий на столе, другой свой свёрток – кулёк, в котором находились свежие, иссиня чёрные сливы, и тихо сказал, обращаясь к Кате.

- Дай ему полакомиться.

Та положила несколько слив на блюдце, поставила его на табурет и направилась к сыну. Поставив табурет рядом с кроватью, у его изголовья, присела к сыну и, положив свою руку на плечико, отвернувшегося к стенке ребёнка, тихо промолвила.

- Детка, погляди, что дядя Боря тебе привёз.

Ребёнок из любопытства повернулся к матери и увидел рядом на табурете диковинные, никогда ранее им не виданные крупные ягоды в блюдце. Он протянул, было, к ним руку, но, несмотря на соблазн, убрал её назад, видимо, не отойдя ещё от испытанного им недавно страха,  и сказал.

- Я потом, попозже ..., – и снова отвернулся к стенке.

Мать, тяжело вздохнув, погладила его по голове и вернулась за стол.

- Сейчас, я ему подниму настроение, – заговорщически прошептал Борис, стал с места и направился кровати. Подойдя, он присел на её край и, наклонившись к ребёнку, таинственно спросил его.

- А настоящий пистолет ты видел?

Дима, услышав про настоящий пистолет, резко повернулся к дяде, увидев у него в руке пистолет, только что вынутый тем из-за пояса под пиджаком. Пистолет отливал тускловатым, вороненым цветом, Дима, с замирающим сердцем от предвкушения обладания таким сокровищем, протянул к нему руку. Борис вынул из пистолета обойму, передёрнул затвор, поднял оружие стволом вверх и на всякий случай нажал спусковой крючок. Раздался металлический щелчок, пистолет перекочевал в руки ребёнка. Тот внимательно разглядывал, гладил его и, подняв на дядю полные надежды глаза, тихо спросил его.

- А ты мне подаришь его?

- Конечно, он уже твой! – великодушно ответил тот.

- Спасибо! - с восторгом поблагодарил Дима и тут же забрался с пистолетом под одеяло, накрылся с головой, пряча от посторонних взоров своё сокровище.

Он ещё долго под одеялом ощупывал и гладил пистолет. До него долетали обрывки негромкого разговора между взрослыми, из которых он сделал вывод, что дядя Боря является маме близким родственником, что едет он по каким-то, служебным делам, в Барнауле оказался проездом и решил заскочить к ней, чтобы проведать после столь долгих лет, которые они не виделись. О чём-то ещё они говорили, их голоса становились всё отдалённее и отдалённее, малыш засыпал …

…

Утром, проснувшись и вынырнув из-под одеяла, Дима увидел, что мама хлопотала у обеденного стола. Комнату заливали лучи утреннего солнца, в которых его мама, в лёгком, цветастом, домашнем халате, с ниспадавшими поверх него длинными, светло-русыми волосами, казалась доброй, сказочной феей. Дима невольно залюбовался, представшей перед ним живописной картиной, его лицо озарилось неподдельной детской улыбкой. Вдруг, как будто, что-то ёкнуло в его груди. Дима вспомнил о подаренном ему вчера пистолете. Он начал лихорадочно шарить под одеялом, заглянул под подушку. Пистолета нигде не было. Не было в комнате и дяди Бори.

- Мама, а где дядя Боря? – упавшим голосом спросил Дима.

Мама повернула голову на голос сына и, улыбнувшись ему, ответила.

- Детка, дядя Боря уже уехал. Ты так сладко спал, что он не решился тебя разбудить, чтобы попрощаться.

- А пистолет …, он забрал его? – с грустью, почувствовав невосполнимую утрату, но ещё, цепляясь за ускользающую надежду на чудо, спросил он.

- Детка …, - с лёгкой укоризной начала мама и продолжила. – Он не мог его не забрать. Пистолет у него служебный. И, вообще, пойми сам - это не игрушка, а страшное оружие. Не обижайся и успокойся, я тебе куплю красивый, но безопасный пистолет или ружьё, или даже автомат. Хорошо, договорились?

Дима обречённо вздохнул, но, уже смирившись с невосполнимой утратой, торопливо заговорил.

- Только самый красивый пистолет! – мгновение подумал и добавил. – И автомат тоже.

Мама, улыбнувшись, маленькой хитрости сына, пообещала, - Хорошо! И пистолет, и автомат.